- Сьюзен, дорогая, тебе необходимо поставить еще три подписи. Всего лишь передай сигнал компьютеру, и он сделает все за тебя, как и всегда.
Клайв, отец парализованной шестнадцатилетней дочери, сидел у изголовья её кровати. Правый глаз – единственное, что было способно двигаться, посмотрел на отца-ученого, а затем на мать, что стояла в дверях палаты, с задумчивым видом глядя на все те провода, что соединяли мозг Сьюзен с компьютером – единственным средством связи ее с внешним миром.
- И я смогу двигаться? – выдали динамики механический голос, вполне подходивший бы ей по возрасту, - Я смогу ходить и разговаривать, как нормальный человек? Мама… - добавил механический голос, и женщина вздрогнула, но все же подошла к дочери. Голубой глаз метнулся в ее сторону.
- Мама, мне страшно.
-Не бойся, дорогая, - с трудом улыбнулась Элизабет, положив ладонь на лоб, давно уже не реагировавший ни на какие внешние раздражители, - Твой папа закончил разработки. Всего лишь три подписи…
- Я поняла, мама.
Огромная механическая рука тихо прожужжала своими механизмами, и из одного из отсеков выдвинулось перо. Отец молча протянул три документа, и рука довольно четко поставила в надлежащих графах фамилию «Райз».
- Через год ты снова будешь с нами, - улыбнулась почему-то заплакавшая мать и поцеловала дочь в лоб – скорее, по привычке. – А для тебя это и вовсе покажется сном. Пусть немного длинным. Мы любим тебя, Сьюзен, - еще тише произнесла она.
«Я вас тоже» - прошла мысль, но Сьюзен успела понять, что единственный глаз перестал видеть, а сама она постепенно отключается. Сон… Год…
_______________________________________________________________________
- Давай, Ева, покажи, чему ты научилась!
Взгляд черных как уголь глаз устремился на говорящего. Гладко выбритое лицо, короткие светлые волосы, незаменимые очки… Друг? Хозяин? Отец? Ева вполне человеческим жестом поправила рукой длинные волосы, отправляя их за спину, где они и легли ровным седым покровом.
- Я делаю это каждый раз. Мне уже надоела эта бутафорщина. Тот, против кого вы меня тренируете, вряд ли будет стоять или будет двигаться так же медленно.
Голос девушки звучал спокойно и уверенно. Из ее комнаты только что вынесли остатки «кукол» из более уплотненных нежели у человека тканей, и смыли с пола и стекольных стен бутафорскую кровь. Заменив все это, естественно, новыми искусственными людьми, которых от обычных отличала, разве что, большая медлительность, и – о какая мелочь – отсутствие самостоятельного разума. Или интеллекта, называйте это как хотите.
Однако, как только силовые щиты отключились, внешнее спокойствие пропало, и Ева сорвалась с места. И без того длинные пальцы в мгновение ока выросли еще больше и заострились, становясь смертельно опасным оружием. Блеск темного лезвия, еще и еще – и вновь на месте «людей» лежала куча кусков истерзанной плоти, вполне похожей на человеческую. Только сейчас, уворачиваясь от очередной струи ядовитой «крови», она заметила, что кроме Него за стеклом стояли еще несколько человек – трое женщин и четверо мужчин, что с холодным интересом наблюдали за ней, запечатлевая в памяти каждое ее движение, и изредка говоря что-то. Судя по ощущениям – одобрительное. Ева оскалилась, точнее даже, улыбнулась, вновь возвращаясь в центр комнаты, за щиты. Из всех мест она предпочитала центр. Наверное, потому что любила окружавшую ее симметрию.
- Хорошо, - похвалил её «Отец» и даже улыбнулся, - Попробуй живого человека. Не на вкус, конечно же, а в качестве противника. Открывай, - кивнул он кому-то за панелью управления. Одна из стеклянных стен раздвинулась, и в комнату вошел человек. По меркам, лет тридцати. Ева заметила длинный нож в одной из его рук, и какое-то странное приспособление – в другой, которое он держал направленным в ее сторону.
«Отец» никогда ранее не рассказывал ей об огнестрельном оружии.
- Начнем с элементарного. До первой крови, - дал команду он, и щиты отключились. Вошедший хищно улыбнулся, и бесцеремонно нажал на курок – как впоследствии довелось ей узнать. Обычная на вид кожа пробилась с трудом. Ева привыкла испытывать боль – от тех препаратов, что раньше постоянно в нее вкалывали, от тренировок, когда начинали болеть мышцы, и невозможно было поднять даже легчайший предмет. Но эта боль была иной. Девушка непонимающе смотрела, как из разжигаемого болью живота льется темная бордовая кровь. И смотрел на нее человек, с лица которого не сходила ухмылка. Ева даже сама не заметила как закричала – словно раненый зверь, поднимая взгляд, и, наконец, понимая что произошло.
- Ты проиграла, - спокойно произнес человек и развернулся к выходу.
Зря.
Он не дошел.
Дикий вопль нагнал его чуть раньше, чем пять лезвий, безжалостно вошедших в ноги. Другой рукой, а точнее лапой, она удерживала двери от закрытия.
- Ева, остановись! – закричал «Отец». Обыденно спокойный голос был не на шутку взволнован. Но Ева не слышала хозяина. Ее захлестнула волна животной ярости.
- Больно, - прорычала она, не обращая внимания на крик несчастного, который пытался еще выползти из комнаты.
- Больно! – повторила она, уже более отчаянно дико, и правая конечность человека с тихим хрустом осталась на ее когтях, нанизанная на них, словно голова на кол в жестокой древности. Ева с удовлетворением и диким азартом в глазах поднесла ее к губам.
Она впервые попробовала кровь. И тут же с отвращением сплюнула ее на пол, озверев еще сильнее. Она уже отпустила свою жертву, уже почти закрылось стекло.
На руках треснула кожа. Она расходилась в стороны, открывая красную плоть, внутри которой, где-то чуть глубже, шло живое движение. Новый приступ боли оказался еще сильнее – прорывая ткани, на волю вырвался неприятного вида отросток, обвивая истерзанную конечность несчастного и словно растворяя её в себе. Ярость сменилась непониманием, а непонимание – темнотой.
Очнулась Ева от резкой боли в левой руке, которой она не могла пошевелить. Не могла из-за крепких ремней, приковываших не только руку, но и всю девушку к операционному столу. Слева от нее стояли двое людей в белых костюмах и защитных масках, и она поняла, чем был вызван приступ столь нестерпимой боли. Один из них держал в руках еще извивавшийся и довольно длинный отросток, с которого капала кровь. Ее кровь. Ева перенесла взгляд чуть ниже и чуть не закричала. Ее собственная рука была рассечена вдоль, а по всему ее росту на свет выбивались такие же маленькие ростки, которые постоянно тянулись к врачам, но те тщательно избегали контакта с этой нелицеприятной конечностью. В сознании тотчас развился протест, словно то, чего ее лишили несколько мгновений назад, является неотъемлемой частью ее. Что по сути, так и было.
Но она так и не поняла, почему произошло то, что увидела в следующее мгновение. Не поняла сначала. Один из отростков обвил руку врача, что держала его собрата. Ева услышала приглушенный крик, и если бы не отвернулась, то увидела, что человек упал на колени, сжимая у основания локоть. Второй врач, заметив это, заметил и другое. Что и по его душу уже тянется нечто, что переваривало руку первого врача, поднимаясь теперь уже все выше.
Он вовремя отошел. Один за одним, явно разбуженные этой болью, отростки обвили тело в белом костюме, окрашивая тот в красный и такой естественный цвет. Тогда Ева и обернулась. И лишь увидела, как отростки прячутся обратно, забирая с собой то, что некогда было первым врачом. А затем почувствовала, что чувствует себя намного лучше. И поняла, что живот ее совсем не беспокоит.
- Ева, дорогая моя, мы еще не разобрались с этим до конца.
«Отец» впервые был к ней так близко. Их не разделяли даже силовые щиты. Он не боялся её, а она не могла навредить ему. Для нее, несмотря на развивавшуюся с каждым днем агрессивность, было чем-то запретным, в глубине души, навредить этому человеку.
- Ты можешь контролировать это?
Девушка кивнула. Она уже не один день пыталась понять, что именно происходило с ней на этот раз. С таким же недоумением и страхом, когда впервые увидела свои руки и то, чем они могут становиться. Кожа уже не расходилась так сильно, и отростки лишь пробивали в ней небольшие раны, извиваясь словно змеи, но явно не показывая признаков агрессивности. Вблизи «Отца».
«Реакция на опасность для жизни» - сделал вывод он, и те семеро людей. Точнее, уже шестеро. Когда один из имел неосторожность войти в операционную в тот переломный день, она не пожалела и его.
«Раньше агрессия выявлялась только при наличие цели-задания. Мне кажется, она выходит из под контроля.»
Она выходила из под контроля. С каждым днем, с каждым разом.
И она это понимала.
Когда в расход ушли еще двое ученых. Когда она впервые «поцарапала» своего «отца», оставив его без руки.
Когда сбежала из комнаты, превратив исследовательский центр в поле битвы. Только не оставив тел.
Она даже не успела понять, когда и как пришел конец.
__________________________________________________________________
- Я – твоя вторая душа. Я – твое сердце и разум. Лилим, девочка моя…
Голос звучал убаюкивающе. Тогда Сьюзен поняла, что вновь начала ощущать себя. Если не как человека, то как что-то живое.
- Я буду рядом, всегда, когда ты будешь в опасности… Если ты захочешь этого.
- Кто ты? – попыталась мысленно спросить она, понимая, что это не реальность. Что-то между.. Грань…
- Я – твоя вторая душа, - прозвучал все тот же ответ. Пусть это и был лишь сон – но становилось тепло. Как от ощущения рядом чего-то родного, чего-то, что всегда сможет защитить и понять.
Глаза открылись сами собой. Темнота пощадила их, но то, что она хоть что-то видела – уже было шоком. Следующим открытием было что-то теплое и мягкое, на чем покоилось ее тело. Тело, которое она чувствовала. Она попробовала подняться, пошевелить рукой – и тут же, потеряв равновесие, упала. Не очень удачно – нижняя часть тела так и осталась на чем-то мягком, а руки уперлись в холодное и твердое.
- Ма…ма – попыталась произнести она, и довольно мелодичный и немного взрослый голос не напугал ее.
- Лилим! - вдруг раздался радостный женский голос. Чужой. – Лилим, ты проснулась!
Стало светлее. Несильно, но Сьюзен сумела разглядеть неплохо обустроенную комнату и незнакомую женщину рядом с собой.
- Сьюзен.. – неуверенно произнесла она, - где мои родители?
- Хлоя. Меня зовут Хлоя, девочка моя, - поправила она девушку, - Лилим, тебе нужно беречь себя.
- Нет.. Сьюзен..мое имя, - выговорила она, сползая на пол и попытавшись вновь подняться. И вновь поняла, что падает. Хлоя тут же подхватила ее одной рукой и усадила на кровать. Лилим… Где-то она уже слышала это слово. Словно во сне, словно в дымке, рожденной чувствами и спящими ощущениями.
- Где мои мама и папа? – повторила она, и опустив взгляд на собственные руки, чуть не закричала.
Нет, ничего особо страшного она там не увидела, если не считать раза в полтора длиннее обычных пальцы, что виднелись из под полностью забинтованных запястьев и рук в целом.
- Лилим, все хорошо. Не переживай, - осторожно произнесла женщина, - Это твое тело, и ты скоро к нему привыкнешь. Папа и мама далеко, но они вернутся совсем скоро. Ты не помнишь? Да, процесс затянулся на три года… и еще. Тебя теперь зовут Лилим, запомни. Хорошо?
- Я могу увидеть себя? – неуверенно задала новоявленная Лилим вопрос. Женщина думала с полминуты.
- Пойдем, - она осторожно помогла девушке подняться, хотя та начала держаться на ногах уже на порядок легче.
Из зеркала на Сьюзен смотрела сама Сьюзен. Хотя бы потому, что она не знала, как могла выглядеть. И не помнила, как выглядела раньше.
Но она была немного другая. Чувствовалось это где-то..внутри.
Все та же бледная кожа. Длинные седые волосы спускались почти до колен. Здоровые, будто даже ухоженные – но седые. Из-под таких же седых и тонких бровей из зеркала на нее смотрели глаза, и зрачки и радужка которых были черного угольного цвета.
Девушка была рада и этому. В остальном же она напоминала мумию, из-за тела, практически полностью перебинтованного. Лишь на плечах и на животе, и еще процентах на пяти от общей площади виднелись открытые участки, на которых красовались небольшие шрамы.
Но это все была ерунда.
Сьюзен была рада. Несказанно рада.
Только руки пугали её.
____________________________________________________________
Родители так и не приехали. Ни через месяц, ни через два, ни через год.
А потом начались сны. Повторявшиеся сны.
Сны, которые объяснила ей Хлоя. Мягко, осторожно – но правдиво.
За что и поплатилась самым главным. И Лилим, оставшись одна, была вынуждена бежать из старого дома, держа под контролем то и дело пробуждавшуюся ярость.
С которой она справлялась много лучше своей предшественницы и хозяйки ее нынешнего тела. Ее замечательного тела, как понимала она не раз, пока училась выживать.