Саундтрек.Я прочитал рассказ, и, несмотря на хорошее качество
текста, забуксовал в двух местах.
Сначала это была сцена Иды, где она, работая Привратником, обеспечивала волшебством работу человека на дне колодца. У меня не получилось сразу понять, чья была первая реплика: "Эй, ты, давай пошире! Ты Привратник или девка в свой первый раз?!" Первый абзац навёл меня на мысль, что это реплика Иды, но уже следующий за ним заставил сомневаться: Привратник — это волшебник или нет? Третий абзац подтолкнул считать, что в мире два вида волшебников, которые работают парами: одни открывают в себе врата и волшебниками не называются, а другие — тянут волшебство из врат других и волшебниками называются.
Важно: из-за отсутствия информации о персонажах в кадре я, будучи нетолерантным осциллографом, посчитал, что в паре у неё — мужик, и раз иное не было указано сразу после реплики, то, значит, пол персонажа не принципиален, и могу представлять себе кого хочу, так что мужик и есть мужик...
Цитата
Волшебница там, на дне пустого колодца, держала его грубыми руками
...это было неожиданно
Я из-за этого стал думать, что Ида — волшебница в колодце, и она считает себя главной в паре, и Привратник — а потом завис, когда понял, что на Иду указывали предыдущие слова о Привратнике.
Вторым непонятным местом стало второе использование сказки о двух Оленях.
Я просто ещё не успел забыть её первый вариант, поэтому завис на втором, пытаясь понять, что важного изменилось. И хотя это было уже другое изложение того же события, я ничего не понял, потому что контекста ещё не набралось. Есть у меня идея, где бы второй вариант сказки смотрелся лучше, но об этом позже.
Третий момент уже не столько про зависание, сколько про несоответствие краткосрочных ожиданий тому, что было дальше. Ида отмечает про себя:
Цитата
Страшно подумать, каково ей будет в их спальном мешке...
Я кивнул на это, потому что на Севере холодно, нужно экономить тепло, и это нормально, что Иде и Шену придётся пользоваться одним — их — спальным мешком. Но к ночи уже было так:
Цитата
Когда они легли, завернувшись в тощие спальные мешки, Ида долго не могла уснуть.
Мелочь, но появилось ощущение, что где-то что-то стало меньше соответствовать самому себе. Ок, значит, им не настолько холодно.
Вообще, мне зашёл постапокалиптический
мир, где люди попытались волшебным образом выкрутиться из кошмара, устроенного обменом ядерными ударами (чё-т именно такая мысль возникла из-за того, что от людей оставались лишь тени на стенах). Волшебство стучится внутрь Привратников, и, думаю, это намёк на то, что до катастрофы существовало два мира, как в сериале "Лекс", где были Вселенная Света и Вселенная Тьмы. Эти миры не должны были пересекаться, но в чрезвычайной ситуации Привратники умирающего мира (с белым оленем) впустили через себя другой (с чёрным оленем) в виде непонятного, но очень сильного волшебства — и волшебники столкнули миры друг с другом, пытаясь компенсировать нанесённый урон в одном за счёт другого. Столкновение миров сопроводилось и столкновением между оленями, которые, как луч рассвета и полярная ночь, никогда не должны были так встретиться. Как тезис и антитезис, они несовместимы друг с другом, и один при поддержке волшебников одолел другого — мир белого оленя получил передышку на сотни лет, пока чужеродное волшебство даёт возможность людям построить цивилизацию заново.
Когда же белый олень зашагал снова, вновь продолжилось противостояние умирающего и чуждого миров, и там, куда ступал белый олень, волшебство отступало, обнажая правду, возвращающуюся к людям отсроченной смертью.
Мир Шена и Иды — это мир, избежавший расплаты за счёт другого. Белый олень, несущий перед собой вечное напоминание о том, почему ещё жив, — на мой взгляд, красивая метафора и установление
темы осознанной вины, причиняющей боль и подталкивающей к
идее-тезису — идти дальше, чтобы показать, что оно того стоило. Не менее красиво и то, что чем дальше с этой идеей идёт олень, тем меньше остаётся волшебства, спасающего то, что сохранилось от его мира.
Персонажи Шена и Иды резонируют с поднятой темой: у каждого груз, который, подобно белому оленю, несут с собой по жизни. Шен испугался за себя и за людей, которых должен был охранять, — и совершил военное преступление во имя цели, что ускользнула, оставив на его совести сто двадцать просто так загубленных душ. Ида сомневалась, что нет за ней вины в том, как поступил другой человек — и принесла свою репутацию в жертву, чтобы не губить другого.
Шен попробовал в дирижабле поиграть с Идой, пощупав её на испуг, но скоро понял, что с ним летит его отражение. Только тогда он не знал, что направления их проступков, приведших к одному результату, на самом деле разные: если он пожертвовал другими, то она пожертвовала собой.
Это различие между ними делает Иду более симпатичной, чем Шен, и располагает к тому, чтобы ожидать от неё решающего действия в
сюжете. Вот здесь и хотел бы вернуться к тому, где лучше бы смотрелся второй вариант легенды. Когда Ида засыпала и думала о Пред-мире, уже чувствовалось желание провести аналогию между оленями и десантированными на Север. Эту аналогию можно было бы закрепить повтором легенды в виде сна Иды — это же бы и оправдало то, что второй вариант словами выглядит иначе, чем первый.
Шен первым рассказывает историю, о которой Ида не просила — и к концу чтения возникает ассоциация Шена с белым оленем из того мира, который постигла катастрофа. Шен пожертвовал другими (как его предки — миром волшебства), чтобы спасти своих, но свои оказались обречены, потому что то, с чем столкнулся Шен, было вне его понимания.
Ида в живом корабле рассказала историю, о которой не просил Шен — и вызвала этим уже ассоциацию с чёрным оленем, который был вовлечён в события против своей воли. Однако, в её пути есть нечто большее. Шену она, рассказывая свою историю, утверждает
идею-антитезис: прошлое не властно над настоящим. Она идёт, не оглядываясь на Йонне и тех, в чьих глазах опозорилась. Она идёт, потому что таков её выбор — и этим создаёт ожидание грядущего синтеза.
Когда пузырь времени над Нёргорденом рушится, и Ида возносится к небу, она встревает в историю двух оленей, договаривая и за чёрного оленя, и за себя то, что должно быть озвучено в ставшем уже древним конфликте.
Ида озвучивает белому оленю
идею-синтез: ради того, чтобы будущее наступило, искупление не должно превращаться в пытку.
Вроде бы очевидно, что смысл наказания не в том, чтобы заставить человека страдать, но в том, чтобы возместить ущерб и предотвратить новые несчастья. Однако, чаще можно встретить озвучиваемое желание людей расправляться друг с другом, типа как бы в науку другим и "вот этим вот" провинившимся — от реальных историй до художественных произведений, где чем страшнее кара, тем, предполагается, довольнее те, кого она должна утешить. Да только не утешит, в этом вся штука, зато поломанных жизней только прибавится.
Мне нравится итоговая идея, и нравится печальный катарсис, где белый олень может отдохнуть, погрузившись в иллюзию того, что безжизненные глаза собрата больше не смотрят в его. Изменится ли прошлое от этого? Нет. Как и груз белого оленя, случившееся не уйдёт никуда — и человечеству придётся жить, зная, что живёт на костях не только своих предков, но и умерщвлённого чужого мира, где тоже кто-то жили и о чём-то мечтали. Изменился ли олень? Ещё бы, блин. Изменятся ли люди? А это фиг знает, но Вселенная подарила им второй шанс, и в знак верности выбранного пути, второй же шанс получила и Ида, проснувшись, хотя в привычном мире и не должна была.
Мой зашлометр доволен.
ЗЫ: Где-то в параллельном иллюзорном мире.