— Жаль, что без тебя дальше пойдем, — сказал Генка. Лучше б этот недотырок свалился. Прет шпиком за нами — прицепом.

— Да ладно тебе, брось психовать. Не так уж он и плох... Всё равно без сопровождения нашу группу бы не выпустили. Аномальная зона, заморочки с местными, суеверия. Кого-то должны были к нам приставить. Могли и дядьку какого-нибудь, ещё бы и рюкзак его несли. А так, Сирин почти наш. Вчерашний студент, да и в походы ходил.

Генка закатил глаза, что означало: "Костян в своем репертуаре — мировой".

— Но да, обидно, конечно, что я с дистанции сошел и проблем всем подкинул, — добавил Костя.

Он вздохнул. Глупо всё случилось. Одно неловкое движение при переходе мелкой речушки и подошва сапога соскользнула с мокрого камня. Он замахал руками, но не удержался и свалился набок колодой. И вот, лежит теперь с растянутой лодыжкой. Да ещё и ребят задержал — пришлось им круг нарезать, чтобы его в этот поселок дотарабанить. Не поселок даже, а так — маленькая таежная деревушка на десяток дворов. Притулилась под одной из сопок, поросших лесом. В самой крайней пятистенке хозяин и согласился приютить Костю до возвращения ребят.

— Не заморачивайся, — легко отмахнулся Генка. — Нагоним. К сроку успеем. Измерим там всё, пришельцев повяжем.

Генка подмигнул, сделал козу над головой и пошевелил пальцами, как усиками антенны.

Костя рассмеялся.

— Ладно, пойду я, пора уже, — Генка поднялся. А ты не скучай, мы недели через две уже тут будем. Тьфу-тьфу-тьфу, не сглазить бы, — он постучал по бревенчатой стене и покосился на угловик с иконами.

"Генка, как Генка" — подумал Костя с улыбкой. — "В духов, и в бога с чертом вроде и не верит, но на всякий случай и ссориться с ними не хочет." А вслух сказал:

— Пока. Привет ребятам передавай. Буду тут держать за вас кулаки — на удачу.

— Спасибо, старина. Удача не помешает. — Генка похлопал его по плечу и пошел к двери.

— Да, — обернулся он уже от порога, — я тут шамана настоящего встретил, попросил к тебе зайти, ногу посмотреть. Но, что ты у нас этнограф — ни слова не сказал, чтобы не спугнуть ненароком. Ха-ха-ха! Ты уж сам его убалтывай на байки.

Шаман пришел в тот же день ближе к вечеру. Костя услышал, как Егорыч в сенях забубнил:

— Драстуй, Хадуль. Проведать пришел? То иди в комнату. Там он лежит. Да всё у парнишки в норме. Я ему припарки с молоком, спиртом, пижмой делал. Главное дело жилы не порвал. Одыбает. Ты лучше скажи, скоро хариус зайдет?

— Скоро, — отвечал Хадуль. — Много будет. Всем хватит.

Костя осторожно слез с кровати и подпрыгал на здоровой ноге к столу. Уселся на массивный табурет. Не хотелось лежа гостя встречать.

Он ожидал увидеть настоящего шамана в ритуальном костюме, как на рисунках и фотографиях в книгах, но вошел пожилой, невысокий, худой мужчина, очень похожий на индейца, в самых обычных коричневых, суконных штанах, брезентовой штормовке нараспашку и светло-серым свитером крупной вязки под ней.

Видимо удивление Кости было настолько явным, что Хадуль сказал:

— У нас редко кто в старой одеже ходит. Надеваем только на обряды, да родовые праздники.

Костя смутился. Да, он это знал. Профессор на лекциях рассказывал, что племенные обычаи постепенно исчезают, а носителей языка становится всё меньше. Но Костя перед тем навоображал себе, что всё же сам шаман придет его лечить, а значит будет камлание, тянущиеся, долгие песни и всё непонятные, а от того жутковатые. Костюм из оленьей кожи, похожий на комбинезон и застегнутый посередине. Шаман весь будет затянут в кожу, с нашитыми железными ящерицами, змеями, лягушками, а на ногах железные когти, что шевелятся при движении... Одним словом — страсть целая. А уж как интересно...

Костя вздохнул.

— Извините, — только и выдавил из себя. С неловким чувством, близким к стыду, вдруг осознав, что в его фантазиях, любопытстве и вспышке разочарования было что-то от белого господина, который ожидал увидеть пляски дикарей, а оказалось, что они похожи на белых людей.

Но интересное всё же случилось. Хадуль охотно согласился рассказать легенды и предания. Что само по себе уже большая удача. Косте рассказывали полевики, что шаманы идут на такое редко и неохотно. А уж под запись тем более. Но Хадуль приходил через день, иногда вместе с внучкой: тихой, черноглазой девчушкой лет семи, любившей грызть сладковатые, блестящие сушки, оставленные ребятами. Костя раз при ней разломил одну сушку на четыре части, сжав в ладони и, с тех пор, она всё время протягивала ему сушку на четвертование, а только потом начинала есть — кусочек за кусочком. Может она считала, что это такой обряд поедания сушек? На руке у неё был шестой пальчик, сросшийся с мизинцем. Лишняя кость — признак истинного шамана, как говорили поверья.

Одна легенда Косте понравилась особо. Раньше он не слышал о костяницах. Хадуль сказал, что это давнее сказание его рода.

Хадуль говорил её нараспев, чуть покачиваясь и с закрытыми глазами.

— Костяные боги смеялись над нами: люди — странные создания — мякотью навыворот. Всю свою силу и суть прячут под ней, только край костей и выглядывает из под ярких складок на голове. Мясных так легко ранить, они истекают жизненным соком и умирают. Потому они трусливы и лживы, что слабы — им надо беречь свой хрупкий сосуд. Потому они злы и жестоки, что слабы. Тогда один юноша взмолился и попросил милости у богов. Он просил, чтобы они сделали его костяным, чтобы дали ему силу ради его народа. Он говорил, что живут они ничтожно и нет у народа ни головы, ни копыта.

Боги дали ему силу. Они воткнули свою кость ему в голову и юноша стал видеть третьим глазом, и не стало для него тайн в головах и душах людей. Другую кость они воткнули ему в сердце и не стало для него слабостей людских. Возродился он великим вождем и сделал свой народ богатым и сильным. Но шли годы, кости росли в голове и сердце, и стал вождь чванлив и безумен. Он говорил, что родился по изволению Вышнего неба, что он царь над царями и хан над ханами, а потом заразил чванством и ложью и свой народ. Скучно и тесно стало вождю на своих землях, хотя были они обширны. На лучшем коне и за год не объедешь, не сходя с него ни днем, ни ночью. Он собрал большое войско. С самой высокой горы не объять взглядом орла. Он повел войско в поход и покорил полмира. Но разневались Костяные боги и зажгли костер на полнеба. И заболели люди и скот. Плоть на них расползалась, как гнилая одежда, а внутренности истекали кровью. И повернули они назад, и усеяли путь своими костями, как раньше чужими — затесами кровавой жатвы. Лишь немногие выжили. Одни чушейками развеялись по миру, разбавили кровь с чужими, и потомки их забыли свои реки и моря. Другие вернулись к ним, но так и не смогли воскресить былую славу. Остатки народа разбились на несколько родов и затерялись среди гор и лесов, на самой окраине своих бывших земель.

Вождь не увидел гибель своего войска, закат своего царства. Он умер первый, пронзенный небесным огнем. Над ним не стали возводить курган. Боялись гнева богов. Погребальный костер пылал три дня и три ночи. Потом в пепле нашли две несгоревших косточки. Старший сын вождя забрал подарок богов. Он поклялся спрятать их на дне самого глубокого озера среди непроходимых лесов. Чтобы больше никогда они не превратили человека в костяницу. Чтобы больше никогда костяница не смутил людей. Чтобы не довелось тем испытать такую же жестокую кару.

Костя многое записывал на пленки, а потом старательно переносил ещё и на бумагу.

Он исписал уже две тонкие тетради и начал третью, уже мог ковылять по комнате и даже выходил на травянистый двор, когда...

— Собирайся, парень, в поселок поедем, — серьезно сказал Егорыч, зайдя в комнату. Лицо острилось скулами, в глазах тревога. Он весь как бы подсобрался, подтянулся телом.

— Что случилось? — удивился Костя.

— Товарищ твой там один в больничке. Три дня уже как. Подобрали в тайге. Про других ничего не известно, храни их бог.

У Кости где-то в ушах тонко зазвенело, сердце дернуло и потянуло в пустоту, словно затягивало в черную воронку.

Егорыч уже сбегал к кому-то из деревенских за лошадью с телегой. Костя закинул рюкзак, потом подтянулся и перевалился на дощатое дно. Егорыч бросил ему тюфяк.

— Возьми, а то растрясет.

Костя молчал. Тюфяк пах сенокосом и солнцем.

Егорыч изредка заговаривал в дороге. Или Костино молчание его тяготило, или себя подбадривал.

— Ты загодя не шибко переживай, парень. Глядишь, оно всё и обойдется. Раз один нашелся, то авось и другие не пропадут.

— Эх, говорил же им Хадуль — проклятое место. А они только посмеялись: "Нам такое и нужно". Городские, что тут сказать.

— Тайга она живая, да.

В поселок они добрались уже затемно. В маленьком щитовом доме, где и располагалась больница, окна не светились.

— К Игнату Васильевичу поедем, — сказал Егорыч. — Это участковый наш.

"Гиблое дело", — подумал Костя.

Но ошибся.

Коренастый, лет сорока, с буро-загорелым, немного обветренным лицом, на котором забавно светлели почти белые ресницы и брови, Игнат Васильевич не прогнал их с "приходите завтра". Хотя по воспаленным глазам и осунувшемуся лицу было заметно, что вымотан он порядком. Пригласил в дом, усадил и рассказал всё, что знал на то время.

— Его нашли йэти. Ну мы так их между собой называем — обросшие, бородатые и в шкурах ходят шерстью наверх круглый год. Если по научному — изолированное племя. Минимально контактирующее с цивилизацией. Про них даже наши краеведы-ученые толком не знают какой они народности. Вроде бы внешне монголоиды — на чукчей, бурятов похожи. Да много их таких на нашем Севере — долгане, нганасаны, селькупы, кето. Может когда-то давно откололись от своего племени, как наши старообрядцы, да окуклились.

Они притащили его на волочуге в берестяном коробе. Хорошо, что Хадуль тут оказался. Знаками, да кое-как с ними объснился с пятого на десятое и выходило по ихнему, что нашли его в Медвежьем распадке. Он уже доходил без воды и еды. Они его решили к нам доставить. Их шаман сказал, что это сын водяной клопихи и змея из Черного озера. И те приказали отнести его бледным. Брехня, конечно. Просто не хотелось им, чтобы он окочурился на их землях. Год назад их сильно побеспокоили, когда геолог пропал. Они тогда даже с места своего снялись, исчезли куда-то на время. Сказали ещё, что луча (это они так русских называют) как только увидел их, стал визжать, как одержимая злыми духами баба, но потом успокоился, когда понял, что они люди. Тут я его понимаю, наверное. С непривычки они страхолюдно выглядят.

Ну дотащили они его до края поселка и в первый же дом сдали.

Его, конечно, сразу в больничку отвезли и уже там помыли, переодели. Накололи чем надо.

Сказали, что с ним в целом всё нормально. Обезвоживание, голодание немного сказались. Гнус чуток подъел. В себя он быстро пришел. Уже на следующее утро я с ним поговорил. Он сначала вежливо намекнул, что у него своё начальство и он ему доклад должен в первую очередь. А уж оно, если сочтет нужным, с мной поделится.

Скользкий оказался. Извините. Это ваш товарищ, понимаю. Но тут люди пропали. В больнице же сам сказал, что про других ничего не знает — где они и что с ними. Хоть какие-то зацепки нужны, где искать. Время дорого, а он — единственный свидетель — какие-то игры изображает. Потом он видать по моему лицу прочел что-то для себя не шибко приятное и со вздохом признался, что рассказывать ему особо и нечего. Дошли они до пункта назначения, так и сказал. Все были живы, здоровы, только устали сильно, так как последние три дня торопились поскорее выйти к озеру и шли с короткими обеденными привалами. А в путь с утра выдвигались раньше, чем обычно. Решили такой маршбросок сделать.

Костя подумал: "Сирин не сказал, что ребята спешили, чтобы солнечное затмение у озера встретить. Активность поля замерить до, во время и после. Проверить на аномальность, если она, конечно, вообще там есть, а не просто вымыслы, легенды местных. Им не пришлось бы так — на износ, не задержись они из-за моей болячки".

Костя невольно застонал — резко кольнуло чувство вины. Опять и снова. Видно до конца жизни он с ним теперь жить будет.

— Ты чего? Болит что-то? — удивился участковый.

Костя махнул рукой — ерунда мол, продолжайте.

— Точно? ну смотри, если что — говори, не терпи.

Ну так вот, по словам товарища Сирина, это под вечер случилось. Они ничего ещё не исследовали и аппаратуру даже не распаковали. Оставили это всё до утра. Надо было успеть лагерем встать до темноты. Остановились у озера. Берег каменистый, открытый, ветерком продувает — комарья мало. Двое ребят — Николай и Сергей — палатку ставили. Рита в рюкзаке копалась, доставала продукты к ужину. Вроде как собиралась пшенную кашу варить с тушенкой. Её очередь была готовить. Генадий кострище сооружать стал. А он, Сирин то есть, пошел сушняка набрать, нарубить. Плащ палатку с собой взял, чтобы на неё складывать и потом подтащить дрова к лагерю. Он одну ходку сделал и второй раз пошел. Запас дров нужен, чтобы ночью огонь поддерживать на всякий случай. Места глухие, тут и медведи ходят.

Он успел отойти метров пятьсот от лагеря и нарубить толстых, нижних сучьев с деревьев. Сказал, что сушняка на земле было мало и все тонкий, негодный — быстро сгорит порохом. Уже почти закончил, когда услышал приглушенные крики и подумал, что это его подшевеливают и прокричал в ответ: "Иду! Иду!". Увязал плащ палатку и потащился обратно, но когда вышел к лагерю, то никого не увидел. Сначала подумал, что ребята решили его разыграть (на кой черт, конечно, не понятно), но тогда ничего другого ему в голову не пришло. Потом он подошел к костру и увидел, что каша подгорает. Снял котелок с треноги. Поставил с краю кострища. И тут ему стало не по себе. Он покричал что-то вроде: "Ну хватит уже дурить, выходите, кашу сожгли". Но никто не ответил. Тишина стояла мертвая, как он сказал.

А потом он очень испугался, такой ужас накатил — до тошноты. Сказал это через силу, вроде как признавался в чем-то очень постыдном. Хотя чего уж тут стыдиться. Всякий мог струхнуть на его месте. Потом у него резко заболела голова — виски, затылок, и дальше всё — отключился.

Очнулся минут через тридцать (это он потом прикинул, вспомнив задним числом, что солнце ещё висело над горизонтом на локоть) и опять дикий ужас накрыл — "скорее! бежать! бежать!". Он в панике схватил ближайший рюкзак, скорее машинально, чем осознанно и это оказался Колин. Там мало что было: фонарик, свитер, жестянка с леской, крючками, блеснами, две пачки галлет, запасные ботинки на толстой подошве, вафельное полотенце, пара шерстяных носков, трусы, тельник. Наверно Коля уже начал разбирать рюкзак и часть вещей, продуктов из него вынул. Главное, что карты не было, компаса тоже. Это он позже ревизию сделал. А тогда рванул с места и бежал не оглядываясь.

Только где-то через час остановился, свалившись в выворотень, когда несколько раз чуть не разбил голову и не выколол глаза ветками: падая, спотыкаясь в темноте о корни деревьев, да и просто о траву и мелкие кусты.

А потом он блукал неделю по тайге, пока его йети не нашли. И, к моему удивлению, не так уж он и с пути сбился. Почти четко курс на деревню держал. Сказал, что по солнцу шел. А я думаю, его ангел-хранитель вывел, не иначе. Я спросил, почему он обратно к лагерю не вернулся, когда страх прошел? Всё же там палатка, припасы. Можно было дождаться спасателей. Спохватились бы скоро, да хоть ты, что команда к сроку не вернулась. А вдруг ребята тоже убежали, а потом к лагерю вернулись? Но он только на меня посмотрел как-то мудрено и больше ничего мне не сказал. Замолчал намертво.

Глаза у него особенные, Костя. Никакой эмоции в них нет. Словно это не глаза, а просто орган зрения какой-то. Я такие видел у бывалого зека, который сталинские лагеря прошел, да ещё и под Норильском в тундре загибался, когда там город начали строить. Бежал оттуда дважды и оба раза ловили, да по пятерке набрасывали за побег. Ещё у охранников некоторых такой снулый взгляд видел. А тут молодой совсем и биография не та, а взгляд тот же. Может этот случай так его пристукнул?

Вот и всё, Костя. Больше мне пока рассказать тебе нечего. Группу поиска из местных ещё позавчера собрал. Ушли они к озеру. Начальству дал знать. Обещали солдатиков организовать и всякую другую помощь. Такие вот дела на сегодня. А завтра посмотрим, какие новости будут.

Костя вспомнил позже, что его тогда зацепили слова участкого про глаза. Сам он не заметил странности. Кроме разве, что они неприятно убегали от глаз собеседника, но при том словно ощупывали, обшаривали. Но что-то такое было в Сирине. Чужеродное, противоречивое. Он так и не вписался в их дружную компанию.

Началось еще со знакомства. Руководитель клуба привел его к ним в кубрик, как они называли свою комнату, где планировали будущий поход. Всю заваленную разными вещами, с картой на столе.

Он тогда важно представился по фамилии:

— Сирин.

Больше ничего не добавил. Потом, конечно, они узнали его имя и отчество, но так и продолжили называть его по фамилии. Прилипла, как прозвище.

Он любил напускать на себя таинственность, многозначительность, намекая на близость к известным органам. И тут же мог скользко шутить на грани приличия, как бы примеряя маску бывалого. Словно только откинулся с зоны, сидит на кортах и затирает салагам о романтике воровской жизни. Лишь приклеенной к губе папиросы не хватало для полного сходства. Но Сирин берег здоровье. Не пил, не курил, а утром всегда делал зарядку не менее получаса: с прыжками, кувырками, выпадами в разные стороны. Что-то от боевых искусств. При этом он был мелкий, с широким губошлепым ртом и носом уточкой.

Рита как-то нарисовала дружеский шарж, она их на всех рисовала, и там Сирин очень смахивал на мультяшного, худосочного утенка с забавным хохолком на макушке. Рита изобразила его в полете с выкинутой ногой, как Брюса Ли. Он тоже посмеялся над ним вместе со всеми, но вечером у костра Костя перехватил его взгляд на Риту — жесткий, ненавидящий. Мгновенный, как высверк молнии. А потом глаза опять спрятались под чуть тяжелыми веками и Костя засомневался — действительно ли видел слепящую ненависть или это игра светотени от пламени костра. Тут Сирин легко рассмеялся над Генкиной шуткой про амазонок и Костя облегченно выдохнул — почудилось. Но почему-то вспомнился отрывок стиха, который как-то прочел на старой картине с птицей Сирин у старообрядцев. Нарисована та была не по привычному канону — райской птицей радости, а скорее коварной сиреной.

Главная новость, которую со всем напряжением души изо дня в день день ждал Костя — "Нашли!", все не звучала.

Лагерь казался нетронутым. Даже лесное зверье не распотрошило рюкзаки с продуктами. Котелок стоял у кострища с плесневелой кашей, поверх неё залитый водой. Накануне прошел ливень.

Лес вокруг лагеря разбили на квадраты, но не нашли даже отголоска следов, кроме тех, что оставил Сирин — место рубки дров и дальнейшего бегства.

— Как в воду канули, — мрачно сказал один охотник спустя неделю неудачных поисков.

— А может и в воду, — ответил ему другой. — "Чертовым" местные может и не зря озеро-то зовут. Приметил, что собаки к нему не подходят? Сегодня одна лайка на брюхе к берегу подползла — шерсть на загривке дыбом и как завоет, а потом на визг сорвалась. Видно было, что страшно ей.

Водолазы обследовали озеро. Два вертолета, сменяя друг друга, кружили над тайгой.

Тщетно.

Несколько раз ребята снились Косте — всегда живые и веселые. Он смеялся вместе с ними, обнимал, тормошил и был так счастлив во сне, как, казалось, никогда в жизни не был и уже не будет. После таких снов ходил разбитый, горбился, как под невидимым грузом. Но ещё тяжелее было видеть горе родителей пропавших друзей.

Сирин тоже пропал. Косте так и не удалось встретиться с ним и поговорить. Его увезли военные на ЗИЛе в тот самый день, когда Костя с Егорычем приехали в поселок. Они разминулись на пять часов. В городе, куда Костя приехал спустя месяц, Сирина тоже найти не удалось. Руководитель турклуба только пожал плечами и сказал, что Сирина рекомендовал товарищ из обкома. Но назвать фамилию отказался наотрез. Костя пытался сам навести справки, но ничего не выяснил. Только и осталась от Сирина запись в их журнале: год, месяц, день рождения, ФИО. Других данных паспорта, удостоверения туриста не было.

— Зачем суетишься? — недоуменно и осуждающе сказал как-то раз ему тренер. — Милиция в курсе где он. А ты что от него хочешь? Человеку и так досталось, еле жив остался. Может нервный срыв у него. Сам знаешь, как оно бывает. Оклемается, покажется. Сам тебя найдет.

Но Сирин так и не объявился.

Через полгода Костя перевелся в другой институт и уехал из города.

Стоял жаркий июль. Костантин шел домой после защиты докторской в прекрасном настроении. Защищался в форме доклада. Он знал (многие ему об этом говорили), что у него получается увлекательно и весело читать лекции и доклады. Вот и сегодня, несмотря на духоту, конференцзал института был полон. И реплик с мест хватало. Константин радовался, что живая и горячая дискуссия смыла надоевший формализм процедуры. Двое старших коллег даже поворчали немного — мол, эти молодые докторанты совсем строгость потеряли, не то, что раньше.

Проходя мимо "Электроники" он мельком посмотрел на цветные телевизоры за стеклом витрины. Несколько из них работали, мелькали кадры. И тут он остановился. Так резко, словно споткнулся. Ему показалось или только что он увидел Сирина? Очень похож. Рядом с известным политиком, которого вроде как прочат в будущие президенты. Константин почти не следил за бурной политической жизнью страны. Она его мало интересовала.

Вот опять Сирин в свите политика. В костюме. В такую жару. Работа обязывает, наверное. Вроде он и не он, одновременно. У того Сирина, которого знал Костя двадцать лет назад, лицо было полней, округлые щеки, а у этого - чуть впалые. Обозначились кости скул, висков, волосы гладко прилизаны - в образе появилось что-то обтекаемо-змеиное, — утенок исчез.

На экране уже шел другой репортаж: щебетали о чем-то гламурные девочки-мальчики с брендами модной одежды на лбу и лексикой Элочки-людоедки. А Константин всё стоял у витрины и шептал: — Это может быть он, конечно. За двадцать лет люди меняются. Ничего удивительного тут нет.

Потом он словно очнулся, огляделся вокруг. Никто не смотрел на мужчину, который разговаривал на улице сам с собой. "Да закопайся оно всё в ракушку", — подумал Костя с внезапной злостью. — "Он - не он, какая тебе разница?".

На следующий день он позвонил бывшему сокурснику, журналисту местной газеты. После дежурных вопросов о семье, работе и "вообще, как дела?", Константин спросил:

— Женя, а можно узнать фамилии героев репортажа? Ну и другую информацию о них.

— А конкретней?

— Вчера видел встречу Крамова с избирателями по нашему каналу и рядом с ним одного человека. Из его команды. Напомнил старого знакомого, которого не видел много лет. Хотел бы знать наверняка — он это или нет.

— Да без проблем. Подъезжай завтра ко мне. Зайдем к Леночке, она новостной отдел ведет. Просмотришь пленку, ткнешь пальцем на своего героя. Она всех знает.

— Ну ты даешь, — протянула с усмешкой Леночка, необъятная дама лет сорока, когда Константин ткнул пальцем. — Это же зам нашего свет-ясного, несравненного отца родного, да будут его годы долгими.

Она открыла папку, вынула листок и дала Константину.

— Номер пятый.

Под номером пятым значился Орлов Алексей Васильевич.

Ничего общего. Дата рождения тоже не совпадала. Орлов был младше Сирина на три года.

— Не он, — сказал Константин с облегчением, удивившим его самого.

— Ты, я вижу, рад, что не угадал? И чем тебе Орлов не по нраву пришелся? Настоящий орлик: молодой, живчик, а головка какая аккуратная — так бы и надела клобучок, и к себе на жердочку. Да не моего полета птица.

— Ну ты Лен, даешь, — удивился Женя. — Что ты в нем нашла? Блеклый какой-то, как вареная макоронина. Внешность самая заурядная. В толпе наткнешься, через минуту и не вспомнишь.

— Совсем ты в мужиках не понимаешь, — рассмеялась Леночка. — Он ещё себя покажет. Запомни мои слова.

Девочка, что любила сушки, стала красивой, молодой женщиной, похожей на Фридо Кало. Слияние двух рас - монголоидной и европеоидной, индейского народа и испанцев - дало миру мексиканский народ и Фридо Кало.

Что дало миру Ай-Чурек Оюн, которая хотела писать кандидатскую на тему: "Шаманизм и палеоконтакт"?

Константин налил гостье чай в её любимую кружку. Поставил на стол вазочку с конфетами, тарелку с бутербродами, вишневое варенье без косточек, которое она обожала. И только потом сказал:

— Мне Инокентьевич уже просигналил. Зачем хулиганишь? Взяла бы "Традиционные верования и сакральные места", к примеру.

Ай фыркнула пренебрежительно: — Избито.

— А палеоконтакт не избито? — улыбнулся Константин. — По нему какие только мамонты не топтались. И те топтались, и эти. Да и не утвердят же. Сама знаешь. Лженаука.

— Знаю, конечно. Но и вы знаете, что я и мои способности не помещаются в рамки ученых-атеистов.

Константин знал.

Десять лет назад Ай Чурек приехала поступать в институт, где он уже работал на кафедре этнографии. Как она позже ему сказала, это Хадуль настоял. Три раза к нему приходило видение, где Ай рядом с Костантином. "Ты не должна терять его из виду. Вы вместе держали руками лиственницу, что подпирает небо. В видении я знал, что это очень важно — удержать её. Или небо упадет на землю".

— Ты действительно в это веришь? — спросил он её тогда.

— Да, — ответила она просто. — Дедушка был сильным шаманом. Я не знаю, что означало его видение. Как и он. Но это предупреждение. Могу только догадываться, почему в его видении была я.

Ай Чурек замолчала. Казалось, она решала — стоит ли дальше продолжать.

Константин терпеливо ждал. Доверие не требуют. Его дарят.

— Я трусиха, — сказала она наконец. — Это трудно, оказывается, рассказать то, о чем знал только дедушка. Он умер этой осенью. Не вернулся из видения.

Костя растерялся, как всегда в таких случаях. Он жалел Хадуля — хороший был человек, жалел Ай — он знал, как они были близки. А ещё знал, как бессильны, а часто и раздражающи, дежурные слова утешения.

— Мне очень жаль, Ай. Очень, очень жаль, — только и смог сказать он.

— Да. Я знаю. Вы говорите сердцем. Спасибо.

А потом быстро произнесла, почти скороговоркой:

— Дедушка видел меня, подпирающей лиственницу, потому что мне снятся катастрофы.

Костя даже переспросил, уточняя, сомневаясь, что не ослышался: — Ты видишь катастрофы во сне?

— Да. Просыпаюсь и знаю, где и когда они произойдут. Часто даже сколько людей умрет. Если катастрофа с жертвами. Безмолвное знание. Оно просто появляется в голове.

Костя молчал, обдумывая услышанное. Конечно, он знал, что в мире есть много людей, которые верят, что шаманы входя в транс, могут путешествовать в мире духов, в других реальностях, пространствах, времени. Считывать информацию. И даже способны влиять на будущее. Одно время он изучал как аргументы сторонников идеи разумного замысла, так и материалистов, верящих только в науку. И не примкнул ни к одной из сторон. Остался в окопе агностиков, наблюдая, как над ним летают стрелы двух лагерей. Ведь и сами оппоненты признавали, что у них нет железобетонных доказательств для окончательного разгрома противника. Материалисты признают только научный метод — явления должны повторяться. Ни одна религия со своими святыми, ясновидящими не выдерживает это условие. У них всё разовое, уникальное. Но и утверждение ученых, что существует только материальный мир — нельзя доказать их же научным методом. Получается, что и этот постулат тоже предмет веры.

— Я вам докажу, — сказала Ай, внимательно наблюдавшая всё это время за выражением его лица.

Константин улыбнулся.

— Я вам докажу, — уже с ноткой вызова повторила Ай. — У вас есть ручка и бумага? Я сумку в аудитории оставила.

Он протянул ей блокнот и ручку. Она буквально атаковала ручкой страницу, размашисто написав три строчки в столбик.

Она доказала.

Авария на химическом заводе в одной азиатской стране, ужасное крушение двух пассажирских поездов, из-за взрыва газового трубопровода в их стране, падение пассажирского лайнера над одним из островов Гавайского архипелага — произошли в этом же году. День в день с датами, написанными Ай в блокноте.

И она повторила это ещё не раз. Константин думал, что ученых она бы убедила, наверное. Правда, она предсказывала далеко не все катастрофы в мире.

— Не знаю, почему так, — задумчиво говорила она. — Может, это как бесконечная радиопьеса, куски из которой я слышу только во сне.

— А ты никогда не думала, что твой дар может как-то помочь людям? К примеру, ты могла бы предупреждать о несчастьях, — сказал однажды Константин. И тут же мысленно обозвал себя идиотом. Не хватало ещё внушить ей чувство вины. Но сказанное не вернешь.

— Думала. Много раз.

Ай совсем не удивилась его вопросу. Может давно уже ждала его.

— Мне дедушка запретил. Он сказал, что я могу открыться, если захочу. Только не раньше, как мы удержим лиственницу. Он прав. Ведь нет гарантии, что меня не закроют где-нибудь. Такая вероятность есть. Не хочу рисковать.

Знаете, я уверена, что не одна такая. Есть и другие. Просто мы о них не знаем. Кто-то из них работает с правительствами своих стран. Может, когда отменяют рейсы, что-то закрывают, оставливают на ремонт, ловят преступников и всякое разное — это делают по их советам. Ещё их знания могут использовать и злые люди. Несколько раз и я подправляла будущее. В последний — немного помешала шахиду-смертнику и он взорвался раньше. Забрал с собой одного человека, а не пятнадцать.

Константин смотрел на неё удивленно.

— Ну я всё же истинная шаманка, — гордо сказала Ай, словно других пояснений и не требовалось.

— А подробней? Как ты это сделала?

— Не хочу рассказывать. Придется вам поверить мне на слово в этот раз.

Константину снилось, что он спускается по Игарке на маленьком речном пароходике. Стареньком, но с ярко-голубыми бортами. Босоногий мальчишка самозабвенно бил в рельсу. "Дзинь! Дзить! Дзинь!" — протяжно неслось по воде.

Звук становился громче, пронзительней и Константин проснулся. Не сразу понял, что звонит телефон. Спросонья не удержал трубку, та упала на пол и он, поднимая её, уже слышал, как на том конце кричит Ай:

— Мы все умрем! Умрем! Умрем!

С той ночи привычный мир для них двоих перевернулся. Они знали о грядущем армагеддоне, но не понимали, что им делать с этим знанием.

— Лучше бы я пропустила эту передачу, — мрачно сказала как-то Ай. — Дожила бы спокойно годы, которые остались. Не так уж и мало их, если подумать.

Помолчав немного, добавила: — Я замуж собиралась. Детей хотела.

Константин устало потер виски. Он сам чувствовал себя, как человек, внезапно оказавшийся в чумном бараке с забитыми окнами и дверью. Нервы шалили. Он не мог спокойно смотреть на оживленный поток людей на улицах, спешащих куда-то по своим делам. Часто накатывало тошнотворное — это идут временно живые, а по сути — уже хиросимские тени.

Косте до сих пор казалось невероятным, что Орлов — это Сирин. Что именно тот вихрастый утенок из его прошлого и станет той маленькой костяшкой домино, которая запустит цепную реакцию обвала. Вольно или невольно. Это уже несущественные детали.

В видении Ай ясно видела на фоне горящего мира его лицо. Оно менялось. Сначала это было лицо молодого мужчины. Он выглядел точно так, каким она его запомнила в детстве. Хадуль тогда разговорился с ребятами на улице, а она просто стояла и рассматривала их. Позже она не раз видела его фотографию в местных газетах, писавших о трагедии. Лицо в видении медленно менялось, пока не стало похоже на Орлова сейчас, дальше — старело, худело. В конце лицо напоминало маску рептилоидного гуманоида из фантастических фильмов.

Возражения Константина: этого не может быть, он проверял, ничего не сходится, внешность Сирина-Орлова заурядна и похожих людей можно найти много и это обычное совпадение — Ай отмела решительно.

— Послушайте, мне гораздо легче поверить, что он поменял документы, чем в такую случайность. Это он. Поэтому, повторю в сотый раз — рассказать всему миру о видении будет ошибкой. В лучшем случае, мы станем героями желтых газет или пациентами психушки. В худшем, нас убьют. Уверена, что у меня не будет возможности и времени, чтобы убедить мир в правдивости моих видений. Меня подстрелят на взлете.

Как последний аргумент, она всегда говорила: — В видении дедушки лиственницу держали только мы вдвоем.

Константина это не убеждало. Разве могут спасти мир двое людей? Да и мало ли что там привиделось Хадулю. Даже, если это верное видение, то истолкований может быть не меньше, чем какой-нибудь строчки из Библии. Но Ай он этого не сказал. Она и так была угнетена. У неё тоже были свои демоны сомнения, безверия, отчаяния, которые грызли изнутри. Но пока она не поддавалась. Она всё ещё надеялась, что выход есть и они его найдут.

— Какая же я идиотка!

Именно с такими словами ворвалась Ай к Константину вместо приветствия. И тут же в коридоре, радостно смеясь, рассказала о своей эврике.

— Меня просто подбросило. Как же я раньше не додумалась, что Сирин в начале видения — молодой, как тогда в деревне. Понимаете, что это значит?

Костя отрицательно помотал головой, улыбаясь. Сбитый с толку вторжением, напором Ай, но уже заразившись её радостным оживлением.

— Это значит, что там точка отсчета! Там всё началось. Потому и в видении есть вы!

Костя непонимающе смотрел на неё.

— Я сама до конца ещё не разобралась, — призналась она. — Но чувствую, что вы в как-то попали в эту обойму вероятностей. Вы должены были идти вместе со всеми. Но заболели. От всей команды остались вы вдвоем.

После недолгой паузы она сказала с улыбкой:

— Я ещё не знаю, как вы мне поможете удержать эту проклятую лиственницу, но знаю, что буду делать я, и что вы должны быть рядом.

Ай выключила свет в комнате. Плотные шторы на окнах отсекали уличное освещение. Лишь в коридоре Ай оставила гореть слабый ночник. Только благодаря ему Константин мог хоть немного видеть её, сидевшую на ковре среди разбросанных подушек.

— Никогда не знаешь наверняка, что с тобой случится в пути, — усмехнулась Ай уголком рта. — Соломка не помешает.

Константин знал случаи, когда шаманы в трансе наносили себе увечья. Правда Ай говорила, что с ней такого не бывало. Самое большее — падала навзничь.

Константин ранее спросил Ай, как она попадает в мир духов, как это называли шаманы. На что это похоже? Она иронично закатила глаза:

— В точности, как Алиса в страну Чудес. Падаю в дыру. Только моя кроличья нора почти в облипку. И я могу упираться в стенки руками и тормозить там, где захочу, а не лететь куклой, кувыркаясь в воздухе.

Ай легко вошла в транс. Ей не нужны были галлюциногены. Она просто сидела с закрытыми глазами, что-то напевая. Константин не понимал слов. Ритм мелодии плавал — увеличивался, замедлялся, голос тоже плыл — звучал то тише, то громче. Потом появились гортанные нотки, а вскоре монотонное, резонирующее "мы-у-мы-у-мы-у-ммм" и Константин понял, что Ай уже в пути.

Но у неё не получилось сойти на нужной остановке. Не удалось выйти в том месте, где она надеялась исправить будущее. Получить знание — можно ли исправить и если да, то как. Она всё время упиралась в какое-то препятствие. Она била в него ногами, прыгала на нем, но оно не поддавалось. Ей пришлось вернуться.

Она пробовала ещё пять раз с недельным интервалом. Но всё повторялось, словно кто-то запечатал точку входа.

— Сейчас пойдете вы, — сказала Ай после очередной провальной попытки.

Константин подумал, что Ай мрачно пошутила и неуверенно улыбнулся. Но Ай смотрела на него пристально, внимательно, словно снимая мерку. И Константин понял, что она всерьез решила, что он сможет отправиться туда... куда это туда и что там — он имел весьма смутное представление. Все путешествия шаманов, подробно изложенные в книгах, монографиях, грешили одним: многословием и размытостью.

— Я никогда... — начал он, но Ай его перебила.

— Просто попробуем.

— А раньше...

— Нет.

— Отлично, — сказал Константин, — это вдохновляет. Буду первым.

Он хотел ещё что-то добавить, пошутить, сказать в конце-концов, что затея глупая и ничего не получится. Но посмотрел на осунувшееся лицо Ай, подумал, что она выглядит, как человек на пороге срыва и сказал:

— Почему и нет. Попытка не пытка. Давай.

Константин слушал пение Ай и звуки бубна. Ай решила, что с бубном больше шансов ввести новичка в транс.

— Следуй за звуками, — сказала она. — Ты весь должен стать слухом. Ты — уши. Только они.

Он отметил, что она перешла на "ты". Несколько раз он предлагал ей это раньше, но она всё не могла преодолеть барьер воспитания — со старшим надо на "вы". Почему сейчас? Волнуется? Или теперь он младший? Ученик?

"Надо стать ушами, — подумал он, — а я отвлекаюсь".

Бум, бум, бум-бум-бум, бум-бум, бум.

Константин всё не мог ухватить ритм, вслушивался из всех сил, пытаясь поймать хоть какую-то закономерность звуков. Ему казалось, что бубном стала его голова, резонирующий звук вибрировал и отдавался дрожью в сердце. Голова стала огромной, стремительно заполнила комнату, потом вырвалась за её пределы. Появилось тошнотворное чувство, как при болтанке в полете. И вдруг тяжесть сменилась легким ощущением свободного парения.

— Какой кайф, — сказал Константин, открывая глаза. — Как в детстве во сне.

Увидел, что сидит на том же месте. В комнате светло. Ай рядом не было. Видно вышла в другую комнату или на кухню.

— Жаль, что не получилось, — крикнул он ей.

— Чегой-то не получилось? — услышал он мужской голос рядом собой.

Константин от неожиданности подскочил на ноги. Огляделся.

— Беда с вами, неофитами, — сказал тот же голос с явной насмешкой. — Ну чего распрыгался, как стрекозел?

— Где я? Кто вы? Где вы? Не вижу вас.

— Ты там, куда хотела попасть твоя подружка. Я... как бы тебе доступней ... Ну представь, что я такой себе огромный, вселенский компьютер (один из) с функцией исполнения желаний. Но не всех. Предупреждаю сразу. У меня ограничения, пароли и другая шняга. Где я, увидеть меня — это мимо. Почему? Показываю на пальцах. Представь, что ты смотришь рисунок. Там человек. Он живет в своем плоском двухмерном пространстве. Как ты думаешь, он сможет увидеть тебя? Нет. А ты его сможешь рассматривать во всех подробностях. Он для тебя, как на ладони. Его тайн для тебя нет. Вот ты сейчас и здесь — нарисованный человечек. А я — ты там.

Да ради бога, неужели тебя удивляет, что я разговариваю с тобой на языке твоего мира, страны, времени? Мне что — на арамейском надо было с тобой беседовать, как с Моисеем?

Ну, конечно, читаю. Нет тайн, помнишь? Ты для меня — нарисованный человечек.

Сразу скажу, что спасти ваш мир от трам-тарарам не смогу. Пароли, ограничения — помнишь, да? Но могу подсказать тебе способ. Может у тебя и получится. Хотя вероятность маленькая, сразу говорю.

Ну чего ты сразу запаниковал. Будь философом. Всё к этому шло. Конец предсказуемый до банальности. Вся история твоего вида — это как надежней, проще и больше убивать себе подобных. И вот, аллилуйя! наконец-то, вы изобрели, наделали и накопили столько дряни под душеспасительные разговорчики о мире, разоружении и прочее, прочее, что теперь-то уж точно сработает. Могу утешить — вы не одиноки в своем упорном стремлении самоубиться. Таких миров было много и сейчас есть. Но вымирают постепенно, как ваши мамонты.

— Что мне делать? — спросил Константин. Просто потому, что захотелось услышать свой голос. Опереться на него, как иллюзию нормальности.

— Понял. Заканчиваю прессовать тебя всезнайством. Будем теперь обмениваться репликами вслух, как принято в твоем мире.

— Что мне делать? — повторил Константин.

— Перебирать вероятности, конечно. Самая простая игра в вашем мире такого типа — бросать кости. В нашем казино принято бросать шесть кубиков одновременно. На каждой грани своё число. Итого, ты будешь выбрасывать каждый раз комбинацию из шести цифр — от единицы, до тридцати шести. Их очередность определяется по времени касания граней к поверхности. Об этом пусть у тебя голова не болит. У нас техника чувствительная — до зептосекунды выверена. Если угадаешь вероятность, то — БИНГО! Засветится прямо на стене. Будущее чуток подкорректируется и армагеддон слиняет с повестки текущего дня.

Костя попытался вспомнить количество вариантов при таком раскладе и у него заболела голова.

— Никто не обещал, что будет легко, — неожиданно холодно и серьезно сказал всезнайка.

Костя кивнул и решил уточнить: — Количество бросков не ограничено? А время?

Всезнайка опять развеселился: — Ничего не ограничено.

— А я успею?

— Я же сказал — времени у тебя много. В твоем мире ещё и сотой доли секунды не прошло, пока мы тут лясы точили. Наиграешься.

— Давай уже кости. Начну игру.

— Тут такое дело...

Константин с удивлением услышал смущенные нотки в голосе всезнайки.

— Смутишься тут, — проворчал тот. — Как бы тебе объяснить. Это что-то вроде закона сохранения материи, энергии в вашем мире. Тьфу. Короче. Для того, чтобы ты смог играть, нужна твоя кость для кубиков.

Константин опешил. Потом испугался. Потом спросил: — Какая?

— Кусочек ребра будет идеально. В Библии не всё сказки, знаешь ли.

— Бери.

И тут же Константин вскрикнул от резкой боли. В воздухе перед ним завис окровавленный кусок ребра. На его глазах он посветлел, распался на шесть частей и через мгновение перед ним на полу лежало шесть аккуратных игральных кубиков.

— Может на кухню пройдешь? Там стол есть и кружка. Бросать удобней.

Ну чего ты всё удивляешься. Иди уже.

Константин бросал кубики.

Сначала он ждал, что вот-вот засветится "БИНГО!", как сказал ему всезнайка. Он был весь нетерпение и надежда. Но время шло, сливалось в сплошную, нескончаемую, однообразную ленту конвейера: потрясти кубики в кружке, бросить на стол, собрать в кружку, потрясти, бросить, собрать, потрясти...

Он не хотел есть, пить, спать. В туалет тоже. Это было хорошо. Но тело уже болело, рука начала опухать. Он бросал кубики стоя, лежа. Менял руки. И думал, что ограничения у него всё же есть — собственное тело. Тогда он стал отдыхать. Ложился навзничь на ковер, вытянувшись и сложив ноющие руки на груди. Закрывал глаза. Но перед ними всё равно мельтешило бело-черное, мелькали кубики. Казалось, весь мир сузился только до них.

Всезнайка пропал. Константин звал его, задавал разные вопросы, но тот не откликался. Всё чаще Константину чудилось, что он просто сошел с ума. И всё это бред его больного мозга. А может предсмертная галлюцинация после инсульта или инфаркта? Или что там ещё могло случится с ним? Вариантов много. Жизнь хрупкая. Константин гнал от себя эти мысли. Это всё изоляция давит. Но, даже если это галлюцинация, всё равно лучше бросать кубики, чем лезть на стены. Какое-никакое, а занятие. Ещё цель масштабная, напоминал он себе, желая подбодрить. Хотелось бы, конечно, если сходить с ума, то не так банально-пошло. Спасателей мира, наверняка, в психбольницах по пятаку пучок в базарный день.

Но ему становилось всё труднее контролировать себя.

— Да подавитесь, суки! — он запустил кружкой с кубиками в стену. — Что, опять не угадал?!

Константин метался по комнате, пинал стены.

— Не раскисай, Костян. Ты же упертый. Соберись.

Это был Генкин голос.

— Генка! Ты пришел! Генка! Как же я рад! Я так скучал по тебе. По вам. Генка, ты где? Генка!

— Генки тут нет. Да — это галлюцинация. Угадал. Но совет она тебе дала верный.

Голос всезнайки.

Костя обессиленно прислонился к стене. В голове шумело. Сердце частило с перебоями, толчками гнало кровь. Стучало в висках.

— А где Генка? Где ребята?

— Умерли. Ты же сам знаешь.

— Не знаю. Я их мертвыми не видел. А ты знаешь? Как они умерли?

Всезнайка молчал. Константин подумал, что тот опять пропал с концами. Спугнул Генку и пропал. Гад и тролль.

— Вот спасибо. Троллем меня ещё никто не называл.

Всезнайка хмыкнул.

— Расскажи про ребят, — попросил Константин.

— Извинений не будет, как я понял. Да ладно, я же шутя. Твои друзья все на дне озера. Да, брось. Водолазы? Серьезно? Ты помнишь, какое оборудование у них было в те годы? Какие возможности? А глубина озера там до семисот метров, а местами и более. Это же шурф был. Летали одни перцы над вашей планеткой и кое-что исследовали, добывали. Давно. Вашего племени ещё и в зачатке не было. В шурфах они маячки оставляли. Те сигналили на своих частотах. Информацию о шурфе — что там есть и всякое другое. Потом вашу планету забросили. А маячки остались. Одни заглохли, а другие ещё работают. Включаются переодически. А что ребята? Не повезло им. Как раз тогда маячок включился, когда они на привал стали. Его излучение на ваши мозги разно действует. Кого-то легко задевает, кого-то сильнее. Может усилить способности, фобии, которые уже есть.

Да. Ты правильно догадался. Но ты же и раньше его подозревал, верно?

Всезнайка опять отключился. Константин закружил по комнате. Да, он подозревал Сирина, только это было настолько невероятно, а главное — непонятен мотив. Но теперь стало яснее. Видно Сирина тогда перемкнуло. Но один? Всех?

— Ничего удивительного. Одержимость, внезапность. Когда его накрыло, он как-раз к лагерю возвращался. Ребята уже тоже под воздействием были. Рита сидела у костра и что-то там рисовала руками в воздухе. Увидела Сирина и заулыбалась. Тому показалось, что она над ним смеется. Он подумал: "Сионистка проклятая! Шпионка. Опять зубы скалит" и обушком топорика, что в руке нес, по виску стукнул. Одного удара хватило. Остальные даже не заметили. Николай с Игорем в палатке сидели. Он их так же убил. По очереди. Они не успели среагировать. Генку топориком достал сзади. Тот у озера стоял и читал стихи, которые только что сочинил. На него маячок так сработал. Ты не знал. И почти никто не знал. А он хорошие стихи писал. Стеснялся показывать.

Дальше мог бы и сам уже додумать. Когда он убивал, ему чудилось, что это шпионы. Они ему и так везде мерещились. Кругом шпионы, враги, Родина в опасности. Помнишь же, как у вас в газетах писали тогда. А тут маячок мозги сдвинул. А когда он очухался, то стал соображать, как ему следы замести. Подтащил тела к озеру, снял одежду, набил камнями, привязал груз к ногам и по очереди столкнул их с берега. Ты же помнишь, что озеро не простое. Там берега отвесные, обрывистые.

Всезнайка замолчал.

Константин плакал и не замечал этого. Он не плакал давно, с тех пор, как умерла мама. Слезы не приносили облегчения. Внутри пекло, жгло и это не могли смыть и потоки слез.

— Расклеился ты ещё больше. Не стоило тебе рассказывать.

Константин поднял голову, вытер ладонями лицо.

— Сирин получил что-то от маячка?

— Да, — быстро ответил Всезнайка. Казалось, он обрадовался — Константин очнулся, голос спокойный. — Он с рождения был эмоционально глуховат. Каменное сердце, поросшее шерстью, как у вас говорят поэты. Костяница, про которого тебе рассказывал Хадуль. Сирин старался запоминать реакции, чтобы понимать людей, копировать в похожих ситуациях, чтобы не выделяться, не попадать в смешное или нелепое положение. И достиг высокого уровня мимикрии, угадывания. Маячок усилил это его умение почти до телепатии. Любовь к Родине усилил. Паранойю — "кругом враги" — тоже.

— Понятно. Пошел бросать кубики.

— Давай. Помни — тебе повезло. У тебя ещё много времени. И есть шанс.

Ай сидела рядом с Константином, лежащим на ковре и держала его за руку. Он успокоился. Ровно дышал. Веки перестали дрожать. Только пальцы изредка слегка шевелились.

Перед этим он бился, как в судорогах. Кричал: — Зачем кости?! Почему кости?!

Ай перепугалась, удерживала его, чтобы он случайно не покалечился. Пыталась выдернуть из транса. Но всё не получалось.

А потом он вдруг перестал метаться, кричать и тихо прошептал, как самое сокровенное:

— Сердца нам не хватает. Сердца. Большого. Одного на всех.

Ай сидела и держала его за руку.

Пальцы шевелились.

Константин кидал кубики.