https://www.youtube.com/watch?v=Cdr3vU-qZRU

Что отсюда видно у Рига, по шкале от 0 до 10 (условно раскидываю):
Внимание: 3 (собрал внешние параметры ситуации и противника, достаточные для поверхностной оценки: "хороший момент" — но не заметил, что Элоф следил за ним)
Боевой опыт: 1 (оценил свои шансы в бою со стариком и предпочёл подлый удар без предупреждения... о котором предупредил глубоким вдохом и движениями)
Мораль: 3 (хороший момент для подлого удара без предупреждения! Испытывает неловкость от принятого решения и пытается избавиться от неё в недумании)
Владение топором: 1 (знает, что делать, но видно отсутствие практики)
Ловкость: 2 (действовал медленно и неуклюже, но хотя бы не уронил оружие и удержался на ногах, пока не получил удар)
Магия: 0 (не показал же!)

С другой стороны, Элоф:
Внимание: > 3 (заметил достаточно, чтобы понять, что Риг оценивает его и задумал нехорошее)
Боевой опыт: >> 1 (Риг ему не ровня — это точно)
Мораль: > 3 (не показывает душевных метаний)
Владение щитом: 5 (настолько хорош, что пользуется, как оружием)
Владение топором: 0 (не показал!)
Ловкость: >> 2 (действовал быстро, точно, сам увернулся от удара, и Риг ему не успел ничего противопоставить)

После боя Риг получает штраф к морали (3-1), провалит следующее испытание (3-2) и отправится в новое место, где вообще собьёт её в ноль, что будет сочетаться с дальнейшими его действиями.

https://www.youtube.com/watch?v=RYnFIRc0k6E

Если предыдущие тома изучал в первую очередь для того, чтобы понять, как работает третье неограниченное лицо рассказчика, и поэтому тематическая нагрузка воспринималась во вторую очередь, то история, рассказываемая в четвёртом томе, закрывая поднятые темы на более высоком уровне, вынудила вернуться мысленно к предыдущим частям и переосмыслить их, чтобы увидеть, насколько глубока кроличья нора.

Концепцию золотого льва считаю ключевой для четвёртого тома Дюны, поскольку один из главных героев истории воплотил в себе того, кто вынес урок и потому может видеть не только золото и льва по отдельности, но и, самое главное, — золотого льва, то есть систему, которую они образуют. Система отличается от своих элементов тем, что обладает свойствами, которыми ни один из этих элементов не обладает. Познать систему, абстрагируясь от элементов, невозможно, ровно как и изучая только её элементы с их взаимосвязями.
Один из знаковых моментов истории в том, что Малки не видел систему и отказывал себе в том, чтобы увидеть её. Малки был настолько поглощён идеей того, что созданное Богом-Императором неправильно, что создал свою полную противоположность, чтобы погубить Бога-Императора. Полная противоположность была противоположна и в способности отказать себе воспринимать систему — и благодаря этому Хви оказалась одним из немногих существ в населённой людьми вселенной, кто смогла увидеть мир глазами Бога-Императора и потому добровольно разделить с ним его судьбу.

Автор с первых томов готовил читателя к проблемам, которые своеобразно решал Бог-Император. С переходом от тома к тому будто читались вопросы:
— Думаете, что Пол — тот избранный, который сделает мир лучше, ведь он такой хороший? А теперь посмотрите, какой джихад он устроил и упустил из-под контроля.
— Думаете, что Пол принёс себя в жертву ради надежды на светлое будущее? А теперь взгляните, как на самом деле он струсил.
— Думаете, что Дункан умён? А теперь посмотрите, как рассыпается эта иллюзия, когда вокруг него непривычная среда.
Прелесть в том, что благодаря третьему всезнающему лицу каждый взгляд на персонажа с его нехорошей стороны не разрушает образ, но дополняет его, сталкивая одну и другую грань в непримиримом противоречии, суть преодоления которого ускользает как от героев истории, так и от читателя, пока за дело не берётся лично Бог-Император, преподавая человечеству страшный урок.

Этот урок не в том, что такое хорошо и что такое плохо, не в том, куда смотреть и что делать, а чего избегать и как закрывать глаза. Этот урок в умении думать и осознании сути той божественной искры, что живёт в душе каждого. Исторический процесс загонял человечество в один и тот же воспроизводящийся шаблон мышления в рамках, продиктованных прошлым и настоящим, что создаётся будущим.
Пол струсил и принёс себя в жертву, угодив в ловушку, которой пытался избежать, но в итоге сам её построил, держась за то будущее, которое видел лучшим.
Дункан отказался подниматься в осмыслении настоящего на уровень выше и, прибегая к привычным моделям, разрушил и свои ориентиры, и себя (с этим так вообще неоднократно!), и ту, кого, как он считал, полюбил, при этом, как и Сиона, на самом деле он, как оказалось, понятия не имел о том, что такое любовь.

Корень проблем, характерных для этих ярких историй, в том, что персонажи, будучи участниками сложных процессов, отказывали себе в возможности думать о себе как о сторонних наблюдателях, потому что сама идея этого казалась им глупым парадоксом. Те же, кто не боялись этой глупости, заковывались в представлении себя сторонними наблюдателями, совершенно упуская из виду, что находятся внутри процесса и своим наблюдением так же влияют на него, как и другие участники. Неведение вторых создало сверхлюдей, а неведение первых обнуляло ценность едва ли не любых достижений человечества, приближая последнее к пропасти самоуничтожения.

Секрета же на самом деле не было. Одни и те же люди могут быть и участниками, и наблюдателями в один и тот же момент времени. Раз человечество загнало себя в ловушку и не могло посмотреть на свою собственную историю в отрыве от настоящего и будущего, Бог-Император отказал человечеству в праве вершить историю, на тысячелетия вырвав его из процесса и подарив людям Золотой Мир, за который современники справедливо проклинали своего спасителя и не видели очевидного противоречия, молчаливо вопящего о том, чтобы его разрешили.

Третье всезнающее лицо рассказчика позволило автору в каждой книге спойлерить читателю сюжет за сотни страниц до того, как всё случится, и благодаря этому сосредоточить сопереживание не на персонажах, но на идеалах, с которыми рациональная часть читателя отождествляет их. В результате, персонажи становились символами убеждений, уже присутствовавших в голове и потому уже дорогих, а автор, подбрасывая сцены и точки зрения из абзаца в абзац, направлял внутреннюю борьбу читателя в нужном русле. Благодаря этому читательский опыт воспринимался очень личным, и стала возможной ситуация, когда хотелось уже оплакивать персонажа за сотни страниц до того, как он встретит свой финал, а каждый новый элемент в картине лишь добавлял груза на сердце.

В эпоху, когда синергетическая картина мира только возникала и развивалась, многотомник Дюны, уверен, был мегаоткровением, срывавшим скворечники только в путь. Хотя бы потому, что и сегодня произведение смотрится сверкающей драгоценностью, хотя, казалось бы, играет с вещами, привычными для современного человека.

Там не просто карго-культ, там цивилизации деградировали и уже не могли в системное мышление, после чего закономерно сгинули, как в страшном будущем, которое предотвратил своей жертвой Бог-Император. А техника, видя знакомые образы, воспроизводила их, как в ритуале, чтобы вернуть те времена, когда всё понятно и можно строить будущее, используя сравнительно простые категории.

Вот чего ещё подумал: ключевой конфликт "Бога-Императора", заключающийся в противоречии между надобностью развивать системное мышление и отказом от этого в пользу защиты привычного (как будто оно куда-то денется!) — он ведь встречается в очень многих вопросах, волнующих людей сегодня.

Например, сторонники позиции, что "фокал не должен скакать", напрочь отрицают возможность вести повествование с помощью перескакивания лица рассказчика из одной головы в другую в пределах сцены, абзаца и даже предложения. В то же время такие произведения есть, и время показало, что читатели не только не путаются, но и воспринимают прочитанное на многих уровнях. Способность лица рассказчика не быть намертво прикреплённым к персонажу — это то, что лежит за границей привычного, и понимание механики чего существенно расширяет и читательский, и авторский опыт.
Можно, конечно, повернуться к этой границе спиной и словами, что у людей фокал-де срывается, начать защищать третье ограниченное лицо от попыток сделать его другим. Но никто не нападает на третье ограниченное лицо, а у отвернувшихся от неограниченного всегда остаётся свобода повернуться вновь и шагнуть в неизвестность, чтобы открыть, что в непознаваемом живёт не только лавкрафтианский ужас, но и безграничная любовь к системам.

...концентрированное наслаждение содержанием четырёх книг, которые теперь воспринимаю, как единое целое.
То была радость от обретения представления о том, как работает частный случай третьего всезнающего лица рассказчика, где повествование ведётся одновременно со множества точек зрения в одной сцене.
То было восхищение тем, как справился с подачей истории автор, и то было ощущение понимания того, почему многим его коллегам по перу, пытавшимся повторить успех с тем же видом рассказчика, не удалось это сделать настолько, что приём "head-hopping" (переход рассказчика внутри сцены от точки зрения одного персонажа к точке зрения другого) стал тем, от чего предпочитают отговаривать начинающих авторов, едва ли не клея ярлык: "Это плохо!".Герберт очень здорово впечатлил!
А впереди ещё два тома. Открывать всё ещё страшно, потому что не покидает чувство, что второй раз планку автор мог не взять.

Столкнуть одну сильную эмоцию с другой, создав роскошный контраст, — это не только способ сделать сцену или целое произведение запоминающимся, но и тоже работающий метод преодоления страха.

7. Идея
6. Тема
5. Настроение
4. История (Мир + Персонажи + Сюжет + Конфликты)
3. Образы
2. Стиль
1. Текст