План был не таким уж и невыполнимым - единственное, в чем была небольшая загвоздка, так это в том, что она не знала полного имени той женщины, что убила её госпожу.
Рядом снова зашевелилась Фина, видевшая наверняка уже не первый сон.
Где-то снаружи не спали и Мишель, и Франсуа.
Кто ты?
Внезапный голос, прозвучавший в её голове, показался каким-то странным наваждением.

Лора мотнула головой. Наверняка показалось.
Имя можно было узнать прямо сейчас. В летнем поместье они иногда так шутили над своими друзьями, если человека разбудить и задать ему неожиданный вопрос, то с большой долей вероятности он ответит правду. Была ночь, была Фина и она спала. Более того Фина знала...
Лора подошла к девушке и застыла в нерешительности.Она не очень-то любила будить людей, но на этот раз, видимо, придется.

Растолкать её удалось с трудом - Фина разлепила глаза не сразу, а когда и разлепила, то девушке достался взгляд не хуже того, какие доставались ей от Мишеля.
Все же, брат и сестра были одного поля ягоды, каким бы огромным не казалось между ними различие.
- Ой... Я опять уснула, да... - начала говорить девушка, и её речь прервалась длинным, душевным зевком, и сама она, подобно кошке, вытянулась во весь рост на кровати, после чего снова собралась в одну небольшую кочку.

Лора было вовсе не до взглядов сейчас. Ведь если она узнает имя сейчас, она сможет исполнить свою задумку уже этой ночью.
- Кто убил Анриетту-Мари де Шеврез?- задала свой вопрос Лора.

- А? - непонимающе посмотрела на нее Фина, не до конца еще проснувшись - Ты разве не знаешь? Анриетта Томьес же. Ну...
Девушка снова потянулась.
- По крайней мере, тогда это было ее именем. Кто же знает... - еще один зевок, - Как ее могут звать сейчас...

Что ж, даже если она не сможет насолить этой женщине таким образом, то хотя бы будут сняты подозрения с его Светлости.
- Ты совсем с подушки съехала, дай поправлю...- Лорейн действительно поправила подушку. - Спи, еще далеко до утра, - погладив Фину по волосам прошептала девушка.

- Голова не болит? - все ещё в том же полусне спросила Фина, - Франсуа тебя сюда другой реальностью перенёс... Сил потратил..а что случилось, все так же..непонятно, - пробормотала она, явно из последних сил продолжая бодрствовать.

- Спи, милая, спи, я все-равно в этом ничего не понимаю, - продолжила Лора гладить девушку по волосам

Фина улыбнулась ей наивно-сонной улыбкой, и вскоре действительно уснула. В иной ситуации было бы любопытно наблюдать за тем, как изменилось в сознании Лоры ощущение Фины, только что относительно бодрствовавшей, но теперь - уснувшей, зато сейчас Лорейн была более чем уверена, что остальные двое обитателей действительно не спали.
Обратись мыслями к ней, и я тебя услышу. Или же ты просто не желаешь говорить?
Голос, показавшийся ей прежде наваждением, возник в её голове снова - и в этот раз уже отчётливее. Помимо же него она увидела, как в темноте комнаты возникла едва заметно поблескивающая нить, выходящая откуда-то из стены - и словно заканчивающаяся нигде иначе, как у неё во лбу. Нить, которую невозможно было нащупать, и которая казалась скорее иллюзией, чем чем-то настоящим.

Кто ты? - встрепятнулась девушка.
Что ты делаешь в моей голове?

Ты звал меня днем. - спустя лишь несколько секунд ответил голос, по которому было даже непонятно, мужчине он принадлежит, или женщине.
...вопрос - зачем. И кто ты.

Я никого не звала. Должно быть ты... ошибся - ответила девушка.

Исключено. Я запомнил тебя.
Ты светлая?
Никакого движения, ничего - только странная неподвижная нить, и этот голос в её голове.

Это уже не важно. Меня скоро не станет. Ступай с миром, Светлый
Наверное... Наверное это тот светлый, что гнался за теми двумя. По крайней мере это многое бы обьяснило, но сейчас у Лоры были другие дела.

Нить никуда не исчезла, когда воцарилась тишина - но голос, кому бы он ни принадлежал, больше не отвечал ей. Снова стало тихо. А ей... Наверное, нужно было дождаться, когда уснут все. Иначе вряд ли ей дали бы уйти из дома посреди ночи.

Лоре надо было сделать еще кое что. Она достала письменные принадлежности, зажгла свечу в дальнем углу комнаты, чтобы не разбудить Жозефину и принялась писать три письма. Два из них были короткими. Первое адресовалось Фине и в нем была лишь одна строчка: "Спасибо за доброту". Второе было адресовано Мишелю и состояло тоже лишь из одной строчки:"Я не ваша собственность и никогда ею не буду". А третье было самым содержательным из всех и было адресовано Франсуа. "Прошу Вас, примите мое решение как данность. Не пытайтесь меня остановить или спасти, я все обдумала и пришла к выводу, что это единственное, чем я могу отплатить ей и вам за вашу доброту. Я никогда не смогу смириться с тем, кем я стала. И никто не в силах вернуть мне прежнюю жизнь, даже вы. Не вините себя. Нет, вы ни в чем не виноваты. Ни вы, ни ваш отец... Прошу лишь, позаботьтесь о моей матушке, когда меня не станет. Ее имя Люсьена. Она кухарка в летнем поместье виконтессы. Завтра весь Париж узнает о том, что мадемуазель де Шеврез убила ее горничная. Это решит все проблемы одним махом. Вы сможете вернуться домой к прежней жизни, а я буду свободна. По-настоящему свободна. Прощайте. Лорейн."
Теперь осталось лишь ждать. Ждать, когда все обитатели этого дома заснут, а пока Лора переоделась в скромное платье, что она получила в доме господина Ренара и принялась ждать.

Когда с письмами было покончено, ждать ей пришлось совсем недолго. Сначала уснул Мишель, вслед за ним погасла и слабая точка, принадлежавшая Франсуа.
Дом погрузился в сон - только так и неисчезнувшая светящаяся нить осталась единственной "живой вещью", следовавшей за Лорейн, что бы она ни делала.
Ночь за окном стала не такой насыщенной. Скоро, наверняка, рассветет - и тогда незамеченной из дома выбраться будет во много раз сложнее.

Лорейн оставила все три письма на столе и выскользнула из комнаты, а потом и из дома. Она направлялась в ближайшую жандармерию.
Кем бы вы ни были, прервите связь и не пытайтесь меня найти. Скоро я умру, поэтому прошу, дайте мне сделать это с достоинством, - обратилась она к неизвестному.

Девушка обнаружила, что совершенно не знает той части города, в которой они оказались. Вся ее столичная жизнь редко выходила за пределы Сен-Жерменского предместья да всевозможных опер и театров, а что до обычных жилых кварталов, где скорее ютились бедняки, нежели богачи... Единственное известное ей наверняка место, где свершалось правосудие – Консьержери, находилось на острове Сите, о местоположении которго она сейчас даже и не догадывалась. И то, об этом доме правосудия она знала лишь из-за его близкого расположения к прекрасному Нотр-Даму.
А потому оставалось бродить по рассветающим улицам, в надежде наткнуться хотя бы на ночной патруль, который сам отвел бы ее куда нужно – или же выяснить, в конце концов, где она – и как добраться туда, где ее не достанет ни один аристократ, будь он хоть тысячу раз темным.

Можно было бы просто дойти до Бастилии, чем не выход? Но опять-таки, она не знала Парижа, поэтому продолжала бродить в поисках жандармерии, патруля или хоть одной живой души, у которой можно было бы спросить нужное направление.

Скосило время нас, как травы,
Но тверд иных бастилий строй
Друзья, долой режим гнилой!
Мои красавицы, куда вы
Умчались пестрой чередой?
Сразимся в кегли для забавы...

Где-то впереди на горизонте мелькнула маленькая фигурка – и ночная улица озарилась веселым, озорным детским пением. Кому из детей могло придти в голову разгуливать по ночному Парижу и горланить песни во все горло, пробуждая честный и не очень люд, было загадкой, хоть и не такой таинственной. Наверняка какой-нибудь мальчуган-бродяга, о которых Лорейн слышала порой в летнем поместье – но сама не сталкивалась никогда прежде, и для нее этот род людей скорее оставался загадкой.
Загадку усиливало то, что эту фигурку она определенно ощущало, как такого же, как и она сама.

Как бы то ни было, у него Лора и могла спросить путь. Такие вот бродяги много что знают. Девушка поспешила навстречу.

...Где шар? Один удар лихой –
И трон Бурбонов стал трухой!
Мои красавицы, куда вы
Умчались пестрой чередой?
Бледнея, в Лувре ждут расправы.
Народ, монархию долой!
Мети железною метлой!
Мои красавицы, куда вы
Умчались пестрой чередой?

Закончив очередной куплет, мальчишка принялся насвистывать все ту же мелодию, ничуть не беспокоясь о сне честных граждан.
- Да заткнешься ты уже наконец! – не выдержал кто-то, и из распахнувшегося окна в сторону фигурки полетел башмак, от которого малец ловко увернулся, но башмак в итоге поднял.
- Прекрасная вещица! – с детской непосредственностью ответил некоему сударю мальчуган, - Не найдется ли у вас еще одной? Моему батюшке такая как раз придется по ноге, а за вторую я был бы вам премного благодарен!
И с этими словами он продолжил насвистывать, подмигнув подходящей все ближе Лорейн. Теперь она могла рассмотреть поющего – босой, оборванный, в рваной рубахе явно с чужого плеча, и в чужих штанах, подпоясаных веревкой, чтобы не сваливались – чумазая мордаха светилась радостью и жизнелюбием, с удовольствием рассмаривая добычу. Из окна же раздался новый поток ругани – и еще один башмак полетел в сторону бродяги, который поймал метательное оружие на лету, прекращая напевать свою песенку, и теперь с любопытством рассматривал Лорейн.

- Здравствуй, юный балагур, - улыбнулась девушка.
Тут невозможно было не улыбнуться.
- Ты наверняка уже все улицы Парижа как свои пять пальцев знаешь. Подскажи мне, милый, как мне дойти до ближайшего дома правосудия или жандармерии?- поинтересовалась Лора. - А то заблудилась я...

- Какого дедера! – расхохотался мальчуган, услышав ее вопрос, и засовывая ботинки под веревку, державшую штаны, прежде явно принадлежавшие какому-то обедневшему рабочему, не иначе, - Гдеждано, чтоб ночами такая баруля жеребцов разыскивала? Тыидать и правда зуплутала, сестрица. Хто ж из наших в здравуме к псам поплетется?
Он вскинул бровь, и весело рассмеялся, а затем ткнул грязным пальцем Лорейн в живот, оставив темный след на светлой ткани. Разряд не заставил себя ждать, а мальчуган сложил губы в трубочку и изобразил на своем лице наигранное удивление, не вытеснившее впрочем оттуда улыбку.

- Дело у меня есть срочное и важное. Так подскажешь?- уточнила она.
Начинало светать и времени болтать попросту не было.

- Отчего ж не подсказайль, - пожал плечами мальчуган, махнув рукой куда-то вниз той улицы, по которой уже шла девушка, - вот тамш, как Тампль укончится, вертай вправо, там чистую и найдешь. Потьмухой к жеребцам, неужт маруха решила голову за своего дружка заложить?
Мальчуган снова присвистнул – а его взгляд явно оглядывал Лорейн на предмет того, не было ли у нее хоть чем-то, чем можно было поживиться.

Лора оглянулась назад.
- Спасибо тебе, милый. Ты уж извини, мне нечего тебе дать,- у девушки действительно ничего не было ни в руках ни на поясе - нигде. - Береги себя, ладно?- она улыбнулась улыбкой печальной и обреченной и поспешила в указанную сторону.

Лорейн увидела, как мальчишка выпятил нижнюю губу в жесте наигранной обиженности - но все же протопал дальше.
Решетки не задержат лавы
Ах, Карл десятый, срам какой!...
- Да я сейчас тебя за решетку собственноручно упеку! - открылось еще одно окно, а мальчуган перестал петь.
- А ты туда насовсем, сестра? - спросил он, когда Лора отошла уже на несколько шагов, - Совсем-совсем?

Лорейн отсановилась.
- Ступай, хороший мой, ступай...- не оборочаиваясь ответила девушка. - Мне пора...

- Ну ты если в обратку не пойдейль, мож поделишься парой годков? Тебе ни к чему, а мне пригодятся, - заявил мальчуган, явно продолжая смотреть ей в спину. Непосредственный попался малыш, ничего не скажешь.

- Прости, меня должны узнать и подтвердить, что я это я, иначе ничего не выйдет, - тихо ответила Лорейн.

- Ох.. Жаль. – голос мальчугана все равно был таким же смешливым, - А заколку можнойль? Больно уж она у тебя красивая.

- Заколку? Ах, да... Это пожалуйста...- девушка сняла заколку и протянула ее мальчишке, после чего еще раз поспешно глянула тому за спину. Волосы свободно упали на плечи.
Она довольно долго плутала и если, не привели Господь, Фина проснулась среди ночи, ее отсутствие могли обнаружить. Надо было спешить.
- Прощай, Малыш, и береги себя, - снова попрощалась девушка, развернулась и поторопилась продолжить свой путь.

Стоило видеть ту радость, с которой принял мальчуган заколку от девушки. Эта радость была совершенно несравнима с радостью от полученных башмаков - тут она была куда искреннее, и становилась чуть ли не счастьем.
- Спасибо! Жиль запомнит тебя, - улыбнулся мальчуган ей в спину - и продолжая напевать свою песенку, пошел себе дальше вверх по улице, собирая по дороге ругательства, и вероятно, еще какую-нибудь важную для себя добычу.
Далеко на востоке забрезжили первые полосы рассвета -в то время как перед Лорейн по-прежнему было темное небо. Вероятно, это был последний день, когда она видела Париж и его улицы, будучи свободной... Если не принимать во внимание тот день, когда ее повезут на эшафот. Сколько времени будут разбирать это дело, сколько времени уйдет на суды и дознания... Как знать, быть может не один месяц еще ожидает ее в мрачной тюрьме, в которой может даже не оказаться окна.
Мальчишка ее не обманул - стоило ей свернуть в указанном месте, как вдалеке перед собой она действительно увидела арестный дом - знание, в котором она не могла ошибиться. Она видела эти высокие, безнадежные стены, караульных, стоявших на своем посту в свой ранний час... И где-то там, за этими высокими стенами теперь вполне могла решиться ее судьба.

Лора на минуту остановилась. Поглядела на мрачное здание.
Вот и все... прощайте...- мысленно попрощалась она со всеми. Девушка еще раз окинула взглядом улицу, остановилась на полоске рассвета, сделала глубокий вдох и медленно выдохнула. Ей предстоит нелегкое время, хотя и последнюю неделю легкой-то не назовешь. Зато потом... потом все образуется. Все станет на свои места. Ее жертва все поправит. Да, так и будет! Подбодрив себя этими мыслями, Лорейн еще раз вздохнула и стала преодолевать последние шаги до того момента, когда пути обратно уже не будет.

Сент-Пелажи.
Это название отложилось в ее памяти сильнее чего бы то ни было. Сильнее имени ее матери, сильнее образа ее погибшей госпожи, сильнее ее страха перед Мишелем – для девушки честной, никогда не помышлявшей даже о краже, не говоря уж о таком тяжелом преступлении, как убийство, оказаться в арестном доме, да еще и по такому делу, было самым настоящим крушением жизни и последних надежд – даже если те еще ютились в сердце в последние минуты свободы. Несмотря на осознание собственной невинности, Лорейн уже решила для себя, что жизнь ее кончена – но то, какой дорогой будет она идти к ее окончанию, она не могла себе и представить.
Допрос. Ее первый допрос – сцена унизительная и пугающая, пугающая еще и тем, что стоит оговориться, сказать не то, что требуется – и ее виновность в преступлении окажется под вопросом, а это то, чего она хотела сейчас меньше всего. Маленькая, узкая камера, источником света в которой было лишь небольшое зарешеченное окошко под самым потолком, а вместо кровати – жесткий настил из досок, стала ей домом на целых три дня.
Три дня, показавшиеся вечностью. Уже в первую ночь она увидела в своем сне Франсуа, совершенно убитого ее шагом, не желающего принимать этого ее решения – бедный малый, позабыв совсем о своем положении, едва ли не умолял ее отказаться от своих показаний, и позволить им найти способ ее освободить – да только дано ли было ему знать, что просьбы эти окажутся напрасными? Ни слова о ее госпоже, ни обещания лучшей жизни не смогли переменить принятого ею решения – и от своего бессилия молодой де Жевр начинал походить на Мишеля в его злости – но то теперь была злость на себя самого, на свою беспомощность.
И все же, когда на второй день в Сент-Пелажи приехал судебный следователь для повторного допроса, она уже смогла рассказать ему не только о том, что якобы случилось тем злополучным вечером – но и описать ту, которая, якобы, сподвигла Лорейн на участие в убийстве. Этот допрос был дольше, муторнее, он высосал из нее все силы – но доски ее новой кровати совершенно не способствовали отдыху, а холодные осенние ночи забирались под платье, и спрятаться от них было некуда. Здесь девушка ела всего дважды в день – жидкий бульон в восемь часов утра, да плошка овощей с фунтом белого хлеба на обед в четыре были всем ее рационом, и этого было недостаточно для утоления голода. Голод, холод, мрачные мысли и чувство собственной обреченности – на третий день девушка, не привыкшая к таким условиям, начала чувствовать слабость. Но то был ее последний день в Сент-Пелажи – превратившись очень быстро из привлеченной по делу в подследственную, она должна была покинуть это заведение.
И следующим пунктом ее закончившейся жизни был Дворец Правосудия в Консьержери.
Франция знала толк в наказании преступников – не только пытками французы владели в совершенстве. Моральное давление было куда более любимым инструментом вершителей правосудия – и одним из его проявлений был ее переезд из Сент-Пелажи в консьержери.
Они называли это «корзинкой для салата». То было омерзительнейшее транспортное средство – повозка о двух колесах с желтым кузовом, окованным железом, и состояла она из двух отделений. В переднем, открытом отделении, располагалась обитая кожей скамейка – для судебного пристава и жандарма, в то время как задняя часть повозки была отделена от передней крепкой железной решеткой, и имела лишь две грубые деревянные скамьи, расположенные лицом друг к другу. Таким образом, все, кто находился по пути этой повозки, мог беспрепятственно рассмотреть преступника – в то время когда тот только и мог, что прятать от них свое лицо, если прекрасно знал о своей виновности, и не обладал теми поразительными навыками заядлых беглецов, что каждое свое попадание в тюрьму разыгрывают с безупречным видом новичка. О, эти «невинные агнцы» способны были сидеть в повозке с высоко поднятой головой, всем своим видом изображая человека честного, и не боящегося ложных обвинений.
Теперь в такой повозке, на забаву всему праздному Парижу, который уже был наслышан об этом громком деле, и не стесняясь, обсуждал несчастную – ехала сама Лорейн.
Ехала в место еще более худшее. О. Консьержери было пугающе-прекрасно... со стороны. И для тех, кто оказывался там вовсе не под домокловым мечом следствия.
Но ее ждала еще более холодная, еще более сырая камера в подвальном помещении, с соломой вместо кровати и одеяла – и практически без света. Здесь, в холодном мраке за несокрушимой дверью, она снова увидела сияющую серебристую нить – которая чуть не ослепила ее после долгих часов сидения в полной темноте.
Девушку начинал мучить кашель. Иногда она уже не чувствовала своих конечностей – настолько было холодно, а теперь ко всему этому прибавились блохи. Ее красивое голубое платье, не отобранное после допросов и обысков, было безнадежно испорчено, а туфли... Они изначально не были способны защитить ни от грязи, ни от холода – а ныне являли и вовсе печальное зрелище.
Волосы свалялись в нечто, по виду напоминавшее солому, на которой ей предстояло теперь спать, и на которую ей же предстояло справлять нужду. Урчало в желудке – кроме утренней похлебки там ничего не было, а в Консьержери ее привезли слишком поздно. Довершали же полное отчаяние и беспомощность наручники – из-за которых она не могла как следует размять то и дело затекавшие, и замерзавшие конечности.
Зимой, наверное, в таких камерах умирали, не дожидаясь даже суда.
Лорейн? Ты и есть Лорейн?
Уже забытый, было, голос, раздался в ее голове все так же неопределенно, хотя теперь она, кажется, знала, что говорившим был, как минимум, мужчина. Светлый.

Унизительную поездку девушка пережила с опущеной головой. Навряд ли интерес зевак был удовлетворен, ведь спутавшиеся волосы скрывали лицо, лишая любого шанса рассмотреть кровавую убийцу.
А вот разговоры с Франсуа разрывали ей сердце. Она неустанно продолжала твердить молодому человеку, что это ее решение и вовсе не его вина и если он не хочет, чтобы ее страдания были напрасными, он обязан принять этот ее последний подарок.
Вскоре к кашлю прибавилось недомогания со стороны желудка. Зачастую новый приступ завершался рвотой, но и это было ничего. Она убеждала себя, что скоро все закончится и придет конец ее страданиям. Убеждала так сильно и так часто, что сама в это поверила. И вот еще этот голос, наверняка желавший позлорадствовать над ее положением, ведь по рассказам "светлые" они именно такие.
Снова вы... хотите выразить свое презрение? Посмеяться? Вы напрасно тратите время. Это все уже было. Поверьте, еще хуже мне уже не станет",- Лорейн зашлась в кашле.

К чему же?
Голос прозвучал удивленным – то была первая эмоция, что появилась в нем с тех пор, как Лорейн его услышала.
Нужно быть последним извергом, чтобы смеяться над невиновным, оказавшемся в положении, подобном вашему.

Невиновным? Я признала свою вину добровольно. Весь Париж в курсе. Странно, что вы нет
Голос девушки был лишь печальным, отнюдь не дерзким и вовсе без вызова, а лишь печальным и обреченным.

Ты можешь держать в дураках весь Париж, но не меня.
Интонации снова исчезли из голоса.
Я имел дело с Томьес. Она всегда работает одна.

К счастью, Вы ничего не сможете доказать, - усмехнулась девушка. - Хорошо, что вам не удалось тогда меня убить. Это ведь были вы, да? Хорошо, что у вас не вышло. Ведь тогда я бы не смогла сделать то, что сделала и вся вина за произошедшее до сих пор лежала бы на невинных плечах потерявшего свою любовь юноши.
Возможно в Лорейн заговорило отчаяние. Она и сама не знала, почему вдруг стала рассказывать все это светлому. Но тем не менее,она продолжила. Знаете, почему я это делаю. Не только ради ЕЕ светлой памяти. Конечно,это одна из причин, но есть и другая. Вы ведь знаете, что я темная. Я стала такой с того самого дня. И видит Бог я не выбирала, кем мне становиться и я бы предпочла быть на месте юной госпожи, чем стать этим... Я не могу с этим жить, не могу жить, зная, что я паразит и рано или поздно заберу дни, а то и месяцы чужой жизни. Да, не удивляйтесь, я этого еще не делала. Я даже не знаю, как это делается и не желаю знать. Считайте, я облегчаю жизнь таким как вы, и вам не придется гнаться за еще одним мерзким вампиром. Ведь вы нас считаете такими? Так вот запомните, что я вам скажу, ни один из нас не желал себе такой участи и никто не ликует ее получив, это проклятье, проклятье с которым мы вынуждены жить, помимо всех гонений и облав, что устраиваете нам еще и вы. Задумайтесь над этим, когда будете преследовать очередного темного. Это не наша вина, что мы такие..."

Браво. Речь, достойная адвоката в суде.
Голос раздался после довольно долгого молчания, что наводило на мысль, что слова, переданные подобным образом, доходили до адресата вовсе не моментально.
Я не кюре, что исповедует преступников перед казнью. То, что ты говоришь - занятно, но если ты и говоришь правду, то так думают далеко не все твои собратья. С чего же ты взяла, что я пытался тебя убить? Быть может, и для тебя все светлые - чудовища, смысл жизни которых заключается в том, чтобы истреблять вас?
В голосе послышалась усмешка.
Именно так посвящают в положение дел тех, кто только обнаружил в себе дар?

Как еще назвать то, когда тебе внезапно выжигают все внутри? И кем еще мне вас считать, ведь мы тогда не то что не были знакомы, а даже не перемолвились и словом и такая встреча, - усмехнулась девушка.
Нет... Вы тоже не выбирали, кем вам становиться. Я знаю. Вам просто повезло чуть больше. И вероятно, с обеих сторон есть злодеи и праведники. Но мне этого уже не узнать наверняка. Мои дни сочтены. Если меня не поведут на эшафот раньше, я думаю природа завершит все самое позднее через месяц,- спустя небольшую паузу уже спокойно ответила девушка. Есть что-то еще, о чем вы хотели поговорить с горничной?

Исключено. Я не умею причинять боль...
голос замер ненадолго.
На расстоянии. Полагаю, произошло некоторое недоразумение, и мне, право, жаль. Лишняя кровь ни к чему. В моих правилах не вредить таким, как ты.
Голос снова замер, но перед этим Лорейн почувствовала некоторую сокрушенность в последней фразе.
Затем голос продолжил.
Тебе так мешает мое присутствие?

Ваше "недоразумение" отключило меня на порядка часов шесть и возможно отключило бы навсегда, не окажись рядом лекаря, - рассмеялась Лора.- Вовсе нет. Но разве вам больше нечем заняться, чем разговаривать с почти что мертвой девушкой?

Я не имею права на любопытство? К тому же, как знать, если тебе удастся избежать эшафота, то в Париже станет больше на одну хоть и проклятую, но невинную тёмную. И я буду знать, кто это. Не так плохо для ищейки, согласись. Так что считай, что я выполняю свою работу.
Показалось ли, но в интонации послышался намёк на шутку.
И ты смеёшься. Это не так плохо для подследственной по такому делу, Лорейн.
В этот же раз в голосе прозвучало одобрение.

Лорейн зашлась в очередном приступе кашля, который сопроводился тем, что скудное содержание ее желудка выплеснулось наружу.
Она не отвечала довольно долго, пока наконец не раздался ее совсем слабый голос: "Мне не избежать эшафота. Уже нет... Могу я узнать ваше имя? Или мне так и обращаться к вам на вы"

Грантер. Луи-Карл Грантер.
Голос замолчал, а следующая фраза выдала его задумчивость.
Ты целитель? Ты можешь использовать свои годы, чтобы отогнать болезнь.

Нет.- в голосе прозвучала неуверенность.Навряд ли. Я так и не успела узнать в чем мой дар
Девушка пожала плечами. Да и в чем смысл, растягивать огонию. Я отнюдь не получаю от этого никакого удовольствия.