лысая киска
Магистр Сообщений: 557 профиль
Репутация: 137
|
БАБОЧКА ПОЭТИНОГО СЕРДЦА
- Ты опять опоздала к завтраку. Лиля ссутулилась. Муж не ругал, отечески журил, но мурашки кололи иголками, заставляя дыбом встать волосы. Видит бог, она старалась! Специально караулила кукушку. Подкручивала пружину ручных часиков – бриллиантовые лилии, белое золото – подарок на первую годовщину. В этом доме жили десятки разных часов, но они одинаково врали, издевались над ней, шевелили стрелками, как тараканы усами. Муж всегда оказывался в комнате раньше неё. Френч, золотые очки, утренняя газета в руках, громадная чашка чая и колотый сахар на блюдце. - Да, - проще смотреть на тарелку, чем на чёрную глыбу напротив. – Никак не получается. Часы отстают. -Что ты, Куколка, просто это не твоё время, - снисходительно улыбнулся муж. - А где моё? - Твоё – ещё настанет, - поцелуй мазнул по щеке. - Уже уходишь? - Да. Пора работать. У меня нет мужа, который обо всём заботится. Раньше подобные шпильки задевали до слёз, давно, как переехала сюда, в арбатские переулки, в не дом, спроектированный Мельниковым, самым модным архитектором Москвы. Бесконечные ряды узких окон, винтовая лестница внутри, даже круглая вращающаяся башенка – ничего не спасало. Дом походил на гроб. Он и стал гробом для неё. Лиля вспомнила похороны отца, прямоугольник раскопанной могилы, мать, повисшую на руке и железное плечо ещё жениха. Тогда это ей казалось надёжной опорой, ведь мир рухнул прямо на голову: война, революция, смерть самого близкого человека. Муж – единственное наследство, которое оставил папочка. Как будто волшебный ветер перенёс её из Замоскворечья, где утро начиналось с перезвона колоколов Спасопреображенского храма, сюда, в мир современных механизмов и новых людей. «Часовые изделия Блоха» - белые буквы горели всегда, их жилище совмещало магазин и мастерскую, только так удалось получить разрешение на частное строительство в коммунистической Москве. Лиля очнулась от воспоминаний, когда в комнату зашла горничная и начала убирать со стола, демонстративно звеня посудой. Три года замужества, но уважения от прислуги нет, как будто она бабочка-однодневка – игрушка хозяина. Может, потому, что не рождались дети? Лиля вздохнула, встала, поправила юбку. Опять лень! Пора идти. Когда папа представил жениха, Лиля сначала не поверила: вдвое старше её, грузный, никогда не снимающий коричневые перчатки: - Берегу руки. В моём деле важнее всего точность, - объяснил он. А потом очень быстро смирилась, ведь папочка знает, как лучше и всегда оказывается правым. Они не выходили вместе в театр или оперу: - Суета и пустая трата времени! А время мне дорого. И Лиля ездила с мамой или сестрой. Блох отказывался от приглашений и не звал к себе: - Не люблю сборища, жужжат, отвлекают. Тебе нравится, развлекайся, препятствовать не буду. Лиля послушно развлекалась: танцевала, кокетничала, смеялась, ведь ей разрешили. Накануне свадьбы он затеял разговор: - Лилечка, отец просил о тебе позаботиться. И я уверяю, ты ни в чём не будешь нуждаться, твои желания – мои желания, твои хотения – закон. Но в ответ прошу уважения к моим принципам. Лиля молча ждала продолжения, поняв, что пауза затягивается, спросила: - Что от меня нужно? Блох откашлялся: - Я деловой человек, у меня обширные связи в правительстве, но всего добился сам, потому что очень давно следую простым правилам: уважаю время, ценю пространство и никогда не бываю празден. От тебя жду того же: не опаздывай. Умей занять себя. Чем угодно: учись, помогай мне в магазине, воспитывай детей, только не позволяй скуке поработить разум. И последнее: я построил нам дом, это дорого мне стоило, ты знаешь, сколько берёт Мельников и бездельники из Генплана. Я вручаю тебе ключи от него, - увесисто звякнуло, - но прошу об одном, моя мастерская – это только моя мастерская. В подвал тебе хода нет. Никогда. Поняла? Лиля кивнула. Её с детства пугали тесные помещения и мёртвые звери. - Хорошо. Я бы пошла на режиссёрские курсы. - Я оплачу, - Блох даже не скрывал облегчения. – Хочешь научиться водить экипаж? Утром он приехал в безлошадной карете. Лиля замерла: - Простите, Иосиф Максимович, я не могу! Давайте пройдёмся пешком! - Почему же? – Блох нахмурился. - Там эти, - Лиля сглотнула. Блох рассмеялся: - Ты боишься белок? Девушка пожала плечами, вуаль качнулась: - Они мёртвые. - Куколка! – тогда Блох назвал её так впервые и хозяйски обнял за талию, подтолкнул к экипажу. – Я сам спроектировал двигатель, здесь колесо вращает пружину, которая даёт толчок, а колесо вращают белки. Конечно, заводные чучела, сколько бы ели живые. А сколько гадили? Наша мастерская поставляет не только часы, самоходные изделия, но и механизированных зверей. Колёса динамо-машин вращают лошади, которым вторую жизнь дали вот эти руки! Вода, тепло, свет – да Москва живёт благодаря мне! А ты моя жена. Не смей бояться. Тем более, зубы у них удалены. Незаметно Лиля оказалась внутри кареты, Иосиф сел, фамильярно прислонившись к её коленке. Расписали их очень быстро. И пошла жизнь, заведённая, как часы. Завтрак – только вместе с мужем. Учёба на курсах, режиссёрских, архитекторских, вождения – святое правило не оставаться праздной. Ужины – вместе, а потом расходились. Она – развлекаться, он – работать. Ночи – выверенный до мелочей ритуал супружеского долга. Впрочем, просыпалась Лиля всегда одна. Сегодня ей нужно было в мастерскую Вучетича, новое увлечение – скульптура. Часы пробили одиннадцать, к полудню успеет, муж подарил экипаж, которым она научилась неплохо управлять. «Единственная в Москве женщина-водитель, удивительная Лиля Блох», - так писали в «Правде». На фотографии она себя сначала не узнала: короткие волосы, гордые плечи, кожаная куртка, галифе, разве это Лилечка Каган? Тонкий звук разбил мерное тиканье. Мяуканье? Лиля на цыпочках подкралась к полуоткрытой двери кухни и заглянула: горничная кормила котёнка, белого, пушистого, грязного, а тот одновременно жадно глотал кусочки, мурлыкал и мяукал. - Лиля Юрьевна? – горничную застукали на месте преступления. – Ой! Впервые страх и вина промелькнули на лице: - Вы расскажете Иосифу Максимовичу? Он запретил нам заводить животных, а эта дурочка сама пришла, залезла в мусорный бак и кричала там, подохла, если б не вытащили. Почти греческая трагедия вылилась наружу. - Не расскажу. Можно её погладить? Служанка кивнула, Лиля опустилась на корточки и легонько пробежала самыми кончиками пальце по шкурке. Остро чувствовался каждый позвонок. - Надо же, какая мягонькая! И худенькая. Может, помыть её? – Лиля снизу вверх смотрела на замершую женщину, а котёнок, отозвавшись на ласку, уже зацепился когтями за ткань и лез на колени. - Кисонька, крошечка! – Лиля шептала ласковые глупости, а белый пушистый одуванчик устраивался на плече, внутри будто работал моторчик. - Какая ты громкая лапочка! Наверное, её надо помыть? Я очень люблю кошек, - Лиля понизила голос, как будто признаваясь в чём-то недостойном. - Уж это видно, Лиля Юрьевна. Вы не беспокойтесь, помою. - И спрячете? – вопрос вырвался прежде, чем Лиля подумала. Она испугалась сначала за кошку, а потом испугалась страха. - И спрячу, а вы приходите, как захотите проведать. - Я назову её Пушинкой! – сердце стучало прямо в ухо, а шерсть щекотала щёку. Нехотя Лиля отцепила коготки и передала Пушинку горничной. - Я вернусь вечером, малышенька! Жди меня! Лиля выбежала, чтоб не передумать и не остаться. Занятие скульптурой тянулось бесконечно. Руки бессмысленно мяли глину, Вучетич злился, пряча эмоции за нарочитой ласковостью – ученица была выгодная, да и не совсем бестолковая. Пытка ужином сегодня особенно мучила Лилю. Муж долго и со вкусом ел, выспрашивал подробности занятия, потом читал ей новости, а она ёрзала на стуле, как школьница во время нудного урока. - Куда ты сегодня, Куколка? Лиля пружиной взвилась, а потом опять сжалась, тая радость: - Сегодня я поработаю в библиотеке. Вучетич такой дотошный, он экзаменует меня каждый день! Спросил про дедаловы автоматоны! – ложь лилась гладко, Лиля сама себе поражалась. - Расскажи ему про рыкающих львов российских самодержцев, - усмехнулся Блох. - Была такая забава у Алексея Михайловича. Львиные чучела стояли в тронном зале Коломенского дворца пока не сломался механизм. Я однажды рассказ про это Мережковскому, так он сразу схватился за ручку! Муж любил как бы случайно похвастаться знакомствами. В ответ Лиле полагалось выразить восхищение, что она и сделала, пусть чрезмерно. Наконец, Иосиф ушёл, путь к кухне оказался свободным. Пушинка спала, свернувшись белой улиточкой у изразцовой печи. - Как ты, моя красавица? – кошка открыла глаза и зевнула, демонстрируя нежно розовый ротик и фарфоровые иголочки зубов. - Посмотрите! – Лиля вскрикнула, - у неё разные глазки, один голубой, один жёлтый! На счастье! Горничная только улыбалась. Молодая хозяйка совсем ещё дитя, играет с котёнком, удивляется. А сначала казалась такой угрюмой, важной! Пушинка снова залезла на ручки, потопталась, устраиваясь, а потом соскочила на пол и стала кружиться, пытая поймать собственный хвост. Женщины рассмеялись. Напольные часы в холле пробили девять. Кошка подпрыгнула едва ли не на метр вверх и рванула в темноту, Лиля бросилась за ней. Нельзя, чтоб Пушинку увидел муж! Белая молния пронеслась по комнатам, а потом свернула на лестницу, ведущую в подвал. - Нет, кисонька, нет! Лиля замерла на верхней ступеньке. «Тебе туда хода нет!» - звенело в ушах. Несколько мгновений она боролась с желанием повернуть назад, но решительно стала спускаться, осторожно вытягивая ногу и ощупывая каждую ступеньку. - Пушинка, Пушенька, где ты? – Лиля прислушалась. Из-под тяжёлой двери пробивался луч света. - Как же так? Он всегда запирается, - шёпотом крикнула Лиля и дёрнула на себя кольцо. Мастерскую заливал белый электрический свет. Слёзы ослепили Лилю, а жужжание оглушило. В подвале не было ни стен, ни перегородок, только гигантское колесо, стеллажи с книгами, банками, ящики, чучела и стол. Блестящий, стальной, он притягивал взгляд, потому что в центре, распластанный, привязанный за четыре лапы, рыдал белый котёнок. - Пушинка! – Лиля бросилась вперёд, но споткнулась, отлетела к стене, отброшенная одним движением. - Куколка! – голос мужа приглушала марлевая повязка. – Ты всё же пришла! - Отпусти! – Лиля не чувствовала боли. Она перевернулась на четвереньки и поднялась. - Отпустить? Ты ослушалась меня и будешь наказана. «Да убоится жена мужа своего»! Иосиф подвинул лоток с инструментами. - Смотри и запоминай! – он взмахнул скальпелем, алым плеснуло на белую шерсть. Лиля выла, а из прокушенной губы бежала кровь и капельками повисала на подбородке. Муж вытащил скользкие внутренности, брезгливо бросил их куда-то под стол, пододвинул коробку с шестерёнками и пружинками. - Готово! – объявил он довольно. – Осталось самое последнее. Иди-ка сюда! Лиля затряслась и замотала головой. - Плохая девочка, - ласково протянул муж, снял перчатки и шагнул к ней. Кулак метнулся прямо в живот, Лиля согнулась, лязгнув зубами. Второй удар пришёлся по затылку. - Больно? – участливо поинтересовался он. – А кто виноват? Ты сама меня не послушала, притащила в дом блохастую заразу, - это раз. Побеспокоила во время работы, - это два. Я обязан тебя наказать. И не думай, что мне это нравится! Я не хочу тебя бить, особенно по твоему красивому личику! Но ведь ты начала первой! И он с силой пнул её в голень. - Подойти. К столу. Быстро. Дрянь. – чётко выделяя каждое слово скомандовал муж. Лиля, волоча ушибленную ногу и поскуливая, подтащилась к столу, стараясь не глядеть на то, что было Пушинкой. - Возьми. Щипцы. Она слепо зашарила в лотке, пока под руку не попались изогнутые зубья. - Дёргай клыки. И Лиля дрожащими руками открыла розовый ротик и неумело подцепила остриём. - Не реви, дура! – прикрикнул муж. – Дёрнешься – испортишь шкуру. Лиля старалась не смотреть в осуждающие мутные глаза, голубой и жёлтый, на счастье. - А теперь помой стол. Губка и ведро в углу. Закончила? Раздевайся, - буднично приказал муж. - Зачем? – едва выдавила Лиля. - Куколка, - муж нежно чмокнул её в щёку. – Настало время Бабочке появиться на свет. Ложись. Лиля дрожала под безжалостным светом, пока муж убирал тельце Пушинки, готовил инструменты, банки с каким-то раствором. Её заворожил набор стальных, игл очень длинных и очень острых. - Зачем они? - Вот зачем! – муж мгновенно схватил одну, ловко воткнул под кожу, протянул, чтоб кончик торчал снаружи. От удивления Лиля закричала не сразу. А потом кричала, не переставая. - Что ж ты так орёшь? – досадливо сморщился Иосиф, - даже голова разболелась! Левой рукой он покрепче ухватился за нижнюю челюсть, прижал язык и полоснул скальпелем по связкам. - Намного лучше! – он промокнул кровь салфеткой. – Я бы мог перерезать горло, но тогда останется шрам. Не хочу портить. Блох ласково провёл рукой от живота вверх, пощупал рёбра, и одним ударом вскрыл грудную клетку, сжал в кулаке пульсирующее сердце и опустил его в формалин. - Смотри, какой изящный механизм я создал! Твоё сердце теперь навсегда принадлежит мне, потому что только ключ от него – в моих руках. Оно самозаводное: видишь пружинка? А рядом с ней – ротор, тяжёлый, золотой. Он колеблется при движении и вращает маховик. Теперь у тебя золотое сердце, Лилечка! Иосиф рассмеялся впервые с их знакомства каламбуру. - Ты спрашивала, зачем нужны иглы? – продолжил оживлённо болтать, переворачивая её на живот. – Милая, это основа для крыльев. Я аккуратно загоняю их под кожу … Не дёргайся! Так больнее, глупенькая! Терпи! «Чтоб стать красивой, надо страдать!», - как говорят французы. Это кропотливая работа, нужно пропустить серебряную проволоку через мышцы, срезать верхний слой кожи, окрасить и закрепить её. Ночь будет бесконечно долгой, любимая! Боль стала частью Лили, плескалась красным морем вокруг, грызла изнутри, обжигала и скручивала. Дышалось трудно, даже движения глаз отзывались муками. Она мечтала лишь потерять сознание, но муж был слишком опытным палачом, чтоб допустить это. - Вот и всё, Лилечка! Хочешь посмотреть на себя в зеркало? Блох устало потянулся, снял перчатки, маску, залитый кровью фартук, помог ей встать и подвёл к старинному зеркалу, повернул спиной. - Теперь ты моя Мёртвая голова! – гордо произнёс он. Золотистые крылья качнулись. Лиля, неуверенно переступая, обернулась и из глубины вырвался странный свист: воронкообразный нечеловеческий рот, фасеточные глаза, шрам на груди. Наконец, благословенная тьма снизошла. Лиля рухнула в обморок. - Куколка стала Бабочкой, - резюмировал муж, взвалил тело на плечо и понёс наверх. Солнце робко гладило плотные портьеры. Лиля открыла глаза, в груди мерно стучало сердце, рядом похрапывал муж. Она чувствовала себя удивительно бодрой. - Ося! Он что-то пробормотал. - Пора вставать! Завтрак подадут через четверть часа. Жду тебя внизу. Она спустилась по винтовой лестнице, кивнула замершей горничной и прошла в столовую: - Катя, кофе и свежую газету, пожалуйста! Муж появился ровно через пятнадцать минут, склонился к протянутой руке. - Сегодня мы приглашены на поэтический вечер, сестра зовёт, кажется, у неё роман с кем-то, а может, и со всеми. Блох рассмеялся: - У тебя злой язычок, Лиля. Она пожала плечами: - Ты сам научил меня. - Теперь ты неотразима, моя полуночная бабочка! Узнай, есть ли кто-то настоящий в их стойле Пегаса. Если есть, приводи. Лиля кивнула и вставила тонкую сигарету в мундштук. - Кто нужен? - Рупор времени, - муж усмехнулся. – Ты поймёшь. Лиля вышла первой. У двери её караулила Катя, даже открыла рот, чтобы что-то спросить, но запнулась и убежала. - Странная девушка, Ося. Думаю, нам понадобится новая горничная, порасторопнее и без дурных привычек. Муж кивнул, погружённый в мысли: - Дай объявление, рассчитаем, как найдём подходящую кандидатуру. В приюте поэтов пахло вчерашними щами – на первом этаже располагалась столовая – и было холодно, Лиля так и не сняла манто. Сестра беспрерывно болтала и вертелась на стуле. - Смотри, это он, Моряковский! От безудержных аплодисментов Лиля поморщилась и взглянула на сцену. Там стоял почти двухметровый, худой, бритый на лысо человек в ярко жёлтой женской блузе и клоунском галстуке. Громовой голос перекрыл и гул собравшихся, и шум улицы. Казалось, даже кровь в венах отстукивает ритм слов. Что-то огненное пылало под тонкой тканью, ходило ходуном. - Ты это видишь, Эльза? – Лиля прищурилась. - Я же тебе говорила! Володя великолепен. Изо рта декламирующего звучные рифмы вылетела стайка голубых бабочек и закружилась над головами слушателей. - Пойдём! – Эльза потянула сестру к сцене. – Я вас познакомлю! Лиля почувствовала, как под кожей зашевелились иглы: «Вот о чём говорил Ося!». - Здравствуйте! Поэт двумя руками схватил её руку и восторженно тряс. - Вы такая красивая! Бабочка села ему на плечо, но этого никто не заметил. Лиля улыбнулась: - Ваши стихи великолепны. Кажется, я влюбилась в них. - А я в вас, - мужчина обезоруживающе улыбнулся. – Поэт Владимир Моряковский. Эльза скривилась и буквально разорвала рукопожатие. - Моя сестра, Лиля Блох. Она замужем за Иосифом Блохом. Володя, сегодня вы превзошли себя. Особенно эта строка, - она закатила глаза, пытаясь вспомнить. Моряковский поморщился: - Лиля, давайте я вас украду? Где ваше пальто? Ах, оно же на вас. Пойдёмте? Тут душно. Он подхватил её под руку и потянул за собой, расталкивая толпу, как океанский лайнер волны. Эльза увязалась за ними. - Это ваша? – он заворожённо замер перед экипажем. – А я не вожу, но восхищаюсь. Я вообще люблю новое, мощное, в будущее стоит брать только современное, функциональное. И прекрасное. Женщина улыбнулась: - Эльза, ты едешь? - Нет, - крикнул Моряковский. - Да, - кивнула сестра. Их голоса прозвучали одновременно, повисла неловкая пауза. - Садитесь. Оба надулись, как дети, и сели на противоположные сиденья. - Поехали в Коктейль-холл! – Эльза никогда не обижалась долго. – Это на Тверской. Перед массивными зеркальными дверями толпилась очередь разряженных юношей и девушек. - Мест нет! – крикнул франт в клетчатом пиджаке и узких брючках. Моряковский пробился ко входу, махнул швейцару и приложил раскрытую ладонь к стеклу. Двери медленно раскрылись, толпа забурлила, но усатый швейцар властно пророкотал: - У них заказано! Моряковский подхватил Лилю под руку и склонился почти к лицу: - Старый фокус. Дядьке Петру нужно показать трёшку, он пустит. Я дал пятёрку. Лиля погладила его по щеке: - Какой вы находчивый, Володя! Кирпичный румянец залил высокие скулы. Внутри располагалась высокая барная стойка с неудобными стульями, сцена, где играл джазовый оркестр. - На втором этаже – отдельные кабинеты, - вклинилась Эльза. - Что вы будете? Кормят здесь паршиво, солёный миндаль да бутербродики, но много коктейлей, - поэт как будто извинялся. - Я буду водку, - отчаянно заявила Эльза. – Могут налить женщине стопку смирновки? - А я хочу что-нибудь сладкое. Лиля облизнула губы. Моряковский ловил каждое движение розового язычка. В высоком стакане медленно колыхалась бордовая приторная жидкость, соломинка плавала в ней, как жертва шторма. Мужчина говорил без умолку, рассказывал про Грузию, сестёр, читал отрывки поэмы про апостола. Лиля слушала в пол-уха, её больше поражали бабочки, которых никто не замечал. Эльза очень быстро напилась, скисла и сжалась в комочек, всеми забытая. Раньше Лиле бы стало её жалко. Надо же, «В парке Чаир»! – Лиля плавно поднялась. – Вы танцуете, Володя? - С вами – да. Горячая рука легла на талию. Они медленно кружили в центре зала. - Хотите, я вам кое-что покажу? Лиля глубоко вздохнула, прикрыла глаза. Стальные иглы рвали кожу, боль стала невыносимой, а потом пропала. За её спиной качались фантастические крылья. - Нравится? Моряковский замер, а потом упал на колени. - Вы! Вы богиня! Бабочка поэтиного сердца! Люди захлопали. - Муж давно мечтал с вами познакомиться. Поедете? - Сейчас? – он смотрел снизу вверх и в тёмных глазах, в большой запрокинутой голове мелькнуло что-то собачье. - Сейчас! Лиля поманила, и он послушно поднялся, отряхнул брюки и пошёл. Про Эльзу все забыли. - Какой у вас дом! – Моряковского восхищало всё. – Прямые строгие линии, стекло, сталь, а портик – точь-в-точь египетский! Лиля пожала плечами. Блох встретил радушно, долго разговаривали, Моряковский снова декламировал. Женщина украдкой взглянула на мужа: «Видишь? То самое?». Он одобрительно кивнул: «Вижу. То самое». Разошлись уже утром, когда серенький невнятный рассвет робко заглядывал в окна. Роман Лили Блох и Владимира Моряковского со вкусом, как изысканное блюдо, мусолила вся Москва. Слухи клубились, множились, обрастали фантазиями. Говорили, что они живут втроём, что Моряковский отдаёт все деньги Броху, а Лиля водит его по дому голым на поводке. Но на самом деле всё было совсем не так. - Ося! Что это! Лиля замерла на верхней ступеньке винтовой лестницы и смотрела на мужа удивлённо и брезгливо. - Кто, Лилечка, кто! Это собака. Он поживёт у нас, не беспокойся, лапы я ему помыл. Лиля спустилась, чтоб рассмотреть дворнягу: чёрный, с рыжими подпалинами и висячими ушами, пёс улыбался, демонстрируя белые острые зубы и постукивал хвостом. - Надо же, на Володю похож. Кстати, сегодня вечером он к нам заедет. Она отвернулась. Собаки никогда не вызывали интереса. - Ты абсолютно права, моя Бабочка, - в спину ей улыбнулся Блох. - Волька! За мной! Лиля ждала поэта в гостиной. - А где Ося? Я привёз из типографии рукопись. - Ося работает. Как вы планируете меня развлекать, Володя? - Хотите в кино? Новый фильм «Стеклянный глаз» с Вероникой Полонской - Кажется, у вас был роман? – Лиля обиженно поджала губы. Мужчина смутился: - Лилечка! Вы бабочка поэтиного сердца! С вами я не мужчина, а облако в штанах! Она глубоко вздохнула, изображая скуку. Моряковский схватился за уши и потянул: - Ладно! Я хотел оставить до ваших именин. Держите. Из кармана пиджака на свет появилась плоская бархатная коробочка. Лиля приняла подарок, медленно раскрыла. - Серебро? – разочарование явно слышалось в голосе. - Сталь! Крепкая, как мои чувства. Смотрите, внутри ваши инициалы: «Л.Ю.Б» по кругу. Прочтите! Получается «Люблю». Бесконечно люблю. - Забавно, - протяжный высокий тон явно издевался над поэтом. Некоторое время сидели молча. Лиля крутила кольцо, Владимир тяжело вздыхал. - Хорошо, а чего хотите вы? - Я? Неужели вы решили спросить меня? Вообще Ося просил помочь в мастерской, но не думаю, что это вам интересно. - Он разрешает вам помогать? - Естественно! Мы муж и жена! На этот раз Лиля сделала вид, что оскорблена. - Я готов! – он вскочил. - Вы точно этого хотите? – допытывалась женщина. – Это сложнее, чем писать стихи. - Лиля! Зачем вы так? На минуту ей показалось, что Моряковский расплачется, но он сдержался. - Куда нужно идти? - Ося работает в подвале. Они спустились, мужчина галантно распахнул перед ней тяжёлую дверь. - Мы пришли! На крик вышел Блох в длинном прорезиненном фартуке и чёрных перчатках. - Душевно рад! Извините, не могу пожать руку, оперирую. Хотите посмотреть? На металлическом столе лежал труп дворняги со вспоротым брюхом и без головы. Лапы её ещё дёргались, а голова помещалась рядом в оцинкованном тазике, карие глаза смотрели укоризненно. Моряковский побледнел и сглотнул: - Лиля сказала, что вам нужна помощь. Блох широко улыбнулся: - Да, драгоценнейший Володенька! Кое-что мне от вас нужно. Ваша талантливая голова. Лиля, давай! Лиля прыгнула на мужчину, обняла выпущенными крыльями, повалила и жадно присосалась воронкообразным ртом к обнажённой шее. Когда Моряковский перестал сопротивляться, она сыто отвалилась. За это время собачья туша переместилась на боковой столик, а на основной взвалили человеческое тело. Иосиф вооружился пилой и стал медленно отделять голову от туловища, кровь толчками лилась на фартук и пол. - Товарищи из бюро давно просили меня сделать рупор революции. Смотри, какую чудесную механическую голову я ему собрал! И все пьесы только согласно линии партии, ни слова кроме! - А куда ты денешь это? – Лиля брезгливо ткнула в отпиленную голову. - Пришью Вольке. Ты не зря сказала, что они похожи. Пусть служит, развлекает тебя стишками. Нравится? Лиля улыбнулась: - Конечно, дорогой. Я назову его Щен. Но какая польза тебе? - Мне? – муж обернулся. – Я смогу изучить феномен его сердца. Откуда берутся бабочки? Это потрясающе! Они живые, осязаемые, но невидимы для большинства! Ты приманила к нам прекрасный экземпляр человеческой породы. Лиля улыбнулась, помогла мужу снять окровавленный фартук и перчатки, поцеловала руку. Дверь распахнулась, дробью застучали каблуки, раздался выстрел, и грудь поэта разворотило. - Дура! - Эльза! Супруги закричали одновременно. - Володя! Ты спасён! – Эльза плакала и смеялась одновременно. – Я люблю тебя, Володенька! Лиля и Иосиф переглянулись и кивнули друг другу. За спиной Лили закачались золотые крылья. Утром заголовки московских газет кричали только об одном: «Поэт Владимир Моряковский застрелился». Исчезновения Эльзы Каган не заметила даже мать.
|