Игрушечный мир победил, Дуэль №56 felidae vs Элиза М

Кресла-качалки обычно качаются, как объективно следует из названия. Конкретно это – больше скрипело. Но сидящему в нём роботеху всё равно: главное ж, чтобы внешне похоже было на... человеческое. В тусклом свете – ни дать, ни взять – старушка милая отдыхает под пледом, что-то вяжет.
Только свет не тусклый, на спицах нет ниток, и я направляю на неё пистоль. Имитация. Я же тебе говорил, что это всё имитация.
Просто набор вращающихся шестерёнок, в который обманом заманили души. Наверное, мне повезло, что я так и не смог увидеть в них людей.
Скрип-скрип. Кресло вот-вот развалится, если она продолжит так нагло качаться.

Зачем?! Зачем это? – спрашивал тебя я, когда всё уже стало понятно.
Но я уже не могу их оставить, – отвечал ты. – Они живые теперь...
Нельзя прекратить, потому что иначе всё зря, да? И твои, и их мучения. Теперь я смотрю на твою предпоследнюю игрушку и понимаю, что не могу поставить точку по той же причине.
Сколько жизней потеряно, чтобы твои дети хотя бы на секунду почувствовали себя настоящими?

В шее роботеха открылись глаза и повернулись зрачками ко мне. Почти с вопросами, жаль, вы не умеете их задавать, почти с мольбой, жаль, вы не знаете, что это такое. Я нажал на курок.
Всё бы ничего. Всё было бы нормально.
Только это человеческие глаза.

***

Ранее

– Ты... зачем... руки?! – из-за удивления я пропустил слова «игрушке», «прицепил», «человеческие» и «совсем сбрендил, старый дурак».
Старый дурак, в миру Шенк, не отреагировал на моё возмущение. Он сидел боком, – лица я не видел, длинные седые волосы и тусклое освещение будто специально превращали его в безэмоциональную куклу – что-то ковырял отвёрткой. Пока рядом с ним механический кролик собирал паззл из поломанных шестерёнок и винтиков. Человеческими руками.
– Ты где их достал? – продолжил допрос я.
– Не волнуйся, не там, – «успокоил» Шенк. – Искать не будут.
Я закрыл глаза, глубоко вдохнул, в груди кольнуло от одного осознания, хотя я лишь на секунду вспомнил... Значит, наружу ходил, значит, откопал где-то в Холоде, значит, опять рисковал жизнью ради своих безнадёжных идей.
Это безопаснее, чем воровать из ледника. Но ненамного.
– Да и без поисков кто-то может увидеть, – указал я на кролика. – У него, блин, руки. Ты где его прятать планируешь? А когда эти выйдут из строя – за новыми пойдёшь?
Плоть и механика плохо сочетались даже в живых людях. Уж кому, как не Шенку, это понимать.
Кроль свободно шевелил пальцами, значит, сделали ему нормальную циркуляцию и нервы к «нервам» подсоединили. Но даже в таком состоянии руки долго «не протянут». Нужна будет замена.
Не то чтобы я верил во всю эту чепуху про «помнящие» души. Но одно дело – ставить механические имплантаты людям, другое – ставить органические роботехам.
– Им всё равно будет, где ты руки раздобыл.
Шенк, похоже, не слушал. Он в эту чепуху как раз верил, но верил своеобразно: что не только тело «помнит» свою душу, но и в его отдельных частях остаётся отголосок того, кем человек был. По мне – оба варианта переиначили совсем не так, как задумывалось. И поклоняться смерти в расчёте, что она оставит тебя тобой, и разрезать её в поисках человеческой души – это просто издевательство над жизнью какое-то. Не заметили, что сами уничтожили то, что ищут.
Но Шенк думал, что застывших в Холоде можно спасти. Он это верой дышал, с ней просыпался и засыпал. И ради неё буквально занимался расхищением ледников.
А теперь его отправят в этот ледник из-за ненастоящего кролика. Метр с небольшим, плюс длинные уши – почти мне по грудь – стоит на задних лапах, вместо передних прицепили... Понятно что. Механика, движение под корпусом, циркуляция жидкости, пара и немного электрической «магии». Точнее, редких в наше время аккумуляторов. Но, блин, настоящие руки... Пальцы двигаются, локти сгибаются.
– Это игрушка, – попытался убедить я. – Он всё равно не живой.
Если б я мог выходить наружу... Вместо Шенка бы выходил. И врал бы потом, что не нашёл ничего органического.
«Ненавижу эти лёгкие, ненавижу этот пар» – стукнул себя по груди, закашлялся.
Кролик уже не собирал паззл. Смотрел на меня. На его морде не было движущихся частей, чтобы изобразить мимику – чисто маска с дырками вместо глаз. Но смотрел он как-то... С сожалением.

***

– Просыпайся, Кроль сбежал.
Шенк так внезапно меня растолкал, что окончательно проснулся я уже на ногах и одетый – даже не задом-наперёд одетый. А потом сообразил:
– Это ж... Хорошо?
Найдут – не наша проблема. Не расскажет же он, в самом деле, кто ему руки прицепил. Подземляне изобразят ужас, поохают, но вряд ли решатся искать виновных – оттащат игрушку к леднику с подобающим почтением и церемониями. Быстро, не всматриваясь, поменьше трогая. Будут поклоняться и делать вид, что Кролика не было. Сможет он отрицать это посреди ледника?... Даже люди не отрицали. Почему-то они готовы отдать всё, лишь бы не признавать, насколько их пугает настоящая смерть.
Но нам же лучше. Главное, чтобы Шенк – тоже не задом-наперёд одетый, а явно собравшийся в долгий поход – не побежал искать, и его не увидели рядом с Кролем.
...а он побежал.
...а я выругался.
Догонять? Он же знает, что со мной происходит снаружи!
«Спокойно, спокойно, там и не должно быть пара, мы под землей, ледник далеко. Если дышать медленно, то смогу. Раньше ж выходил. И сейчас смогу».
Я дышал. Медленно. Успокаивал себя.
Резко выпрыгнул из нутра одной пещерки в другую. Действительно, ничего не поменялось, всё так же. Те же стены с противным конденсатом, который со стороны слизь напоминал. Те же непонятно-проржавевшие трубы и огрызки металла, на которых раньше висели другие непонятно-проржавевшие трубы. Главное, не холодно. Смогу дышать.
Похоже, трубы всё-таки что-то да обогревали.
Шенк недалеко убежал, вдох-выдох-вдох-выдох-вдох, за ним.
– Знаю, что ты скажешь, – отмёл он мою заготовленную речь. – Но поздно уже. Кроль успел себе подобных сделать.
– Че... ГО?! – я забылся, спросил громче, чем мог себе позволить, и начал кашлять.
– Одиноко ему стало, – продолжил Шенк таким будничным тоном, словно ничего не случилось. – Решил ещё несколько таких же сделать. Теперь ходят где-то. Надо вернуть.
– В смысле вернуть? В смысле вернуть?! Ты их ещё прятать планируешь?!
– Неживому не может быть одиноко. Даже если он не полностью живой сейчас... Убивать их что ли?
Одиноко? Это имитация, Шенк. Он просто сделал то, что раньше делал ты. У роботехов нет эмоций, они ненастоящие, они повторяют за подземлянами. Я так много их видел, когда ещё мог выходить...
Но ничего этого я не сказал вслух, так как с трудом откусывал малые частички воздуха. Это могло бы стать необычной борьбой с окружающим пространством за жизнь, только она происходила у меня в голове и нигде больше. Само окружающее пространство обо мне даже не знало.
Да не холодно здесь, не должно быть пара! Хватит думать, что я задыхаюсь.

***

Хорошо... Хорошо...
Роботехи закучковались в необитаемой части подземли, недалеко от ледника (да не холодно тут, рядом труба!). Хотя всё, что недалеко от ледника – необитаемое. За редким исключением редких психов...
Если понадеяться, что никуда техи не разбежались – это надежда не оправдается, но никто не мешал думать о «если» – то зарядов пистоля хватит на пятерых. У Шенка – ещё на пятерых.
Только их тут... Больше. И самого Кроля не видно. Зато видно много чего другого. Неприятного.
– Сколько «себе подобных» он сделал? – спросил я.
Кто бы мог подумать, что обычная картина обычной жизни может отвращать? Зловещая долина глобал эдишн. Сами роботехи не так вымораживали, как их попытка изобразить настоящую жизнь. Даже мертвые люди, заботливо уложенные рядом с «лагерем», меня пугали меньше.
Игрушки наливали невидимый суп из котелка. Рассаживались. Изображали разговор, кто-то размахивал руками (иногда даже человеческими, как у Кроля). Но под котелком не было огня. И самого котелка не было. И тарелок не было. Зато вот рядом с трупами костерок горел – отапливал замороженные вместилища душ и будущий материал для роботехов.
– Немного, – «буднично» ответил Шенк, хотя ответ уже и не требовался. Словно не на его глазах сейчас «размораживали» то, что достали из ледника. – Но вот они уже без него расстарались. Думают, что если больше органики на себя нацепят, сами живее станут. Не нравится им: быть не до конца живыми. А как почувствовать себя полноценными – не знают.
– С чего ты взял?! – Не этот вопрос я хотел задать.
Шенк очень странно посмотрел на меня. Настолько странно, что я растерялся и забыл, что хотел спросить изначально.
– Просто понимаю их чувства, – наконец, выдал он.
– Да нет у них...
– Вот это – это они повторяют?! – Шенк даже повысил голос. Некоторые роботехи обратили на нас внимание, но... ничего больше не сделали. Слишком заняты «обедом» и не «обедом», наверное.
Не согреет их огонь. Не приманит душу свет. А если и прилетит, то угаснет внутри неживых игрушек.
– Где. Они. Взяли. Материал, – вспомнил я вопрос. Знал откуда. Но спросить обязан был.
Не замёрзнет внутри боль. Не забудет холод смерть. Сами выбирайте, кто в этом предложении кого забывает.
– А ты говоришь, «имитация», – Шенк проигнорировал. – Отбирать у других то, что тебе, по сути, и не нужно, чтобы почувствовать себя чуть более настоящим – это вот самая что ни на есть человеческая черта. Примитивная, но человеческая.
– Давай без этих лекций опять. Надоели. Не верю я в теорию душ. Да и не до неё сейчас. У них скоро органика закончится – не думаю, что они после этого тихо разойдутся по домам.
Домики у них, наверное, как и суп, невидимые.
– Из ледника, – наконец, ответил Шенк на изначальный вопрос. – И пару фанатиков смерти зацепили. Но не думаю, что ты их пожалеешь.
Я бы сдуру возразил, но хорошо, что вовремя закашлялся. Сочувствие мне не полностью отморозило: я даже таких жалел. Просто не хотел жалеть. Уходить в вечный Холод плохо и страшно, даже если ты моральный урод. Но это не отменяет того, что эти «фанатики» творили.
Ледник не смывает грехи – он их замораживает и выставляет напоказ.
Только вот роботехам низкая температура не так страшна: наоборот, органика в них дольше продержится, если в Холоде сидеть будут. И сейчас они поопаснее всяких фанатиков.
– Тогда... Что с ними теперь делать? – спросил я.
– Если б знал, уже делал бы, а не философствовал тут впустую. – Шенк задумался. – Надо поискать Кроля, чтобы хоть он больше дел не творил. А я пока подумаю, как их всех увести отсюда.
Я зажмурился. Это невозможно.

***

Если в корабле Тесея заменить все детали на такие же, перестанет ли он быть кораблём Тесея?
А если в живом всё постепенно заменять на неживое, как скоро оно перестанет дышать?
И возможно ли обратное превращение?
Одни верили, что смерть ненастоящая. Оттащил к леднику – и вот она застывает, как картинка кем-то выдуманная. Просто сон такой. Если очень постараться и сделать вид... Никто не помешает думать о «если». Настолько не мешает, что появились фанатики смерти.
Отвернулся – и верь, во что хочешь.
Шенк верил, что смерть можно обратить. У него же получилось спасти меня: наверное, и с другими сработало бы.
Но я не буду делать вид, что тебя только что не порвали на части твои же творения. Как порвут и остальных, если отойдут подальше от Холода.
В конце концов, несмотря на разную веру и разные мотивы, и он, и фанатики пришли к одному и тому же. Если б это была не их смерть, была бы чья-то другая.
Я всё равно не мог спасти тебя от тебя. Как и себя от себя.
А вот подземлян от роботехов...
Вопрос на миллион. Точнее, задачка. Есть два пистоля, несколько мёртвых трупов и несколько живых трупов – странно звучало бы в ситуации, в которой жизнь и смерть не поменялись местами – и надо с помощью этих инструментов всё привести к единому агрегатно-фактическому состоянию. Иначе мёртвых и живых трупов станет больше.
Потому что я уже слышал крики. Роботехи же не могли просто взять и научиться кричать, правда? А вот вырвать кому-то горло и лёгкие, чтобы попробовать научиться, могли.
Вдох-выдох. Я положил руку на ключицу. Грудная клетка двигалась, значит, я пока дышал. Сидел, прислонившись к ржаво-разодранной трубе, грел спину, а, значит, дышал. Слабо греет, слишком слабо...
Думать о «если». Если б я не увидел, как два маленьких роботеха, дрались, сцепившись головами... Буквально. Так запутываются стеклянные шарики на ёлке, если их повесить на одну ветку – поди разбери потом, где чья ниточка и скрепка. Из двух шариков вырастали два тельца с тонкими ручками и ножками, которые с имитацией энтузиазма лупили друг друга. Ради куска чужой плоти, прибитому к одному из них.
Они могли бы расцепиться, если б хоть одна «рука» потянулась вверх, и отщёлкнула лоб ото лба. Но это же значит, потерять преимущество в драке, да?
А вот важнее вопрос. Хватит ли мне двух пистолей, чтобы уничтожить трубы и заморозить все выходы из могильника, когда заманю в него роботехов? И хватит ли самого меня, если буду бегать в Холоде?
Всё ещё думаем о «если».

***

Почему я помнил, как выглядела ёлка с игрушками, но не знал, как оказался рядом с ледником? Мы же с Шенком сюда пришли?

***

Сила ночи, сила дня – одинаково фигня, когда ты под землёй. И задыхаешься: на каждый шаг всё меньше кислорода. Или это плохая вентиляция? Мне кажется, что я задыхаюсь, или я действительно задыхаюсь, потому что в леднике нет циркуляции?
Её незачем делать, но фанатики же как-то ходят.
Остались ли вообще нормальные люди, или поклонники смерти всех увели в Холод? Кого я вообще спасаю?
Может, Шенк прав, и лучше пусть живут роботехи? В чём разница, если итог один?
Работай, мозг, работай. Тебе хватает кислорода, не обманывай себя.
Я давно не видел силы дня. Возможно, она не одинаково фигня.
Ударил себя по груди – вроде стало легче.
Насчитал пять выходов из могильника и трёх мёртвых фанатиков, которые уже были в этом состоянии до моего прихода. Как понял, что это именно фанатики, а не обычные люди? По одежде, которая просто чёрный балахон – дань уважения их подруге-смерти, которая не подруга и не смерть, – по глазам стеклянным – буквально и не буквально стеклянным, очки плотно-прилегающие, с разными линзами, тёмными и прозрачными, вот один глаз видит, вот другой глаз не видит, а раз не видит, вечность не тронет – и по тому, что никто, кроме них, в могильник сам не ходит. Только силой водили кого-то.
Хотя Шенк сам ходил. И я сейчас сам ходил.
И запирал оставшихся фанатиков в могильнике вместе с роботехами. Мне их жалко? Мне их жалко. Кого «их»? Кто из них правильнее живой, в конце-то концов.
Но как иначе приманить игрушечных зомби в один ледник?
Роботехи всё чаще дрались друг с другом. Так и бывает, когда нечего жрать: вначале кушаешь себе подобных, а потом – себя. Зачем создавали новых, если самим в итоге не хватило? Зачем подражаете людям, если от этого вам больнее?
Хотя и боль, наверное, имитация.
Я практически ничего не видел, не осознавал, действовал на автомате и упрямстве. Не знал уже зачем, наверное, мог бы сбежать, какая мне разница...
Похоже, всё-таки вентиляция плохая, а не я себя обманывал.
Сколько времени уйдёт, пока они пожрут сами себя? И пока последний не сгинет, потому что жрать будет нечего? Сколько держать запертым ледник? Они ж в холоде дольше продержатся.
Холод. Холод. Нет пара.

***

Сейчас

Оставались последние. Наверное. Надеюсь.
Вот старушка в кресле, притворялась, что вяжет. Но как котелка не было – так и ниток нет.
Она напомнила мне бабушку. Не мою личную – чью-то дальнюю родственницу, о которой мы заботились. Ещё до Холода и ледников. Она была в нашей семье, сколько себя помнил. Я почему-то не задавался вопросом, откуда она взялась и кто вообще тот «дальний родственник». Принял, как неизменяемую данность.
А зря.
Бабушка никого не узнавала, практически ничего не говорила. Единственное, что от неё можно было услышать: «Хочу убить соседскую собаку». Не обращали на это внимания, мол, что взять с бедной старушки, все в её возрасте такими будем, она же сама еле ходит, какой от неё вред.
Потом у соседей пропала собака.
Кошка.
Другая собака.
И, в конце концов, ребёнок.
Никто не подумал на бабушку. Она же сидела на одном и том же месте в кресле-качалке, мы же всегда о ней заботились, она без нас даже из дома не вышла бы.
Наверное, всё это можно было предотвратить, если б кто-то хоть на секунду задумался, что привычное – не значит, безопасное. И что если старушка просто сидит и никого не трогает, это не значит, что она ВСЕГДА так сидит.
Похитителя так и не нашли.
Всё ещё можно думать о «если».
Скрип-скрип. Качалось кресло. Сломается же.
Щёлк.
...

***

Откуда у меня вообще пистоль? Мы выходили без оружия. Где я его взял? И где Шенк?

***

Кроль-из-тени прыгнул на мою руку. Пистоль улетел в сторону, а пулька – в другую тень. Я упал на колени, уже невообразимо, немыслимо, неимоверно сложно дышать.
Даже вспомнить не мог, как сюда попал. Помнил бабушку эту, которая до Холода собачек соседских ела, но не помнил, как погиб Шенк. Его ж убили, да? Или он сам застрелился, а труп потом...?
Кроль стоял между мной и старушкой.
Я пополз к пистолю. На них обоих хватит.
Сколько там пулек? Я их вообще тратил? Я их заряжал?
«Он говорил, что отбирать жизнь у других, чтобы выжить самому – нормально для людей. Но мы же с тобой ненастоящие люди, нам не обязательно это делать».
– Я – настоящий.
«Тогда почему ты притворяешься, что дышишь, если не можешь?»
Я мог. Когда-то. Когда у меня были мои лёгкие и моя грудная клетка. Теперь воздух внутрь закачивался без моего ведома. Это было бы прекрасно – не тратить силы на дыхание. Но грудь должна подниматься и опускаться, чтобы я верил, что живой. Иначе становится очень больно.
«Так не притворяйся, что можешь».
А в Холоде от дыхания должен быть пар. Но ненастоящие лёгкие не нагреваются... Почему Шенк сделал так, что грудь поднималась и опускалась, но не сделал так, чтобы она хотя бы чуть-чуть была теплее?
Зато он дал такой редкий и хороший аккумулятор Кролику. Зачем, если его руки всё равно сгниют? Хотя в Холоде они медленнее испаряться будут, а я вот задохнусь...
Кроль забрался на старушку и отвинтил ей голову, подставил руку под шею, чтобы глаза не выпали.
А кресло не сломалось...
«Их не я создал. Мне незачем. Но она вот ни у кого ничего не отбирала, просто сидела, пока от неё части отрывали. Только глаза спрятала».
Забавно. Фанатики тоже прятали глаза. Но по другим соображениям.

***

Кроль с головой шли наружу. Наверх. В Холод. Я там не выживу, но и здесь не выживу.
– Кто их создал? – какая разница, если я уже шёл за ним.
«Ты не помнишь? Что для нас мгновение, для них годы. Сложно помнить годы»/
Я помнил, как Шенк учил Кролика читать и писать. Как показывал схемы и карты подземли. А мы с ним вместе заново постигали, как жить и помнить. Как Кроль сбежал, когда узнал, зачем всё это.
Как я сам кричал на Шенка. Как сам хотел его убить.
Мне не обязательно убивать, чтобы чувствовать себя настоящим...
Но я забуду это при следующем вдохе.
Хотя вот уже Холод, метель, и я ещё не забыл.
– Ты скольких нашел? Кто по-настоящему ожил?
Снег. Бескрайний снег. Земля белая, небо белое. Под этим снегом тоже неживые. Холод убивает, а вечный Холод – не даёт навсегда умереть.
«Трёх. И себя. Но им внизу плохо будет, сам понимаешь»
Будто здесь хорошо... Но здесь у него руки не сгниют какое-то время. А у старушки не отберут глаза.
Только вот я всё равно не мог дышать.
Потому что нет пара. А значит, нет веры, что я – настоящий. Такая мелочь, а восприятие от неё ломалось.
Может, закончится эта вечная зима, если я научусь греть воздух? Снег растает, лёд растает, и все, кто под ним, растают.
Почему я не взял у кого-то настоящие лёгкие, раз они всё равно ледник вскрыли? Шенк же смог сделать Кролю руки, а я бы...
Жаль, я не такой, как они.
Хорошо, что я не такой, как они.
Я не отобрал у Кроля аккумулятор, чтобы греть себе грудь... Ему он всё равно не нужен, но я не отобрал.
Мне просто надо поверить, что я не такой, как они.
Мне просто надо поверить, что по-настоящему дышу.
Просто чего-то не хватает, чтобы жить. Но где это взять, если не там, где все искали?
Кролик остановился, положил старушку на снег, аккуратно как-то, наверное, чтобы не выпали... Она открыла глаза в шее, но ничего не сказала. Что с ней сделать? Только глаза и всё, какая это жизнь... Странно думать, что она вообще могла бы говорить.
Я сидел на коленях уже, не заметил, как остановился и упал. Ногам холодно, значит, чувствую что-то. Хоть и не замерзал окончательно. Сколько тут – минус тридцать? Живой бы замёрз.
«Ты же кого-то спас?»
– Наверное. Наверное... Я запер их, чтобы не пошли дальше.
Остался последний выход, через который сбежали уже мы. Но он вёл сюда, а не... домой.
Кроль сложил ладони, сделал жест, будто дышит на них – опять Зловещая долина, опять имитация, рефлексы из старой жизни – приложил их к моей ключице. Под слоем одежды и кожи там один поршень всасывал воздух, другой – выталкивал.
Тёплые у него руки. Аккумулятор явно получше, чем у меня. Почему я – по-настоящему живой – не мог дышать, а он – мог вообще обходиться без воздуха. Это как-то неправильно же...
И где заряжать будет? Даже солнечной энергии нет. Разве что ветер... Метель страшная. Откуда метель, если повсюду минусовая температура? Значит, где-то чуть теплее, чем тут. Может, ветряки строить? Серьёзно? Чтобы заряжать себя? Чтобы жить посреди Холода?
Старушку заряжать, у которой только глаза? Её вообще спросили, хочет ли она так жить?
Горячо. От рук. Греется воздух внутри поршней. Он чуть теплее, чем снаружи. Чуть теплее – уже достаточно для пара.
Чуть теплее в другом месте – будет перепад давления. А значит, ветер, больше энергии, ещё больше пара внутри.
Я же не могу вечно с твоими руками на груди сидеть, чтобы просто дышать? Чтобы не забывать годы, вспоминая лишь минуты?
Может, мы и здесь уже годы сидим, а я это забыл, как забыл почти всё, что было в подземле? Ты складывал паззл, когда мы познакомились. Как мне сложить свой паззл из тех частей, что отложились в памяти?
Я же не знаю, как погиб Шенк. Он хотел их спасти... Просто не получилось спасти одних, пожертвовав другими. Смерть, возможно, и не идол для поклонения, но с ней не заключить сделку. Не в той она весовой категории, чтобы предлагать ей пари.
По крайней мере, я мог вас обоих нести туда, где ещё трое. Итого пятеро будут делать Холод теплее. Пока твоя батарейка даёт мне дышать, и мы оба при этом живы.

Привет, автор)) Щас будет коротко, но, надеюсь, по делу.

Мне сложно судить, насколько нетривиальный ход с использованием парадокса Тесея. Но здорово, что вы сумели вплести это в историю.
Холодом от истории действительно несет. Ну, там буквально подземный мир с ледником, в котором, как я понимаю, хоронят умерших и вообще все, что нужно убрать с глаз долой. Удобно. Люди такие люди. Не понимают (или не хотят понимать?), что действительно ведь «Ледник не смывает грехи – он их замораживает и выставляет напоказ» Никакого разложения, ребятки, окститесь, лед все помнит.
Понравилось, как в конце, несмотря на мрачный антураж, все же проглядывает маленький лучик надежды. Герой не хочет умирать окончательно, даже строит планы по созданию ветряков. Интересно, кстати, как в итоге Кроль по-настоящему ожил (и что вообще для этого нужно)? Или он сразу после обретения рук стал таким? И как он, черт побери, общается с ГГ буквально через мысли, судя по оформлению диалогов?

Оно, конечно, сомнительно очень, что в итоге все получится, но хотя бы мизерный шанс автор героям оставил.

Сюжет хорош. Хотя, не хватило немного предыстории. Что там за беда случилась, из-за которой люди полезли под землю? Понятно, что отсутствие предыстории можно считать логичным, учитывая, что герой наш помнит события своей жизни через раз, а прошлое, до встречи с Шенком и «оживления» не помнит вообще, он вообще классический такой ненадежный рассказчик, но так хотелось бы знать чуть больше. И мир из-за этого кажется суженным, он весь вот в том, что попадает в поле зрения ГГ. Это, опять же, спокойно списывается на специфику героя с ускользающей мерцающей памятью, поэтому претензий к этому нет. Просто отметила.

Язык. Серьезных претензий нет. Все хорошо. Кое-где, мне кажется, можно бы еще вычитать, но это стандартная претензия ко всем рассказам. Вычитки много не бывает))

Есть мелочь, которая немного резанула глаз. Я даже к мату в тексте отношусь благосклонно, если он уместен (Грай не даст соврать!), но тут словечки типа «блин», «фигня» выбиваются сильно. Они бы могли сыграть, как проблески из прошлой жизни героя, той, что была до «оживления», но эта линия в рассказе отсутствует в принципе, не о том история, поэтому смотрится странновато.

Мир. Холодный, собака! Как и заказывали)) Но очень-очень локальный. Возможно, из-за перегруза по работе я читала не очень внимательно, но показалось, что нарисован мир довольно крупными штрихами. В принципе, если смотреть в логической связке с ненадежным рассказчиком, это вполне себе норм. Вроде как мы видим мир рассказа фрагментарно немного что ли, как и герой, но вполне себе видим.

Герои. Очень интересно под конец раскрывается Кроль. До этого смотришь и видишь в нем ну просто машину, хоть и с человеческими руками. А когда начинается его разговор с героем, то как-то даже вот проникаешься к нему. Главный же герой то ли, опять же, в силу своей специфики, своей ненадежности, то ли просто потому что так вышло, кажется немного отстраненным. Может этот прием с ненадежным рассказчиком тут немного сыграл против образа героя? Потому что ну мы ничего о нем не знаем почти, а раз не знаем, то и сопереживать сложновато.

Кстати, хочу отметить, что история про бабушку криповатая, конечно весьма, если вот представить картинку.

На этом пока все. Спасибо за историю)) Короткий сравнительный анализ будет отправлен оргам вместе с голосом, когда допишу отзыв на рассказ второго участника.