- Веди. - негромко повторил Араш, убирая руку стражника с плеча и самостоятельно прихватывающего того под локоть. Он всё же курьер, а не струганая деревенщина и беспокоить не своих гостей собирался только при крайней на то необходимости. - Ты сам не потеряйся, бывший маг.
И шагнул в темноту вслед за стражником, хоть сердце и заныло тоскливо в предчувствии нехорошего. Затем нервно улыбнулся и тихо, сам себе под нос пробурчал начало очень старой, но такой подходящей сейчас песни:
- Темнота впереди, подожди! Там стеною - закаты багровые, Встречный ветер, косые дожди И дороги, дороги неровные. - улыбка с лица сошла.
Что-то не ладилось во всей этой картине. По всем признакам, такое "кровопускание", какое организуют эти "единые" должно быть расценено Маскарадом как вред здоровью и принуждение, поскольку никто из магов, понятное дело, на такое добровольно не согласится. Это означает только то, что утечка происходит по разрешенному каналу обмена энергией мага и окружающего мира. Естественно, маги не запрещают сами себе подпитываться от всего вокруг, поэтому любой обмен... как у сообщающихся сосудов, будет в сторону выравнивания. И если раньше маги забирали силы, потому что тратили их на всё подряд, то сейчас эти вот сосут энергию по тому же каналу. Кривая идея, недоработанная, но на первый взгляд, объясняет немало. И пробовать что-то с этим сделать можно пока эти упыри рядом, потом никак не проверить. Не проверить что? Может ли он, Араш, не дышать или не жить? Дар, хоть и трижды чужой, стал частью его естества, отказаться от его части вот так, на ходу, может быть не только сложно, но и опасно. Выбора только нет. С новой угрозой надо работать по-новому. Араш на секунду задержался, прислушиваясь к тому, откуда его Дар, он сам, если быть точным, сейчас пытается набрать энергии... и перекрыть этот канал, хотя бы на время, чтобы сравнить с интенсивностью оттока сил к храмовнику. Если первые опыты покажут хоть какое-то влияние, то надо будет их отложить на более спокойное время или безвыходную ситуацию. Есть проблема, найдется и решение.

Сначала Тормейн был поистине поражён сотворёнными чарами. Отчасти потому что направление такого количества силы на сущую показную ерунду было в понимании мага верхом идиотизма. Он всегда считал магию великим даром, отличительной меткой великих людей и эта сила не должна терпеть подобное безрассудство. С другой же стороны поразительным было то, какой эффект проявился после колдовства. Неужели всё здесь было частью маскарада? Но что тогда поддерживало такое количество затрачиваемой энергии? Откуда она черпалась?
Но больше всего Тормейн был поражен тем, что трюк провернул это ничтожество Рейнард. Как оно вообще смог сотворить подобное? Для этого он должен был иметь силу своего брата-близнеца. Или же энергия была заранее для него подготовлена, а потому исчезла, как только её воспользовался. Но какой в этом смысл? Брови Тормейна поднимались всё выше, когда мысли о произошедшем пытались выстроиться хотя бы в подобие единой цепи в голове чародея. Но по крайне мере Камидас хотя бы не открыл от удивления рот, хотя в какой-то момент и был близок к этому. Затем же он всё-таки взял себя в руки и вновь нацепил маску холодной надменности. На языке вертелись колкости, которые любой другой на месте Тормейн уже неприменно бы бросил, выражая своё отношение к произошедшему. Та же Сайдалара, чьи неотёсанные манеры Камидас не так давно имел возможность в очередной раз лицезреть.
- Полагаю, что это театр одного актёра,- учтиво заметил Тормейн, и, поставив бокал на ближайший столик, отправился в свою комнату. Подобную чепуху чародей более лицезреть не желал - пусть ею тешутся дураки. Камидасу же необходим был отдых. Его предчувствие буквально кричало, что всё случившееся с чародеем сегодня лишь начало.

Послышался стук небольшого твердого предмета о пол, словно камешек упал и покатился прочь. Вдруг и Араша, и Кристофа накрыла волна головокружения – пропали пол и потолок, стены и пространство за ними, пропало все, кроме двоих, увязших, как пчелы в варенье, в пугающем состоянии небытия. Или бытия, но нигде и никогда. Должно быть, такова и есть на деле Бездна, которой чародеи пугают своих маленьких учеников – ни чудовищ, ни злобных богов, ни даже света или тьмы, только пустота, отрицающая самую суть течения жизни.

Ощущение это не продлилось достаточно долго, чтобы его можно было в полной мере осознать, а осознав – лишиться рассудка; по правде говоря, ни Ловчий, ни посыльный не могли бы сказать, сколько времени утекло вникуда, прежде чем земная твердь вновь заняла свое место. Одного мгновения было бы слишком много, а вечности – маловато, в целом же достаточно, чтобы воспоминание о прикосновении к изнанке мира осталось на памяти таким же несводимым пятном, как клеймо остается на коже.

Первым ощущением была вынужденная неподвижность. Должно быть, так чувствует себя замурованный в каменной толще или лягушка, вмерзшая в лед: нет ни оков, ни ремней, но тебе не шевельнуться, потому что нет сил сдвинуть с места немыслимую тяжесть. И это чувство не становилось слабее. Дар Араша по-прежнему оставался глухим и слепым.

Повеяло холодом, и замедляющаяся круговерть перед глазами наконец сложилась в своды, но уже не храма, а пещеры. Пещера, правда, ненамного уступала этому храму размерами, но в остальном выглядела настолько обычной и нормальной, что у любого мага при виде этого творения природы мог открыться талант к преобразованию материи. Расцветить базальтовые стены прожилками и вкраплениями, раскрыть соцветия жеод, превратить бесполезное пространство в логово музыкального инструмента, играющего с отраженным звуком, как кот – с солнечным зайчиком… В конце концов, пробить дыру в каменном потолке и впустить сюда настоящий свет.
Увы, пока единственной достопримечательностью базальтовой пещеры, лишь слегка приспособленной под нужды человека, был мужчина средних лет, поглощенный своим делом – сосредоточенным простукиванием бочек, расставленных вдоль стены. Гостей он заметил не сразу, а заметив, резко обернулся. Если двое мужчин, появившиеся на ровном месте из ниоткуда и застывшие на середине шага вперед, удивили его, то этот господин мог бы соперничать со статуей в мастерстве сокрытия своих истинных чувств.
Зато раздражение, сменившееся гневом, не заметить было невозможно.
Незнакомец быстрым шагом пересек пещеру и, внимательно оглядел одного и второго, и вдруг поприветствовал Кристофа точно рассчитанным ударом под дых, а когда Ловчий безо всякой магии превратился в рыбу, выдернутую из воды – пустил в ход палку. Предназначенная для бочек, она и по живому телу работала неплохо. И кем бы ни был взбешенный дядька, божественное возмездие в его адрес запаздывало, а может быть, и вовсе потерялось в дороге.
- Недоумки! Тупицы! Выродки! – каждое слово сопровождалось веским деревянным аргументом. – Уже пятый за сегодня! «Всех до единого схваченных колдунов доставить в Эренсию» - это что, очень сложный приказ? Куда я должен размешать этого сучьего сына, если велено освободить клетки?
Ответов он, впрочем, особо не ждал, и сорвав злость на Кристофе, обратил внимание на предмет разговора – Араша, и осмотрел его с холодной придирчивостью мясника, выбирающего лучший кусок на прилавке.
- Из него получился бы неплохой боец, - заметил незнакомец с некоторым разочарованием. – Но ради одного никто не будет проводить обряд. Так что убей его. Здесь. Сейчас.
Он снова стукнул Кристофа, но на сей раз не палкой, а небольшим амулетом на длинной цепочке.
В тот ж миг к Кристофу вернулось повиновение его собственного тела, и, наконец, завершился сделанный несколько минут назад шаг.
Араш по-прежнему остался стоять застывшим в янтаре муравьем.

- Твою мать... - едва слышно выдохнул Кристоф, слегка сгибаясь и схватившись за ребра, после того, как тиски паралича отпустили его тело. Не сказать чтобы палочные пироги были чем-то внове, да и убить его, все таки, не пытались, но саднить теперь будет с неделю, не меньше. Ладно, бывало и побольнее. Надо бы только унять гнев.
Сорвав с лица маску, и заткнув ее за широкий кожаный пояс, ловчий вытянулся, принимая вид исправного честного служаки, ставшего жертвой обстоятельств, и всеми силами демонстрировал, что думать это, прежде всего, прерогатива начальства, а он, человек маленький, его дело исполнять приказы, чем он, кстати, успешно, и занимается.
- Ничего про Эренсию нам не говорили. Приказ был один, как всегда, хватать всех магов и тащить сюда, вот, даже "туннели" нам выдали. И если я не первый, кто сюда с добычей пришел, значит и другие про Эренсию не слышали.
С отвращением посмотрев на спесивого мужика, Кристоф разминался, приводяв порядок мышцы, которые, казалось, словно задубели после телепортация. Жуткое чувство, учитывая, что все это могло быть просто воображением. Услышав приказ убить гонца, ловчий замер, удивленно глядя на старшего:
- Как убить.. Так ведь карнавал же?.. - он глянул на палку в руках мужчины, потер ребра, и застыл, задумчиво покачав головой. Буквально через пару ударов сердца Кристоф продолжил говорить - Я ведь его и пальцем тронуть не успею, как праздник накажет. Да и.. это, допросить бы его надо. Перед тем, как схватить его, я узнал, что это вестовой с посланием к его императорскому величеству. Надо вытащить из него все, что получиться, а там эта погань и сама сдохнет, знаю я наших мастеров...

Вивет, ищущий знаний


Несколько лет назад, случайно узнав о желании Вивета научиться грамоте, отчим хохотал до слез. Ох и шутник этот парень! А как насчет вышивания золотыми нитями по шелку? Или, может, пасынок простого бондаря хочет заделаться художником и малевать голых баб с утра до ночи? Еще можно стать зведочетом – вот полезное дело! Спи день-деньской, а по ночам считай звезды на небе! Осмеявшись, отчим здорово поколотил его, чтобы выбить из головы всякую дурь, пригрозил в следующий раз покалечить, и на этом вопрос будущего Вивета был закрыт раз и навсегда: свое благополучное детство и сам факт того, что добрый дядя не придушил выродка в колыбели, а позволил расти рядом со своими детьми, Вивету предстояло до конца жизни отрабатывать в мастерской, не добравшись даже до подмастерья. Чего-чего, а подходящей его уму работы там всегда было в достатке.

Мирон-Тал, хотя и был городом небольшим, и каждое событие здесь обсуждалось по многу недель, все же никак не мог называться темным и невежественным захолустьем, поскольку среди его жителей было целых пятеро грамотеев. И мир, конечно же, не без добрых людей, и все в городке приходились друг другу слишком близкими соседями, чтобы задирать нос, а потому никто не отказал любознательному мальчишке в благом начинании. Но соседи должны помогать друг другу, ага, а что мог предложить им взамен сирота при живых родителях? У каждого был свой ответ на этот вопрос. Судья хотел денег, мытарь был согласен на обмен, а после того, как назвал свою цену глава города, мир Вивета уже никогда не стал прежним.
Четвертой книжницей была жрица, Мать Гайсента. Мальчику она казалась взрослой, если не престарелой, на деле же служительнице Единых не было и двадцати пяти. Ее цена книжной науки оказалась приемлемой, и в течение года Вивет, закончив черную работу в мастерской отчима, вместо улицы шел в храм, где его ждала ежедневная уборка, а затем – долгие часы чтения священных книг. Голос жрицы никогда не срывался на крик; ее нежные, не знавшие тяжелой работы пальцы скользили по строчкам мягко, словно каждая буквица была живой, и иногда ласково ерошили волосы ученика. И годы спустя, когда ветер доносил запах храмовых благовоний, Вивету порой чудился этот гол ос, терпеливо, раз за разом читающий ему по слогам: «Ли-ма пра-вит во-да-ми. Нис ца-рит над ве-тра-ми…».
За год занятий мальчик хоть по разу, но прочитал все три храмовые книги и выслушал от Гайсенты бесконечное множество сказок о том, чем занимались Боги до того, как объединиться в Союз. Удивительным образом именно в это время мир вокруг него начал меняться, словно его посыпали с небес волшебным порошком или осенили божественной благодатью. Во-первых, наставница из просто взрослой тетеньки превратилась чудесным образом в молодую, привлекательную женщину, а дурочки и задаваки, которыми мальчишки-ровесники всегда считали девчонок, вдруг одна за другой обернулись юными девицами на выданье. Перемены коснулись и самого Вивета – начиная от голоса, в котором звонкий мальчишеский самовольно чередовался с мужским, и заканчивая последним разом, когда отчим посмел поднять на него руку или заявить свои права как на раба. Ценой осознания себя одним из тех проклятых колдунов, разрушающих мир и влекущих к гибели все человечество, стало прощание с храмом и книгами. Какой бы милой ни была Мать Гайсента, священные тексты не оставляли возможности понять неправильно божественные указания о том, что следует делать с теми, кто пытается извратить природу людей, вещей и событий магическим вмешательством. Или даже не пытается, а просто способен.

Несколько долгих лет приобретенные знания пылились без дела в самом дальнем углу чулана виветовой памяти: читать в Мирон-Тале было попросту нечего, пока однажды, за три дня до своего двадцатилетия и за две недели до начала Карнавала Вивет не проснулся от ощущения тяжести на груди. Было тихо и спокойно; в чердачное окно мастерской заглядывала луна и в ее свете глаза существа, сидящего на груди у парня, отсвечивали серебром, но этого света было недостаточно, чтобы понять, какой зверь пробрался сюда и что он держит в зубах. Что-то продолговатое и светлое… Кость? Зверь склонил голову в почтительном приветствии, уронил свою ношу, оказавшуюся свернутым в трубочку листом бумаги, плавно развел кожистые крылья… и рассыпался на несколько десятков серебряных монет, оставив на память несколько клочков серой пушистой шерсти и едва заметные царапины похожих на кошачьи когтей. Монеты запрыгали по полу, зазвенели, попрятались в солому и одеяло, но большая часть все же осталась. Настоящие, серебряные монетки, каковых парень к своим двадцати скопил за жизнь ровно двенадцать штук.
Бумага оказалась исписана крупными заглавными буквами, и не без труда, но Вивет все же сумел сложить их в слова:
«Мой дорогой друг Вивет!
Я наблюдал за тобой недолго, и мне становится не по себе от того, сколь сильно ты похож на своего отца. Верно, это оттого, что у него нет других сыновей. Надеюсь, что смогу устроить вашу встречу и семья воссоединится. Твоя мама…
Однако, предлагаю не доверять всех тайн ненадежным рукам. Нам следует встретиться на Карнавале в Эренсии, в 32 день последней луны. Кабак «Два Коня». На закате. Пусть это будет встреча наедине. И да, отец просил послать тебе немного денег, ведь мы встречаемся на празднике».

Тридцать второй день последней луны Вивет провел в пути, останавливаясь только затем, чтобы наскоро перекусить. Он впервые покинул родной город, шел или ехал с попутчиками добрых половину месяца и, казалось, был отделен от той, прежней жизни в Мирон-Тале не только расстоянием, но и переменами, что неизбежно случаются с человеком, начавшим самостоятельную жизнь, в которой больше нет запретов и указов, но есть цель и свобода.
Шпили дворца и колонны главного храма империи маячили на горизонте с самого утра, но к северным воротам парень подошел уже на закате и мог утешаться только тем, что их, по крайней мере, еще не закрыли на ночь.
Он уже повидал несколько больших городов, но Эренсия могла поразить воображение и более опытных путешественников не только своими размерами, но и безумным смешением всех стилей, приемов, находок зодчества, какие только были изобретены жителями подвластных и окрестных земель. И таковы же были люди, заполонившие ее улицы пестрой рекой разных лиц, нарядов, уборов. О третьем эренсийском чуде – таких же безумных ценах на все блага, товары и удовольсвия – Вивету предстояло узнать чуть позже. Никогда прежде он не видел в одном месте столько золотого шитья, столько красивых женщин… И столько магов. Да, магов.
Пусть Вивет был не лучшим из лучших, по крайней мере пока, но чутье безошибочно подсказывало ему, что здесь из собралось немеряно. Едва ли не каждый десятый прохожий лучился Даром, а в кабаках, забегаловках и приличных заведениях колдуном был едва не каждый третий, и все они вели себя как ни в чем не бывало.
Исключением не стали и «Два Коня» - довольно-таки скромное местечко, предлагающее гостям дешевую выпивку и простую сытную снедь. Свободных мест не было – за столами сидели и ждали чего-то, растягивая кружку пива или бренди, чтобы не опьянеть слишком быстро, все те же разномастные колдуны, разбавленные ни о чем не подозревающими простолюдинами. Но решительно никто не поднялся с жесткой березовой скамейки, не распростер объятия и не воскликнул: «Вивет, сынок! Я так ждал встречи!». Единственной, кто обратил на парня внимание, была усталая девушка с подносом, предложившая «Все за полцены, если берешь навынос».

Араш и Кристоф

Против ожидаемого, обсуждение прямого приказа не вызвало новой вспышки гнева. Напротив, он расплылся в широкой, но неискренней улыбке.
- Отрадно, - особого воодушевления в этих словах не было, но коль устав предписывал похвалить отличившегося умом Ловчего, приходилось хвалить. – Отрадно слышать, как такой верный человек печется о благе императора. Бдительность, - он повесил палку на пояс и вытащил что-то из кармана, - честность, верность – вот столпы, на которых стоит империя. Кто твой командир, сынок?
Получив ответ, он закивал, словно так и думал, и ободряюще похлопал Кристофа по плечу, а точнее, по загривку, где встречаются спина и шея. Кристоф почувствовал болезненный укол, словно в него воткнули небольшой гвоздь… Слишком поздно, чтобы сопротивляться или возражать. Судорога прокатилась волной от холки до самых пяток и кончиков пальцев, и не удержавшись на ногах, он прямо, как поставленное стоймя бревнышко, повалился на пол. От всего тела подвластной Кристофу осталась только верхняя половина головы, все остальное не годилось ни на что, кроме как болеть каждой сведенной мышцей с каждой секундой все сильнее.
Он много раз видел в деле и применял сам артефакты, которые командир называл «пчелками». Они представляли собой мешочек размером с орех, с одной твердой половиной, за которую его следовало брать, и мягкой. «Пчелку» прихлопывали к жертве, лучше поближе к позвоночнику, после чего острая коническая игла оставалась в теле, а оболочку можно было просто выбросить, точь-в-точь как тельце потерявшей жало пчелы. Результатом правильного применения этой игрушки становилось превращение особо буйной жертвы в этакую деревянную куклу человеческого роста, совершенно беспомощную, немую и способную только пялить на тебя глаза с такими огромными зрачками, что радужка казалась не шире волоса. Так на Кристофа смотрели многие мужчины и женщины, иногда – дети. Позже, когда отряд с пленником отходил достаточно далеко от посторонних и иглу вынимали, чтобы доставить жертву живой, все они были уже неспособны сопротивляться, а все больше начинали рыдать, бессвязно умолять о чем-то или просто теряли сознание. Впрочем, некоторых «пчелки» убивали за несколько минут. Возможно, если бы Крис или его командир раньше знали, как это работает, им бы не казалось такой уж хорошей идеей устроить привал, положив живое полено с глазами отдохнуть в тенечке. Зато стало понятно, почему все попытки дать жертве воды или поделиться припасами не имели решительно никакого успеха.

На лице мужчины, чьей обязанностью было, вероятно, распределение всего и всех прибывающих через «тоннели», на положенные им места, отразилось нечто вроде легкого сожаления. Так мастер смотрит на сломанный инструмент, прикидывая, можно ли его починить, или стоит выбросить. Схватив Кристофа за ноги, он оттащил тело чуть в сторону, чтобы не мешало ходить, и повернулся к Арашу. Этот не вызывал у смотрителя не больше интереса, чем очередной бычок – у мясника. Смотритель достал еще один шарик, и небрежным, привычным движением расплющил его между лопатками посыльного. Араш почувствовал укол боли, словно его ужалила пчела размером с воробья. Затем его так же стукнули амулетом-ключом, и оцепенение начало проходить.
Смотритель сделал ленивый шаг в сторону, прикинув, куда должно упасть второе тело, и стал ждать, думая о своем, но что бы ни было причиной этого странного столбняка у Кристофа, Араш не чувствовал ничего, с чем не мог бы справиться. По-прежнему лишенный возможности пользоваться Даром, он, тем не менее, с каждым ударом сердца убеждался, что жив, здоров, свободен и находится в своей воле. По крайней мере, не менее, чем обычно.

"Два Коня" вызвали у Вивета лишь одно чувство - растерянность. Наконец он прибыл туда, где должна была состояться встреча, которая изменит его жизнь, но помимо "следует встретиться" никаких указаний не было, а о своих действиях по прибытию сам Вивет не задумывался.
- Одно пиво, будьте добры, - обратился он официантке, одновременно с этим оглядываясь по сторонам в поисках матери. В конце концов, она не писала, что встреча с отцом произойдёт именно здесь. Да и место, где можно присесть, было бы неплохо найти.

Застывший в киселе чьего-то заклинания, Араш не без труда, но удержался от пары ругательств, так и крутившихся на языке. Воистину, с кем поведешься, от того и наберешься, а последнее время ему попадались удивительные сквернословы. Суровый дядька, играющий роль сурового же сотника, как он её себе представлял, дубасил кровожадного упыря под безразличным, каким-то рыбьим взглядом курьера. Когда надо бояться, его всегда охватывала предельное равнодушие к происходящему. Не мобилизовало гневом, не развозило страхом. Только спокойный ток мыслей, будто направляемые чьей-то рукой. Доброго учителя? Злого гения? Какая разница. Это позволяло думать, а не дёргаться, хоть сердце уже и забилось чаще, а на лбу выступили первые бусинки пота. Тело готовилось... к чему-то, а мозг размышлял обо всём на свете разом и ни о чем конкретно. Были мысли, что вот так ничего не устоится, эти обмылки от людей, убийцы магов, ничем не будут вскоре отличаться от самих магов, установивших диктатуру и полную безнаказанность своих безумств. Чем они в итоге будут отличаться? Одни адаптируются под действия других, затем наоборот и это всё только будет означать образование двух лагерей, бьющихся на уничтожение. Молодцы прямо, дальновидно-то как. Вот только упыриные божества будут на стороне своих магососов, что ставит разрозненные королевства вечно спорящих друг с другом магов в положение хоть и более удачное в военном искусстве, но более уязвимых с точки зрения утечки рабов. Да, рабов, по-другому к обычным людям они не относятся. Что это значит? А только то, что оба лагеря не правы. Магам надо делиться властью, а нормальному люду вести себя по-человечески, выработав с магососами рецепт действия... нет, рецепт преследования совсем зарвавшихся магов. Но для этого нужен диалог, общение, а не полное уничтожение, как только завидели. А диалог такой появится как только стороны поймут невозможность взаимного убиения. Нужна идея, которая позволит им объединиться, возможно, это будет другая религия, например. Ладно, это всё хорошо, но что делать лично ему и прямо сейчас? Оооо, это самое приятное. Ему сейчас предстоит выжить и завершить эту грешную доставку их проклятому императору. Но сначала...

Араш напряг все доступные мышцы, как только что делал упавший безымянный стражник и начал заваливаться в отведенное место, даже не пытаясь подправить направление полёта. Опытный палач знает, куда должно упасть тело и любое изменение планов вызовет подозрение раньше времени. Вот только тело не долетит, а сделает подшаг чуть за спину, а оказавшиеся внизу руки подхватят каждая по одной ноге и курьер выпрямится, отправив упыря мордой в пол, как учат отправлять часовых. Инстинкт подскажет закрыть лицо руками или, если он опытный, упасть не головой в пол, а на плечо, согнувшись и пытаясь достать оружие или даже крикнуть. И это сработает, если обезвреживающий, то есть Араш, не будет готов к такому повороту. Но он будет и короткий пинок прямо промеж удерживаемых ног поставит точку в том, кто кого тут избивает. В теории. Практиковать же надо регулярно, что Араш и решил выполнить. Всё равно этот ублюдок не хочет считаться с его жизнью. Пусть теперь не считается с возможным потомством.

Казалось бы, если человек взял в руки палку, то должен уметь с нею обращаться, иначе это оружие будет направлено на него же и может больно ударить по голове, но в этом месте, похоже, действовали свои порядки. Смотритель не был бойцом. Всю грязную работу за него делала сила, управляемая амулетом, который сейчас вылетел из рук и раскололся на части при встрече с базальтовым полом, человеку же оставалось только решить, куда отправится прибывший "тоннелем" застывший гость. На случай неприятных неожиданностей, таких, как оспаривание приказов, при нем был целый набор таких же простых в применении вещиц.
Смотритель нелепо взмахнул руками и шлепнулся на живот, с хрустом приложившись лицом о пол, и на этом бой был окончен. Араш остался один с двумя беспомощными телами. Незнакомец лежал у его ног, не двигаясь, и пребывая, похоже, в блаженном неведении насчет своего сломанного носа, а может быть и челюсти; Кристоф был в сознании и видел все от начала до конца, но не мог ни двигаться, ни говорить. Все это происходило посреди пещеры, из которой вели в разные стороны пять проходов. Места здесь хватало, а вот все обстановки - бочки, какие-то мешки, и совершенно обычный на вид стол с табуретом у стены. Ни охраны, ни наблюдения не было видно. Чутье, не магическое, а самое обычное, в сочетании с опытом путешествий в горах, подсказывало Арашу только три факта. Во-первых, это место очень большое и он находится далеко от синего неба и зеленых лугов. Во-вторых, скорее он находится на большой высоте, чем на глубине. И в-третьих, чем бы ни были ходы в скалах, Араш мог не сомневаться - это место его ненавидит, и он здесь такой же чужой, как кот на собачьей свадьбе.

Где бы это место не находилось, и что бы ему там не нравилось, Араш был жив, свободен, а значит ещё ничего не закончено. Гонец не стал доверять себя шаткой потере сознания такого храброго с беспомощными противника и сел сверху на тело, больно упершись коленом в позвоночник, чтобы завести руки смотрителя за спину и перехватить в сведенных вместе локтях его же ремнем. Затем встал, перевернул набок, проверил, нет ли под ним оружия и достал складной нож из сумки.
- Ну что, стражник, нравится положение? - лезвие ножа блеснуло маслянистым отсветом и курьер снова наклонился к смотрителю, чтобы перерезать тому шнурок на штанах и пуговицы, если есть. Очень тяжело убежать, когда штаны приходится поддерживать. Затем прохлопал по карманам, но залезать в них не стал, всякие сюрпризы могут быть для чужих рук, а вот аккуратно разрезать карман ничто не мешает. Так, потроша содержимое и выкладывая рядом со смотрителем, Араш думал. Только вот всё же надо на секунду задержаться, чтобы вытащить из спины иголку и, тихо ругаясь, выбросил её подальше, после того, как вытер с неё свою кровь. Посланник покосился на стражника и добавил:
- Используете артефакты магов, чтобы бороться с магами. И не знаете, что артефакт, давно сделанный и не использованный, теряет силу.
Теперь Араш решил заняться стражником и связать руки ему.
- Понимаешь, я должен доставить послание. От своего Владыки вашему. Понимаешь? - курьер наклонился к лежащему стражнику. - Я не смогу сделать это, если какой-то упырь убьёт меня. Поэтому твой начальник, вот тот в луже крови, связан. Это первое. Второе, ты уже мертвец, тебя свои же расчленят просто за подозрение в том, что помог мне, невыполнение приказа и так далее. Подумай об этом. И третье, я верну тебе подвижность после того, как поклянешься не причинять мне вреда по крайней мере, пока я не выполню эту грешную доставку. Глазами вверх и вниз если клянешься, влево и вправо, если нет. Я подойду через десяток ударов сердца. Есть время подумать.
Сказав это, Араш решил быстренько оглядеться, заглянуть в пару ближайших тоннелей и даже принюхаться к бочкам.

Тормейн Орн'Камидас

Рейнард только усмехнулся, взял свою обескураженную даму под локоть и удалился прочь; за ним, держась на почтительном расстоянии, последовала свита. Тормейн остался единственным из кибахской делегации в «Кабаньей Голове», но никому не пришло в голову побеспокоить его иными вопросами, кроме как о том, где господин будет ужинать – в зале или у себя.
Почти половину часа этого безумного дня господин Камидас был наконец оставлен в покое. Солнце коснулось горизонта и стало таять, раскрашивая город причудливой смесью лиловых сумерек и медных отсветов. Стоял отличный погожий вечер, и несмотря на витавшее в воздухе дурное предчувствие, праздник шел своим чередом – издали тянуло дымом уличных жаровен, доносилась далекая музыка и разноголосое пение.
Одна из песен оказалась на удивление мелодичной и плавной, не из тех, что поют на артисты в ярких лохмотьях или загулявшие горожане, нет. Высокие, чистые голоса летели ввысь, вызывая в душе светлую грусть, легкую тоску о неведомом; крыльями им служили звуки флейт во главе с тягучим голосом абрикосового дерева, и Тормейн не сразу понял, что музыка эта звучит в его голове. Чуть позже к ней добавился раздвоенный и далекий голос императора Кененда. Орн’Камидас не мог разобрать слов, но по сложному ритму и напевности безошибочно узнал одну из методик чтения заклинаний – ту, что позволяла переводить дыхание, не прерывая речи. Притом странным в этом было даже не то, что император говорит двумя голосами сразу, а то, что Кененд – Тормейн мог сам убедиться при прошлых встречах – занимается заклятьями, не имея даже крохи магического дара.
Он по-прежнему не ощущал никакого магического воздействия.

Вдруг к двум далеким голосам добавился третий, отлично различимый, словно император стоял прямо за спиной у Тормейна. Хорошо поставленный баритон, несомненно, принадлежал ему, но интонации с толикой иронии и причудливой смеси гениальности и безумия были знакомы Камидасу по речам истинного правителя Кибаха. Ему было свойственно переходить от интересующего вопроса напрямик к ответу, полученному таким головоломным путем, что большинству окружающих приходилось либо изрядно скрипеть мозгами, либо притворяться, будто они поняли, что хотел сказать владыка, в надежде, что все разъяснится когда-нибудь потом. Принадлежащий к меньшинству Тормейн многажды видел это со стороны.

- Создатель изрек слово и слово это было «Магия». Так началось творение, и уже под конец, устав и отойдя от всех дел, оставляя мир этот на тех, кому здесь существовать, Творец обронил горсть из мешка той силы, что создает новые миры, и не стал за ней возвращаться.

Нам нравится считать себя ее повелителями этой силы, как будто одному человеку может принадлежать небо и звезды, луна и солнце, начало и конец творения. Сейчас мы похожи на мародеров, которые отбирают последнее у тех, кто неспособен защищаться.
Потому что магия на исходе. Может быть, когда-то она и была неисчерпаемой, как воздух или море, но что-то разладилось, и я могу сказать наверняка: каждое заклинание, каждое ничтожное воздействие, сжигающее песчинку магии, приближает наш мир к концу.

Вы все, кто слышит, но неспособен услышать! Вы все, кто верит каждый в свое! В древних ли Богов, в Бога-Чародея, в свое величие и чванство. Услышьте же сейчас и попробуйте осмыслить хотя бы толику того, что я вам хочу сказать!
Мир сдвинулся с места и покатился прямиком в Бездну. Хотите вы того или нет, каждый из вас приложил к этому руку. А те, кто зовут себя Одаренными, приложили все усилия, на какие были способны. Ослепленные невежеством, своим мнимым могуществом.
Мир наш един, однако, каждый человек ставит свой личный произвол выше этого единства.

В своем высокомерии вы не можете даже допустить мысли о том, что каждый под этим небом рождается с Даром. Вот только не на каждого хватает самой магии.
Безусловно, те, кто сейчас стоят у власти являются, может быть, не сильнейшими из магов, а лишь теми, кто способен сильнее вгрызаться в гранит, на котором стоит мир, добывая из него последние крупицы магии и тем самым приближая его к концу. Прочим же отводится роль скота, тогда как они – наши братья, на которых не хватило отцовского наследства.

Все вы, кто мнит себя владыками, где-то в глубине души чувствуете и знаете, что являетесь рабами тех самых, кого вы называете богами и презираете как выдумку для управления толпами жалких невежд. Тех самых, кто украл себе имя нашего Создателя. Ведь Бог – это не титул. Это, скорее, прозвище, каковое есть у многих из нас. А может быть, и даже личное имя. То самое, которое многие из нас берегут как зеницу ока, чтобы не стать беспомощными перед своими врагами.
Вы отвернулись от Создателя и пытаетесь присвоить себе его славу.

Здесь я, наверное, должен бы призвать вас задуматься, но я слишком хорошо знаю людей, которые называют себя Одаренными. Предвзятость – вот их конек. Они будут до последнего искать хоть маленькую толику знания, которая будет подтверждать их взгляд на мир, а голос разума им чужд, как чужды бешеной собаке понятия верности и любви.
Все гости прибыли и фигуры расставлены. Так пусть продолжится Карнавал! В этом году он обещает быть ярким и впечатляющим.

Голос, читающий заклинания, умолк и тихий вздох пронесся по всему миру. Где-то треснуло зеркало. На мгновение погасли и тут же раскрасились в прежние цвета все краски. Повисла та самая тишина за мгновение до того, как хрусталь разлетится тысячей осколков. Всего лишь краткий миг, когда пробитое кинжалом сердце уже остановилось, но человек еще цепляется за жизнь, которая ему уже не принадлежит.

Тормейн вдруг увидел город с высоты облаков – заключенный в кольцо крепостных стен слишком правильный круг имперской столицы с восьмиугольником храма в самом центре. Пусть Эренсия застраивалась как попало, горное зодчество соседствовало с приморским, дома лепились один на другой, но в переплетении улиц Тормейн с первого взгляда узнал с десяток магических знаков – только проведи нужные линии, вызывав к жизни нужный из них.
И выбор был уже сделан. Обострившееся до предела чутье превратило ощущение соседства с множеством других магов в образ скопления тысяч светлячков на темном поле погруженного в сумерки города, в мозаику живых огней, образующих цепочки, линии и знаки. Ими, как волшебными чернилами, был начертан на весь город древний символ, собирающий в себе магическую силу. Тот самый, что в последний век все чаще называли знаком Чародея.
Были, конечно, погрешности – такие, как сам Тормейн, кусочки мозаики, стоящие не на своих местах, но они уже не могли остановить запущенную цепочку событий. У них еще была пара ударов сердца, чтобы припомнить истину из детства: «если вы оказались в магическом круге, и вы – не его заклинатель, то остается только одна возможная роль», но круг был слишком велик, чтобы успеть еще что-то изменить.

Первая смерть заставила круг вздрогнуть и пробудиться; Тормейн ощутил ее всем существом, как моряк – шторм, оказавшись в самом его сердце. За ней нарастающей волной последовали другие. Господин Камидас ощутил, как обожгла напоследок и лопнула печать служения Гэлиту в его груди, возвещая о том, что служить больше некому, а в следующий миг захлестнуло и его самого. Связь между магом и магий была разорвана.

Если при встрече с артефактом магический дар Тормейна оказался заключен в его же телесной оболочке, то теперь нечто вырывало этот дар с корнем. Возможно, милосерднее было бы просто четвертовать того, кто рожден с магическим талантом так же, как со способностью дышать, но выбора ему не предоставили.

Когда все закончилось, Тормейн, кроме жуткой головной боли, ощутил самое полное одиночество в своей жизни. Прежде он соприкасался незримой оболочкой силы с другими такими же одаренными, чувствовал трепещущую связь заключенных договоров и принесенных клятв, теперь он остался один, и пульс живого мира больше не был ему слышен. Впрочем, удивляться здесь было нечему: из магов, пришедших в «Кабанью Голову» на встречу с таинственным доброжелателем, в живых остался только он сам да незнакомая женщина, которая, уставившись перед собой незрячим взглядом, уверенно кромсала себе левую руку ножом, зажатым в правой. Солнце, отражаясь в лезвии, отбрасывало по сторонам красивые медные блики.

Вивет

Пиво принесли немедля, а вскоре освободилось и место с краю за длинным столом, и Вивету, у которого было, верно, на лице написано, что он впервые попал в столицу, предложили приобщиться к закуске, но он по-прежнему не видел никого, кто искал бы с ним встречи.
Издалека донеслась чарующая музыка – нежная, торжественная и немного грустная, совершенно чуждая в этом шумном месте. Вивет услышал пение флейт и два похожих мужских голоса. И хотя они звучали так тихо, что не разобрать слов и не понять, кто говорит, чтобы подойти поближе, сами эти звуки вселили в душу юноши легкую, беззаботную радость. Забылось расставанием с домом и семьей, смесь облечения и боли в прощальном взгляде матери, тяготы пути, призраки прошлого и сложности предстоящей самостоятельной жизни – все, кроме знания о том, что он уже пришел, он дома, и теперь все будет хорошо, было смыто этим чувством счастья и покоя. Конечно же, тот, кто назначил встречу, появится с минуты на минуту, он просто задержался где-то, ведь на улице праздник! Неизвестный друг подскажет, как найти отца, тот обрадуется обретенному наследнику и все станет как нельзя лучше…

Где-то на сцене с мужчиной, похожим на него самого, но лет на тридцать старше, встречающего сына с распростертыми объятиями и широкой улыбкой, в благостной песне, которую напевала разуму Вивета его собственная душа со своими скромными мечтами и чаяниями, прозвучала фальшивая нота, впервые позволив юноше заподозрить неладное и прийти в себя.
Он по-прежнему ютился на уголке стола в тесной пивной, окруженный странными личностями, и притом другие гости, если были не в масках, хранили на лицах одинаковое выражение счастливой надежды.
- Создатель изрек слово и слово это было «Магия», - провозгласил где-то рядом властый баритон, но рядом не было оратора. Только слушатели, внимающие его речи. Вивет обнаружил, что не может пошевелиться, даже повернуть голову, что завяз в спертом воздухе кабака, как муравей в капельке смолы, и уже не слышит ничего, кроме этого три голосов. - Так началось творение, и уже под конец, устав и отойдя от всех дел, оставляя мир этот на тех, кому здесь существовать, Творец обронил горсть из мешка той силы, что создает новые миры, и не стал за ней возвращаться.

Нам нравится считать себя ее повелителями этой силы, как будто одному человеку может принадлежать небо и звезды, луна и солнце, начало и конец творения. Сейчас мы похожи на мародеров, которые отбирают последнее у тех, кто неспособен защищаться.
Потому что магия на исходе. Может быть, когда-то она и была неисчерпаемой, как воздух или море, но что-то разладилось, и я могу сказать наверняка: каждое заклинание, каждое ничтожное воздействие, сжигающее песчинку магии, приближает наш мир к концу.

Вы все, кто слышит, но неспособен услышать! Вы все, кто верит каждый в свое! В древних ли Богов, в Бога-Чародея, в свое величие и чванство. Услышьте же сейчас и попробуйте осмыслить хотя бы толику того, что я вам хочу сказать!
Мир сдвинулся с места и покатился прямиком в Бездну. Хотите вы того или нет, каждый из вас приложил к этому руку. А те, кто зовут себя Одаренными, приложили все усилия, на какие были способны. Ослепленные невежеством, своим мнимым могуществом.
Мир наш един, однако, каждый человек ставит свой личный произвол выше этого единства.

В своем высокомерии вы не можете даже допустить мысли о том, что каждый под этим небом рождается с Даром. Вот только не на каждого хватает самой магии.
Безусловно, те, кто сейчас стоят у власти являются, может быть, не сильнейшими из магов, а лишь теми, кто способен сильнее вгрызаться в гранит, на котором стоит мир, добывая из него последние крупицы магии и тем самым приближая его к концу. Прочим же отводится роль скота, тогда как они – наши братья, на которых не хватило отцовского наследства.

Все вы, кто мнит себя владыками, где-то в глубине души чувствуете и знаете, что являетесь рабами тех самых, кого вы называете богами и презираете как выдумку для управления толпами жалких невежд. Тех самых, кто украл себе имя нашего Создателя. Ведь Бог – это не титул. Это, скорее, прозвище, каковое есть у многих из нас. А может быть, и даже личное имя. То самое, которое многие из нас берегут как зеницу ока, чтобы не стать беспомощными перед своими врагами.
Вы отвернулись от Создателя и пытаетесь присвоить себе его славу.

Здесь я, наверное, должен бы призвать вас задуматься, но я слишком хорошо знаю людей, которые называют себя Одаренными. Предвзятость – вот их конек. Они будут до последнего искать хоть маленькую толику знания, которая будет подтверждать их взгляд на мир, а голос разума им чужд, как чужды бешеной собаке понятия верности и любви.
Все гости прибыли и фигуры расставлены. Так пусть продолжится Карнавал! В этом году он обещает быть ярким и впечатляющим.

Голос, читающий заклинания, умолк и тихий вздох пронесся по всему миру. Где-то треснуло зеркало. На мгновение погасли и тут же раскрасились в прежние цвета все краски. Повисла та самая тишина за мгновение до того, как хрусталь разлетится тысячей осколков. Всего лишь краткий миг, когда пробитое кинжалом сердце уже остановилось, но человек еще цепляется за жизнь, которая ему уже не принадлежит.

Вивет вдруг увидел мир так, словно дракон поднял его за воротник и вознес высоко над городом, ровнехонько над серединой, где утыкались в небо колонны восьмиугольного храма. Уже смеркалось, и красот было толком не разглядеть, зато Вивет увидел сперва сияние волшебного дара сотен, а может быть и тысяч других магов, приехавших безнаказанно покутить в имперской столице, куда в обычные дни им ход заказан. Зрелище было подобно тому, как если бы крот, выбравшись из норы, вдруг прозрел и объял взглядом звездное небо, и сумел вместить в свою небольшую душу его бесконечность и совершенство.
Всегда и везде немного чужой, Вивет не был прежде частью чего-то большего, чем компания друзей и едва ли мог представить, не испытав, это чувство единства, это счастье быть одним из тысячи кусочков прекрасной мозаики, сливаться, соприкасаться, как в огромном хороводе, с сотнями незнакомых людей и знать, твердо знать при этом, что находишься на своем месте. Что теперь-то, наконец, все правильно. Все так, как должно быть.

Сияние в самом центре города вздрогнуло и погасло, нарушив прекрасную картину, и следом начали меркнуть другие – сперва самые яркие, затем все более скромные. Не меньше половины их просто исчезли, когда Вивет вдруг ощутил, что он падает, падает с немыслимой высоты. Уже нет города, а есть только приближающаяся крыша кабака с острыми, такими острыми черепичными гранями и треугольным коньком.
К счастью для Вивета, удар, а может быть, ужас вышиб из него сознание раньше, чем он успел бы ощутить, как этот конёк разрывает кожу и мышцы, пробивает наискось ребра и рубит внутренности.

Когда он поднял голову от залитой пивом столешнице, воспоминание о своей смерти было так свежо и отчетливо, что ребра все еще ныли и хотелось ощупать себя руками, убеждаясь, что не разрублен на двое заостренной деревяшкой. Однако в действительности у Вивета болел только лоб, которым он пребольно приложился об стол. Пиво в его кружке еще не выдохлось, солнце еще не зашло за горизонт, и не похоже, чтобы он пробыл без чувств долго. Другие посетители кабака тоже лежали – кто на столе, кто под столом или прямо в проходе; обслуги видно не было, и никто не торопился избавиться от этих, наверняка перебравших тел, чтобы освободить места для новых гостей.
Была и еще одна важная перемена: Вивет почувствовал себя вернувшимся в детство. Не в том смысле, что все его проблемы и заботы взял на себя кто-то другой, а в том, что мир его сузился до пяти обычных чувств. Магическое чутье пропало, как будто его никогда и не было.

Первая мысль в забитом эмоциями разуме была довольно странной:
- Даже Эренсия с высоты птичьего полёта не заслуживает такого падения.
Затем начали пробиваться более подходящие к ситуации мысли:
- Дар... Его нет...
Удивление было гораздо сильнее чувства потери, так как дар принёс ему одни лишь несчастья, а пользоваться им Вивета никто не учил.
-Нужно выйти на улицу и собраться с мыслями.

Глянув на крышу (воспоминания о своей смерти были слишком свежи), Вивет начал рассуждать:
- Я жив. Это хорошо. Но меня лишили дара. Это плохо. Но у меня от него были одни проблемы. Хорошо. Но мой отец ждал человека с даром. Плохо. И он сам сейчас скорее всего стал обычным человеком без дара. Очень плохо.
Два последних аргумента окончательно убедили Вивета, что он влип.
- Значит, нужно вернуть дар, вернуться в трактир и встретиться с отцом. Будем рассуждать логически: если такое огромное количество магических даров было забрано, - Вивет не сомневался, что только что увидел работу заклинания, забирающего дар у всех магов в городе. - То он должен где-то собраться. Скорее всего там, откуда заклинание началось.

Вивет попытался вспомнить город, который он видел сверху, сопоставить со своим местоположением , в которое он упал (его передёрнуло от воспоминаний о собственной смерти),
и возможным местом начала заклинания, в которое необходимо было направиться.

Вивет
У знака, накрывшего собой целый город, не было начала и конца, но его пробуждение к жизни началось из самого центра города, из восьмиугольного здания с отдельными колоннами едва ли не вдвое выше даже венчающего крышу символа Союза. По описанию Вивет без труда узнал в нем главный храм империи. Именно там погасло пламя Дара первого из всех жертв этого дня и нескольких, почти таких же ярких. Отсюда до храма, если припомнить вид сверху, идти было всего несколько минут.
Выйдя на улицу, Вивет и там увидел, что развеселое праздничное гульбище прекратилось. Сдвинув маски на лоб, чтобы лучше видеть, разряженные люди толпились и вытягивали шеи, разглядывая, как несколько более жалостливых, чем любопытных, пытаются помочь тем, кто вдруг упал без чувств. До Вивета донеслись обрывки приглушенных фраз: "Так ведь в храме говорили...", "и надо кровососам!" и громкое "Да оставь ты ее! Померла так померла!"
Упоминание смерти словно бы привело растерянную толпу в чувство. Что может убить сразу многих людей прямо на улице? Ответ был очевиден. И хотя такой болезни, при которой умерший выглядел бы совершенно здоровым, здесь еще не знали, это не помешало толпе разбежаться в разные стороны с криками о чуме, море, язве и всевозможных хворях. В несколько ударов сердца Вивет остался наедине с телами мертвых магов, а весть о чуме покатилась дальше, захлестывая город волной паники.

- Интересно, каково сейчас людям, не представляющим жизнь без магии, если даже мне неуютно? - подумал Вивет. Неожиданно его осенило: Не осталось никого из магов, значит, решающим фактором стала физическая сила и оружие. И если с первым у него, как человека, выросшего и работавшего в деревне проблем не было, то хоть какое-нибудь подобие дубинки, ножа или кастета не помешало бы. Вивет решил проверить свои запасы на наличие подходящего предмета, да и по сторонам стал смотреть внимательнее, так как скоро немаги поймут, что произошло, и начнётся массовая месть всем без разбора, а попасть в массовую драку сейчас, когда время дороже многих ценностей этого мира, Вивет крайне не хотел.

Сначала казалось, что мир просто рухнул. Что он разлетелся на сотню крохотных осколков. Но вот они проклятые доски постоялого двора, а воздух наполнен неописуемой смесью запахов, среди которых кровь. Во имя Бога-Чародея, что вторит эта ненормальная?! А нормален ли теперь сам Тормейн? Голова готова была вот-вот лопнуть, как переспелая дыня. Что произошло? Тормейн попытался вспомнить и боль тяжёлым молотом ударила по затылку, множеством игл впилась в виски. Нужно вспомнить... Он пришёл сюда вместе с этой ненормальной, Сайдаларой...Да, так. Здесь были Рейнард и многие другие. И...Рейнард каким-то образом сотворил непосильное ему колдовство. Но тогда Камидас не придал этому первостепенного значения. Да, было так. А потом они ушли на службу, все ушли. Потом был сон... И в нём опять был Рейнард. Он что-то говорил. Что-то про магию...А потом всё...Защити нас Бог-Чародей!
По мере того, как Тормейн восстанавливал в памяти недавно прожитые событие, его всё сильнее начинала бить дрожь от подступавшего приступа паники. Он загнал всех в огромный капкан! А затем прихлопнул разом! Сколько смертей?! И ради чего?! Ненормальное ничтожество! Гнев диким пламенем заполыхал внутри Тормейна. Он заплатит за содеянное! Он за всё заплатит!
Камидас резко рванул с места и тут же, пошатнувшись, чуть не упал. От головное боли сознание было как в тумане. Но Тормейн смог выпрямится и сделать ещё шаг. Проклятая женщина! Разве не достаточно пролилось крови?! На грани обморока Камидас подскочил к безумном и резким движением выдернул нож из её руки.
- Опомнись ненормальная!- прорычал Тормейн,- Этого заслуживает другой человек! Заслуживает сполна!

Вивет

Даже когда небо падает на землю, ломая своей тяжестью храмовые колонны, кое-что в мире остается неизменным. Например, запасливость и практичность молодых выходцев из деревень и городишек размером с одну столичную площадь. У Вивета с собой были лишь те деньги, которые украдкой сунула ему мать – вырученные, как он знал, за пряжу, что она пряла ночами, поскольку других у нее и не было, да то, что мог заработать здоровый парень без ремесла. Поскольку его все время пытались нанять на конский труд за ночлег и миску каши, деньги эти были отнюдь не велики, зато котомка Вивета была полна всевозможных полезных вещей и изрядно оттягивала плечи. Там был небольшой топорик, долото, огниво, два ножа – для еды и для работы, по мотку тонкого кожаного ремня и пеньки, рыболовные крючья, аккуратно сложенная струна-сырорезка – словом, ничего такого, за что с него могли бы потребовать бирку, подтверждающую право носить оружие. Достать настоящее в городе, который сам себя пугал с каждым мигом все сильнее, не казалось трудной задачей. Конечно, топоры, мечи и копья не продавались на каждом шагу, в отличие от масок и выпечки, но стражи на улицах было слишком мало, чтобы добропорядочный провинциал вроде Вивета привлекал к себе внимание, вздумай он, к примеру, превратить ножку отличного табурета из ближайшего кабака в плохонькую дубину. У стражи хватало дел поважнее, например, следить за тем, чтобы осознавшие свободу от всяких божественных запретов толпы не залили город кровью своих. Судя по дыму, которым потянуло откуда-то с севера, получалось у них не очень.

Тормейн

Женщина подняла голову, вперила в господина Камидаса пустой взгляд, и тогда-то он узнал эту даму – одну из приближенных владыки Течимана. Возможно, она хотела последовать за своим правителем, а может быть, просто не могла вынести таких перемен, но была слишком плоха даже для того, чтобы лишить себя жизни. Осознав, что этот мужчина пытается помочь ей, обезумевшая фрейлина расцвела в отборнейшей милой улыбке, неловко развязала правой рукой ворот платья, открывая горло и с готовностью запрокинула голову.
Повеяло горелым, но не с кухни, а с верхних этажей, где остались вещи кибахского посольства. Тормейн знал, что большая часть магических вещей имеет целью зачарования некое действие – будь то омолаживающие украшения или защитная оболочка, суть одна. Гораздо реже магический предмет создавался для того, чтобы действие не допустить, и немалой долей таких вещей были самоуничтожающиеся печати, шкатулки и письма. Они вполне могли содержать тлеющий уголек и масло заключенными в одном шаре, но разделенными магией. Со смертью хозяина подпитка заклинания прекращалась, тем самым уничтожая тайны, которые не должны были стать достоянием публики. Тормейн заметил немало таких штук и на телах мертвых магов прямо здесь, в кабаке – у кого-то разъело кислотой подкладку камзола, у другого шар, заключающий в себе огонек, лопнул, как мыльный пузырь, но по счастью, без магии пламя погасло еще раньше. Все, сотворенное колдовской силой в этом городе, стремительно приходило в негодность, и по тому, как вдруг тускнели светильники и стекла, трескались выцветшие краски, чудесные невесомые ткани превращались в истлевшие тряпки, а оружие оказывалось не таким уж острым, можно было заметить маленькую слабость столичных жителей. Можно сколько угодно ненавидеть магов, но магически сделанные вещи – лучше, и отказаться от них оказалось слишком сложно для столицы.
Вдали, где-то в центре города, послышался грохот, хорошо знакомый всем жителям гор: так бывает, когда большой камень падает с высоты, а за ним еще и еще. Вот только Эренсия стояла на равнине и до ближайших скалистых гор пришлось бы идти не один день, да и землетрясения не было. Грохот нарастал, удары становились чаще, и вот ушей Тормейна вновь достигли далекие крики, на сей раз многоголосые и исполненные неподдельного ужаса.

Сайдалара Рил

С тех пор, как на Сайдалару Рил напали близнецы со своими мыслями о том, что в ней следует улучшить, она пребывала каком-то полузабытье, как если бы сильно перебрала вина, и понимание того, что это чужая воля оглушила ее, оставив дозволенными только простые чувства и наблюдения, никак не могло помочь справиться с этим. Так можно было бы пытаться сдвинуть восьмиугольную громадину храма, куда Рейнард привел ее под ручку прямиком за оцепление, к императорской семье. Его не то что пропустили, а словно бы вовсе не заметил никто из охраны.
Младшая сестра близнецов, она же императрица Эркхольма, приветливо улыбнулась Даре и, никого не стесняясь, повисла у брата на шее. Рейнард приобнял обеих женщин и тихо сказал:
- Наконец-то вся семья в сборе. Можно начинать представление.
Жреца за алтарем вдруг сменил сам император… и принялся повторять то, что Рейнард говорил себе под нос, только громко и с воодушевлением. Дара слышала речь о том, что мир катится к своему концу, но ее скованный разум не был способен сейчас на большее, чем просто запомнить каждое слово и интонацию, принадлежащую определенно не Кененду и даже не Рейнарду.
«Так пусть продолжится Карнавал!» - прозвучали финальные аккорды. Голос, читающий заклинания, умолк и тихий вздох пронесся по всему миру. Где-то треснуло зеркало. На мгновение погасли и тут же раскрасились в прежние цвета все краски. Повисла та самая тишина за мгновение до того, как хрусталь разлетится тысячей осколков. Всего лишь краткий миг, когда пробитое кинжалом сердце уже остановилось, но человек еще цепляется за жизнь, которая ему уже не принадлежит…
Все это Сайдалара ощущала как сквозь сон, видела цепочку смертей, первым звеном в которой был Кененд, чувствовала, как рвется ее собственная связь с магической частью этого мира, но не испытывала страданий подобно тому, как подпоенный самым дешевым пойлом и оглушенный колотушкой солдат не чувствует боли, глядя на свою отрезанную ногу. Боль придет позже. Может быть, сведет с ума, может быть, останется навсегда, но пока что Дару бережно, как больное дитя, уложили на пол и прижали к груди.
Вокруг троих, замерших возле алтаря, собирала свою жатву заложенная в город при последней перестройке улиц печать Чародея.

Ее привели в чувство чьи-то твердые пальцы, сомкнувшиеся на запястьях и щиколотках, чтобы поднять и нести куда-то с той же осторожностью и обходительностью, с какой крестьяне держан носилки с компостом. Открыв глаза, Сайдалара увидела, что ее тащат двое крепких молодых людей из тех, что стояли в кольце тайной охраны. Тот, что держал ее ноги, сдвинул маску на лоб, но это мало что изменило: его лицо оказалось застывшим в выражении легкого слабоумия и не выражало решительно ничего. Парень увидел, что женщина еще жива, но это его не заинтересовало, и дотащив Сайдалару до стены, ее уложили в третий или четвертый слой этакой поленницы из мертвых тел. Слева и справа от нее оказались старший придворный алхимик Арасены и один из советников Рейнарда, но ни тот, ни другой уже не могли оценить такого приятного соседства.
Храм, тем временем, понемногу заполнялся новыми людьми. Одни косились на мертвецов со страхом, другие злорадствовали, третьи просто брались помогать в уборке помещения. Все эти новые прихожане более всего походили на городских жителей и пришли без масок, но маски им были, в общем-то, и не нужны: все их лица и так сливались в одну гримасу фанатичной, восторженной, торжествующей веры.

Топор перекочевал за пояс, нож для работы оказался в левом рукаве, а небольшой ножик для еды был вставлен ручкой в ботинок и накрыт штаниной сверху. Одновременно с повышением уровня подготовки поднималось и настроение Вивета, несколько сбитое произошедшим несчастьем.

За подготовкой время пути до храма прошло незаметно. Сделав на лице некое подобие улыбки, схожей с окружающими его фанатиками, Вивет направился внутрь, пытаясь найти причину заклинания.

Подойдя поближе к храму, Вивет обнаружил, что он не один тут сохраняет хладнокровие. Со всех сторон на площадь стекались люди, по большей части простые горожане уже без масок, в нарядной, но не карнавальной одежде. На одних лицах написаны были радость и торжество, на иных - смятение, на третьих - страх, но все это было только дополнением к главному, общему чувству единства и всемогущества, которое очень легко захлестывает толпу и без должного надзора превращает ее в неуправляемую, стихийную силу. Пока, впрочем, все было спокойно. Перешагивая через мертвых магов, большая часть людей просто собиралась в храме или на площади, некоторые взялись помогать тем, кто так сноровисто и деловито складывал буквально устилавшие пол тела в аккуратными стопками у стен. К приходу Вивета работа внутри была почти закончена и толпа оттеснила его к одной из таких жутких поленниц и он невольно встретился взглядом с лежащей среди других красивой женщиной в дорогом голубом платье. Вот только взгляд ее застывшим не был, и грудь покойницы несильно, но двигалась от дыхания.
Двое молодых мужчин, неуловимо похожих друг на друга не в меру крепким сложением, придурковатым выражением лица и отсутствием каких бы то ни было переживаний по поводу своей работы, не замечая того, что женщина жива, бросили на нее сверху вполне убедительно мертвого старика, закрыв пробел в следующем ряду, и удалились.
С уборкой было покончено, но странные события в храме продолжались. Те же самые крепкие парни отнюдь не торопились убраться в служебные комнаты. Вместо этого они стали собираться и строиться группами по дюжине человек с такой нечеловеческой четкостью движений, словно занимались этим каждый день утром, в обед и вечером. Когда все пять отрядов были построены, в центре каждого произошло некое шевеление. Послышался звук, словно на пол упали и покатились круглые камешки. Воздух подернулся рябью, маревом, как от жары, и... Все пять дюжин этих странных служек просто исчезли. Никто из верующих, пришедших в храм, не обратил на эти чудеса ни малейшего внимания. Не смущало их также и то, что к ним не вышел до сих пор жрец хотя бы первого посвящения.

Вивет спокойно, чтобы не привлекать внимания, подошёл к поленнице из тел, повернулся боком к даме в голубом платье и тихо, но отчётливо сказал:
- Мне нужны ответы на вопросы, вам - спасение жизни. Вы согласны на обмен?
Сама дама Вивета не интересовала: если есть одна выжившая, то будут и другие, а она просто первой попалась на глаза, так что если он получит отказ, то просто пойдёт искать ответы дальше.

Это было невероятно, страшно и восхитительно. Нет ничего удивительнее в мире, чем воплощающиеся детские мечты. Подумать только, этот вечный проказник, заноза в каждой заднице, неунывающий шутник остался верен самому себе и сумел поразить всех. Неужели она влюблена в этого мужчину? Как славно! Подумать только, он сумел это сделать! Он освободил магию от тех, как было написано в старых трактатах, кто взял ее себе не по праву. Не от простых людей, нет. От Богов. От самих Богов. А поскольку люди всегда пользовались Даром во имя Богов и ради Богов, как, впрочем, и сама Сайдалара, то Дар истончился, растаял, уходил у многих, если не у большинства, вместе с их жизнью, потому что освоение этого искусства требует полного самоотречения. Особо зазнавшиеся считали, что они и есть эта самая магия, просто ей не посчастливилось родиться в смертном теле.
Чудной Белег, никто не поймет и не оценит твоей жертвы. Они будут говорить, что ты все сломал, разлучил избранных с Даром, восстал против самих Богов, а особо – против Бога-Чародея. Дурачье. Когда-нибудь они поймут, но сейчас они способны только плакать о своем былом могуществе и сокрушаться о тех великих делах, которые они не успели совершить.

Сайдалара очнулась с этой мыслью в тот миг, когда совсем невозможно стало дышать, словно прошлое навалилось на нее гигантской плитой, сдавило легкие. А когда чувства в полной мере вернулись к ней, она с ужасом поняла, что находится среди тех самых сакральных жертв великого замысла «сумасшедшего» Белега. И тогда ей впервые стало страшно. Ей захотелось кричать, царапаться, биться, чтобы только выбраться отсюда и вдохнуть свежего воздуха.
И тут прямо у нее над ухом послышалось: «Мне нужны ответы на вопросы, вам - спасение жизни. Вы согласны на обмен?»…

Прежде, чем юноша договорил, из кучи трупов атакующей змеей выскользнула изящная дамская ручка с обломанными ногтями и синяками на запястье, и мертвой хваткой вцепилась в его руку. Из груды тел донеслось полузадушенное, хриплое «Хорошо»

Ответ, в кои-то веки, обрадовал Вивета - не придётся ходить в поисках других свидетелей. Правда, слабость голоса показала, что свою часть сделки ему придётся выполнять первым. Особых трудностей возникнуть не должно: женщина - лёгкая, платье - гладкое, а Вивет достаточно ильный, чтобы вытащить её за протянутую руку. После чего остаётся лишь небрежно, что бы не привлекать внимания, перекинуть её через плечо, шепнуть ей на ухо: "Не шевелись" и спокойно отойти куда-нибудь, где нет лишних глаз и где можно её расспросить.

Поведение безумной вызвала ещё одну вспышку ярости, ещё один впрыск адреналина в кровь. Тормейн отбросил отобранный нож куда-то прочь и с силой влепил женщина пощёчину.
- Тебе повезло, что ты осталась живой. Не заставляй судьбу сожалеть об этом подарке!- зло процедил чародей сквозь зубы.
Более Камидас не стал тратить время на ненормальную. Если в конце концов она всё-таки напорется на нож, то это будет её и только её выбор. В Бездну всё! Тормейн прибавил шагу, хотя его то и дело шатало из стороны в сторону. Похоже мир основательно выворачивает на изнанку после.. Проклятый Рейнард! Камидас жаждал сдавить горло этого безумца, оторвать его больную голову и раздавить каблуком как тыкву! Последние пару метров Тормейн уже не заметил, как бежал. На улице он буквально выпрыгнул. Одну рука машинально легка на рукоять кинжала и сжала её до белизны в пальцах. Напряжённый взгляд направлен в сторону катаклизма.

Вместо ответа Кристоф закрыл глаза. Тело его вдруг разом расслабилось и обмякло, превратившись из сведенной судорогой дуги в соломенный тюфяк, и Араш понял, что этот человек уже никогда не будет ему полезен, но еще понял, что само вытряхивание содержимого карманов смотрителя привело в действие какую-то из вещиц. Воздух снова подернулся рябью, только теперь дрожала вся пещера, и чувствуя, что растворяется в пустоте, Араш еще успел увидеть, как та же пустота выпускает пять аккуратно построенных отрядов, в одном из которых не хватало человека. Затем тьма сомкнулась и растворилась, явив его взгляду все тот же храм Единения. Пожалуй, стены храма, да подпирающие небо колонны – вот и все, что осталось неизменным.

По-прежнему восьмиконечная звезда была полна людей, только люди стали другие – теперь уже настоящие горожане, истинно верующие в силу своих Богов. Радость, испуг, надежда и фанатичная Вера на множестве лиц, сливающихся в одно. Не сразу чувства Араша вернули себе прежнюю остроту, не сразу он заметил странные темные предметы у стен, а потом не сразу понял, что это мертвые тела, аккуратно и бездушно уложенные друг на друга рядами, чтобы не мешали порядочным людям приобщаться к божественному. Затем к посыльному постепенно, нехотя вернулся его Дар.

Каково ювелиру увидеть, что все золото мира по прихоти безумца вдруг превратилось отчасти в солому, а отчасти – в течение подземной реки? Что чувствует воин, когда в его руках железо начинает гореть, словно болотный газ, а пролитая кровь превращается в бусинки клюквы? Каково усталой пряхе в душной деревянной избе вдруг понять, что нити, которые она сучит, являются одновременно судьбами, ветром и подвесным мостом между мирами?
Араш мог быть уверен, что он сам остался неизменным, но мир вокруг сдвинулся с места. Если прежде города были для него бесплодными землями, где маг должен полагаться на себя так же, как нужно самому заботиться о воде, направляясь в пустыню, то теперь воздух здесь просто дрожал от магической энергии. Ничьей энергии. Такой же неудержимой, как шторм или лавина, силы, перетекающей в саму себя, порождающей завихрения и облака, манящей человека прикосновением к мощи, пусть даже это прикосновение будет последним, что он испытает в жизни. В ее глубинах являлись к жизни и тут же таяли без следа невероятные возможности, чудеса из тех, что разрывают воображение на части, в ней мелькали видения других миров и она только и ждала того, чтобы кто-то протянул руку и взял, и вылепил из этой великой неопределенности нечто новое. То, что еще никто никогда не делал. То, что никто никогда не сможет повторить.
Мало-помалу сквозь магическое безумие начали проступать очертания действительности, и почувствовав мир на много выстрелов вокруг, Араш не заметил на обозримом расстоянии ни одного мага, кроме себя самого. Тела тех людей, которых он знал как великих и величайших, лежали теперь у стен уже ничего не значащими предметами, и среди них, наравне со всеми – император Кененд, а также правители и знать всех враждебных Кибаху горных стран и почти вся делегация, за которой Араш следовал по бесконечным пыльным дорогам. Но среди них не было ни Рейнарда, ни Белега, и печать в груди Араша по-прежнему билась в такт его сердцу. Зато в безликой толпе храма ему попалось кое-что знакомое и живое: Сайдалара Рил, собственной персоной, безвольной тряпкой висела на плече какого-то молодца, уверенно пробиравшегося к выходу.
Еще одно движение, которое Араш ощутил всей кожей, как скрип гвоздем по стеклу. Там наверху что-то подавалось под собственной тяжестью, что-то слишком смелое и слишком высоко устремленное вверх, чтобы остаться надолго, готовилось принять свою судьбу. Это само здание храма, бывшее одновременно центром печати Чародея и возведенное, конечно же, с тайным участием покорной и безотказной магии, должно было восстановить естественный порядок вещей. С тихим скрипом откуда-то сверху под ноги Арашу просыпалась мелкая каменная крошка.

Когда господин Тормейн вышел поглядеть на город, у храма Единения уже не было четырех из восьми колонн, пятая торчала обломанным зубом на высоте крыши, а здание продолжало понемногу осыпаться внутрь самого себя. Многоголосый крик ужаса оттуда был слышен не хуже давешнего пения. Следом за главным украшением столицы, покосилась и обрушилась, проломив дыру в кровле, самая высокая из гордо носящих шпили башенок дворца. Где-то вдали, у реки, послышался громкий всплеск.
- Хочешь найти его? – вдруг раздался за спиной голос советника Гэлита, но самого старика нигде не было. – Найти и отомстить за все, что этот шут разрушил ради своей потехи? Я могу тебе помочь.

"Вот так в Эркхолме ненавидят магию,"- злорадно подумал Тормейн, наблюдая, как осыпаются здания в городе. В том, что послужило причиной разрушений, сомнений Камидас не испытывал. Вслед за умершими людьми "жизнь" очевидно начала покидать и здания. Очень скоро здесь воцариться полный хаос, когда начнут лопаться, словно мыльные пузыри, предметы, созданные магией, и рухнут как карточные домики величественные здания. Интересно, останется ли здесь хоть что-то, когда всё закончиться? Или от города останутся лишь пыльные руины, которые вероятно погребут под собой и простую челядь.
Голос Гэлита привёл Тормейна в себя. Правда сначала чародей, будучи на пределе собственных эмоциональных сил, невольно подпрыгнул, как юнец от громкого хлопка позади. Но этот испуг как раз и отрезвил Камидаса. Гордость презрительно рявкнула, что он уже не краснощёкий мальчишка, чтобы бегать туда-сюда и шарахаться от каждого постороннего звука. Пора уже взять себя в руки. Иначе в конце концов он будет ничем не лучше той ненормальной, пытавшейся покончить с собой. Глубокий вдох, затем выдох, чуть замедляющий бешено колотящееся сердце.
- Хочу,- отозвался на голос Тормейн,- веди.
Пожалуй, подобное обращение к бывшему патрону было совсем не учтиво. Но случившийся катаклизм стёр все прежние рамки и Камидас не считал нужным более склонять голову перед кем-то. Сейчас, несмотря на ярость переполнявшую его, несмотря на отчаянное чувство одиночество, наполнившее душу, когда лопнули все печати, чародей чувствовал ещё и свободу. Он даже в какой-то степени был благодарен за неё, хотя никогда бы в этом не признался.

Проклятые ловушки того проклятого старика! Араш толком не успел сообразить, когда появились два десятка врагов. Ещё один... что же, пусть считают, что это его рук дело. Два десятка рыл, каждый из которых легко убил бы его, обессиленного и неподготовленного. Гонец затравленно огляделся, чувствуя, как в воздухе вязнут его движения, как каждая прядь из заплетенных волос упруго сопротивляется движению головы, а в памяти отпечатываются их дурацкие маски, их фигуры и тени, которые жаждали его жизни... и всё вокруг вдруг сдвинулось, закрутилось, поблекло, будто прошлогодняя листва, внезапно ускорившая собственную старость и исчезло, оставив только одну мысль - а как эти упыри двинутся с места, если скипетр смотрителя раскололся на части и как хорошо было бы, застрянь они все там на пару-тройку дней, чтобы жажда выкосила их надёжней палача. Мечты...
Вопрос, что эти твари там делали отпал сам собой, когда картина смерти и запустения в недавно полном храме предстала перед глазами. Разбросанные тела, какая-то обронённая одежда, снующие люди и дрожащий от необыкновенной концентрации силы центр храма раздавили, размазали любую надежду, что недавние страхи гонца всего лишь страхи. Нашёлся наглец, который решил принести в жертву магов. А упыри, стало быть, разбежались в сторону, потому что этот шар силы... он раздавит тут всё, когда решится и ему, Арашу, надо бежать. Потом упыри вернутся, чтобы добить тех магов, кто ещё остался, а потом умрут сами, как выброшенный инструмент. И магами останутся только те, кто служит... да какая разница кому. Теперь какая? Уставший от необыкновенно долгого и сложного дня, курьер поднял лицо к куполу храма. Вот бы дотянуться до этой силы, зачерпнуть ладонями немного, чтобы восстановить силы и забрать тех, кто ещё может быть спасён. Он найдет решение, позже, когда обдумает всё. Не сейчас. Взгляд скользнул по ставшему ненужным императору.
- Доставка... завершена. - пробормотал Араш и закрыл глаза. Есть несколько секунд.
Ещё недавно он ставил эксперемент, заставляя свой дар отказаться от внешней подпитки, закрыться наглухо от прожорливого проводника, чей труп сейчас остывает далеко в горах и раскрыл невидимые объятья, стараясь не поглотить этот ком силы, а согреться в её лучах. Надо дать возможность Дару забрать своё и восстановиться. Да, свод будет обрушаться. Но если у него не хватит сил на ближайшие сутки, то можно просто свернуться калачиком и ждать, когда известковая плита завершит его путь.
Гонец, наконец, открыл глаза и, не дожидаясь больше приглашения, двинулся к выходу. По пути черты его лица становились плавней, размытей, а движения вроде и быстрыми, но неторопливыми и взгляд невольных свидетелей без интереса соскользнули на что-нибудь более достойное их внимания. Направление было выбрано вслед за тем, кто уносит Садайлару. План был прост - проследить, понять намерения и затем уже принимать решения, двигаться одному или вмешаться.

Отойдя на достаточное расстояние, Вивет зашёл в первый попавшийся переулок, в котором не было посторонних, аккуратно снял даму с плеча и посадил её на какие-то бочки, стоявшие там. Подождав, пока она сможет прийти в более-менее сознательное состояние, Вивет приступил к расспросам:
- Что произошло в храме? Кто виноват в произошедшем? Как возможно всё вернуть обратно? - независимо от того, знает она ответы или нет, дама была началом расследования, так что Вивет решил разузнать всю возможную информацию о случившемся. Даже если всё, что он услышит, будут лишь имена следующих свидетелей.

За спиной Тормейна послышалось старческое хихиканье. Похоже, не его одного эта катастрофа освободила от неприятных обязательств и необходимости держать лицо. Казалось, первый советник пьян или поражен случившимся до того, что отчасти лишился рассудка.
- Отличная шутка, Тормейн, - наконец заметил Гэлит, справившись с чем-то, что очень его забавляло. - Ха! Можно подумать, этот предатель только сидит и ждет, чтобы ты пришел и задушил его голыми руками. Нет, нет. Тебе придется расстараться, но, скажу тебе, расстараться не зря. Видишь ли, я понял, к чему идет, слишком поздно, но успел все же договориться кое с кем о взаимовыгодном сотрудничестве. Это сильный союзник, необходимый нам, чтобы победить безумца, возомнившего себя богом. Ему же нужна наша помощь для такого тонкого дела, как заманивание Рейнарда в ловушку. Нам понадобится приманка. Одна из немногих слабостей, с которыми братья не смогли покончить сразу. Человек, который будет так искренне звать на помощь или умолять о встрече, что ради него они не побоятся сунуться в самое сердце Озарка. Мы ведь не можем позволить врагу выбирать поле битвы?

Араш

Он прикоснулся к магии, магия прикоснулась к нему… Чтобы вцепиться с неразумной жадностью игривого щенка или капризного ребенка. Я буду с тобой играть, посланник, ты мне нравишься! Да!
Вот только игра у нее была только одна – хватать, трепать, ловить и подбрасывать до тех пор, пока новая забавная игрушка не развалится, чтобы можно было посмотреть, что там внутри. Если обычно подпитку мага энергией можно было сравнить даже не питьем воды, а с тем, как кожа дышит, немного да пропуская сквозь себя воздух, то сейчас Арашу показалось, что он вдохнул огня, и огонь этот придал ему сил, конечно. Опалив горло и легкие, прокатился волной по жилам, смешался с кровью, но не спешил растворяться в ней, продолжая бодрить обжигающими, нетерпеливыми искрами. Дикая магия, пребывающая в безумном хаотическом движении или в самом прекрасном танце на грани небытия и бытия, из которого созидаются миры, заняла предложенное Арашем место и теперь влекла его за собой, настойчиво требуя воплощения, шептала на ухо, что он может все, что только в силах себе представить, хотя в этом чувствовалась изрядное лукавство. Ведь в конце концов, если ей не предлагают стать чем-то большим, она всегда может снова стать огнем и найти более решительного друга для игр в Создателя.

Похожий на деревенщину парень вынес Сайдалару Рил наружу, свернул в переулок, поставил даму на брусчатку. Что они там говорят, Араш не слышал, но уже достаточно хорошо знал странности и повадки этой особы, чтобы понять – она снова чуть более не в себе, чем обычно.
Грохот был навроде того, что Араш слышал в тот памятный день в горах, когда огромный кусок скалы упал на дорогу. Половина обломившейся на высоте крыши колонны была, конечно, поменьше, но шуму наделала предостаточно, чтобы из храма повалили люди. Вот только выскочить через ближайшие к Арашу, восточные Врата успели едва ли человек десять, прежде, чем еще одна колонна перегородила особой выход. Почти без задержки следом за ней еще три сложились в этакий мраморный загон, выбраться из которого у людей, предназначенных для бойни, не было никаких шансов – колонны словно были заранее построены в готовности упасть, заперев входы и выходы, но что-то до поры заставляло их стоять прямо.

Вторая ловушка за этот вечер захлопнулась. Можно было досчитать до пяти прежде, чем каменная звезда храма сложилась внутрь себя, изойдя облаком пыли и нечеловеческим воплем ужаса, который, впрочем, быстро оборвался. Навсегда.

Сила удара была такова, что земля под ногами содрогнулась, и это небольшое движение стало последним потрясением, которое мог выдержать город, лишившийся самого ценного строительного материала в своей основе.
В отличие от храма, дворец рушился как придется, постепенно, пока от него не остались только самые прочные стены, торчащие среди руин. Паника достигла своего пика, но в этих не знающих землетрясений краях мало кто знал, что спасаться под крышей сейчас – не более чем способ умереть быстро и наверняка.
В разных частях города Тормейн, Араш, Сайдалара и Вивет видели одно и то же: обезумевшие толпы, в которых городская стража отличалась от прочих только тем, что у них было оружие, которым можно прокладывать себе дорогу. Кто-то набивался в дома, создавая давку, кто-то, сохранивший достаточно хладнокровия, пытался спастись посередине самых широких улиц, но здесь рисковал быть попросту затоптанным. Агония Эренсии была быстрой, она расходилась из центра, вновь повторяя круги на воде, и вот уже от домов отваливаются балконы и карнизы, осыпается лепнина, с шорохом ползут вниз черепичные крыши. Где-то и сами стены не медлили, рассыпались, как детские замки из песка, когда солнце просушит их как следует, погребая под собой тех, кто им доверился, следуя звериной потребности забиться в нору.

Араш

Своим новым чутьем Араш видел всплеск, пламя, сияние, которое сперва заставило наполненный дикой магией воздух отдернуться назад, как два водных течения не могут сразу раствориться друг в друге, но вскоре свободная и освобожденная энергия смешались воедино.
Нетерпеливый огненный зверек, которого посыльный приютил в своей крови, одобрительно заворчал и встряхнулся, разбрасывая искры, как шерстинки. Каждая из них оставляла на коже его нового друга небольшой темно-багровый ожог.
Город рушился. Стоящему посреди площади Арашу почти ничего не угрожало, и отсюда было отлично видно, как смерть волной настигает тех, кто искал защиты у домов – если их не заваливало обломками внутри, то каждое мгновение что-то падало кому-нибудь на голову на улице. В переулке, где госпожа Сайдалара уединилась с мальчишкой, одни дом держался стойко, а вот второму не повезло, и со своей стороны Араш, хотя и отделенный от них людским потоком, видел, что еще пару-тройку ударов сердца – и на этих двоих обвалится карниз уже изрядно покосившейся крыши.


Сайдалара и Вивет

Собиралась ли госпожа отблагодарить Вивета за спасение своими знаниями, так и осталось неизвестным - шум паники в городе показался вдруг не более чем журчанием далекой реки. Воздух взорвался грохотом, и даже из переулка им было отлично видно, как сперва рушатся колонны, затем и сам храм... Брусчатка под ногами дрогнула, вниз на улицы полетели первые обломки и осколки, и оцепеневшая на кратакое время толпа превратилась в ревущую стихию паники. Выйти из переулка означало довериться этой стихии, остаться - ждать, когда ближайшая стена не выдержит, превратится в твой курган.

- Что ты знаешь об оберегах, бродяга? - в тонких белых пальцах Белега промелькнули четки, собранные из витого шнурка и деревянных бусинок-желудей. Простые материалы, непритязательная работа, оберег от речной акулы. Такие можно увидеть на шее крестьянина или рыбака, но никак не в руках Владыки. Араш призадумался. Его мнением или знаниями Владыка никогда особо не интересовался, всё, что курьер узнавал, он узнавал, как правило, сам. И потому вопрос мог содержать несколько смыслов, которые, хоть убей, Араш никак не мог отыскать. Белег счел затянувшуюся паузу отсутствием ответа и даже не прогневился, поглощенный свойственной в последние месяцы задумчивостью. Затем закрыл глаза и пробормотал негромко, так, что даже курьеру пришлось прислушаться:
- Это предмет, Араш, который отдаёт свою структурную энергию, свои внутримолекулярные связи на работу заклинания. Он уничтожается в один короткий миг, отдавая всего себя той задаче, для которой создавался. Как правило, чтобы отвести угрозу, на большее редко хватает. Он исчезает. - и верёвочки, бусинки и даже костяной крючок четок осыпались бесцветной пылью, отставив на ухоженных пальцах след, как от мелкого пепла. Ничего толком не понявший курьер озадачился и в первую очередь тем, где же в кабинете нашлась речная акула, которая заставила оберег сработать.

Карнизу не суждено было упасть. Вряд ли кто мог видеть, что он прогнулся, готовясь пролиться дождём из подогнанных камней и сушенной извести, приколоченный водосточный желоб лопнул под непосильным грузом, но почему-то не свалился, увлекая за собой кусок стены и лавину булыжников, а зацепился за неровно выскочивший из кладки камень, накренился и задерживая часть обвала. Другая же часть, дальняя от приютившихся магов, наоборот, ничем не сдерживалась и, ухнув, будто от радости падения, деформированный карниз устремился вбок, заваливая выход из переулочка...
А где-то в толпе взмокший курьер продолжал двигаться к переулку, сближаясь и пыхтя загнанным мулом. Всё же чем дальше место применения силы, тем больше этих самых сил требуется и формула... Да к Магистрам сейчас формулу. Гонец влетел в переулок, оглянулся, и выдал:
- Живые есть? - и вперился слегка ошалелым взглядом в обоих, явно подозревая парня не то в мародерстве, не то в насилии. В любом случае, взгляд был не добрый и внимательный одновременно.

"Заходить в узкий переулок во время разрушения города - не лучшая идея," - пронеслась в голове у Вивета крайне своевременная мысль. Через несколько секунд над головой раздался звук обрушения чего-то тяжёлого. Чего именно - Вивет решил не выяснять. Вернув даму на плечо, он бегом направился к выходу из переулка. Навстречу ему выбежал мужчина, выглядевший так, словно он бежал сюда с другого конца города. На его вопрос Вивет утвердительно кивнул, после чего, заметив направленный на себя взгляд, уточнил:
- Все живы. Но если мы все сейчас же не уйдём отсюда, то долго оставаться в таком состоянии мы не сможем.
После произнесённых слов Вивет, не дожидаясь реакции, бегом направился к выходу из злосчастного переулка. В первую очередь необходимо выбраться на какую-нибудь площадь, где нет зданий, а поток толпы не столь силён, а уже потом разбираться с более насущными проблемами.

Араш продолжал таращиться на парня с дамой на плече. Крепкий детина, раз несёт девушку, как мешок с хлебом - вроде бережно, но не сильно напрягаясь. Сам гонец смахнул с лица рукаво пот, оставив грязный след от налипшей и оседающей пыли. Вряд ли этого... ммм... наверное, помощника какого-нибудь ремесленника, что-то могло связывать с Сайдаларой. Следовательно, случайный прохожий, даже не догадывающийся, кого он так прихватил одной рукой. И пусть так остаётся дальше.
- Ээээ... да-да, надо уходить, ты прав. - суетливо закивал головой Араш, осознанно выбирающий роль мелкого приказчика. - Там всё хрипит и рушится! Пойдем, я знаю, как добраться до запасных восточных ворот, они уже наверняка не охраняются.
Курьер развернулся, чтобы вернуться на улицу и, заорав во всю глотку нехорошим голосом "ЧУМНАААЯЯ!! ЧУМНУЮ НЕСУТ!! ААААА!!!", чтобы расчистить дорогу, принялся прокладывать путь в сторону одноэтажных кварталов гончаров. Там нечему особо рушиться, да и толпы быть не должно, а вот пройдя через него можно миновать самые густонаселенные районы. Заодно и вопросов не будет, куда несут чумную. В печь же! В печь эту ведьму. Араш нервно улыбнулся своим мыслям и удвоил усилия в протискивании через толпу.

Она видела и слышала так, словно этот проклятый город уже ушел под воду, причем не прозрачную, как хрусталь, воду горных озер, а мутную илистую жижу равнинных рек. То, что ее куда-то несут, Дара поняла вскоре после того, как ее поставили на землю, а связно объяснить провинциалу, почему его мир встал с головы на ноги, ей было бы непросто и в лучшие времена. Зато идея бежать показалась как нельзя более разумной.
- Я все тебе расскажу, парень! Подожди нас на улице. Некоторые тайны даже сейчас безопасней не знать. - Вывернувшись, как кошка, чего довольно трудно ожидать от тридатилетней дамы, она спрыгнула наземь, да так удачно, что сразу же села, как младенец, которого еще не держат ноги. Дело было слишком важным, более значимым, чем любое унижение. Кое-как встала, вцепилась в посыльного обеими руками, чтобы он никуда не делся. С тем, чтобы заставить смотреть ей прямо в глаза, вышла заминка: без магии приходилось полагаться на такое ненадежное явление, как добрая воля.
- Скажи-ка мне, посыльный Араш, отчего ты так устал? С тобой связывался Белег? Передавал приказы? Пять стран сразу лишились головы. Мы должны сделать что-то, прежде, чем отрастут новые!

Рванувшийся было Араш замер, когда Сайдалара назвала его по имени. Теперь таиться нет смысла, орать на всю улицу тоже. Он развернулся к девушке, чей дар куда-то делся, будто и не было никогда и улыбнулся. Замучено, устало, но улыбнулся. Живая и даже не в безумстве, девушка мыслила трезво и в этом крылись новые возможности.
- Нет, никто не связывался. - покачал он головой. - Я... побывал в месте, где Единые своих убийц магов делают из обычных магов и смог оттуда убежать. Что до глав... Кенет мертв, я видел его тело, а сам храм кипит от свободной энергии и к такой силище я бы не рискнул больше подходить.
Он внимательно посмотрел на обессилевшую волшебницу и с заметным усилием над собой, добавил:
- Если ты в силах, Дара, и достаточно храбра, чтобы попробовать, то... вся энергия ещё не впиталась в мир... Это её стон крушит стены и вздымает землю.
Вероятно, очень вероятно, что Араш хотел ещё что-то сказать, но он промолчал. Хотелось сказать ей, что он туда её не поведёт, что приближаться к центру города смертельно опасно, что освободившаяся от смертей магов энергия, сминающая дома и сгребающая брусчатку, просто развоплотит её... и вместо этого предложил отправиться туда, равно как и знал, что поведет, попроси она. В этом был шанс и, если хрупкая девушка справится, она может взять реванш против кого угодно. Таков был появившийся план. Простой и убогий, но требующий от него скорости принятия решений, а вот от Сайдалары - ставки в собственную жизнь.

Сайдалара подняла руку, словно хотела попросить Араша замолчать.
- Я поняла ход твоих мыслей, но если я права, нет смысла подставлять свою голову, ожидая, что тебе на нее упадет что-нибудь тяжелое, или какой-нибудь одуревший крестьянин пырнет тебя ножом, решив, что ты за все в ответе. Забудем про Эренсию, ее больше нет. Если я хоть что-то знаю о Рейнарде и Белеге, то нам лучше найти каких-нибудь лошадей и отправляться в Кибах. Проклятые Боги! Знал бы ты, как тяжело бороться с искушением! Ведь тот, кто сможет покорить эту необузданную силу, будет править всем. Но думаю, замысел сложнее, чем просто упиваться силой и мощью. Пойдем. К сожалению, без твоей помощи идти я не могу. И не только идти. Ирония заключается в том, что ты остался единственным, а значит сильнейшим магом среди нас.

Госпожа правильно поняла слова гонца о том, что он может обнаружить и, следовательно, обладает даром. И потому Араш показал рукой, куда хочет уйти. Надо было пересечь площадь и добраться до дальних ворот, всё равно лошадей всех уже украли кто успел или кто смог отнять у конокрада, а значит, им придётся идти на своих двоих как минимум до берлоги того самого прохвоста, что устроился на самой окраине города, на улице, пропахшей глиной и углём печей. А по пути, если получится, отобрать у кого-нибудь лошадь или найти запуганную, но не давшуюся никому больше. Таких тут тоже должно быть достаточно.
- Хорошо. За мной, госпожа. - просто кивнул посланник Сайдаларе, подставляя ей плечо, чтобы опереться, и лишь обернувшись на простолюдина, мол, идем уже. Предстоял непростой путь в умирающем городе...

- И что же это за союзник?- поинтересовался Тормейн,- и откуда такая уверенность, что он пережил случившийся катаклизм. И, что важнее, не поменял своих планов в связи с новыми...обстоятельствами.
Камидасу было не по душе связываться с кем-то неизвестным и по сути играть роль прикладного орудия. Чародей хотел и рассчитывал на большее. В конце концов он ведь пережил этот хаос и сохранил свои способности, а может и увеличил. Хотя пожалуй ещё не пережил. Излишняя самоуверенность - один из самых опасных ядов, разрушительное действие которого порой замечаешь лишь в самый последний момент. Нет, в первую очередь следовало сохранять холодную голову, а также побыстрее убраться из этих трёклятых развалин.

Гэлит снова рассмеялся.
- Ты, должно быть, первый за сотни лет, кого беспокоит его благополучие. Но нет, в отличие от Единых Богов, которых выдумал и поддерживал своими чарами пройдоха-император, этого достать не так-то просто. Думаю, многие пытались, да не очень вышло. Что ж, Тормейн, вижу, мое дело сделано. Если хочешь обсудить, что вы можете сделать друг для друга, просто начерти тот самый знак магии, который прикончил этот жалкий городишко. С тех пор, как магия для нас закрыта, у этого символа осталось только одно значение.
Старческое хихиканье прозвучало в последний раз и умолкло, смешавшись напоследок с тихим хрустальным звоном.

- Без обид, но физически я сильнее, Араш, да и выдохся я гораздо меньше вашего, - после этих слов Вивет аккуратно взял даму на руки. - И на будущее: если хотите посекретничать, то переходите на шёпот. Или хотя бы убедитесь, что все, кто мог вас услышать, уже отошли. Кстати, раз уж всё пошло к знакомству: меня зовут Вивет. Ведите, Араш.

-, Для тебя она может и закрыта,- вслух с усмешкой произнёс Тормейн,- для тебя может и закрыта.
Чертить чародейский знак прямо посреди улицы было бы полным безрассудством. Да и спешить, пожалуй, сейчас было некогда. Точнее это касалось лишь вопроса мести, а вот убраться из этого городишки, подальше от последствий действия разрушительных чар, было бы не лишним. Первым делом Тормейн отправился на конюшню. Если конюх благополучно сбежал, гонимый страхом, или вовсе издох, то можно будет взять любого жеребца, а то и двух. Ну а если парень оказался слишком туп, чтобы убежать и слишком удачливым, что его ничем не придавило, то придётся бросить ему монету-другую.

- Здесь недалеко есть конюшня, я вас отведу, - решила за всех троих Сайдалара, даже не думая слезать с плеча второй раз. – Кто бы мог подумать, что в конце света меня будут носить на руках. А если б ты, парень, помылся перед этим, тебе цены бы не было… Так, отсюда налево, вон до того дома. Все, мальчики, побежали!

Не встретив по дороге ни одной души, которая попыталась бы ему помешать, Тормейн отыскал конюшню. Перепуганные лошади храпели, метались, лоснились от белой, едкой на запах пены. Тормейн еще не успел рассмотреть коней, как вторая дверь конюшни скрипнула, отворилась и на фон быстро темнеющего неба, подсвеченного пожарами возник странный силуэт – вроде бы высокий мужчина, только одно плечо у него было сильно выше другого, а из бока почему-то росли дополнительные ноги, вдобавок принадлежащие женщине и украшенные туфельками на каблуках. Следом внутрь проскользнула невысокая, незаметная тень.

- Видимо, мы не единственные, кому понадобились лошади.
Из конюшни на Вивета с компанией смотрел хорошо одетый мужчина средних лет.
- Вы , случайно, не знакомы с ним? - обратился Вивет к даме. - Кстати, ваше имя я тоже не знаю.

Про себя Тормейн грубо выругался. Кажется Госпожа Удача решив, что сохранённой чародею жизни вполне достаточно, тут же свалила на Камидаса двух незатейливых похитителей. При обычных обстоятельствах Тормейн щелчком пальцев размазал бы их по стенам, но сейчас он был ещё не готов. Поэтому двое против одного - не самый лучший расклад, который мог бы случиться. Впрочем и кинжал на поясе у Тормейна висел не только для красоты.
- Я бы предложил поискать другую конюшню,- произнёс Камидас,- мне нет дела до вашей добычи и понятия рыцарства для меня чужды. Поэтому чтобы не создавать друг другу проблем советую вам найти иное место для своих забав. А отсюда убраться. И поживее.
Голос чародея не таил особой угрозы. Он был властным и спокойным, как будто его обладатель был совершенно уверен, что вломившиеся в конюшню люди тотчас последуют отданном распоряжению. А ещё может и принесут беглые извинения достопочтенному лорду за беспокойство.

Деньги, сила, магия... Три компонента зелья всевластия, которое, как считают многие, даёт право и обязанность повелевать теми, кому этого варева не досталось. Ты способен убить всю деревню одним проклятьем? Значит эта деревня тебе поклонится. Логика понятная и простая, вбитая многими поколениями магов в головы своих рабов и, что самое страшное, в свои собственные. Они не меньше рабы своего всевластия, чем их подчиненные. Такой подход к магии не давал свободы, иллюзию которой иногда встречал Араш, выбравшись за пределы городов и замков, чьи каменные своды, видавшие больше смертей, чем иные погосты, давили со всех сторон. Незаметность и ненужность окружающим, вот настоящие источники свободы. Ты предоставлен сам себе, волен идти куда вздумается, делать что хочешь, пока не привлекаешь ничьего удушливого внимания.
Араш всё это в очередной раз ощутил каждым миллиметром собственной кожи, как только господин Тормейн подал голос. Он не собирался уходить и готов был драться. Настолько уверен в победе... почему? Женщину на плече ещё не видел в лицо, так что трудно сказать, узнал ли он Садалайру или нет. Следовательно, непонятно, видит он, что та перестала быть волшебницей или нет, из чего трудно понять, сохранил ли он сам свои силы. Но уж больно уверен. Будем считать, что сохранил. Идеально для курьера было бы подождать, пока маг проявит свои силы, чтобы решить, как реагировать, но вот времени сейчас не было.
- Тормейн, ты умрёшь, когда вернутся убийцы магов, если не найдешь коня. - голос Араша раздался слева от господина Тормейна, но сам гонец решил не показываться из-за кучи соломы между двумя сваями, подпирающими балки конюшни.
- Ты можешь превратить коней в пудинг, но не успокоить, я же справлюсь. Потому предлагаю сделку. Мы все быстро и тихо отсюда уезжаем на лошадях, а я успокаиваю для тебя любого из этих коней. Все довольны и живы.- голос раздался над Тормейном, где пересечение брусов и балок давали достаточно тени, чтобы укрыться конному, не говоря уже о мелком фокуснике.