Вот она и здесь. Мэй замерла на границе ночного леса, не решаясь ступить под уродливую сень высоких черных сосен. Позади слышалось гулкое эхо погони, но теперь к нему добавился новый звук. Лес шептал тревожно, недобро. Раньше, когда Мэй еще не стала человеком, он был другим, говорил с ней иначе.
Топот за спиной замер, и Мэй обернулась. Люди остановились. Ал стоял среди них, сжимая в руке железную пику, и зло смотрел на нее. Они тоже слышали голос леса и потому боялись. Поклонялись ему, приносили дары, просили о милости и все одно боялись. Лес слушал, слышал и давал то, что было нужно людям. Почему же они так обозлились на Мэй теперь? Разве не росла она среди них таким же юным побегом? Разве не работала, как они, не пела, не кружилась в пляске на деревенских свадьбах, не плакала на похоронах? Разве не стала одной из них за это время? Лесное отродье, ведьма, проклятая — так кричали ей в лицо, когда люди увидели ее кисть, покрытую бледной, зеленовато-серой корой. Мэй невольно прижала руку к груди, и в нос ей ударил запах опаленного дерева.
Это случилось два дня назад, в ночь высоких костров. Тогда Ал позвал ее прыгать через огонь, и она согласилась, хотя по-прежнему боялась пламени. Пальцы обвили запястье. Они прыгнули, громко треснула ветка, а потом Ал выпустил ее руку и отступил. Начали затихать в ночи переливчатые голоса, и над кострами повисла недобрая тишина.
— Что это? Кто ты?
Мэй опустила взгляд и все поняла. Ее левая рука от кончиков пальцев до локтя светилась нежной зеленью и выпускала тонкие побеги. Только тогда она поняла, откуда был тот треск. Это трещал, сгорая в праздничном костре, напитанный древним колдовством браслет. Подарок Игни, который должен был защищать ее. Игни. Сколько лет она не вспоминала о нем, о лесе? «Однажды ты поймешь, что люди не так добры, как кажется, Мэй, и вернешься» Так он сказал ей на прощание. Тогда Мэй ему не поверила. Не хотелось ей верить в это и сейчас, но были злые испуганные взгляды, была погоня, и был Ал. Был.
Чудо, что они не сожгли ее сразу. Опешили, испугались. Если бы догадались толкнуть ее в пламя, она была бы уже мертва. Правда, мигом нашлись железные пруты и топоры, которые окружили Мэй, а она просто пошла, куда ей велели, все еще надеясь, что ее услышат и поймут. Ее заперли в сарае при кузнице, развели во дворе огонь. Ал пришел ночью, с факелом в одной руке и наскоро выкованной неуклюжей железной пикой в другой. Во взгляде его сквозили враждебность и страх.
— Ал, зачем ты так? Это же я, Мэй.
— Нет, — сказал он, и острие пики уперлось ей в шею. — Ты не она. Ты заманила ее в лес. Ты…ты приняла ее облик. Что ты сделала с Мэй, чудовище?
— Ничего.
— Не верю.
И Мэй не верила. Смотрела на него и не верила, что Ал может быть таким. Душа ее будто раздвоилась. Одной ее части хотелось заплакать, отвести рукой копье, броситься ему на шею. Другую затопили горечь и гордыня. Столько лет она думала, что стала здесь своей, что узнала и поняла людей, что нашла того, с кем будет счастливой. Все это было обманом.
Она сбежала той же ночью, едва начали затихать разговоры у костров. Здесь было много железа, и лесные духи вправду не любили его. Но Мэй могла касаться его своей человеческой рукой. Она сдвинула в сторону железные пруты, прижала древесную ладонь к щетинистой доске и позвала. Дерево, что когда-то было живым, еще хранило в себе память о лесе.
— Помоги мне уйти, — попросила Мэй.
Доска под ее рукой слабо задрожала и начала выворачиваться. Старое дерево. Его срубили, когда духа в нем уже не было. Оно ушло, как должно, и теперь служит людям, но Мэй отказать не могло. От погони это ее не спасло, но дало немного времени, чтобы оторваться. И вот теперь ее нагнали. Мэй не стала ждать, пока людская злость перевесит страх, посмотрела на Ала в последний раз и шагнула в тень.
Лес очнулся от дремоты, мысли всколыхнулись от его шепота, как дикие травы на ветру. Мэй побежала, выставив вперед левую руку. Он же должен вспомнить ее? Но лес все же чуял в ней человека, и от его неумолчного голоса в Мэй начал просыпаться страх и удивление. Вот, значит, что чувствуют тут люди? Поэтому так обозлились на Мэй? Поэтому думали, что она пришла вредить им? Но ведь лес может быть другим. Почти забытое чувство, похожее на смутный сон, уплывающий с рассветом, всколыхнулось в памяти и погасло. Лес больше не понимал, что она, кто она, и сердился, шептал все громче, все злей. Ветви начали закрывать ей дорогу, травы принялись опутывать ноги. Неужели он забыл ее? Мысль эта так поразила Мэй, что она остановилась. Ей всегда казалось, что она сможет вернуться сюда, что лес вспомнит и защитит. А теперь она стояла, утопая в наползающих на непослушное тело жестких стеблях, и сердце Мэй сжималось от страха. Как у человека. Да, она слишком долго была человеком.
Ноги ее согнулись, надломились, будто две хрупкие ветви. Травы душили ее, тянули в землю, корни расползались, открывая глубокую яму. Мэй почувствовала, как под спиной разевает рот холодная пустота. Звать его Мэй не хотела, но больше ничего не оставалось.
— Игни!
Имя слетело с ее губ, и лес, услышав его, заворчал и отступил. Корни отпустили Мэй, вытолкнули из ямы и забились в землю, стебли расплелись, трусливо согнув гибкие спины. Из глубины чащи донесся тихий сонный вздох, и темная тень выпустила на волю крупного черного медведя. Мэй поднялась, прижимая к груди левую руку. Из трещинок на локте стекала перемешавшаяся с древесным соком кровь.
— Вернулась, непокорное дитя?
Его голос шептал, ластился притворно, но Мэй слышала за ним другое — любопытство, ожидание, мстительную радость. Мэй чувствовала в нем острые нотки диких колючек. В воздухе запахло ежевикой, и ей нестерпимо захотелось открыть рот, поймать ягоду, раздавить, ощутить на языке свежие лиловые капли. Но все это было обманом. Придуманное лето, навеянное жаждой. Явь же была другой. Она смотрела на нее молочными глазами, полными лунного света, и скалила медвежью пасть в страшном подобии улыбки.
Не стоило перечить ему сейчас, но и показывать свой страх Мэй не хотела.
— Ты боишься, — сказал Игни. — Кто загнал тебя обратно в чащу? Люди?
Он подошел, тяжело переваливаясь в непослушном зверином теле. Встал рядом. Так близко, что она ощутила, как льнет к голому плечу его густая грубая шерсть. Игни повернул голову, принюхался и сам же ответил:
— Люди.
— Ты чуть не убил меня, Игни.
— Я спал, — он пожал плечами. — Ты же знаешь, что когда я сплю, лес сам решает, кто чужой, а кто свой.
— Значит, я теперь для него чужая?
— Ты слишком долго была человеком, Мэй.
Звериная голова приблизилась, теплое дыхание коснулось виска. Мэй закрыла глаза.
— Боишься меня, пташка?
— Нет!
Она повернула голову, готовая встретить жуткий взгляд молочных глаз, но перед ней уже стоял человек. Он тихо рассмеялся, увидев, как она отступила на два шага, потянулся, подняв к высокой луне свои бледные руки, будто хотел коснуться ее светлого бока, покачался с носков на пятки, разминаясь в новом теле. Длинные пряди белых волос спускались по спине и плечам до самых бедер, глаза светились жуткой чуждой зеленью. Его нагое тело, обманчиво беззащитное, казалось странно неуместным здесь, посреди затаившего дыхание ночного леса. Если не знать, что он и есть лес. Его душа и сердце. Мэй знала и помнила этот его облик.
— Слышишь их? — спросил он вдруг, и Мэй услышала.
Люди осмелились пойти за ней. Они бродили, пугали тени яркими факелами, искали ее.
— Да.
— Что ты сделала, Мэй? Из-за чего они так осмелели?
Мэй тряхнула головой, отвернулась, стараясь не глядеть на него. До слуха ее долетел тихий смешок.
— Это, — она согнула руку в локте и подняла повыше. — Сказали, что я отродье, что я украла чужой облик. Хотели сжечь.
Игни стоял перед ней, ухмылялся.
— Глупая беспечность. Они могли убить тебя, Мэй.
— Не убили.
— Если перестану скрывать тебя — убьют.
— Но ты же…
— Лес не может только отдавать. Ты еще не заплатила за мою помощь, а уже пользуешься ей. Нехорошо, Мэй.
— Чего ты хочешь?
— А что с тебя взять теперь? Вторую руку? — снова усмехнулся он.
Игни приблизился, оставляя за собой след примятых листьев подорожника. Над правым плечом зароились невесть откуда взявшиеся светляки. Говорить было тяжело. Горло все еще терзала сухость, и Мэй просто пожала плечами. Договор можно обсудить и потом. Он заметил, улыбнулся, протянул к ней ладони, полные диких ягод в капельках росы. Воздух вокруг Игни загустел, пропах пасленовым духом. Мэй подняла руку, пальцы почти коснулись крупной темной черники, но ладони беззвучно сомкнулись, пряча от нее угощение.
— Не так, — покачал головой Игни.
Поколебавшись, Мэй склонилась над протянутыми ладонями, взяла ртом несколько ягод. От неловкости ей стало жарко. С Алом такого не было. Губы случайно коснулись кожи, и Игни улыбнулся. Сладкий терпкий сок растекся по языку, прогоняя жажду.
— Хочешь еще? — спросил Игни.
— А что ты возьмешь за это? — осторожно спросила она.
Он выбрал из горсти дикую малину, поднес к ее губам.
— Ничего? Это всего лишь ягоды, Мэй. Я не собираюсь заморить тебя голодом, хоть ты теперь больше человек, чем лесной дух.
— А за защиту?
— Поцелуй?
— Игни, — в ее голосе звучал укор.
— Кого ты боишься, Мэй? Меня или себя?
Ответа на этот вопрос Мэй не знала.
— Подумай. Один поцелуй — и я спрячу тебя до утра, провожу до края леса, если ты захочешь уйти.
— А если не захочу, вернешь мне мой прежний облик?
— Верну.
Игни улыбался, в зеленых глазах отражались огоньки светляков.
— И что взамен?
— Ничего. Только, если останешься, то уже навсегда, со мной.
Вот оно. Не этого ли она всегда боялась? Не от этого ли бежала к людям? Навсегда — слишком долго, слишком страшно.
— Клетка, — пробормотала она, сжав зубы, будто невидимая рука уже намертво привязала ее к Игни.
— А у людей тебя что ждало, Мэй? Тот человек, который сейчас ломает железной пикой ветви моих деревьев, он бы дал тебе свободу? Я отпустил тебя, когда ты хотела уйти.
— И забрал мою руку.
— Ты хотела стать человеком. Думаешь, такое колдовство можно сотворить, не отдав ничего взамен? Думаешь, браслет, что я подарил тебе для защиты, просто вырос на кусте дикого шиповника и ничего мне не стоил?
Мэй молчала, не зная, что сказать на это. Игни никогда не говорил ей об этом, легкомысленно просил поцелуев, дурачился, а иногда злился, по-настоящему пугая ее. Но ведь и правда отпустил? А она ушла за своим страхом и за желанием посмотреть на другой мир.
— Игни, я…
— У тебя есть время до рассвета. Оставаться или уходить — решать тебе.
Светляки беспокойно зароились вокруг Игни, он отвернулся, разогнав их нетерпеливым взмахом руки, и шагнул в тень. Блеснули в лунном свете белые пряди волос, и ночь поглотила Игни.
Мэй осталась одна, и лес снова зашептал, но не угрожающе, а просто беспокойно. Бояться больше было нечего. Ее он больше не тронет, а людей запутает и прогонит, быть может, они даже забудут о ней. К лучшему ли это? Мэй не знала. Как бы ей ни хотелось думать иначе, Ал теперь должен стать прошлым. Вернуться она не может. Остаться здесь, с Игни, тоже. Что тогда?
Где-то неподалеку, запел соловей, и Мэй заслушалась, позабыв на время о своих тревогах. Как давно она не слышала этой песни?
Незаметно для себя Мэй пошла на звук, стараясь ступать осторожно, чтобы не спугнуть случайно ночного певца. Она вышла на крохотную полянку, в центре которой лежало несколько больших валунов. Сердце ухнуло. Она узнала это место. Мэй позабыла про песню, про тревожные голоса деревьев, и, раскинув руки, бросилась к растущей в стороне цветущей липе. Обняв ствол, Мэй прижалась к нему щекой. Это дерево помнило ее. Оно было раньше ее домом. С ветвей посыпалась пушистая пыльца, и Мэй засмеялась, подставляя ей лицо, вдыхая густой медовый дух. Вот бы можно было возвращаться так всегда, без страха. А что если бояться вовсе и не нужно? Выбирать больше не нужно? Новая мысль закружилась в голове, щекоча нервы. Что если у нее будет свой собственный лес, собственный дом? Тогда и убегать больше будет не от чего. Она сможет уходить и возвращаться, когда захочется, сможет больше не бояться клетки.
— Ты помнишь меня? Поможешь мне? — спросила она у липы.
Ладони прижались к бороздчатому стволу, и дерево ответило, выпустив наружу маленький тонкий побег. Новая ветвь упала Мэй в руки. Теплая, сияющая крохотными золотыми искрами, она согревала кожу. Мэй улыбнулась. На душе стало отчаянно легко.
— Спасибо, — поблагодарила она и погладила теплую кору.
Лес вокруг молчал, затаив дыхание, смотрел на Мэй в удивлении. Что она задумала? Мэй повернулась и сказала в темноту:
— Отведи меня к нему, отведи к Игни.
Деревья зашуршали, словно сомневались в том, слушать ли ее, что ли человека, то ли духа. Тени расступились, среди темных стволов пролегла узкая тропа. Над ней беспокойными огоньками тут и там парили светляки. Мэй спрятала отросток в карман и шагнула в темноту.
Игни спал под большим дубом, закутавшись в медвежью шкуру. Во сне черты его смягчились, он выглядел невинным и спокойным. Таким Мэй его совсем не знала. Она коснулась его щеки, погладила бледную кожу, а потом наклонилась и поцеловала. Игни тут же проснулся и в изумлении уставился на Мэй.
— Я была должна тебе поцелуй, — сказала она с улыбкой.
— Значит, ты останешься?
Игни сел, шкура сползла вниз, открывая взгляду его бледное тело. Он взял ее за руку и потянул Мэй к себе.
— Нет, но я больше не буду убегать и стану возвращаться сюда, к тебе.
— Мэй?
В беспокойных зеленых глазах читалось непонимание, и лес вокруг вторил чувствам Игни, встревоженно шептался.
— Мне нужен свой дом, Игни, свой лес. Тогда мне больше не будет страшно.
— Значит, все-таки от страха ты бежала? Я напугал тебя?
— Я сама себя напугала, — тихо сказала Мэй. — Хотела убежать от того, кто я есть, от своих страхов и чувств. Но сегодня я решила, что больше убегать не хочу. На эту ночь я останусь с тобой, Игни.
— Ты не должна мне ничего за помощь, — в глазах его полыхнули знакомые мрачные огоньки, в воздухе запахло цветами тысячелистника.
— Знаю.
Мэй улыбнулась, придвинулась к Игни и повторила поцелуй. Тревожный шепот вокруг, наконец, затих. Из сердца леса полилась другая, новая песня.
Другой путь, Дуэль №69: четыре дамы против друг друга
Список форумов · Внутренний город · Форумы Арт-пространства «Понедельник» · Литературные дуэли
