мимо проходила
Лорд Хаоса
Сообщений: 3820
профиль
Репутация: 1185
|
Медовик с душком
Священник напевно читал молитву, а дождь тихим шелестом ему аккомпанировал. Гроб лежал на дне ямы закрытый, но я до сих пор как на яву видел две серебряные монеты на глазах покойника. Я знал, что ему ещё и щиколотки перерезали – дань суеверию. Всё-таки не каждый доживает до такого возраста, в котором умер граф Эдмон Дюбуа.
Меня била мелкая дрожь: от холода или, быть может, от неприятного студёного ощущения, что я не на своём месте и, в общем-то, напрасно трачу время. Почему я всё ещё был здесь? Наверное, надеялся, что мне перепадет. Что дядя что-то мне оставит. В идеале – дом. А нет, так хоть кинет деньжат напоследок, как тощей собаке кость.
Не то чтобы мы с дядей Эдмоном были близки, но, как мне казалось, я считался не последним человеком в «иерархии любимых родственников». Я навещал его редко, но всегда это были тёплые визиты. Старик охотно делился житейскими мудростями, почерпнутыми им из книг: «Вот так, Жан-Гийом, ничего не упускай, вечно ищи новых ощущений! Новый гедонизм – вот чего жаждет наш век!» А я слушал с заинтересованным видом, зажигал ему сигары и поддерживал видимость беседы. Затем дядя дарил мне какую-нибудь безделицу, заложив которую в ломбард, я мог позволить себе жить разгильдяем до следующего визита.
Да, я надеялся на кусок наследства. Но чем дальше, тем более призрачными становились мои надежды. И всё из-за неё – Габриэлы.
Впервые я её увидел вчера, едва прибыв в «Медовик». Валет представил её как племянницу графа, хотя кроме меня иных племянников у Эдмона Дюбуа не было. За ужином она походила на запуганную пичугу, да и сейчас держалась тихо и скромно. Прятала взгляд под черной вуалью и скорбно поджимала губы. Умеет играть на публику, но, как говорил мой дядя: «Все мы на людях благочестивы, а за закрытыми дверьми…» Я сомневался в правдивости скабрезных историй, которые Габи рассказывала мне ночью, пробравшись в мою спальню. Ну не могла у восьмидесятилетнего старика мачта стоять, чтобы такое… Но одно я точно понял: у этой девушки лоно горит греховным пламенем.
Капли дождя закончились вместе с холодными, как мрамор, словами молитвы. Священник махнул рукой конюху, который с тупым лицом стоял в стороне, оперевшись на лопату. Пошатываясь, будто пьяный, он приблизился к могиле и стал покрывать гроб влажной землёй, масляно блестящей и пахнущей червями.
Остальные гости мрачной церемонии скорее пошли под крышу поместья, где – не сомневаюсь – всех ждал растопленный камин и горячий ужин. Задержалась только Габи (и я вместе с ней). Как только священник и другие отдалились на почтительное расстояние, она плюнула в ещё не до конца закопанную могилу и сказала:
– Рада, что всё закончилось.
Конюх злобно на неё посмотрел, но ничего не сказал. Габриэла резко развернулась и направилась к дому, походя толкнув меня плечом. Всё ещё злилась за сцену за завтраком.
– Сеньор говорил, – провожая её взглядом, прогундосил конюх, – женщины отравляют жизнь, до гробовой доски доводят. И был прав.
Кроме себя явными претендентами на поместье я предполагал дядиного кузена Пьера, барона де Жевер, с супругой Эмилией. Оба – моложе покойного, но всё же старики. Казалось, они не особо понимали, куда их пригласили и зачем – даже на поминальном ужине ели за десятерых и кудахтающе посмеивались сплетням, которые сами же сочиняли. Друзей у дяди было немного (не считая меня – только Антуан Брие, семейный юрист), но вот соседей и приятелей дом радушно принял. Габи при них маски не снимала, стойко терпела косые взгляды.
Отчасти атмосферу поминок протухшей сделал я. И даже вино не могло ничего исправить.
Прибывший утром Антуан вился вокруг Гибриэлы, опутывая ненужными словами утешения. Дядя сделал его своим душеприказчиком, да и как юрист он наверняка знал содержание завещания. Его суетливое поведение намекало, что Габриэла будет новой хозяйкой поместья. Признаться, такой поворот меня расстроил, но не то чтобы стал неожиданностью – ещё в первую встречу я понял, что она прибрала к рукам всё дядюшкино наследство.
Валет предложил Антуану «позавтракать с господами», на что тот с радостью согласился. Когда мы сели за стол, по-гостевому накрытый старушкой Мари, он объявил:
– Завещание, согласно воли покойного, откроем через неделю после дня смерти.
Пожилая чета в один голос глуховато запереспрашивала, и душеприказчик повторил погромче. Габи поморщилась, но, когда он повернулся к ней и заворковал, она снова была сама кроткость.
– Вы как, мадмуазель, оправились?
– Как сказать, месье, – голубкой кивнула она. – Три дня суеты перед похоронами не оставили ни минуточки, чтобы погоревать.
– Понимаю-понимаю. Всё так сложилось, совсем, – он покатал слова на языке, прежде чем на выдохе озвучить, – не изящно. Пережить смерть родственника – тяжело, но ещё тяжелее, когда он умирает прямо на руках!
– Всё случилось так неожиданно! Вот он ещё говорил со мной, жестикулировал, светился жизнью – и вдруг оплыл и навсегда затих…
– Тысяча извинений, – вмешался я, – но, насколько помню, дядя умер поздней ночью в своей кровати. Что же там делала юная мадмуазель?
Щеки Габи вспыхнули бордовым, а глаза потемнели от гнева. Антуан замер с открытым ртом, и даже пожилая чета в стороне от беседы змеей притаилась.
– Мы… читали книгу, – её губы подрагивали. – Мес… Дядя Эдмон был слаб зрением, и я…
Дальнейших оправданий я не слушал. Маленькая шалость грела мне душу: даже в идеальной лжи можно найти брешь.
После ужина от былой злобы следа не осталось: Габи заявилась на порог моей спальни. Только в этот раз она была не алчущей волчицей, а трясущейся овцой.
– Он меня преследует, – почти шепотом сказала она и заплакала. – В окно скребётся, зовёт!.. Мне нужно на его могилу. Пожалуйста, Жан-Гийом, сходи со мной.
В руках она держала фиолетовые шапки чеснока.
Мои резоны согласиться были просты, как монета в су: если наследство достанется моей недокузине, я мог бы стать её мужем и всё равно жить в своё удовольствие. Тем более, как мне казалось, девушка испытывала ко мне симпатию.
Освещая блестящие влагой тропинки фонарем, я вел её под руку. Свободной Габи сдавливала стебли цветов так, что от тех пряно пованивало.
– Я всё вспоминаю его последние слова, – её голос дрожал, будто она вот-вот снова заплачет, – он говорил: «Боги милостивы к тебе. Но что они дают – так же быстро и отбирают». Мне кажется… кажется…
– Про наследство?
– Да какое наследство! – она с всхлипом выплюнула слова. – Эдмон меня всем обеспечил, часто баловал, но… Будто сам напророчил, что всё кончится.
– На похоронах ты этому радовалась.
Габи притихла. Шмыгнула носом и, немного помолчав, побитым котёнком тихо отозвалась:
– Ты не поймёшь.
Мы подошли к воротам семейного кладбища. Рукой с фонарём я приоткрыл створку, пропуская Габриэлу вперёд. Едва сделав шаг, она замерла на месте. И завизжала, громко. Крик разорвал тишину ночи так, что она будто бы стала светлее.
Габи уронила чеснок. Закрыв лицо руками, оттолкнула меня в сторону и побежала к дому.
Мой взгляд скользнул по кладбищенской дорожке. На ней кто-то лежал лицом к земле, вокруг него были разбросаны комья грязи, тянувшиеся от свежей могилы. Та была по-варварски раскопана.
Вдруг голова лежащего дернулась и повернулась набок. Я увидел лицо дяди в серости посмертной маски.
Фонарь из моих рук выпал.
Помню, как, тяжело дыша, захлопнул дверь в комнату.
Всю ночь не мог уснуть. Всё пытался убедить себя, что мне показалось, что виновато вино или удушливый запах чеснока. Никак не мог надышаться – голова кружилась, но боялся открыть окно.
Достал рапиру и положил рядом с собой под одеяло. Пообещал себе наутро проверить могилу.
Но утро заняло совсем другое дело. Когда завтрак на столе оказался недосолен, я пошел на кухню отчитать Мари. Но вместо кухарки у печи хозяйничал валет.
– Где Мария?
На мой вопрос валет пожал плечами:
– Нигде не видел её, месье.
На кухне стоял отвратный запах несвежего мяса. Я хотел попросить слугу проверить кладовую, но решил посмотреть сам. Почему-то вспомнились слова дяди: «Если дома дурно пахнет – нужно заглянуть под половицы».
Я открыл люк: подпол тревожно зиял чернотой и источал миазмы. Кухарку я нашел, за ногу висящей на крюке для мяса. Под ней кто-то предусмотрительно подставил таз для стекающей крови. Юбка неприлично задралась, обнажив белые панталоны, так что вспоротое горло я заметил, только наклонившись.
Вырвавшись из погреба, я налетел на валета. Выражение лица у него было взволнованным - должно быть, как и моё.
– Ма… – очень не вовремя на кухню зашла Габи. – Что за запах? И где?..
Её взгляд упал на открытый люк, к которому она тут же кинулась.
– Мама! – донеслось из подвала.
Оттаскивать Габриэлу от мертвой кухарки пришлось силой. Я приказал валету позаботиться о теле, Антуан любезно согласился съездить за жандармами. С Габи разговаривать было невозможно – для неё весь мир будто рухнул. Я упросил её оставаться в комнате и не выходить.
Суета продолжалась весь день. По итогу жандармы никого не задержали, только развели руками. Пообещали вернуться завтра и продолжить расследование.
На кладбище я пошёл ближе к вечеру. Аккуратно сровненная земля, чистая дорожка, мертвецы если и лежат, то в могилах. Мог бы успокоиться и решить, что вчера всё то мне показалось, если бы не одно но: кладбищенская дорожка слишком уж чистая, будто её недавно подметали.
В этот вечер рапиру я держал на виду. Ко мне снова пришла Габи – это уже становилось традицией.
– Жан-Гийом, позволь...
Она не договорила, запнулась. Но я всё понял и кивнул.
Я не знал, чего точно ждать. Но у меня было предчувствие, что всё вот-вот закончится.
– Схороню матушку, – лепетала Габи, – и уйду в монастырь. Замаливать свой блуд. И её жадность.
Что-то ударило в стекло.
– Это он! – взвизгнула Габи и вжалась в стену рядом с дверью. – Упырь!
С рапирой, заткнутой за пояс, и керосиновой лампой в руке я приблизился к окну и одернул штору. В ночи я увидел покойного дядю. Второй этаж – он висел прямо в воздухе.
Набравшись смелости, я открыл окно. В жёлтом свете лампы лицо трупа казалось не таким серым, как ранее. Золотистым поблескивали нити неизвестного кукловода.
Я поставил лампу на подоконник и достал клинок. Попробовал перерубить леску, но рапира в ней предательски запуталась. Не теряя времени, я резко дёрнул – и с крыши соскользнул тот, кто держал поруганное дядино тело. В темноте было тяжело разглядеть, но в распластавшейся под окном фигуре угадывался конюх.
– Это постановка, – сказал я Габи, чтобы успокоить её. – Тебя хотели запугать.
– Но кто?
Я догадывался, но ещё не до конца был уверен.
– Разбуди месье Антуана, а я проверю ход на крышу.
Конюх не мог придумать все в одиночку. И когда у лаза на чердак моя рапира упёрлась в горло валета, я не был удивлен.
Прибывших на следующий день жандармов ждала интересная история. Валет сознался в сговоре с конюхом и четой де Жевер. Они, как и я, были уверены, что граф Дюбуа передал наследство молодой любовнице, и решили сжить её со свету вместе с мамашей-сводницей.
А дядюшка посмеялся над всеми нами с того света: поместье «Медовик» он завещал сиротскому приюту. Видимо, на старости лет решил сделать что-то доброе.
Мне как «верному другу и самому близкому родственнику» достались золотые карманные часы и кое-какие ценные бумаги, которые позволят некоторое время жить разгильдяем, пока безделье и гедонистская философия мне не надоедят.
Габриэла же, как и обещала, ушла в монастырь. Но надолго там не задержалась, и вскоре явилась к порогу моей городской квартиры…
|
Медовик с душком, Дуэль №68 Бастарка vs Persian_Cat vs Астра Ситара
Список форумов · Внутренний город · Форумы Арт-пространства «Понедельник» · Литературные дуэли
