Ох, какой вкусный да хрустящий, аки леденец, чертиком обглоданный, рассказец попался на зубок. Утащу-ка в темный, страшный уголок, пока Шестой не уволок. Буду скребком поскребать, вшей да блошек прогонять. От скверны очищать да баюкать-кать-кать-кать. Люлюшки-люли, гой еси да гой еси.

Яхонтовый, самородочный автор для меня свой рассказ на главы разбил, чтоб вернее чтиво усваивалось и нежный читательский мозг во грех лжетолкования впасть не смел. Поклон ему земной и пряник.

Начнем, хрюкнув, помолясь, сплюнув и перекрестясь.

Жила была на белом свете во петровские времена девка пятнадцати зим — Арина, дура набитая, но кремень иль пень. С первых слов сказа ясно становится, что печать страшную доставать надобно — «МТА». И не отмыться рассказу от сего позору, ни щелоком, ни мылом душистым из человечьего жиру сваренным. Не показывает, а рассказывает автор, не картинки рисует, а втолковывает толпе что-то. Красно бает, да все без толку, толпа позевывает да нос воротит. Скушно ей. А все потому, что баять-то автор и не умеет. Не знает он, как слова в предложения складывать, а из предложений рассказ лепить. Зачинает он с того, что Аришка решается разлучницу со свету белого сжить, ворота дегтем перемазать. Чем же змея подколодная провинилась? С милым Аришкиным в десны целовалась, под ракитами погаными уд его в рот брала? Нет, весточку от паскудника получила. Этого Аришке-дуре хватило, чтоб в гноище греховное вляпаться.

И пошло то, что пошло… Братья разлучницу во погребе насмерть заморозили. Аришка-то сама вещунья, иначе откуда она про все про то узнала? И про погреб, и про полотенца? Тут-то бы автору заглянуть в книжицу вумную, где про фокал понаписано, что это, как да зачем. Но некогда, очевидно. Надо слово молвить про грех прелюбодейства. Тут бы автору другую книжицу вумную в руки взять да про грехи почитать, чтоб ересь не писать. Ибо: «Прелюбодеяние - нарушение супружеской верности». Блудовала разлучница, шлюховала, распутничала, но верности супружеской нарушить никак не могла. А время то страшное, дикое было, за убитую сестру братьев никто не судил, не казнил, Петьке некогда было, окно в Гейропу рубить надо. А бедняжку так проморозило, что ни в церкви, ни в гробу, что в доме для прощания стоял, не оттаяла. И проморозило-то ее аккурат для гроба, пряменько так, ровненько, ладошки на груди сложены, свечку держат. Ни тебе пальцев судорогой скрюченных, ни хребта согнутого в тщетных попытках согреться.

Долго сказка сказывается, Йеманже авторский слащавый стиль все больше обрыдается, хочется бабоньке взять топор и пойти рубить хард-кор. Но Шестого сама из сумрака вызвала, нечего теперь, расхлебывай, голубушка.

«Снегурка» — типичный образец того, как рассказы, да и прозу вообще, писать не надо. Так, в сцене, где на главную героиню нападает насильник фокал резко съезжает в третий род, Арина становится неодушевленным предметом, не субъектом, а объектом действия. Читатель, который воспринимает рассказ через главную героиню, ассоциируя себя с ней, тут же теряется и не понимает, что вообще происходит. Сова бьется о пень, пень бьется о сову. И такие выверты происходят на протяжении рассказа часто, к концу читатель и вовсе устает находиться. В двух коротких предложениях автор не только умудряется запутать читателя, но еще и вызвать чувство неприязни к своей героине, обвиняя в ее глупости служанку Лушу. Перекладывание вины на других — замечательная человеческая черта. Йеманжа сама любит так делать, но одно дело, когда героиня думает, что Лушка-падла ее подвела и из-за нее она во все это гуано вляпалась. Совсем другое, когда то же самое делает автор, снимая вину с героя и перекладывая ее на другого персонажа. Включая глас божий, автор думает за читателя, а читатель (вот сюрприз!) и сам думать умеет. А с учетом развязки и посыла рассказа, трещит и стонет идея, заложенная в его основу. Не все читатели наделены памятью рыбки Дори, некоторые и в конце будут помнить, что во всем виновата Лушка. Кроме того, использовано слишком сильное слово «грехопадение». Читатель еще не в курсе про Аришкины делишки, знает пока только, что она к гадалке ходила, но кто к гадалкам не ходил, кто на святки сапожок через забор не бросал да в воду колодезную расплавленный воск не выливал? Грешок, проступок, который и замолить можно. Грехопадение — это что-то из ДеСада с пожиранием дерьма и вырезанием плода из материнского чрева.


Сцена изнасилования одна из ключевых в рассказе, но написанная настолько криво, что вместо сочувствия и сопереживания вызывает хихиканье, как сальный анекдот про училку, рассказанный за задней партой во время урока. Насильник всей плотью ложится на распятое тело, непонятно чем (плоть уже вся лежит), если только поелозив тазом, раздвигая Аришке ноги. Пока Аришку дерут во все щели, она жалеет свое холеное белое тело. Размышляет, горюет, сетует. Связно так думает, размеренно, оборонить честь девичью громким криком не пытается. Интересно должно быть стало, как чести лишают. Автор давеча читателю про грехи, про покаяние, рассказывал, а сам героине еще и гордыню — первый из грехов шьет. Такое красивое, такое холеное, (моя прелес-с-с-с-с-ть) да пригожее и вдруг на корм воронью… гордится девка телом-то, ох, гордится.

Чем дальше в рассказ, тем звонче бред. Не успел читатель на гордыню языком поцокать, как из-за угла выглядывает Домострой, агитация Мужского государства, пропаганда самоубийства или романтические бредни. С первого раза и не угадаешь, ибо Аришка в петлю решила лезть из-за погубленной девичьей чести. Какая бы причина ни была выбрать движущей силой эту самую честь, она же губит и рассказ. Подозреваю, что в школе автор крепко запомнил, как оттарабанили бедную Лизу и платочек, в который куталась Сонечка Мармеладова. Но с современной литературой, в т.ч. отечественной исторической знаком шапочно. Иначе бы Йеманже не пришлось рассказывать о том почему писать в категориях и понятиях века -адцатого сейчас не комильфо. Мир не стоит на месте, все меняется, в т.ч. менталитет. В разрезе современности рассказ может быть воспринят или как наивный лепет или как вовсе не наивная агитка. Стереотип, что и кому должна девушка (Слава Шаб-Ниггурат!) канул в Лету. И только адепты Мужского государства травят в сети и реале женщин, которые, по их мнению, эту самую честь не уберегли. Создавая историческую атмосферу, автор не должен забывать о том, что пишет для читателей двадцать первого века и третьего тысячелетия, когда Бог не только умер, но и воскрес в тысяче и одной ипостаси, а не для крестьян, расшибавших лоб о церковный пол три века назад.

Изменяет автору и воображение, перед тем как описывать сцену ее стоит в голове хоть немного, а представить. Что мы имеем? Имеем девку, которую имеет насильник, которого имеет носорог единорог. Сначала непонятно, как могут ломаться кости, если насильника насаживают на рог? Рог хребет проломил? Ребра сломал? Что произошло? Далее. Когда мужик бабу имеет он на ней лежит. На Петровской Руси COVID-19 еще не было, социальную дистанцию полтора метра насильник во время соития не держал, к тому же, всей плотью к деве (уже, вроде, нет) прижался. То есть, если единорог со спины насильника проткнул, то и Арину бы к полу пришпилил, получилась бы канапешка, если бы с боку поддел, то, как минимум, мордой в голый девичий бок ткнулся. Отбросить невидимой «богатырской рукой» в любом случае не сумел бы. И, так, на минуточку, из человека, проткнутого рогом, начинает литься кровь, Арину бы с головы до ног окатило, а если верить автору, то на нее ни капельки не попало.

Зато Арина – баба-кремень. Кругом кровища, потроха, лошадь стеклянная с рогом, а она ничего, держится, не визжит, не паникует, мамку не зовет, вешаться вон собралась на сеновале. Откуда сеновал взялся? Почему на сеновале? Очевидно, что читатель сам додумывать должен, только вот читатель раз додумает, второй додумает, а на третий плюнет и начнет читать другой рассказ. Ибо отсутствие описаний — это еще одна беда текста, читатель все знает про косы Аришки и усы Никишки, но должен сам отвечать на вопросы: где? что? как? откуда?

К тому же, автор забыл одну маленькую детальку. Самоубийство — грех, один из самых страшных, по сравнению с которым блуд — это так, цветочки. И этот самый страшный грех героиня собирается совершить особо о нем, не задумываясь, типа, без целки жизнь не мила, а в аду, как всем известно, компания веселая, сенобиты по части удовольствий те еще затейники. Когда же выясняется, что и целка цела (журнал Каламбур посмотри), а Аришка все еще девственница, то происходящее совершенно утрачивает связь с окружающим миром, а рассказ имеет уже не девку, которую хочет поиметь единорог, а читательский мозг, и имеет пока не кончит. Ибо, вот в каком смысле девственницы? На ней всей плотью лежали минут двадцать, т.к. пока она думы думала ее бы целый полк и рота отработали. Не сумел насильник? Не срослось? Так какого рожна дурища в петлю полезла? Про то, что соперницу извела, читатель не знает еще, мотивация одна — порванная целка, которая то ли порванная, то ли нет.


Не добавляют тексту ясности и мозговывертные обороты, вроде: «сноха старшего брата говорила». Может жена брата, неть?

У Йеманжи глаз начал и перестал дергаться, топор вывалился из ослабевших рук, а впереди еще несколько тысяч знаков. Она всерьез задумалась над тем, чтобы сдаться и позволить Шестому забрать все лавры без борьбы. Но, нет, гордая варяжка или варежка решила плыть вперед, как Арина, которая нагишом на морозе не мерзнет, к крупу стеклянному ее круп голый не примерзает. Йеманжа налила себе сто пятьдесят грамм коньяку и не смутилась попадье смутившейся только неприкрытой Аришкиной груди, то, что весь срам на показ, а девица в кровище вся, ни Попадью, ни Йеманжу уже не тронуло. Как и то, что Попадья, очевидно, в гости ждала поповскую шалаву, т. к. открывать пошла с тяжелым церковным подсвечником. Автор забывает о том, что вещи не материализуются из ниоткуда, чтобы подсвечник появился в руке, Попадья его взять для чего-то должна. Но в рассказе много чего материализуется из предвечного хаоса, как давеча насильник. Можно подумать, что насильники в Петровской Москве табунами бегали и дочек боярских специально отыскивали, дабы их посношать на морозе. В такой Москве нос на улицу страшно высунуть не то что ночью к гадалке ходить.

Йеманжа наливает еще сто грамм, а рассказ теряет остатки внутренней логики и смысла.

Всевидящее око господне не пускает Арину в церковь. Йеманжа салютует рюмкой Богу, с опаской оглядываясь на демона за левым плечом. Бог в рассказе суровый, старозаветный. Йеманже нравятся такие боги. «Око за око, зуб за зуб, целку за целку!», - кричит бог из-за угла, хихикая в ладошки, вместе с казюлькой Лушкой. И слуги его ему подобны, забив на христианское милосердие, поглаживая рог Мамоны, прогоняют заблудшую душу в мороз и стужу. Йеманжу уже почти не смущает золотая монета, внезапно возникающая на шее нагой героини, насильник ее так сильно отодрать возжелал, что золотого с шеи не сорвал. Так и хочется вспомнить диалог из «Холопа» про смартфоны:
- Как это работает?
- Чудо.
Чудесным образом душа у Аришки, то спасается, то летит в пропасть. Чудом возникают и пропадают предметы. Удивительно, что очередному лиходею единорог человечьим голосом не кричит:
- Авада кедавра!
Сам единорог из стеклянного превращается в радужного, затем в обычного из плоти и крови. В повествование влезают непонятные посюсторонние личности, мальчик Тришка, мародеры с ихнею мамкой.

Мухоморы были забористые, а спорынья еще круче. Йеманжа с разочарованием глядит на пустую бутылку коньяку.

Образы и метафоры наползают друг на друга, как льдины в половодье, скрипят, толкаются, дерутся. Единорог несется, реки замерзают во второй раз (зима, они уже и так замерзли), дохнут кролики, дохнут люди. Колдунья из Нарнии с досады думает использовать свой посох, как дилдо, в глазах немой вопрос: «А что? Так можно было?»

Можно, подмигивает ей Арина, под мухоморами все можно.
Единорог насилует мародера.
Проказник. Скоморох.
Метафоры становятся все нелепей.
Сказка превращается в хоррор, слащавая история прерывается отпиливанием гниющих рук.
Автор все уютнее чувствует себя в кресле Бога, карая выдуманных героев за выдуманные грехи.
Гноище соседствует с ланитами. Единороги сношают кентавров, Леший курит махорку и с русалкой жарит кир. Автор рассказа жарит мозг Йеманжи.

Арина окончательно превращается в чудо-бабу, и как младенца ворочает тяжелого мужика. Следующий этап — иммунитет к вирусам, облизывание перил и дверных ручек в общественных местах. Ее борзость доходит до того, что в ответ на благодеяние Богородицы она своего жениха кормит плотью и кровью Христовой. Не до формальностей. Сенобиты, в предвкушении появления Арины в их обители, приготовили поп-корн и кокаин. За такое святотатство наверняка полагается что-то грязное и интересное, раскаленные крючья в сосках или глубокий минет миномету. Создается впечатление, что автор вышел на минутку, а по клавиатуре за него наяривал черт. Всем рассказом усиленно рекламируя православие, автор вдруг втаптывает в грязь один из важнейших христианских обрядов. Девка, которая хотела покончить с собой, уничтожить дар божий - самую жизнь, а кроме всего еще и нечистая сила, «причащает» своего несостоявшегося милого. Йеманжа отваживалась только на минет деревянному Христу, сам Стивен Кинг не пошел дальше «Иисусова члена». Браво, автор! Вы смелы и дерзки.

Вечны только муки грешников в райкоме и администрации, муки Йеманжи закончились с рассказом.
Она сомневается, что это поможет, но все же скажет еще пару слов о чудесном произведении «Снегурочка» (Уходи!).

Гой есишный стиль агонизирует от вкрапления анахренизмов-анахронизмов. Трель уживается с полбой, а мародеры с посконными рубахами. Автор подготовился, раздобыл слова позабытые, но от того лишь сильнее в глаза бросаются неуместные.

Главная героиня — объект, а не субъект действия, с ней что-то происходит, ее то Лушка с пути истинного сталкивает, то насильник насилует, то единорог спасает. Сама Арина никак сюжет не двигает, не делает ничего, что могло бы поменять ход истории. Даже в конце вещий сон, которым обернулось творившееся в рассказе мракобесие, ей ниспослала высшая сила, наставляя дурищу на путь истинный. Равно, как и обнулила все непотребство, если непотребство творилось в реальности, а Арину вернули в точку принятия неправильного решения. Ясности на сей счет нет. Такой ход нечестен по отношению к читателю, переживавшему за героев, и по отношению к героям, прошедшим через испытания. Он обесценивает все страдания Арины и переживания читателя. «Обнуление» не все читатели простили даже Стивену Кингу в «Темной башне», а автор рассказа близко не Стивен Кинг. Финал вынимает краеугольный камень и уничтожает идею, лежащую в основе «Снегурки»: покаяние несет очищение и дает возможность все исправить. Противоречивую в своей основе (ибо покаяние снимает ответственность за самые страшные грехи, но споры об этом оставим теологам), но все же идею, которую автор худо-бедно смог донести до читателя. Другое дело, что доносил он ее не человекочитаемым языком. Йеманжа сдалась и закроет глаза на то, что рассказ написан на модную нынче православную тематику, и даже на чисто европейского единорога, ибо индрик индриком, но лошадь с рогом и девственница — это европейский архетип, чуждый славянской земле. Но! Милый автор, «Светлана» Жуковского и «Страшное гадание» Бестужева-Марлинского — это, конечно, хорошо, как и рассыпанная по рассказу фаллическая символика, однако, так писать нельзя. Это не рассказ — это «рисунок» рассказа, но рисунки не открывают сундуки, для открытия сундуков нужны ключи.

Смрадом и гарью пахло со стороны Леса Жницы.
Йормуд Сердцеед сплюнул кровь на сухую потрескавшуюся землю. Нехорошее место, проклятое. Глубоко в небе выли и хохотали штриги, скалили на сизые тучи клыки, выкрикивали заклятия, старались напугать. Будто он еще мог испытывать страх... Последний раз Йормуд боялся, когда на площади среди дрожащей от ужаса толпы смотрел, как со светлого мага сдирают кожу. Единственного светлого уцелевшего в резне, устроенной адептами мрака. Было это пятьдесят зим назад, когда из скал еще не текли вязкие черные реки, а людей не насаживали на колья вокруг городов, верша защитные чары от тварей, что выползали из чащ. Когда в мире еще оставались свет и добро. Ныне это слова, утратившие смысл.

Йормуд откусил от жесткого соленого сердца, еще теплого, еще бьющегося в его руке. Ему нужно было сердце ребенка, но выбирать не из чего. Детей почти не осталось, женщины больше не рожали. Тьма — ревнивая тварь, она отняла дар приносить жизнь не только у скота и земли, но и у людей. Девушка, лежавшая у его ног, была еще жива. Она умрет только, когда он съест последний кусок ее сердца, вырезанного из груди. В зеленых глазах застыл ужас, она уже видела место своего погребения в его старом жилистом теле. Жница уже склонилась над ней, протянула прозрачные пальцы к лицу девушки, готовясь закрыть ей веки. Рана в ее груди напоминала разорванное насильником лоно. Кровь стекала по белой коже на землю, давно не дававшую всходов. Йормуд помнил время, когда из земли росли травы и злаки, на лугах паслись стада. Он прожевал и проглотил последний кусок. Девушка вздрогнула всем телом и умерла. Над головой нетерпеливо кричали вороны. Йормуд распустил шнуровку на штанах, встал на колени, раздвинул ноги покойницы и лег на нее. Еще теплая, это хорошо. Он не торопился, вороны подождут, а вот ему больше не случиться побыть с женщиной. Скоро он будет мертв. Если бы в мире еще был свет, то за содеянное его бы оскопили и разорвали лошадьми, но света больше не было.

Кончив, Йормуд вытер семя рубашкой, которую сорвал с девушки перед тем, как рассек ей грудь. Грубая ткань была холодной и сухой. Он встал с колен, бросил рубашку на лицо покойницы и посмотрел на лес. Перекрученные черные ветви вонзались в небо, извивались по земле, словно змеи. Между деревьев пошатываясь, бродили те, кого раньше называли светлыми магами. И не живые и не мертвые, обреченные на вечность в страдании. С них содрали кожу и облили живой смолой, замуровав в собственных телах в миг агонии. Адептам мрака мало было убить противников, они хотели уничтожить все крупицы добра, сведя светлых с ума, и за пятьдесят зим им это удалось. Голод, мор, войны, даже боги пожрали друг друга. Мир умирал, и не было надежды на возрождение. Йормуд шел к лесу, в его груди бились десятки и сотни детских сердец, чистых и светлых, еще не испорченных мраком, что поглотил мир. В его груди бился свет. Чужой, украденный, спрятанный от адептов мрака. Йормуд не верил, что сможет прогнать тьму, исцелить мир, но знал, что если не попытается, то еще через пятьдесят зим спасть будет нечего. Он был адептом мрака, но шел освободить светлых магов, ибо познал абсолютный ужас бесконечной тьмы. Когда над головой сомкнулись ветви, Йормуд вонзил в грудь нож и освободил украденный, сохраненный свет. Теплые, мягкие нити окутали изувеченные тела магов, неся исцеление. Последнее, что Йормуд увидел, перед тем, как Жница закрыла ему веки, был солнечный луч, упавший на землю впервые за пятьдесят зим.


Мир победивших темных магов - это мир победившего зла. Искаженный и зловонный мир «Печальной истории братьев Гроссбарт» Буллингтона, где детей рожают, чтобы была еда на зиму, а грабители могил - милые ребята, мечтающие просклонять во всех позах Деву Марию. Мир победивших темных магов - это трон из костей для Кхалюля и запасы живого мяса для едоков. Джон Сноу с глазами, горящими голубым светом, под пятой у Короля Ночи. Цири, одетая в кровь Геральта и Йенифер. Замки из трупов в Средиземье и корчащаяся на кольях Горная стража. Сладострастная усмешка на губах Серого пса и изнасилованная Кнесинка у его ног. В мире победивших темных магов только зло, мерзость и тлен живут в сердцах людей. Птицы падают с небес в океаны нефти к безымянным чудовищам из забытых легенд. Партизаны насилуют пионерок, а по каменному лесу гуляет Ленин. Он нетерпеливо оглядывается по сторонам, ведь Снегурочка уже близко и скоро придет пора пить черную кровь из высоких фужеров, вырезанных изо льда ломкими пальцами мертвых дочерей Евы.

Мир победивших темных магов, мир победившей тьмы — это мой мир. И этот мир чужой для автора «Правил светлячков», хотя именно о нем он пишет. Ведь в его рассказе нет больше светлых магов, добро вышло из моды и утратило свою прелесть. Вот только автор забывает о том, что абсолютное зло и абсолютная власть темных магов изменят землю под себя, как меняют его своим безумием гайстескранкен в «Без надежды на искупление» Флетчера. Отсутствие света нарушит равновесие, убьет добро, уничтожит леса, поля, луга, сотрет с лица земли все, что с таким трепетом описывает автор. Фарфоровые пасторали чайных сервизов плохо сочетаются с тем, что несет в себе сама идея о людях, которым добро больше не нужно.

Взявшись за описание такого мира, автор пошел по пути наименьшего сопротивления, не касаясь действительно острых и интересных аспектов он, как и его герой, выбрал проселочную дорогу, опасаясь ступать на шоссе, вымощенное черепами, и ведущее в ад. Добрые дела главного героя ограничиваются подработкой цирюльником и спасением птенца, а злые поступки людей сводятся к желанию переломать ноги лошадям и перекроить физиономию соперницы. Там, где на вопрос: «А что если?», - можно было бы удариться в экзистенциальную философию и поискать смысл бытия, автор ограничился нравоучениями и избитыми истинами. Рассказу не хватает глубины, не хватает конфликтов, как внутренних, так и внешних. Даже темные маги какие-то серые, по-отечески заботливые и в целом неплохие ребята. Вся их тьма сводится к подтруниванию над главным героем, выбравшим другой путь. Хотя, по законам, что правят темными мирами, инакомыслящие подлежат уничтожению, немедленному и кровавому, в назидание тем, кто усомнится в истинности сложившегося порядка. Недоумение усиливается от того, что автор не объясняет: почему отпала необходимость в добре, почему исчезли светлые маги. Нащупав интересную идею он словно побоялся ее реализовать в масштабе мира, остановившись на местечковых неурядицах. Отсутствие конфликта внешнего, когда главному герою ничего не угрожает, а у читателя не возникает необходимости переживать за него или интересоваться его судьбой, не компенсируется конфликтом внутренним. «Светлячок» всегда в «белом», всегда знает, что хорошо, а что плохо, не сомневается в своем знании, сетует только на то, что крестьяне слишком тупы, чтобы оценить его намерения. Что опять-таки приводит к тому, что рассказу не хватает глубины и напряженности. Так, для героя аборты — это априори плохо, а спасенная жизнь не рожденного ребенка — хорошо. И не важно, что мать этого не рожденного ребенка могут выгнать на улицу и ей придется нищенствовать вместе с младенцем, или просто забьют поленом, вместе с плодом в утробе за то, что понесла от невесть кого. Серое и белое. Других цветов и оттенков в рассказе нет.

Не добавляет доверия к истории и проработка деталей и композиции. В самом начале автор дает большой вводный кусок, а между тем еще не нарисовал ни одной картинки, читатель не видит и не знает героя, но ему уже загрузили в мозг кучу информации, так и оставшейся белым шумом. Отторжение на клеточном уровне вызывает и магическая академия, которая срабатывает как маркер — это проза для девочек с ЛитНет, фапающих на сиреневых пони. Украденный в рудниках изумруд вдруг вспыхивает гранями, хотя огранкой занимаются ювелиры, а о ювелирах на рудниках автор упомянуть забыл. Приятный, светлый стиль повествования, избранный автором вступает в противоречие с идеей победившего эрзац-зла. Размышления и выводы главного героя кажутся не только неверными, но и забавными: «Никто не думал о других, каждый хотел что-то только для себя». «Светлячок» увидел кусочек огромного мира (сельские края с недалекими крестьянами, автор не описал даже ни одного города), а в белых пятнах наверняка обитают не только драконы, но и нормальные люди. Кроме того, само существование людей зависит от способности думать не только о себе, человечество не выжило бы, если бы все вели себя, как крестьяне в рассказе. Мир может быть сколько угодно вымышленным, но им все равно должны управлять реальные законы. Оглянитесь вокруг, ведь сейчас мы живем в сюжете, по которому пишут романы. Кто-то впадает в панику, кто-то борется за жизнь других людей, кто-то наживается на чужом горе, кто-то пирует во время чумы, кто-то приходит на помощь. Добро и зло уравновешивают друг друга, а тьма — это не только конец, но и начало. Книга Бытия, глава первая. В разрезе сотен и тысяч написанных на подобную тему произведений рассказ теряет свою необходимость, а с оглядкой на реальный мир, то и актуальность

Острова, парящие над огненной бездной, дышащей пеплом, замершие в хрупком равновесии. Искринки, снующие между домами. Детали и детальки, термины, словечки, обращения… Милый автор, вам уже столько рассказывали про то, что много лора и он не воспринимается, что не могу не заметить, а не пошли бы все эти комментаторы на… (сейчас была бы цитата из клипа «В Питере пить» группировки «Ленинград», если бы на Пролете можно было материться, но, увы…). Ну их, лучше пойдемте, погуляем. Уже можно. Выпьем по чашке кофе на площади Сан Марко или сока из сахарного тростника у подножия Ангкора, можно и рома на карибском пляже с крупным белым песком или просто холодной водочки у Невы. Поговорим о мирах, которых никогда не было и не будет. О героях времен, которые никогда не настанут.

Беседовать о крепостях из грез намного интересней, чем выискивать недостатки стиля и ошибки в построении фраз. Они в вашем рассказе есть, но тут много мастаков, испражняющихся упражняющихся в остроумии, выискивая такие огрехи, и с цитатами, песнями, плясками, рассказывающих про них автору. Может быть, именно этого ждут здесь от критика, не знаю, мне это неинтересно. Куда увлекательнее побеседовать о вашем мире. Наверняка кто-то скажет, что такое уже было, ну было и было, древние боги с ним, в конце концов, известная байка о двенадцати сюжетах тоже навязла на зубах. Все ходит по кругу. Ка – колесо. И пусть летающие острова, киты и корабли – это не ново, зато концепт не поменявшейся суммы от переставленных слагаемых – это интересно. Материализовавшаяся преисподняя на земле и люди, живущие на территории, облюбованной богами – есть в этом что-то от антропоморфного мировоззрения античности. Мир рассказа – Запределье за пределами. Символично и до дрожи красиво, как прыжок в смерть, в пепел. И в то же время, рассказ по-западноевропейски историчен. Сейчас точно не помню, где прочитала (скорее всего, у Сандерсона), что исторические вставки и художественные книги, написанные в «написанном» мире – это высший пилотаж фэнтези, делающие выдуманный мир живым. Но рассказ – выдержка из учебника истории. Рассказ - часть всеобщей истории мира, поданная, как историческая правда, со временем приукрашенная, вывернутая наизнанку малевавшими черта историками, выделенная в самостоятельное произведение – смелый ход, но опасный. Могут не оценить, несмотря на то, что «хлебные крошки» рассыпаны там, где надо: урок выдуманной истории в начале и историческая справка в конце. Все закольцовано и уместно, так что Клио из альтернативного мира остается лишь печально смотреть мраморными глазами на деяния людей. И, да, космогония через театральное представление тоже ловко, ибо лор вживляется в повествование, показывается, как часть культуры мира, и одновременно анализируется одним из героев.

К сожалению, на прекрасном полотне иногда видны неосторожные, небрежные мазки. Так, понятия греха и покаяния - понятия христианские и смотрятся чужеродно в мире, где царит политеизм. Чужеродна и штука с красивым женским именем — гильотина, не как приспособление для обезглавливания, а именно термин, ибо произошел от имени Гильотен. С такими словечками в фэнтези надо осторожней, они как кариес, когда мало - незаметно, но потом приходится лечить или вырывать зуб. Зато замечательно задействованы элементы сеттинга, вроде цветов, используемых для освещения, этакая буквализация сказочной разрыв-травы. Аллюзии, метафоры и отсылки работают, может только с Расской империей, торгующей нефтью филактом, получилось грубовато, как и с фамилией Сноу.

А сейчас, милый автор, возьмите яблочного пирога с корицей и сидра, я тоже выпью стаканчик и съем кусочек. Только один, ведь даже гранат не сравнится по опасности с яблоком. Символично, что и в мире грез яблоко - повод к резне, именно повод, а не причина. Причины всегда глубже, подлее, грязнее. Повод, при необходимости, можно сделать чуть более благородным, чем он был на самом деле. Например, покарать террориста, признавшегося под пыткой в мятеже против государственного строя. Кусочек из учебника истории, вроде выдуманного мира, но такого знакомого, стоит к нему присмотреться чуть внимательнее.

В рассказе не хватает чисто литературного запала и напряжения, которые ожидает читатель от художественного произведения: геройства, подвигов, разорванных оков и повергнутых врагов. С одной стороны — это плюс, ведь процессы над «ведьмами» заканчивались именно так, как в рассказе. С другой — минус, ибо такой финал наверняка разочарует, оставит чувство неудовлетворенности. И тут, к сожалению, милый автор, вы сами виноваты, т. к. набросали слишком много «хлебных крошек», вернее кусков мяса: убийство Алисы и ее брата, изнасилование матери, потеря родителей. Страшные и сильные события, на которые главный герой почти не реагирует. Хуже того, они на него почти не влияют. Он не столько двигает сюжет, сколько следует за ним. Что опять-таки с точки зрения художественного произведения непростительно, но играет на идею: человек — пешка в руках истории. Однако, это чувство неудовлетворенности не дает покоя, когда рассказ заканчивается. Конфликт внешний и противоречия в обществе прописаны четко и ясно, чего нельзя сказать о внутреннем конфликте главного героя. К тому же, вы использовали сильный прием — нелинейное повествование, который обычно применяют, когда хотят от читателя что-то спрятать. Сделай вы героя террористом, прокравшегося под видом преступника в подвалы, чтобы отомстить инквизитору - отцу дворянина, убившего Алису, т. к. тот уже мертв (маловероятно, но вдруг). Или Воинов Солнца настоящими террористами, а героя — жертвенным агнцем, из убийства, которого разгорелось бы пламя восстания. Тогда в нелинейном повествовании можно было бы много чего спрятать, но когда прятать нечего, то к автору возникает больше вопросов, чем читатель получит ответов.

Слишком часто на конкурсах встречаются рассказы, прочитав которые, жалеешь, что вообще умеешь читать. Милый автор, после вашего рассказа хочется оседлать белого дракона с золотыми крыльями и взмыть в ванильное небо к мечтам и грезам.

Автор, автор!

Вы прекрасны, автор) Но ваша фантазия в вас не умещается.

Казалось бы – я рвал и метал в теме «Адажио…», потому что автор жлобанулся. Выкатил мир, но не оформил его деталями. Ни традициями, ни лексиконом, ни социальными, архитектурными, религиозными особенностями. В рассказе «С моих слов записано верно» ВСЁ ЭТО ЕСТЬ. На, бери и подавись радуйся! Но чота мне не радостно.

Искринки и гравугри, тунцы-волноловы и париплоды, гранетрава и дожделовки… всё это создает мир, обрамляет его, делает картинку сочной и вовлекающей. Но переизбыток терминов гибелен для текста. В какой-то момент читателю надоест прокапываться сквозь дебри, понимая одно слово через три.

Как решить проблему? Легко: скрупулезным прореживанием. Как на грядке – ставим табуреточку, садимся и выдергиваем наименее важное для сюжета. Автору стоит выработать для себя правило – положим, три новых термина на полторы тысячи знаков. Эти термины могут идти пачкой, но потом читателю нужно дать передышку. Пусть он сделает вдох и расслабит мозги перед новой порцией.

Если от каких-то сцен, описывающих мироустройство, можно отказаться без ущерба для сюжета – смело отказываемся. Лично мне такой сценой кажется урок. Да-да, важно показать школьную пропаганду! Эта сцена была бы оооооочень нужна, будь это повесть на 160 тысяч знаков. Но в текущем объеме мироустройство можно показать через театральную постановку – и этого будет достаточно.

С малой формой расслабляться нельзя. Не подстроишься под нее – получишь унылое и нежизнеспособное нагромождение лора.

Подачу каждого отдельного термина тоже стоит обдумать.

«– Пик! – шепотом восхитился тот, проследив за взглядом друга.»

«Парень выпутался из сна, в котором сам вел пепельный урок, и посмотрел на учительницу.»

Две подачи – два промаха. В первом случае «пик» можно отнести не к выражению эмоции, а к званию Вольфганга, его социальному статусу, тому, где он находится (может, мальчишка увидел пик, на который приземлился корабль Вольфганга?) и т.д. Не должно быть разнообразия трактовок. Подаете термин? Пусть он будет на 300% читаемым и понятным, исходя из контекста.

Что значит «пепельный урок»? Да что угодно. «Пепельный» может означать грусть, малоинформативность, время суток, даже серый цвет помещения, в котором проводят уроки. В романе можно дать читателю время погадать. Но в рассказе – либо термин понятен сразу, либо от него стоит отказаться. В пользу более важной терминологии.

А вот пример удачной подачи:

«– Чтобы вы и их обвинили во всех непростительных грехах? Пепел тебе в рыло, сраный урод, и катись к Безумному Богу с такими предложениями.»

«– Пепел и буря, что за чушь вы несете? Я вообще понятия не имею, о чем вы говорите!»

Тут значение слова «пепел» и «пепельный» понятно с полпинка. Никаких разночтений! Такая презентация должна быть продумана ПОД КАЖДЫЙ термин. Не знаете, как его презентовать? Долой с грядки!

Дальше.

«Алисия, дочь барона Митте, считала, что раз они звыклы, то куда ближе к простолюдинам, чем к отпрыскам Дворянских Родов.»

Откуда растут лингвистические корни слова «звыклы»? Сперва я подумал об украинском языке («звычный» – привычный, «звычайный» – простой). Но тут явно ближе к белорусскому («звыклы» – постой, обыденный). Околославянская терминология – это не плохо. Плохо, если в текст фигачат и славянщину, и германщину, и всё подряд. В большой форме есть время (и объем) для стабилизации мира. В конце концов, можно выделить околославянские, околоскандинавские, околоазиатские и околоевропейские территории (страны, острова etc), и в каждой ввести за правило имена, термины и обычаи, отсылающие нас к той или иной культуре. Простой пример – Вадим Панов и «Тайный Город». Чуды – стереотипные европейские рыцари; люды – стереотипные славяне; шасы – стереотипные ушлые евреи… Главное тут – четкое разделение между культурами. Перемешивая термины из разных языков, вы не делаете мир лучше. Скорее, добавляете в винегрет маршмеллоу, чипсы и селедку.

Нужна ли тексту вычитка? Нужна. Хорошая бета, во-первых, поможет с прополкой терминов; во-вторых – почистит неудачные метафоры и фразочки типа «высокий брюнет в узком фраке». «Брюнет» – это как если бы в винегрете после маршмеллоу мне попался железный пятак. Пусть уж лучше это будет «темноволосый мужчина». В сеттинг он впишется куда лучше.

Но это – мелочи. Огрехи, на которые можно закрыть глаза.

За эти огрехи автор щедро платит нам красивыми образами и эффектными моментами. Отмечу парочку:

«Воздушный кит летел над островом. Пар вырывался из ветроклапанов на боках огромного создания, плавно разворачивая неуклюжее тело.»

«– Почему туда? – морщины причудливо изогнулись в гримасе удивления. Прошло немало времени, прежде чем Ксандр научился читать эту карту ущелий, заменявшую старику лицо.»

«– «Правда» – слишком объективное понятие для одного человека, – ответил Бенедикт, задумчиво рассматривая инструментарий. – Правда может быть у общества, у человека – лишь «версия». И ваша версия противоречит правде нашего общества.»

Скажу честно: где-то на Леонарде фон Вальде, Великом канцлере, в моей голове окончательно смешались кони, люди, покемоны. Продираться сквозь лор было невыносимо, я ни черта не понимал и скучал… но потом, к счастью, герои добрались до пыточной камеры.

Начиная с допроса, текст потек гладко. Я уже не пялился на ползунок в ожидании, когда же КОГДА ЖЕ ЭТОТ ПЕПЕЛЬНЫЙ ТЕКСТ ЗАКОНЧИТСЯ. Словесная лихорадка, которая мучила автора в начале, поутихла, и к середине рассказа он вспомнил про сюжет.

Расчленение гравуды – потрясающий момент.

Кому-то не хватило эмоций главного героя; кому-то они показались фальшивыми, не соответствующими моменту… Но лично у меня этот мальчик – смелый, глупый мальчик, за юмором и ерничаньем пытающийся скрыть испуг – вызвал острое чувство сопереживания. Мне не было плевать, что произойдет с героем. Творился абсурд; невозможный, страшный, нелепый абсурд. И тем страшнее было, что мальчишку за этот абсурд замордуют.

Я... благодарен автору, что он опустил подробности пыток. Литературным выворачиванием людей наизнанку меня не удивишь и не шокируешь. Но… было жаль Ксандра. Не хотелось ему такой судьбы.

Вторая половина текста промелькнула так же быстро, как бесконечно тянулась первая. И я с размаху влетел мордой в финал.

Сел. Написал в блокнотике:

«??????????????????????

КОНЕЦ

??????????????????????»

Как это комментировать – я не знал. Концовка мне будто хребет сломала. Мне уже понравился текст – такой живой, яростный, обидный, абсурдный! Несправедливый! И… чем все закончилось?

Ничем.

Мальчика запытали – имена получили – Воинов Солнца уничтожили. ВОТ ЭТО ПОВОРОТ. ВОТ ЭТО НЕОЖИДАННОСТЬ!

Я так сильно расстроился, что выкинул планшет в задиванье и лег спать. Утро вечера мудренее. Может, утром что-то изменится, и концовка окажется оригинальнее, чем на первый взгляд.

И…

… так и вышло.

То ли автору повезло, то ли звезды так сложились. Утром я открыл глаза с отчетливой мыслью: нас всех нае… кинули, короче. Красивенький отчет («всех вычислили, всех уничтожили!») – это махровое вранье.

Во-первых, даже если парень был приближен к верхушке, он вряд ли знал ВСЕХ. Это очевидно, если учесть территориальную и смысловую разбросанность секты.

Во-вторых – как он может быть близок к руководству?! Ксандр – несдержанный, прямолинейный мальчишка, который бросается на защиту первой встречной горожанки. И нечаянно, сука, нечаянно! на автомате долбает по Дворянину огнем. Ксандр уже в тот момент должен был догадаться, чем всё закончится. То, что он не догадался, показывает его наивность и неопытность. Герою не зазорно быть наивным и неопытным! Но руководство секты, которая выживала годами, должно быть умнее. И просто не посвящать таких горячих мальчишек в свои тайны.

В-третьих – в секте должны понимать, чем рискуют; осознавать, что их будут ловить и по одному выворачивать наизнанку. И этот парень – явно не первый и не последний, кого уже вывернули и кого вывернут впредь. Если б у всех развязывались языки – секта давно прекратила бы свое существование. А значит, помимо боевых искусств Воины Солнца должны осваивать техники вроде ока бури. Что-то, что позволит противостоять пыткам.

Ну и четвертое – самое важное. Инквизиция брешет в отчетах напропалую! Нам это вдалбливали в течение всего текста: они врут, подтасовывают факты, лепят фальшивые признания! Видимо, «мы уничтожили террористическую ячейку» – такая же ложь, как и парочка террористов, напавших на Дворянина.

Именно потому автор показал нам цитату. Скупую брехливую отписку, а не чудовищную сцену с уничтожением секты.

Вывод: террористическая сеть жива и будет жить. Парень не раскололся, и инквизиции пришлось врать, чтобы не огрести от Дворян. Почему не раскололся (потому что не знал имен? или потому что вытерпел пытки?) – другой вопрос. И в тексте ему стоило уделить внимание.

Если парень РЕАЛЬНО знал всю верхушку и сдал ее, сюжет мгновенно станет хрупким и нелогичным. Тронь пальцем – рассыплется. Но я буду верить, что это не так. Вранье инквизиции – лейтмотив, протянутый сквозь всю историю. А значит, финальный аккорд в рассказе – тоже ложь.

Подведем итоги.

К сцене дознания я продирался с таким усилием, что чуть мозг не вывихнул. После неё – потекло, понеслось… я планировал немного почитать и лечь спать, но не смог. Пока не дочитал – не успокоился. Это было гипнотично, страшно и засасывающе… и довольно круто! Только одно меня огорчает: словесный террор, устроенный в начале текста.

Разгребайте бурелом, уважаемый автор. Пока не научитесь дозировать информацию, ваша фантазия будет работать против вас.

Второй важный момент – обоснуй. Мальчик раскололся? Мальчик НЕ раскололся? Как секта не развалилась с такими наивными, не контролирующими себя шпиЁнами?.. То, что я сам себе придумал обоснуй… ну, это я такой оголтелый. А кто-то не будет искать подтексты и вынюхивать вранье. Просто закроет вкладку и разочаруется.

Что делать? Работать на опережение. Автор, задайте себе все возможные и невозможные вопросы – и ответьте на них в тексте. Или пусть бета вам их задаст. До того, как это сделают злые дяди в комментариях. =)

Удачи!

Сначала я хотел поегозить. Пошутить да посмеяться; в притворном восхищении рассказать, как свежо и шокирующе выглядит авторская пунктуация. Какое ЭСТЕТИЧЕСКОЕ УДОВОЛЬСТВИЕ я получил от каждой запятой. Как вдохновляюще и неординарно выглядят конструкции типа:

«Поутру, шествуя на заутреню, всем семейством, увидела Арина, как у соседей, белеют, стесанные рубанком ворота.»

Но потом вдруг понял, что мне не смешно.

Я прочитал рассказ.

Я проплакал рассказ.

Рыдал навзрыд, вытирался скатертью.

Автор, что с запятыми? У них бунт? Личная жизнь, в которую вы решили не вмешиваться? Как такое появилось на свет и – хуже того – отправилось на конкурс? Вам за это не стыдно?

«ждет, не дождется Рождества, на побывку, обещает быть»

«Стоят бочки во дворе искушают младую душу»

«толи дегтем ворота измазать разлучнице, толи красного петуха во двор пустить»

«Дни тянуться за днями, как нить, что прядет девица»

На свечном тавтологическом сумасшествии у меня закончилась скатерть, и я решил, что буду взрослым мальчиком. И ни слезинки больше по вине автора не пролью.

«Она хотела помолиться защитнику всех блуждающих по свету, но в подсвечнике не было свечи. Арина вернулась к аналою и взяла несколько свечей. Как только свеча, зажженная от большой свечи, затеплилась пламенем, девушка начала покаянную молитву.»

Это – бессовестно, автор.

Бесстыдно и непотребно.

Ужасающая пунктуация. Потрясшая мое воображение грамматика. Постоянные скачки между прошлым и настоящим временем… автора шатает туда-сюда, будто он забывает, что писал тремя строчками ранее. Мне пришлось продираться сквозь каждый абзац, сквозь каждую строчку, и виной тому – поразительная, вящая безграмотность.

В комментариях хвалили стилизацию «а ля рус»… но для меня стилизация – это не пачка старославянских изречений, зафигаченных в текст. Стилизация – это атмосфера. Незримый, но отчетливый дух времени. Ты должен читать – и ощущать себя так, будто тебя и автора разделяют сотни лет. Будто автор САМ РОДИЛСЯ в той эпохе, о которой пишет.

В «Снегурке» такого эффекта нет. Есть «боярышни» и «парубки», есть «корабельники» и «шинкарки»… Но все это – старинные слова, которыми пытается оперировать современный автор.

Как итог, вместо атмосферной русской сказки мы получаем леди Годиву, рыдающую жемчугом и гарцующую на единороге, авторским произволом рожденную на Руси.

Единорог как мотив русской сказки – это плохо? Нет. Думаю, что нет. Но не стоило делать его кипенно белым прекрасным конем.

Как насчет единорога из русских азбуковников, который «подобен есть коню», и «тело его медяно»? Единорог действительно упоминался, как символ Девы Марии, и рог его воплощал триединство… С этой точки зрения конец рассказа выглядит вполне уместно. Вот только в росписях единорог был медяным и маленьким (его размер символизировал «смирение Христа»).

Вот вам готовый православный образ сверхъестественной скотины. Берите и пользуйтесь! Но автор не стал. Автору хотелось белоснежную деву на белоснежном коне.

Итог выглядит продвинуто, по-европейски… и ставит крест на сеттинге.

На главе «Сказка» я кончился как личность и начался как О-БОЖЕ-МОЙ-ДА-КОГДА-ЖЕ-ЭТО-ЗАКОНЧИТСЯ.

Кинематографичный трэш с вылетающими глазными яблоками и развороченными кишками меня не тронул; внутри стилизации под народную сказку это смотрелось инородно и бессмысленно. Читателя решили шокировать, но чтобы за персонажей было больно, им нужно сопереживать. А как сопереживать функции, которую ввели в текст ради кровавой бани?

Никак.

Единственное, что выглядит довольно круто и жутко – маленький экскурс в будущее. Где Грицко кричит «Мамо, прости меня, мамо» и лишается рук. Все остальное – белый шум и ожидание О-БОЖЕ-МОЙ-ДА-КОГДА-ЖЕ-ЭТО-ЗАКОНЧИТСЯ.

У меня есть сомнения в том, что вскрытую яремную вену можно спустя несколько минут взять и «заштопать». С другой стороны, скотина у нас инфернальная, так что как знать.

Автор запутался, натурализм у него или сказочность; он лезет и туда, и туда… и в итоге не удается ни то, ни другое.

Осуждаю ли я концовку-пустышку, согласно которой всё случившееся – это сон? Обесценивает ли историю такой финт ушами?

Нет. Полагаю, что нет. Я – тот извращенец, который не плевался в «Сумерки» за то, что грандиозная финальная драка оказалась видением.

Но дело вот в чем. Чтобы концовка обесценила историю, нужно, чтобы история была чем-то ценна. А она, как на мой вкус, ломаного гроша не стоит. Подлая девица получила взбучку, раскаялась, помолилась и решила больше не шалить. Ее соседка как жила с братьями-садистами, так и осталась с ними. Да, ее не сгубили за клевету героини… но, вероятно, сгубят за другую провинность. Если бы ГГ шевельнула мозгом не только в сторону себя-родимой, но и подумала о соседке, попыталась что-то предпринять… в этом был бы смысл. А если спасти девушку от жестоких братьев невозможно (условности времени и социума), то можно было испугаться за её судьбу, посочувствовать, побеспокоиться…

И что мы видим?

Ничего. Героине плевать. Она и ее мужик избежали смерти, а на остальных можно болт забить.

Кстати, мужик-то цел. А значит, все описанное в каком-то смысле случилось. Только представьте: сколько погибло зверя, птицы, ни в чем не повинного народу, пока боярышня скакала по миру и морозила всех подряд? Сколько горя причинила героиня, исходя из своих низменных интересов? И хоть бы хны! Вся ее расплата – это…

Это…

Нет никакой расплаты. Героиня помолилась, и мироздание такое – «ЛАААААДНО, ПРОЩАЮ»(с). Мужика исцелили, а саму боярышню вернули домой, в теплую перинку. Потому что главное – помолиться. А делать далекоидущие выводы и думать об окружающих – не обязательно.

МОРАЛЬ, КОТОРУЮ МЫ ЗАСЛУЖИЛИ.

Ох…

Я добрался до части с выводами и рекомендациями.

Моя рекомендация звучит так: автор, пожалуйста, больше не пишите. Не пишите до тех пор, пока не возьмётесь за голову. Не пишите, пока не научитесь уважать читателя. Пока не признаете, что складывать буквавки слова – это большой труд.

Если у вас зачесались руки – почешите их рукоделием. Вышейте «Боярышню с подносом», в конце концов! Но не пишите.

Когда продумаете историю. Когда поймете, какую мораль в неё облачить. Когда возьмете учебник грамматики и сделаете его своей настольной книгой…

Вот тогда – садитесь и начинайте писать.

Иначе ваш труд так и останется бессмысленной, беспощадной и безграмотной ересью, которую больно читать. Мэйк лав, нот вар. Пусть из-под вашего пера появится чудесная сказка… а не орудие, которым можно пытать грамотных людей.

Ох.

Этот рассказ – самый сложный в дуэльном списке. По крайней мере, для меня.

Мне легко хвалить авторов (если есть, за что). Мне легко ругать авторов (если есть, за что). Но в данном случае автора хочется обнять, погладить по волосам и сказать «ох, милочка…»

«Правила светлячков» – красивый, простой и до боли наивный текст. Такой наивный, что ругать его за банальность рука не поднимается.

Ну… поругаем за что-нибудь ещё.

Например, за ЭТИ ЧЕРТОВЫ ЗАПЯТЫЕ.

«Я взял новенький ясеневый посох, от которого ещё сладко пахло свежей древесиной и огляделся.»

«Я всегда хотел помогать, а не вредить и никто не мог переубедить меня.»

«В доме дядьки я был больше прислугой, чем любимым племянником и потому Академия незаметно стала мне родным домом.»

… и так далее, и так далее.

Везде одна и та же ошибка. Наверное, в школьном диктанте их бы засчитали за одну. Хотя я так давно закончил школу, что хз, чо там в школьных диктантах. Автору нужно запомнить ровно одно правило – и научиться ставить запятые перед «и».

В остальном текст гладкий, в меру изящный. Есть забавные детали – вроде слов-паразитов («значитца» у старика-мага), оживающих узоров на мантиях, Девки-с-Косой и т.д. Мне нравится то, что автор делает с текстом. До тех пор, пока он не включает режим унылого тамады.

Знаете, о чем я?

Вот об этом:

«Теперь, после смерти учителя я, глядя на ровные ряды деревьев, по-настоящему осознавал, что за каждым из них целая человеческая жизнь со всеми её радостями, надеждами и потерями.»

Таких моментов много. Иногда автор выдает зримые, ароматные и яркие образы:

«Сейчас, в своей мастерской, где всегда сладко пахнет свежей стружкой и воском, мастер Рейн покрывает её затейливой резьбой, полирует и она становится настоящим посохом…»

Хорошо же? Хорошо! И вдруг автор с радостным ВИИИИИИИИИУУУУ пикирует в болото из штампов и банальщины.

«… уже завтра я возьму его в руки. Уже завтра начнётся новая глава моей жизни, единственным автором которой буду я сам.»

Когда читаю такое, перед глазами встает стереотипная свадьба и скучная тётенька-тамада, которая бубнит в микрофон. В горе и в радости… новая глава жизни… так поприветствуем же новую ячейку общества… лебединая верность… хлебом и солью… а теперь в подарок молодоженам тётя Лида из Воронежа исполнит композицию…

Милый автор, не будьте унылым тамадой! Вам не идёт. Никому не идёт… но вам – светлому доброму сказочнику, – особенно.

Описывая эмоции героя, постарайтесь не строчить первое, что пришло на ум. Скорей всего, это клише. Из-за того, что герой мыслит штампами, мне трудно поверить в его искренность. Трудно ощутить его привязанность к старику. Трудно понять, какие страдания он испытывает, когда сталкивается с приземленностью и примитивностью людей. Потому что я вижу не человека, а кусок картона. Скучную марионетку, которая напыщенно и безэмоционально гундосит: «Уже завтра начнётся новая глава моей жизни, единственным автором которой буду я сам…»

Найдите бету, которая сможет вычитать рассказ и пометить фразы-проштамповки. Выдергивайте их, заменяйте, изничтожайте! И тогда, возможно, текст оживет. Сквозь равнодушный бубнеж тамады проклюнутся реальные эмоции.

Второй момент, который я отмечу – куколка-помощница. Мы видим куколку в тексте ровно дважды. Первый раз – когда ее дарят герою. Второй раз – когда она ему пригождается. Вывешенное на стенку ружжо торжественно громыхнуло, а большего автору и не нужно.

Да, такая схема работала в старых сказках. Там вообще были простые скрипты! Если Василисушка взяла корку хлеба, пирожок и ленточку, то все это ей пригодится: коркой хлеба она угостит собаку, чтобы та не лаяла; пирожком – кота, чтобы тот не царапался; а лентой подвяжет иву, чтобы та не хлестала ветками. Предмет появился – предмет сыграл свою роль. Финита.

Но в наше время предметы-функции – не комильфо. Мне кажется (повторюсь: мне КАЖЕТСЯ; если автор не согласен, ему не обязательно меня слушать). Так вот, мне кажется, что куколку стоит не просто ввести в сюжет и забыть о ней. Ее можно использовать, а с ее помощью – стабилизировать и улучшить текст.

Герой сказал: я сам себе могу готовить и стирать! Не нужна мне куколка! Но ведь куколку можно использовать не только для этого. Возможно, куколка порадует его – хоть цветком, хоть веночком, – спасая от душевных расстройств. Возможно, куколка станет утешением в одинокие вечера, когда люди от него отвернутся. Ведь с доброй бестолковой мотанкой у Светлячка больше общего, чем со злыми, одичавшими людьми.

Это приведет нас к важному сюжетному решению. Автор сам ввёл правило: за любое чудо нужно платить. Довольно однобокая позиция, не находите? ЛЮДИ должны платить КОЛДУНУ за его чудеса. Но давайте расширим мысль. Колдун тоже должен платить людям за добро! Юный ученик – это чудо! Маленькое персональное чудо для отчаявшегося мага. И в рассказе это чудо достается ему на халяву. Он отдает мачехе куколку (которая ему нахрен не нужна) и забирает ребенка.

Если представить, что колдун привязался к куколке, что она – его маленькое утешение… Только в этом случае кукла-помощница станет достойной платой за учеников. Так мы поддержим мысль автора («за всё нужно платить») и доведем ее до логического завершения.

А куколка перестанет быть функцией и станет важной частью сюжета.

А теперь – к главной проблеме.

В нынешнем виде «Правила светлячков» – это история ни о чем. Буквально. Герой говорит: я хороший, а люди плохие. Они меня не достойны. Потом он…

ВСЁ.

Нет никакого «потом». Это вся эволюция персонажа! Под конец ГГ нашел себе ребенка (даже двух) и принял ВАЖНОЕ, СЮЖЕТООБРАЗУЮЩЕЕ РЕШЕНИЕ… жить как раньше. Т.е. ничего не менять ни в себе, ни в мире.

В чем ценность такой истории? Ни в чем. Я мог бы апеллировать к книгам Воглера, Маккены и Кэмпбелла… но зачем, если есть Оксимирон! Я буду цитировать «тысячеликого героя» из раза в раз, для каждого автора, допускающего такую ошибку. Возможно, я выбью это на своем надгробии. Потому что это ОЧЕНЬ ПРОСТОЕ и ОЧЕНЬ ВАЖНОЕ правило. Итак…

Суть проста: во всех мифологиях, всех религиях, сколько найти,

И в основе любой истории есть один и тот же мотив.

Кто-то слышит далекий голос. Он выходит из дома один,

Он идет по дороге из города в темный лес, где полно паутин.

На пути он встречает монстров, бьется с ними он также один.

Он пока не герой, он боится всего, но он все продолжает идти.

И в конце он приходит к логову… Будет сложно, но он победит.

И, дракона убив, он вернется домой, НО УЖЕ НЕ ТЕМ, КТО УХОДИЛ.

Он поспит немного, базару ноль – и опять в путь-дорогу заново…

И на этом построены комиксы, сериалы, культуры пласты,

Наркотрипы и антиутопии, сказки, басни, скульптуры и сны.

И настолько, что если сравнить

Египетские мифы и Бандитский Петербург,

Вы увидите путь одного героя под личинами этих двух.

(с)

Знакомьтесь – краткий пересказ теории мономифа.

В любом сеттинге, в любой истории структура развития героя должна быть одинаковой. Точнее, она должна БЫТЬ. Если герой пришел к финишу таким же, каким стартовал – в этом нет смысла. Такой текст можно выбросить на помойку – мир ничего не потеряет.

Чтобы сюжет сложился, герой должен эволюционировать. Меняться. Принимать важные и сложные решения. Проводить переоценку ценностей. Расти над собой, в конце концов!

Если добавить момент с куколкой-помощницей (см. выше) – смысл появится. Слабенький, да! Но хоть какой-то. Герой стартует с мыслью, что это ОН творит добро, и ЕМУ за добро должны платить. Но в конце окажется, что это процесс не односторонний. Когда вселенная преподнесет ему подарок (учеников), за это придется заплатить. Не безделицей, а чем-то важным.

Отдавая куколку, Светлячок примет тяжелое решение. Отдаст что-то ценное в обмен на свое будущее. Своих детей. Своих учеников. Его внутренний мир изменится.

Можно выстроить эволюцию персонажа на других вещах. Например, на решениях, которые принимают второстепенные герои. Автор до победного вдалбливает читателю, что селяне – злые и социально опасные дураки. Но… мне кажется, люди делают правильный выбор, общаясь с магом.

Селяне решают, что нужно не прятаться всю жизнь, а решать проблему. Каким способом – другой вопрос.

Девица решает, что перекраивать себя под чьи-то вкусы – хреновая затея. Не нужно прогибаться под изменчивый мир(с), нужно прогнуть мир под себя. Каким способом – опять же, другой вопрос.

А вот бабка, получив адекватное предложение (исцелить, а не отомстить) охотно его принимает. Похоже, добро приживается там, где оно ДЕЙСТВИТЕЛЬНО нужно. А не там, куда юный колдун пытается его насильно приживить. Будь парень взрослее и мудрее, он мог бы понять: людям не нужно впаривать ту магию, которая ему удобна. Людям нужно помогать. Развивать их мышление. Отыскивать другие варианты – как в случае с бабкой. Потому что добро – это не дешевые спецэффекты! Не маскировка овец, не косметическая магия! Проблему нужно решать, а не прятать под слоем чар.

Мне кажется, селяне интуитивно это поняли. Только не смогли дотумкать до более изящного и правильного решения, чем «переломать ноги ворам» и «изуродовать соперницу».

Если бы маг в конце переосмыслил это и решил, что в каком-то смысле селяне правы, а он – неправ… это бы ему помогло. Расти над собой. Понимать и принимать мир. Он научился бы не навязывать людям спецэффекты, а искать решения.

Закономерный итог: развитие персонажа. «Убив дракона» (т.е. избавившись от презрения к «глупым злым людям»), Светлячок вернулся бы домой. Но уже не тем, кто уходил.

Возможно, автор не хотел, чтобы селяне были правы. Возможно, он намеренно писал их злыми и глупыми. А то правильное, что я увидел в их поступках, мне просто мерещится. В этом случае – извиняюсь. Я ухватил авторские синие занавески, стащил их с карниза и пошел колошматить на балконе.

Просто... я хочу вытряхнуть эти занавески, чтобы сюжет прояснился. Чтобы стало понятно: ЗАЧЕМ был этот текст? Чтобы рассказать наивную бестолковую историю о том, что хорошо быть хорошим и плохо быть плохим? Или все-таки?..

Удачи вам, автор! Пусть в следующем рассказе герой убьет своего «дракона» и станет новой версией себя. Худшей или лучшей – решать вам.

Все шесть отзывов - не критические отзывы, это эмоциональные потоки)) в паре случаев – фонтаны кислоты(

«Снегурка»:

Йеманжа

Яркая рецка, написанная в духе «а вот сейчас потреплем», - сказал котенок бумажному бантику». Не без недочетов, вызванных, похоже, неудержимой эмоциональностью критика. А также тем свойством, которое в прежние времена запальчивостью и старались искоренять в детях, чтоб старались мыслить ясно и трезво. Ну, Йеманжа сама призналась, что у нее шло к тексту. Иногда претензии к уровню фразы иллюстрируются претензиями к событийному ряду: «А все потому, что баять-то автор и не умеет. Не знает он, как слова в предложения складывать, а из предложений рассказ лепить. Зачинает он с того, что Аришка решается разлучницу со свету белого сжить, ворота дегтем перемазать. Чем же змея подколодная провинилась?»

Критик явно взбешен багами на уровне деталей – и да, в этом нельзя с ним не согласиться: уж слишком много поводов взбеситься, но искренняя радость критика от возможности потоптаться на слабом тексте не кажется вполне приемлемой.

Раз пять, как показалось, критик возвращается к сцене изнасилования, в промежутках лишь затрагивая другие проблемы. Идейная составляющая рассказа разобрана.

Рассказ вскрыт глубоко и с размахом: так и представляешь лихого патологоанатома с мачете вместо скальпеля – для критика рассказ мертв по определению. Точку зрения критика на идею рассказа и текст разделяю и поддерживаю. Обнуление в финале рассказа, наивно рекламирующего православие в его в самом подлом изводе, принимается критиком как жульничество и псевдокахетизаторство.

Самая классная фраза отзыва: «Автор все уютнее чувствует себя в кресле Бога, карая выдуманных героев за выдуманные грехи.»

Шестой.

Начинает с четкой иллюстрации, как псевдокультура и непонимание пунктуации (даже если примерно знаешь правила) губит текст, как ни набивай его старинными словами.

Обнуление в финале рассказа принимается критиком как закономерный баг всей творческой системы (поскольку нет истории, то нечего и обнулять: «Чтобы концовка обесценила историю, нужно, чтобы история была чем-то ценна»)

Точку зрения критика на идею рассказа и текст разделяю и поддерживаю, рассказ в самом деле написан на материале так себе изученной эпохи (вот только не надо, автор Снегурки, сливаться и отвечать, что у меня ж там фентези-мир и значит, можно все как я хочу – не можно), представляет собой плохо скомпанованную мешанину образов и учит подлой псевдоправославной морали: «Потому что главное – помолиться. А делать далекоидущие выводы и думать об окружающих – не обязательно»

Самая классная фраза отзыва: «Автор запутался, натурализм у него или сказочность; он лезет и туда, и туда… и в итоге не удается ни то, ни другое.»

Результат: НИЧЬЯ, поскольку слишком резко по форме написаны отзывы, хотя я согласна с обоими критиками, которые воспринимают текст как мертворожденный. В сумме – по конкретике вскрытых проблем – отзывы прекрасно дополняют друг друга.

Йеманжа эмоциональнее, много думает о себе (жалея) как о читателе, и тонет в мелочах, Шестой логичнее, его отзыв более структурирован, но тоже излишне эмоционален. Автору Снегурки: беспощадные правдивые разборы драгоценны, и не вздумайте воспринимать их как наезд на православие. В вашем рассказе эта религия вот именно что мимо проходила.

2. «С моих слов записано верно»

Йеманжа

Очень спокойный, полный размышлений (после Снегурки-то) отзыв. Очарование истории и сеттинга подействовало на критика в полной мере) Много справедливых похвал. Но также правильно подмечен главный минус рассказа: развязка не оправдывает читательских ожиданий, бесславная закономерная гибель гг в сказке – разочаровывает.

Самая классная фраза отзыва: «в нелинейном повествовании можно было бы много чего спрятать, но когда прятать нечего, то к автору возникает больше вопросов, чем читатель получит ответов.»

Шестой

Справедливые претензии к терминологии и к обоснованию развязки: «Второй важный момент – обоснуй. Мальчик раскололся? Мальчик НЕ раскололся? Как секта не развалилась с такими наивными, не контролирующими себя шпиЁнами?.. То, что я сам себе придумал обоснуй… ну, это я такой оголтелый» - таким критикам любой текст дает больше, чем в нем заложено. Сам факт, что захотелось «додумывать» - плюс рассказу.

Самая классная фраза отзыва: «Если парень РЕАЛЬНО знал всю верхушку и сдал ее, сюжет мгновенно станет хрупким и нелогичным. Тронь пальцем – рассыплется. Но я буду верить, что это не так. Вранье инквизиции – лейтмотив, протянутый сквозь всю историю. А значит, финальный аккорд в рассказе – тоже ложь.»

Результат: Оба критика воспринимают рассказ как жизнеспособный. Точку зрения критиков на идею рассказа и текст разделяю и поддерживаю. Выигрывает Шестой, потому что не поддался на чары автора и своим сначала разочарованием, а потом «додумываением» показал, в чем главная слабость рассказа. А также дал дельные советы.

3. «Правила светлячков»

Йеманжа

Правильно указывает на главный системный сбой рассказа, - что в мире победившего зла светлячков не будет, - и все недостатки, которые этот сбой за собой влечет: «Недоумение усиливается от того, что автор не объясняет: почему отпала необходимость в добре, почему исчезли светлые маги. Нащупав интересную идею, он словно побоялся ее реализовать….» и так далее. В основном отзыв сводится к песне Йеманжи о себе, мол, мир тьмы мой, а вы ничего во тьме не понимаете. Конструктивных идей нет. И хотя я согласна с тем фактом, что рассказ слабый, а слабые рассказы разбирать

трудно и неинтересно, а Йеманже пришлось – отзыв оказался продуктом одной мысли и ацкава раздражения на простодушие автора, не сумевшего создать правдоподобный мир.

Самая классная фраза отзыва: «Мир может быть сколько угодно вымышленным, но им все равно должны управлять реальные законы.»

Шестой

Дан анализ общей парадигмы рассказа, обозначены все слабые места и даны дельные предложения, как можно было бы поправить дело, если б системный сбой текста не был бы так фатален. Главный логический сбой текста внятен и ему – в мире, где победили темники, птички не поют и солнышко не светит. Также есть советы, как в принципе следует приступать к творчеству.

Самая классная фраза отзыва: «ЗАЧЕМ был этот текст? Чтобы рассказать наивную бестолковую историю о том, что хорошо быть хорошим и плохо быть плохим?»

Результат

Шестой воспринимает рассказ как лишь относительно жизнеспособный, но предлагает реанимационные мероприятия. Йеманжа предлагает усыпить, чтоб не мучился. Шестой выказывает больше такта и конструктива, поэтому в «Светлячках» опять побеждает Шестой.

Итог ) Реаниматор Шестой постоянно досочиняет истории, чтобы вдохнуть в них жизнь. Запальчивая Йеманжа ведет себя соответственно своей аватарке, норовя побольше расцарапать как текст, так и самолюбие автора. И тот, и другая несутся на паровозе эмоций, что, в общем, в духе Пролета, но не очень-то свойственно правильной критике. В СССР был слоган: «Критика должна быть конструктивной» - не плохо бы его нам всем напомнить, поскольку топтать слабый рассказ ради одной лишь забавы и стремления вцарапаться на пьедестал критика – поведение незрелое. В отзывах Шестого конструктива значительно больше, он предлагает авторам перспективу, дает дельные советы - поэтому победу отдаю Шестому.

"Во первых строках письма" хочу отметить литературность отзывов обоих дуэлянтов, их эрудицию и чувство юмора (местами зашкаливающее, но не буду забегать вперед). Читать было интересно. Весело. Теперь буду с не меньшим интересом ждать, как авторы после деанона им ответят. Пулеметными очередями или сразу ракетой земля-воздух? ;)

А теперь по пунктам.
"Снегурка". Рассказу досталось от обоих дуэлянтов. Начну с отзыва Шестого. По поводу грамотности - согласна. Запятых в рассказе то не хватает, но от них в глазах рябит. Общая грамотность текста не на высоте.
По поводу стилизации - тоже согласна. Либо нужно держать уровень, либо не браться за стилизацию вовсе.
По поводу финала и морали Шестой высказал весьма дельные замечания. И в целом отзыв хотя и резкий, но справедливый. Тем более, что читать такой чисто женский рассказ с хромающей логикой мужчине трудно, я понимаю.

Теперь по поводу отзыва Йеманжи.
Отзыв представляет собой нечто вроде пересказа истории с критическими замечаниями. Замечания, по большей части, имеют под собой основания, признаю. Но вот подача... Ёрнический стиль - это плохо, потому что автор, скорее всего, просто обидится и не станет вчитываться в отзыв, вопримет критику как издевательство.
Так что в этой сходке победа за Шестым.

Вторая сходка и рассказ "Правило светлячков".
По мнению Йеманжи рассказ не состоялся как тёмное фэнтези.
По мнению Шестого, в рассказе не состоялся, скажем так, "путь героя".
Я бы поспорила, но ладно. Оба мнения достаточно здраво аргументированы.
Что понравилось в обоих отзывах - критики не просто прочитали рассказ, они вчитались. Они попытались вникнуть и разобраться в сюжете и мотивации героя. Что не понравилось - общие фразы вместо конкретики. Ссылки на авторитеты, которые представляются истиной в последней инстанции. Перетягивание "одеяла" на себя в случае с Йеманжей (вот здесь действительно имеет место самолюбование, а для критика такое поведение некорректно).
Я долго думала, кому отдать предпочтение. Отзыв Йеманжи мне понравился литературностью. Но это скорее эссе на тему тёмной фэнтези, чем критический разбор конкретного рассказа.
Шестой тоже грешит "лирическими отступлениями", но всё же даёт более полезные советы автору, разбирает, что именно в рассказе недокручено (про куколку и ученика - полностью согласна, кстати!)
Так что победа снова за Шестым.

Третья сходка. "С моих слов записано верно". Рассказ у меня вызвал недоумение нелогичностью финала. Как не раз в комментариях замечали автору, это замах на роман, а в рассказе слишком многое оказалось скомканным и оттого вызывает многочисленные вопросы.
Практически все эти вопросы озвучил Шестой. И даже предложил оригинальную трактовку финала, спасающую всю историю.
Разбор Шестого в данном случае - истинно критический - с вопросами, замечаниями, предложениями.
Разбор Йеманжи прекрасен с литературной точки зрения. И она тоже правильно указывает на недочеты автора.
Но, поставив себя на место автора, я бы предпочла отзыв Шестого, ибо в нём больше практической пользы.
И это, пожалуй, подходит ко всем трём сходкам.
Так что победу в дуэли КРИТИКОВ я присуждаю Шестому.

Скажу сразу: не люблю, когда комментатор пересказывает сюжет (или его кусочки) своими словами, пытаясь объяснить, что в сюжете (или в эпизоде) не так. Болтологии тоже должно быть в меру. Потому что главное – это объяснение, а всё остальное – это вода. Может быть, я слишком зациклен на краткости и информативности. Может быть, это профдеформация, следствие многолетней работы с различными инструкциями. Но я ("увы" для некоторых) считаю, что излишества – они и есть излишества.

Итак, начнем!

Снегурка

Читая отзыв Йеманжи, можно не читать рассказ. Некоторые эпизоды пересказаны достаточно подробно, чтобы составить себе впечатление о происходящем. Но встречаются и другие, освещенные не так детально. Может быть, тут виноваты эмоции. Не знаю. Но начав, надо было бы продолжать в том же стиле. А так – ощущается некоторая несбалансированность текста.
Отзыв шестого практически не затрагивает сюжетных перипетий. Он весь в эмоциях. И тут хочется сказать, что я испытывал схожие чувства. Такой рассказ, на мой взгляд, трудно комментировать.
И вот тут хочется вернуться к отзыву Йеманжи, в котором не чувствуется раздражения от стиля и грамотности автора рассказа.
Пока я не усмотрел, кого бы поставить выше.

С моих слов…

Соглашусь с обоими комментаторами – мир задуман хорошо, но выполнен плохо. Каждый из рецензентов пеняет автору своими словами, но пеняют на одно и то же.
И в остальном они согласны друг с другом. Видимо, ошибки настолько заметны, что пройти мимо просто невозможно.
На сей раз более многословным оказался шестой. Отзыв Йеманжи короче и конкретнее. Но шестой, на мой взгляд, разобрал ошибки мотивации чуть более подробно.
Так что, и тут не просматривается лидерство.

Правило светлячков

В последнем случае оба рецензента развернулись максимально широко! Особенно шестой. Но и у Йеманжи простыни-абзацы не способствуют легкому пониманию сути.
И вот тут, словно упавший на чашу весов маленький бриллиант, совет с куклой. Он-то и решил мои сомнения в пользу шестого.

Еще раз о многословности. Я понимаю желание рецензентов оживить сухое чтиво комментариев. Но за отступлениями от сюжета сути не стоит забывать о точности формулировок. Не надо размазывать знаки по экрану. Проблема должна быть указана, словно уколота иглой.

Удачи всем!
А особенно авторам рассказов. Поводов для размышления у них предостаточно.

Выбирая критерий для оценки работ шестого и Йеманжи, еще до ознакомления с их работами я остановился вот на какой фразе «меньше критика, больше критики». Она странная, не имеет отношения к комментируемым рассказам. Но что-то в ней есть.
В каком рассказе перевес склонится в сторону критики, того и победа. Сразу скажу: моя начитанность по сравнению с аналогичным показателем любого из критиков – ниже плинтуса. Некоторые вещи я просто не только не понимал, но еще и стыдился гуглить.

Поэтому кратко:
Снегурка – ничья.
Правила – победа шестого.
С моих слов – победа шестого.

Итог: победа шестого со счетом 2-0,5.

Позвольте свои умозаключения я оставлю при себе, т. к. в развернутой оценке работ уважаемых критиков я сам буду слишком субъективен и сам своему же критерию отвечать не буду.

«Снегурка»: Голос за отзыв Йеманжи – она находит больше косяков и траблов, которые приключились с рассказом. И добавлю, что хоть и жестко, но оба критика ругали рассказ вполне заслуженно.

«Правила светлячков»: За отзыв Шестого – полезные рекомендации как улучшить то, что есть (а есть – легкая и наивная сказка с условностями, какой ей идёт быть), в противовес рассуждениям Йеманжи о сути «мира победившего зла», которые, как мне видится, не совсем то, что необходимо для этой истории.

«С моих слов записано верно»: Оба отзыва глубоки и обстоятельны, на мой взгляд, и потому тяжело выбрать лучший. Йеманжа очень тепло и располагающе ведет с автором беседу о символике произведения и вложенных аллюзиях, что даже мимо проходящему было интересно читать. Шестой, как автомеханик из гаража, разбирает рассказ на запчасти, говоря, где автор перестарался, а где – недожал. Рассуждая над текстом, критики нашли в нём идею, причём, каждый свою, и в зависимости от этого определили, насколько она реализована. Кто оказался ближе к истине и чей отзыв лучше/полезнее – на это может ответить автор. Объективно – оба хороши, каждый по-своему.
Но мне, как мимокрокодилу, приятнее было потягивать сидр и смотреть на летающие острова вместе с Йеманжой, чем ковыряться под капотом.

На самом деле, сложно с ходу реагировать на дуэль критиков, в которой каждая следующая единица нечто отдельное - и мало связанное с классической школой литературного критического анализа.
Так мало того. Все три работы, подставленные под критику, пардон, представленные на суд, - крайне разного калибра. Это чувствуется и в оттенках серого из уст критиков.
Отзывы на "Снегурочку" - именно имхи, не рецензии, не что-то другое, подобное... Вот Йеманжа куражится, сплеча избивая рассказ, потребовавший читать через силу, боль и здравый смысл, но избивает, как рассказ-соперник, будто на кону последняя фляжка денатурата или шикса погрудастей. Вот шестой принимается лупить дидактически, без злости, но и без сочувствия, поневоле принимая тон и вид усталого школьного учителя, у которого уже отнимается рука с линейкою. И несмотря на то, что рассказ, очевидно, заслужил разгрома, шестому удалось удержаться от слишком яркого самолюбования - а вот Йеманжа подчас выдавала перлы ради перлов, откровенно рисуясь. Вышло смешно, задорно, ярко - и задвинуло в никуда предмет разговора. Балл шестому.
Идем дальше. "Правила светлячков" сами по себе наивны, однако уже демонстрируют небезнадёжность... небезнадёжность автора, само собой. Потому что концепция мира недотёмных тёмных - в мире читателя, читавшего "Последнего Кольценосца" (а там ведь СВЕТЛЫЕ!!! и какие...) - ну... детсковата и пресновата. В то же время есть гитики и фишки, и это может вытянуть рассказ, и свинтить его покрепче в мотивациях, так и вовсе...
Но я об отзывах. Отзыв шестого, опять-таки, достаточно отстранён. И снова - сильно перекошен в сторону "давай-ка прикинем, как бы это МОГЛО быть, и как бы его улучшить". Это хороший дельный коуч, а может, аспирант кафедры криэйтив врайтинг или фикшн врайтинг в западном универе. Мне зашло очень хорошо, так что... так что посмотрим на Йеманжу. А у Йеманжи, к добру или к худу, в этом месте - критическая рецензия в духе славного старичка "Если". Рад бы, рад бы посетовать на скупость, на формализм; увы и ах. Рецензия есть. Критик виден. Балл Йеманже.
К стыду скажу: третий рассказ я не читал.
Но сопоставив свидетельские показания, почему-то представил, что он написан так, как люблю писать фэнтези я: обрушивая титанические энергии своей неуемной фантазии в сфере миросозидания в ущерб, возможно, сюжету, последовательности изложения, внятности морали по ГОСТу и так далее.
И здесь умение шестого отнестись с сочувствием и увидеть больше позитива в такой манере работы откровенно подкупает. балл Шестому.

С моих слов записано верно

Пару слов о рассказе. Отличная зарисовка о фэнтезийном мире, изобилующая подробностями, которые украшают произведение и затягивают читателя. Даже сказал бы – профессиональная зарисовка. Хоть я и не поклонник скачков во времени, но в данном случае они оправданны сюжетом. Пусть будут. Чрезмерное обилие образности и экзотических терминов тоже можно объяснить – рассказ явно с замахом на лонгрид (надеюсь, с ним так и получится). Потому что в сорока тысячах знаков получается спрессовано и не всегда понятно.

Йеманжа.
Отзыв под стать самому тексту. Эдакая рецензия-арт-деко – красиво, величественно, чуть помпезно. С завитушками. Видно, что, участвуя в дуэли, Йеманжа поставила себе целью поразить читателя владением языком и словарным запасом. Это я не ёрничаю, говорю на полном серьезе. Более того – у нее это получилось и отзыв читать интересно. Человек увлечен литературой. Но за красотой иногда сложно разглядеть основную мысль. Ты понимаешь, что рецензент понял в рассказе что-то лучше тебя, но объяснил это так, что ты ничего не понял. Ну и гулять в сторону от разъяснения автору его ошибок не всегда хорошо. То есть в рецензии вообще гулять от этого не нужно.

Шестой.
А вот здесь есть искра. И еще искреннее желание объяснить автору все его промахи. Несмотря на то, что отзыв Шестого больше по объему, читать его легко. Да, хитрый рецензент использует свою тяжелую артиллерию – юмор. Но это правилами не запрещено, так что... Главное – за ироничным текстом не теряется смысл, всегда понятно, о чем идет речь, какие именно недостатки есть в рассказе и что с ними делать.

Снегурочка.

О рассказе. Стилизация на любителя, конечно, но думаю среди читательской аудитории найдется немало поклонников подобных сказок. Местами жутковато, иногда приторно из-за этих старых слов и слишком религиозно. А в целом зачот. История законченная, нигде не провисающая, если не считать кое-каких нестыковок. Да и то обратят на них внимание конкуренты и рецензенты, а читатели – вряд ли.

Шестой.
Нисколько не сомневался, что этот рецензент от души будет топтаться на безграмотности, которую я уже по привычке старался пропускать мимо себя. Ну... Автору наука. Кто-то сделает вид, что не заметил, а другой укажет пальцем и скажет так громко, чтобы все услышали.
Разбор очень техничный, хотя и не лишенный эмоциональности. Юмора в этот раз меньше, но читать все равно интересно. И не могу сказать, что я в чем-то с рецензентом не согласен, все по делу. Да, лично мое мнение о рассказе более доброжелательное, но на то она и рецензия, чтобы разобрать все по полочкам, открыть глаза читателям на моменты, которых они сами не заметили.

Йеманжа.
Красиво и, как вариант показать автору трудночитаемость текста, стилизация рецензии под стилизацию рассказа имеет право на существование. Не знаю, насколько это оправданно, ведь отзыв по идее не должен быть таким буреломом, но пусть будет. Впрочем, ценность рецензии это нисколько не умаляет. Все по делу, а местами указано даже на то, что Шестой не заметил или о чем он почему-то не написал. Я про то, как ГГ узнала, что разлучницу братья заморозили в подвале. Логические нестыковки они такие...
Не согласен с Йеманжой в разборе сцены насилия (из текста я понял, что насилие так и не состоялось, была лишь попытка). И все-таки отдаю в этом поединке победу именно Йеманже. У нее получился более полный и детальный, а главное – разухабистый разбор.

Правила светлячков

Несколько слов о рассказе. Чуть затянутая, но вполне себе читабельная история. Критики, несомненно, выкатят вагон и маленькую тележку недостатков, будут искать глубокий смысл, но я скажу автору, что читатель часто (почти всегда, если дочитывает) судит о произведении по началу и концовке. Закольцованность, пусть и такая неказистая, она добавляет очков. Ну и финал в целом несет положительные эмоции.

Шестой.
Плюсом у Шестого является то, что он не брезгует копаться в тексте (перечитывая его не два и не три раза), чтобы выискивать подтверждения своих выводов, а потом цитировать их для публики. Многим рецензентам делать это бывает скучно и, прямо скажем, лень. А еще он цитирует других, кто когда-то сказал что-то в тему этого текста. Это отлично иллюстрирует критику рассказа, да и всю рецензию становится читать интересно, почти как самостоятельное произведение. В этом раунде я отдаю предпочтение ему.

Йеманжа.
В рецензии Йеманжи я столкнулся с проблемой. Да, рассказ простой. Идея простая. Глубокого смысла не хватает. Но это вовсе не означает, что сама идея не имеет право на жизнь. Миров столько, сколько людей, и даже больше, поэтому оценивать текст с позиции "он неправильный, потому что не вписывается в мое понимание мира темных магов" это по меньшей мере странно. Возможно, автор рассказа как раз и задумывал так, что установилось владычество темных, но мир практически не изменился от этого. Совсем необязательно всюду должны быть изнасилования, кровь и кишки.