— Мастер, каков ваш вердикт? Хозяин дома с мольбой посмотрел на гостя. Богато одетый в шелка, он производил впечатление совершенно счастливого человека. Но, если присмотреться, становились заметны потухшие глаза и печальные морщины на лбу. Гость, наоборот, был одет довольно скромно — в чёрном плаще, он казался похожим на жреца какого-то языческого культа. Умные глаза его сразу привлекали внимание, а длинная борода с проседью заставляла собеседников относиться к нему с почтением. — Дон Франческо, мой вердикт неутешителен, — гость присел на лавку у стены и посмотрел в высокое окно. — Не буду вас обманывать. Ваша жена больна, это понятно всем. Хуже то, что она больна неизлечимо. Совершенно неизлечимо. Несколько месяцев, может быть — полгода… Потом Господь приберет её, и она отправится в лучший мир. Хозяин дома заломил руки и взглянул на распятие, украшавшее стену напротив окна. Спаситель с него смотрел строго, но при этом ласково, будто он заранее принимал все упреки и был готов утешить человека в его горе. — Значит, эти врачи были правы… — дон Франческо провел ладонью по лицу. — Что поделать. Мастера и шарлатаны, они не покидали мой дом два прошедших месяца, и никто из них не смог мне помочь. Я уже смирился с потерей… Вы были моей последней надеждой, господин. Во всей Флоренции не найдется более знающего человека — это всем известно. Гость вздохнул и отвернулся от окна: — Есть болезни, которые поддаются лечению, а есть те, что являются приговором. Дон Франческо, даже если бы вы обратились ко мне два месяца назад — мой диагноз бы не изменился. Излечить вашу жену — не в человеческих силах. Мне очень, очень жаль. Донна так молода… На всё воля Господня. Хозяин дома сел в кресло и тяжело задумался. Луч света из высокого окна сдвинулся на пядь, прежде чем он поднял глаза на гостя, тихо сидящего на лавке, и медленно произнес: — Господин… Говорят, что вы сведущи не только в медицине, но и в других областях… знания. Не сочтите это за оскорбление… Я готов обратиться к вашим другим талантам. Гость резко повернулся к хозяину дома и прищурился: — И вас это не беспокоит, уважаемый дон? Я знаю, что про меня ходят разные слухи. Некоторых они, скажем прямо, пугают. Не то, чтобы в этих слухах был какой-либо смысл, но всё же, всё же… Репутация в наше время — понятие сложное, многогранное. — Меня уже ничего не пугает. Чего мне бояться, если моя любимая жена умирает? Видит Господь, она мне дороже всего на свете. К чему мне всё это богатство, если оно не может продлить жизнь моей жене, хотя бы на день? Я не пожалею тысячи флоринов… — Довольно, — гость махнул рукой. — Я понял. Деньги тут не главное, дон Франческо. Вы осознаёте, что я сам не понимаю всех последствий? Возможно, душе донны Лизы было бы лучше отправиться прямо к Спасителю, чем быть заключенной в холсте. Мой дар — загадка даже для меня, уважаемый дон. — Я всё понимаю, дон Леонардо. Слухи слухами, но ваше непревзойденное мастерство — неоспоримо. Что до души донны Лизы… Положимся на мудрость Всевышнего. Но расстаться с ней навсегда — выше моих сил. Пусть, пока я жив, её лицо будет у меня перед глазами — хотя бы на картине. Действуйте, мастер, действуйте. Я даю вам свое согласие, мало того — я умоляю вас. — Церковь может быть против, дон Франческо. Кардинал уже не раз высказывал неодобрение моей работой. А его влияние на жителей этого города велико. — Думаю, с кардиналом я договорюсь, — хозяин дома решительно вскинул голову. — В конце концов, мои пожертвования храмам этого города дают мне некоторые привилегии. Не беспокойтесь, мастер. Со стороны церкви у вас не будет препятствий. — Да будет так, — гость встал, взял со стола, стоящего рядом, шляпу с широкими полями, и надел её на голову. — Признаюсь, меня увлекает эта задача. Сохранить душу в портрете… И пусть это очень трудно, пусть я сам пожертвую для этого частью своей души — я справлюсь, несомненно. Да и деньги не будут лишними. *** Двое, молодой парень в очках и невысокая девушка, стояли у картины уже полчаса. — Пойдем уже, — парень потянул девушку за руку. — Сколько можно. Даже в этом зале есть ещё на что посмотреть. Веронезе, Тициан… Чего ты залипла у этой «Джоконды»? Девушка отмахнулась, продолжая пристально смотреть на картину, занимавшую центральное место на стене. — Неужели ты не видишь? — проговорил девушка через пять минут. — Это же так заметно. Она страдает… — Кто страдает? — парень пожал плечами. — Картина? — Нет, Мона Лиза. Та, кто изображена на этой картине. Боже, как это страшно — страдать уже пятьсот лет… И никто ей не может помочь. — Как можно помочь картине? Отреставрировать? — Да не картине, говорю же, — рассердилась девушка. — А женщине, чья душа заключена в этом портрете! Картину нужно уничтожить. Парень опасливо посмотрел по сторонам — не подслушивает ли кто. Впрочем, вокруг говорили только на французском и китайском, и, кажется, никого не интересовала русская речь. — Если я правильно помню, «Джоконду» уже пытались несколько раз уничтожить, — осторожно сказал парень. — И даже воровали. Думаешь, её просто так поместили под пуленепробиваемое стекло? В мире нет картины, которая охранялась бы лучше. — Я что-нибудь придумаю, — девушка упрямо поджала губы. — Обязательно придумаю. Парень вздохнул, посмотрел на картину и замер. Ему показалось, что женщина на портрете тихонько кивнула, и её улыбка стала на миг не такой печальной.
|