Миниатюры

Я даже не сомневалась)

так что не утруждайся.

Народная мудрость гласит, слушай мужчину и делай всё наоборот. Кто мы чтобы спорить с мудростью.
Всё равно недоношенное дуэльное дитя.

Ars longa vita brevis

Больше всего на свете Клава ненавидела весну.
А за что её любить?
Давление скачет, погода сатанеет и выкидывает фортеля, грязь множится.
Стоит только закончить мыть небольшой аптечный зал, как нужно приступать снова.

Предыдущие годы работы Клава приказы директора, умудрялась если не игнорировать, то исполнять без рвения, но сейчас так делать было никак нельзя.
После того, как Валюха – предыдущая директриса ушла в декрет – прислали им Андрея Николаевича.
И всё бы ничего.
Да вот только впервые увидев нового директора – прежде, чем войти в аптеку он тщательно протёр ноги о половичок – Клава поняла, что влюбилась.
И как не влюбиться, если новый директор вылитый Ален Делон в молодости? Да ещё и ноги вытирать не забывает. Да на него все девчонки как загипнотизированные смотрят. Даже Лариска – старший зам, мегера из мегер, и та поддалась.
Вот Клавдия и влюбилась.
И ещё больше возненавидела весну.
Раньше можно было хоть иногда попустительствовать грязи, которая расползалась по бежевому кафелю аптечного пола – потому что бесполезно, что мыть, что бороться. А сейчас, когда Андрей Николаевич смотрел на неё глазами нежно-зелёными, как тысячные купюры, никак нельзя. Вот и махала Клава с утра и до последнего клиента шваброй, и металась между двумя наисильнейшими чувствами. Любовью к Андрей Николаевичу и тоже любовью, но к себе.
Андрей Николаевич неизменно побеждал.
Домой Клава приходила, не чувствуя ног, падала на диван и теряла сознание.
Телу без признаков сознания являлся Андрей Николаевич, в виде античной статуи, в самом что ни на есть откровенном её виде. Сердце Клавы сладостно замирало в предвкушении…
Но директор вёл себя на редкость прилично: бродил по её маленькой квартирке, перебирал книги в шкафу оставшиеся ещё от мамы, сама Клава книг не читала, но и выкинуть не могла, дышал на окна и рисовал непонятные знаки, шуршал мешочками на кухне. Не зря, впрочем, шуршал. По утрам Клавдия Анатольевна находила в заварочном чайнике диковинно пахнущие смеси. На вкус смеси были вполне себе ничего и придавали сил. Напившись чаёв, Клава обретала силы топать на работу и обожать Андрея Николаевича дальше.
Несколько раз Клава тщательно обследовала квартиру на предмет бытования посторонних, но ничего кроме странных чаёв не находила. А чаи... чаи хоть и давали силы, но почему-то было у Клавдии ощущение, что она тает вместе с ними, как весенний лёд на ярком солнце. Одежда подтверждала наблюдение, обвисая по бокам и упорно не желая держаться на когда-то вполне примечательной попе.

Неизвестно, чем бы всё кончилось, если бы из деревни не приехала тётка, двоюродная сестра давно почившей матушки. Приспичило ей всенепременно городскую больницу посетить.
Увидев Клаву, тётка ахнула, перекрестилась, а потом ещё очень долго никак не могла уменьшить размер глаз от ошарашенного, до хотя бы приличного.
От расспросов Клава отмахнулась.
Где деревенской бабке понять, что такое настоящее возвышенное чувство.
Бабка и верно не поняла.
Ворвалась в очередной ночной Клавкин сон с церковной свечкой и гранённым стаканом.
Вот как была в этом своём безразмерном фланелевом халате с пятнистыми собачками, так и явилась. Бродила по сну, бубнила, высматривала.
А потом как плеснёт Клавке водой в лицо. А вода не просто абы какая, а солёная-пресолёная.
Попала Клавдии в глаза, та вся и изрыдалась.
Бабка не растерялась, притащила половник и давай слёзы Клавкины в него собирать... Клавка рыдала и дивилась, почему слёзы у неё такие странные, будто в них молока подмешали, да ещё и светятся.

Утром Клавдия не нашла никаких ободряющих чаёв и поплелась на работу под белым-белым снежком, который касаясь асфальта зачем-то становился мерзкой чёрной жижей.
Любимого директора не было на работе. поэтому сославшись на давление Клава укрылась на складе и притворилась очень убирающейся Клавой. Никто и не возражал. Тем более посетителей кот нарыдал.
Директор явился далеко за полдень, но не один, а с тёткой Ираидой. Точнее не явился – она его притащила на длинном розовом поводке. Клава как раз мыла зал, готовясь к вечернему наплыву посетителей.
– Ну! – угрожающе рявкнула тётка на директора, от чего тот задрожал телом и попытался забиться за вазон с искусственным фикусом.
Тётка в сердцах плюнула на только что вымытый Клавой пол.
Клава хотела возмутиться кощунством, но не успела, тётка из-за пазухи вытащила серебристую фляжку с высеченной на ней большущей жабой, куда она накануне перелила Клавкины слёзы, открыла и плеснула на директора.
– Ну?! – громко вопросила она Клавку и замерших с открытыми ртами провизоров.
Вместо директора на поводке сидело нечто среднее между Голумом и жабой и горько рыдало.
Клава испуганно икнула.
– Прикормили, выблядка! – выругалась тётка. – Влюбится им больше не в кого было! Дурынды! Эта тварь и сосёт вас потихоньку. Месяц-два и превратились бы в обезумевших старух. А оно... – тут тётка дёрнула ошейник, так что тварь жалобно запищала, попёрлась бы дальше дурочек искать, готовых на алтарь любви всю жизнь положить.
Клава выронила швабру из ослабевших рук. Та с грохотом упала на отмытый кафель.
– А это… кто? – спросила она сама не зная зачем.
На это тётка пожала плечами.
– Афродита. Богиня любви. Сначала внушает любовь, а потом жрёт глупеньких лопушков, что в неё поверят. Но ты, малая, не боись. Теперь эта гнида бородавчатая тебя за версту обходить будет. Надолго урок мой запомнит.
– Спасибо, – вежливо поблагодарила Клава родственницу и побрела на склад.
Ненавистная весна разводила грязь окрест, везде где только можно было и даже где нельзя.
Только вот бороться с нею - уже было ни к чему.

а, тут у нас особое мнение о древнегреческих вампи...бо...персонажах. "я свой х@й о его занавеску не вытирал" (с)старый баян про грузина

Да, моё особо важное мнение.

А Вы, как я погляжу, по влажным фантазиям продолжаете страдать.

Если Вам так нравится читать эротику, возьмите да напишите.
Порадуете себя.
Да и других, если решитесь похвастаться.

Aeirel
специально для Вас - остропозитвная эротика.

Кровать

Зачем любить, зачем страдать?
Ведь все пути ведут в кровать.
(народная мудрость)

Так называемый гостиничный номер был чуть шире кровати. И длиннее ровно на два шага. И это не потому, что кровать отличалась королевскими размерами.
Кровать как кровать. Обычная деревянная полуторка. Но солидно послужившая человечеству и от того скрипучая и расшатанная.
А как вы хотели? Кому-то домашним работником быть, кому-то людей помогать спасать в больнице. А кому-то работать койкой в номере на час в захудалой гостинице недалеко от автовокзала. И от ночного клуба, увы, тоже недалеко.
Когда парочка, не успев толком снять с себя одежду, повалилась на кровать, она лишь устало вздохнула, а они принялась раскачивать её туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда,
Маятник.
И никто не знает, что будет, если он застрянет в одной из высших точек.

Когда кровать остановилась, Вадик не сразу понял, что не может двигаться. По инерции пару раз дёрнул бёдрами. Получилось, но без привычного телу ритма, напомнило дёрганье мошки в паутине.
Открыл глаза, чтобы встретиться взглядами с оглянувшейся девчонкой. И прочитать там… Ничего хорошего там не читалось. Деваха явно решила, что он облажался.
«Лучше бы ты не оглядывалась!» – с досадой подумал Вадик и понял: деньги за номер отдал зря. Попытался убрать ладони с талии, но руки не разжимались, вырваться оттуда, куда совсем недавно стремился, не получалось.
Он успел насладиться паникой в глазах девицы – от страха они стали ещё больше, хотя и без этого им с трудом хватало места на лице – и представить, как над ним будут ржать вообще все, как зазвучала странно знакомая музыка.
Не очень вслушиваясь, что играет, Вадик попытался освободиться, но безрезультатно.

– Дорогие Вадим и Марина, – раздался приятный женский голос, отчётливо коверкающий букву «р».
Услышав своё имя, Вадик встрепенулся и огляделся. Девица же, наоборот, зарылась лицом в подушку.
В номере никого не было. Да и прятаться было негде. В прикроватной тумбочке мог разместиться разве что не очень крупный кот, а кровать была низковата, так что забраться под неё человек не смог бы.
Никого не обнаружив, Вадик вернулся к бесполезным попыткам обрести свободу. Девица старательно прятала лицо в подушке. Оценив вид голой спины, да и не только, завёрнутая вверх юбчонка ничего не прикрывала, Вадик хмыкнул.
– Можешь не шкериться! Нет здесь никого.
– Кроме вас двоих, никого нет, – радостно подтвердил голос, заставив девицу забиться так, что утраченный Вадиком интерес, нежданно-негаданно снова появился.

– А кто говорит? – выкрикнул Вадик, огляделся по сторонам и содрогнулся.
Узкая комнатёнка исчезла в сером густом тумане. Вадик не видел ничего, кроме приятного взгляду, но дрожащего от страха тела перед собой.
– Это я. Ваша кровать. – В голосе отчётливо слышалась гордость.
«Кажется, запивать Димкины колёса пивом, была плохая идея», – подумал Вадик, но вслух выдал совсем другие слова. Не очень приличные. Но вполне объяснимые.
– Если что, могу к вашим приключениям добавить небольшой электрический разряд. – Совершенно спокойно добавила невидимая, ломающая комедию девица, которая придумала поиграть в кровать. – Рекомендую не выражаться и слушать, что я говорю. А пытаться скрывать лицо глупо, да и бессмысленно. У вас, Мариночка, простите, жопа голая, да и не только, а вы морду прячете.
Мариночка оторвалась от подушки так резко, что волосы её взметнулись и хлестнули Вадика по рукам, намертво прикованным к её телу.
Вадик зашипел, но про обещанный разряд вспомнил. В том, что это не шутка, он не сомневался.
– Ничего говорить не надо, – предупредил вспышку девичьей истерики голос кровати, – я могу припомнить, как вы бывали в более пикантных ситуациях и лица не прятали. Думаю, вы не хотите, чтобы ваш будущий супруг знал лишние подробности? Я хоть и заперта в этом… – тут голос слегка споткнулся, – месте, но с другими кроватями связь имею.
Марина поперхнулась воздухом и промолчала.
– Какого, нахрен, супруга! Вы совсем там обалдели?! – заорал Вадик.
– Обыкновенного. Самого лучшего. Вы же сами выбрали Марину. И Марина выбрала вас. Вот и будете жить вместе долго и счастливо.
Слово «счастливо» прозвучало с неприкрытой ехидцей.
– Да я знать её не знаю! Мне что жениться на первой попавшейся в клубешнике соске? – взвизгнул Вадик.
– Вадик, Вадик! Как некрасиво вы говорите! – в голосе отчётливо слышалась укоризна. – Никто вас не заставлял тащить в койку незнакомую девушку. Повторяю – это был ваш выбор. Вы сделали его самостоятельно. Поэтому будьте счастливы и продолжайте тра… любить друг друга в законном браке.
Вадик попытался высказать всё, что думает, но не смог открыть рот.
Невидимая девица нарочито усердно откашлялась.
– Объявляю вас мужем и женой! – заявила она торжественно. – Предупреждаю, после каждой попытки нарушить данный здесь обет вы будете терять часть тела. После первой выпадут волосы, после второй и третьей – мизинчики на руках, после четвёртой и пятой – уши, после шестой – нос. Так пока не исчезнет сердце, мозг или печень, и тело не сможет функционировать.
Через тридцать минут вы вернётесь обратно в номер, и я вас отпущу. Но запомните, вы связаны навеки. При попытке разойтись на расстояние больше километра испытаете то же, что Русалочка после появления ног, и чем дальше друг от друга, тем будет больнее.
Невидимка замолчала.
– Совет да любовь! – язвительно добавила она спустя минуту, хихикнула и пропала, вместе с маршем Мендельсона, что наигрывал всё это время.

– Деда, а почему у вас с бабой всего четыре пальца на руках, а у мамы и папы пять? – Внучка сидела рядом с Вадимом на ярко-жёлтом пластиковом стульчике и внимательно наблюдала за тем, как он балонником откручивает заднее колесо своей «ласточки».
– Видимо, родители твои поумнее нас будут, – вздохнул Вадим, вытирая вспотевшую лысину, – я тебе обязательно расскажу почему, когда вырастешь. Но ты всё равно, не поверишь.

Это сообщение отредактировал Евлампия - 4.4.2021, 05:56

тема сисек не раскрыта.

Aeirel
Естественно, что не раскрыта. Автору не интересна потому что.

Но раз Вас так сильно волнует этот вопрос, дерзайте, напишите.
Говорят, лучше всего получается писать как раз на такие темы, которые беспокоят:)

Aeirel
специально для Вас

Титьки

Мой персональный ад будет таким.
Он будет пахнуть мочой, давно немытыми телами и ненавистью. Меня будут пытать не черти, а люди, чей мозг подарил телу полную свободу. Их тусклые глаза прожгут в моём теле дыры, их тела запустят туда руки, их челюсти медленно пережуют мои внутренности.
А я буду терпеть измывательства и улыбаться. Если улыбка посмеет сползти с лица, меня начнут пытать визгом, криком, жалобами! Бесконечными тоннами жалоб, на которые придётся отвечать – писать фекалиями на белоснежных листах бумаги, и униженно кланяясь передавать вышестоящим.
Почему будет?!
Он со мной. Подстерегает меня, ждёт грохота моего аппарата, чтобы вновь вывернуть своё нутро.
Иногда бывают сюрпризы.
На теле, ещё живом, но подсчёт рёбер при желании не составит труда, прекрасная женская грудь, просится на выставку, чтобы доставить удовольствие эстетам.
По форме напоминает каплю и дерзко возвышается над замызганной, пропахшей мочой ночной рубашкой, расхристанным подгузником и покрытой коростами кожей.
Странное сочетание вызывает оторопь и заставляет навремя забыть, зачем я здесь.
На ощупь грудь холодная и жёсткая. Хочется немедленно снять перчатки и вымыть руки, потому что прикасаться к ней противнее, чем к титьке, приподняв которую обнаруживаешь слой белой творожистой массы.
Спешу доделать дело и убраться, оттуда, где единственный проблеск прекрасного, оказывается силиконом.
Вырвавшись, дышу резко, глубоко, будто воздух способен избавить меня от видения, вытатуированного на сетчатке.
Не может.
Единственный, кто может помочь, далеко и, говорят, ему всё равно, но я всё же прошу – спаси и сохрани.

Это Вы так выражаете восхищение?
Немножко странно, но продолжайте, и у Вас получится.
Возможно.

Мы с Эсхилом


Мы познакомились в студёную февральскую пору.
Я читала греческие трагедии – они читали меня. И что-то мы такое друг в друге находили, что никак не могли расстаться.
Началось с царя Эдипа, судьба которого подёргала мне нервы. А закончилось…
Нет – не закончилось!
Промёрзший февраль истёк, ледяной рукой дотянулся до марта, заставив того несколько дней сочиться стужей, но солнце всех победило.
Солнце стало греть, а снег чернеть, правда ещё совсем мало. Мы и этому рады.
Но весна-весной, а намерение читать дальше у меня есть, хоть оно и увязло в путах Эсхила. Впервые мне понадобился другой перевод. Он немного помог, но болото оказалось настолько большим, что сменой перевода я его не осилила.
Еврипид и Софоклом были гораздо лояльнее ко мне как к читателю. А Софокл – Софокл громко разглагольствовал в статьях, что дескать он велик, могуч, что развитие в его текстах гораздо шире, чем у конкурентов, но при этом читался с огромнейшим трудом.
Герои его, те самые герои с которыми я уже давно сдружилась благодаря мифам и Гомеру, тут стали отвратительны.
И тогда я вопросила: «Доколе!».
С экрана ехидно улыбались те же самые буквы, которые собираясь в предложения очерняли и материнскую любовь, и право на месть.
Трагедия матери, у которой убили ребёнка, снизошла на нет, когда эта самая мать спустя десять лет отомстила, но при этом посадила на престол любовника.
Трагедия сына, отца которого накормили мясом собственных сыновей, стала совсем ничем, потому что сын этот оказался мерзким трусом и сребролюбцем.
Даже судьба Кассандры, которой всегда хотелось сочувствовалось из-за мести Аполлона, будто бы измаралась, пробежавшись рядом с судьбами отца и властолюбца, который даже собственную дочь не пожалел, чтобы дорваться до битвы за власть.
Эсхил как-то изловчился написать так, что все мне стали отвратительны.

Мы посмотрели друг на друга.
Я глазами, он буквами с экрана, и я решила, что дальше нам не по пути.
Дороже мне душевное спокойствие, и ощущение некой чистоты и меры, присущее всем грекам, чем знание, что я всех греков перечитала.
Уж лучше Аристофана почитать.
Насколько я помню – человек он был весёлый.

реквестирую про Леду и лебедя. древние греки знали толк в е#ле гусей.

По-моему здесь уже было про девушку несущую яйца:)
Так что вряд ли.
Хотя могу и ошибаться.
Во всяком случае внутренней потребности писать про Леду у меня нет. Пока.
Но если Вы вдруг видите в этом сюжете что-то кроме уже всем известной истории, я могу для Вас написать, Вам только надо изложить мысль, если будет интересно, я не против.
К примеру, можно было бы написать что-то про Тиндарея, который жил с женой, которая не очень-то стесняясь занималась сексом с птичкой.

С Ледой мне нравятся картины.
Это очень известный мифический сюжет, его кто только не писал.
Моя любимая Леда - Александра Воронкова.
Посмотрите Вам понравится.

Дева и её барашек

Я слегка качнулась вперёд и тихим голосом – так тихо, как только могу, чтобы никто не понял, о чём я – сказала:
– Сегодня я хочу горячий салат с сердцем, мозги с горошком и штрудель с шариком ванильного мороженого.
Произнесла чуть ли не по буквам, чтобы официантка поняла без вопросов, что именно я имею в виду.
Как ни старалась – меня всё же услышали. Восемь голов одновременно повернулось в мою сторону. Я мило всем улыбнулась и сделала вид, что всё идёт как обычно.
Хотя… Кого я пытаюсь обмануть?
Сёстры всегда знали, кто в нашем стаде паршивая овца. Вот и сейчас восемь взглядов остановилось на мне. В них разочарование, злость, понимание, презрение – эмоций много, но ни в одном нет удивления. Словно сёстры давно уже догадались, что так и будет.
И вот – свершилось!
Перепуганная официантка несёт заказ, и я, наконец-то, могу поесть. И это не привычные нектар и амброзия. Это пища людей. Стоит начать, пути обратно не будет. Но мне он и не нужен.
Те, кого называют моей семьёй, смотрят внимательно. Молчат. Никто не собирается отговаривать беспутную младшую сестрёнку от безумства. Просто сидят и ждут.
Лица их спокойны и почти безмятежны, но я помню их другими…

Придвигаю к себе тарелку с салатом, беру вилку, насаживаю маринованный огурчик, подношу к губам, закрываю глаза и откусываю малюсенький кусочек. Он слегка похрустывает, почти так же, как песок на зубах…
Вспоминаю.
Лицо Алекто. Бледное, перепачканное глиной, бесконечно усталое. Глубоко посаженные глаза цвета только что выброшенной на берег морской травы смотрят внимательно. Она будто ждёт чего-то. А я лежу на куче земли, из неё меня только что выкопали, и смотрю на небо – по нему ветер разбросал белые пушинки облаков.
В тот час, час моего рождения, мне единственный раз удалось её удивить. И даже ничего не пришлось делать. Я просто лежала, глядела в небо и наслаждалась ароматом сосновых шишек. Тем, кто родился не под землёй, не понять каково оно – свободно дышать.
Алекто ждала. Возможно, истерики или вопросов. Ей, самой старшей, никто не помогал вырваться из лона матери, не успокаивал, не объяснял. Она сделала всё сама. И откопала остальных. И растолковала сёстрам, кто мы. Дочери земли – зачатые, когда кровавые слёзы неба, упали в её лоно.
Подумать только, если бы Кронос не рассердился на отца и не поразил его копьём, нас никогда бы не было.
Я слушала рассказ Алекто и думала: «Как это прекрасно – никогда не быть. Лучше, чем быть, тем кому для жизни нужны чужие муки».

Кусочек сердца на вилке. Глянцево-блестящий от соуса, хорошо прожаренный, чуть приперчённый…
Мания – самая красивая среди нас. Не лицом. Все мы похожи. Движениями, походкой, чем-то ещё. Она ходит так, словно танцует – под неслышную другим музыку. Мне нравится наблюдать за ней. Да и не только мне. Те, к кому она приходит, не могут оторваться. Мания протягивает руку, и они вместе окунаются в пульсирующий ритм. Танец с ней не остановишь. Разве что, когда сотрёшь ноги до костей, уронишь последнюю каплю крови и выплюнешь сердце ей на ладони.
Она вкладывает мне в ладонь камень – серый, шероховатый.
– Давай, Фурия! – приказывает мне шёпотом. – Бросай!
Но я не могу. Не могу бросить камнем в человека. Не могу исполнить свой долг – заставить страдать того, кто совершил преступление.
Тот, кого мне нужно призвать к искуплению, сидит возле ложа мёртвой женщины, держит её за руку и безотрывно смотрит на багровые пятна, что проступают на её шее. Я разглядываю его. Думаю, как же он красив, этот мальчик, убивший собственную мать. Он резко оборачивается, будто слышит, наши взгляды встречаются…
От неожиданности я выпускаю камень из руки. Тот стремительно летит и ударяет преступника в грудь. Я невольно вскрикиваю. Но тот, кого я должна терзать, лишь содрогается. Одинокая слезинка срывается со щеки.
– Быстрее! – шипит Мания.
И хоть я в ужасе, всё равно успеваю поднести хрустальный сосуд, чтобы сберечь её. Единственную! Слезу раскаяния.
Чаша так велика, а мне нужно её наполнить. Потому что наша амброзия – это слёзы тех, кто совершил преступление, наш нектар – их муки. Без еды мы умрём.

Приходит время второго блюда. Кусочек бараньего мозга неспешно тает во рту, наполняя меня бесшабашной радостью…

– Дура! Какая же ты всё-таки дура! – Лицо Мегеры перекошено от злости. Она хлещет меня по щекам, остальные сёстры стоят полукругом за её спиной и наблюдают. – Как ты могла?! Связаться с человеком?! Тебе что? Больше не с кем по кустам обжиматься?! Ты должна заставить его раскаяться. А ты!..
Она вытирает ладонь о подол хитона, и на лице её – омерзение. Словно испачкалась в чём-то отвратительном.
– Оставь её, сестра, – мило щебечет Тисифона. Языками пламени струятся её волосы, завораживая, успокаивая, обманывая. – Пусть губит своего любимчика ради собственной похоти. Барашек будет ей благодарен, за радость умереть нераскаянным.
Сёстры уходят, единые в своём негодовании. Я остаюсь – соляным столбом посреди небесного сада. И не воля сестёр сковывает меня, а всего лишь понимание. Понимание, на что я обрекаю того, кого сестра назвала барашком.
Смерть без раскаяния – вечные муки тому, кто вопреки разуму сделался дорог.

Штрудель – сладкий как грех, ласкает рецепторы…

У Прозерпины – единственной из нас глаза серые, как зимнее море, встревоженное Бореем. Сколько раз я завидовала ей – не счесть. Ей достаточно встретиться взглядом с преступником, чтобы он разрыдался. Правда, они стараются этого избежать. Я же смотрю.
Кроме как в них, мне негде увидеть того, кто был моим искушением. Барашком, которого я чуть не сгубила. Человеком, что помог мне узнать, как много спрятано в простом слове – люблю. Жизнь его закончилась. И что мне осталось?
Сестра гладит меня по голове, молчит, давая выплакаться, и исправно собирает слёзы. Слёзы эринии, слёзы боли, отчаяния – они слишком ценны, чтобы дать им пропасть. Сёстры сберегут их до самых трудных времён.
Снова и снова льются они потоком, как и тогда, когда я отпустила его. И я не знаю, как их остановить... Точнее – знаю.
Надо всего лишь почувствовать тепло родного тела, положить голову на плечо, на секунду прикоснуться губами к коже…
Но этого никогда больше не будет.
Не будет сонного дыхания рядом, разговоров взахлёб, не будет молчания…
Я снова рыдаю, царапаю лицо, кусаю от отчаяния руки. Но боль не даёт облегчения.

Трапеза окончена. Я откладываю ложку и в последний раз смотрю на лица тех, кто были мне сёстрами.
«Мира вам. И радости!», – хочется сказать мне, но я молчу. Знаю – они не поймут.
Я больше не часть их мира. Мне больше нет нужды навязывать волю, заставлять терзаться, упиваться страданием… Я попытаюсь дарить утешение тем, кто страдает.
Получится или нет – не знаю.
Надеюсь, что да.
Жизнь покажет, а потом смерть унесёт меня туда, где на цветочных вечновесенних лугах гуляет мой любимый барашек.

Музыкант
В апреле ночи еще очень холодные. Мы лежим на нарах и жмемся друг к другу, чтобы согреться. Христя прижавшись ко мне, учит меня родному языку — ричка, чэрвона армия, ридна Украйна. Она мне не сестра, не родная, но здесь в плену, она моя семья. Под ее «гарбузы» я засыпаю. Железный стук болью врезается в голову. Голова гудит, как тот беленький железный таз, по которому стучит дежурный. Утренний кипяток и на работу. Горячая вода согревает озябшее за ночь тело.
Наш трудовой концлагерь по сбору гранат и мин на окраине маленького, словно нарисованного городка.Хорошо помню, как нас высадили из теплушек и мы шли от станции, через весь городок, так и не увидев никого из его жителей.
Мы сидим и собираем запалы , часть запалов моментальные — красные, а замедленные — желтые и синие.
Вдоль длинных столов, за которыми мы сидим, ходит жирная Эльза. Мундир с зелеными нашивками уголовницы трещит на ней по швам. Она идет, не поворачивая красной шеи, но все видит. И линька в ее руке не знает слово тишина. То тут, то там слышен хлесткий удар .
Еще к нам приходит фрау Губер. Она приводит ко мне на учебу пару — тройку новичков. И подолгу еще стоит возле меня, наблюдая за моими пальцами. Но мне все равно. Мои пальцы работают сами по себе, а голова моя занята другим.
У меня есть тайна. Там в конце длинных столов, куда почти не проникает свет, есть дверь. Она нарисована. Она, как деревянная, железными заклепками в виде звезд и с такой же кованой задвижкой. С тех пор, как Христя, рассказала о деревянном мальчике и волшебном ключе, я сразу понял. Наша дверь тоже не просто нарисована. Она дверь в огромный добрый мир. Кто—то мечтает о пайке хлеба или супа, а я о моей двери.
Раз в неделю в цех приходит гауптманн Вилли. Он идет с фрау Губер вдоль столов и считает — айн-цвай — ауфштейн, айн-цвай — ауфштейн. Малыши страшно боятся этого дня.На прошлой неделе она тоже приходил: айн-цвай — ауфштейн. Я — цвай. Но фрау Губер, положила мне на плечо свою теплую ладонь и я сел. А Иштван, мой сосед слева ушел сдавать кровь.
Самая моя большая мечта :не пайка хлеба ,а ручная граната,да побольше ,чтобы взорвать волшебную дверь.Но доступ на склад для заключенных закрыт,гранаты и запалы к ним пакуют немцы-уголовники.
Как только закопаю под стену достаточно запалов я отдам полячке Катаржине крестик за зажигалку и смогу взорвать волшебную дверь. Очень мало, все еще мало. Но я верю этот день настанет и я освобожу нас всех.
Католический крестик достался мне случайно,его успела дать мне женщина,при выходе из "дезинфекционной камеры",так называемого немцами душа.Это когда тебя прожаривают невыносимо горячим воздухом .Эту женщину я не знал раньше,но видимо напоминал ей сына или внука.Еще пару раз она пробиралась к нам в барак и приносила мне крохи хлебной пайки.Потом она перестала приходить.
Раньше у Катаржины не было зажигалки, и она была красивая, как мадонна с картинки, висящей у нее на шее. Но однажды гауптманн Вилли увел ее, и она вернулась только к вечеру. Вся бледная и дрожащая, словно сдавала кровь, но на руке у не не было следов укола.
А потом она была дежурной на кухне и пролила на себя кастрюлю с брюквой. Девушка выжила и осталась. Хотя Эльза и орала, что отправит ее в Дахау. И вот теперь она зарабатывает хлеб и брюкву на зажигалке. Старшие мальчики иногда курят всякую гадость.
После сказок Христины я вижу во сне маму. Вернее ее руки. Мама нажимает на черные и белые клавиши, и они звенят то ручьем, то поют как птица. «А теперь ты, Егорушка» — я уже могу играть пока простые гаммы, а так хочется научиться играть мамин смех.
Последнее ,что я помню о маме,это попавший под бомбежку поезд,мы бежим из теплушек,но укрыться негде,вокруг поля. Слышится противный вой снижающегося самолета,мама толкает меня на землю и укрывает собой.Тяжело дышать,я с третьей попытки выползаю из-под тяжелого маминого тела.И вижу только темное в синий цветочек платье,мамины плечи и все..Там где была голова с прекрасными уложенными крест-на крест косами ,кровавое месиво.Кто-то берет меня за руку и мы куда -то идем,как оказалось навстречу фашисткой танковой колонне.
А я все слышу мамин голос :" Сынок,ты непременно будешь музыкантом!"
Часто я просыпаюсь от того, что пальцы мои и во сне двигаются. То ли играют мелодию, то ли собирают гранаты .
День за днем все стараются сделать норму, а я делаю две. Поэтому меня редко отправляют на сдачу крови. Иштван так и не вернулся, на его месте дерганый мальчик Гонзик. Он уже два раза был замечен на воровстве хлеба, и скоро его найдут с мешком на голове, и это справедливо.
Уже три дня не приходила фрау Губер и никого не забирали на сдачу крови.
А потом пришел тот страшный день. Гауптаман ходил по цеху один, от него ужасно воняло. Он поднимал с мест ребят и ощупывал их. При этом грязно ругаясь, он поднял Христину с места и довольно зацокал языком — Я, я..
Он схватил ее за руку ,и я увидел, как зажатым в левом кулачке запалом ,девочка пыталась проткнуть горло врага.
Жесткий воротник мундира спас гауптманна от неминуемой смерти,он оттолкнул Христю,та упала,и фашист выстрелил ей в живот ,два раза .
Мы с мальчишками почти бегом отнесли ее в барак.
Ночью ,когда я прилег с ней рядом на нары ,то ощутил ,как горит, словно огнем, ее маленькое, хрупкое тело.Она то просила пить,то звала какую-то Настю. Я вспомнил, что так звали куклу, которую перед войной привез ей из города отец. Куклу отобрали при приезде, в пересылке.
Утром проснувшись я понял,что моей названной сестрички больше нет.
Она как — то вся вытянулась.И стала сразу и взрослой, и чужой.И ее унесли.Так я остался один.
Дежурный призывно забил в таз. Но никто не дал нам кипятка. В мастерской никого не было.
Мы сидели и делали норму.
А потом все кругом загрохотало и как во сне, я увидел, как рушится моя нарисованная на кирпичах дверь. Через образовавшийся проем въехал танк. И много солдат с автоматами следом за танком. Все мальчики и девочки закричали разом на своих языках.
— Тихо, тихо дети — неожиданно звонким, почти мальчишеским голосом, закричал офицер в погонах.
В проломе «моей» двери мир сошел с ума. Там грохотало, рвались гранаты, и стрекотал пулемет.
И я сидел и собирал гранаты. Седой, усатый солдат подошел ко мне и попытался заглянуть в глаза — "усэ, сыночку, баста, вчытыся будэш, а нэ робыты". И он ласково положил мне на голову тяжелую ладонь, а второй рукой остановил мои быстрые пальцы.
Мир за взорванной дверью был ярок и красочен так, что стало больно глазам от этого огромного синего неба и ярко желтого солнца. Он был наполнен множеством незнакомых звуков. Я закрыл уши ладонями и впервые за три года заплакал.

Бирюза
Хорошая миниатюра.

Хорошая миниатюра.

Спасибо"Мы помним".

хе, Алекто, да? Вспомнился мой старый креатив. ссылка

Вспомнился мой старый креатив.

Спасибо. Я прочитала.
Вы хорошо умеете создавать картинку.
Но большая часть текста пересказ того, что я уже знаю.
И этого так много, что мне стало скучно. Но, возможно, кому-то это будет интересно.
Сам по себе образ бьющейся в драке Алекто вызывает сомнение, потому что месть то блюдо которое подаётся холодным.
Поверить в то, что древнее существо вот так вот сойдёт с ума без личной мотивации, мне сложно.
В тексте её нее нашла.
Фраза Зевса о том, что он будет милостив, потому что она никого не убила, в данном контексте, где сражение идёт между бессмертными существами, выглядит немножко странно.
Сцена драки выглядит немного растянутой. Но это осложняется тем, что участников много. Можно было давать её как-то поэтапно, периодически меняя фокус, чтобы в тексте выглядело не так громоздко.
Больше всего мне понравилась фраза о том, что после расставания Гефеста и Афродиты кузнецы потеряли тягу к красоте.
Это интересная мысль.
Мужские персонажи Вам удались лучше, чем женские.
В остальном текст для меня выглядит вторично, но видно, что мифы читали, прям очень очень видно, даже скажем слишком видно, но это конечно же заслуживает уважения.
В дальнейшем автору можно пожелать большей свободы мысли.

месть то блюдо которое подаётся холодным

у тебя вся башка штампами забита. Да и потом, михи виндикта, эго ретрибуам.

где сражение идёт между бессмертными существами

бессмертные тоже смертны. Ибо голос повелел донести до живущих что бог Пан умер.

Большой драконий секрет

– Выходи, чудовище!
Вот всегда так – в самый неподходящий момент раздаётся чей-то вопль и настроение (ах, какое настроение!) улетучивается безвозвратно. Я выглянул из пещеры. Всё как обычно: недалеко от входа стоит здоровенная лошадь, на которой сидит какой-то болван в железной одёжке и орёт. Впрочем, уже не орёт. Смотрит. На меня. А я на него. Минута молчания. Вторая. Затягивается что-то ...
–Эй, чудище! Выходи на бой!
— С какой стати? – я не спешил выходить из пещеры, оставаясь за выступом.
Рыцарь недоуменно поглядел на меня. Ну да, не хочу я выходить. Вас много, а я один такой. Красивый.
— То есть, как с какой стати? Ты же дракон?
— Ну.
— Ты разоряешь жилища селян и города королевства?
— Ну.
— Ты крадёшь женщин?
— Кхм … Да.
— Ну, так я убью тебя за это!
— Убьёт он меня! Ты сначала доберись до меня! – тут я был прав. До самой пещеры на лошади не доскачешь – мешает россыпь валунов.
Рыцарь призадумался.
– Дракон, а разве ты не должен выползти ко мне навстречу для честного боя?
– Зачем? Ты ведь рыцарь?
– Да.
– А драконы должны бояться рыцарей?
– Конечно!
– Ну, так я тебя боюсь. Хочешь драться – иди сам ко мне.
Рыцарь оглядел площадку перед пещерой, а потом начал слезать с лошади. Получалось у него это довольно неуклюже – мешали тяжёлые доспехи. Наконец-то он спешился, отбросил пику и вытащил меч.
– Дракон, я давно хотел спросить кого-нибудь из чудищ. Зачем вы похищаете женщин? Мяса с них мало – лучше корову стащить. Визжат, царапаются, скандалят, рыцари вот их спасать являются – одни неприятности. Или просто от злобности природной? А может у вас … – тут он замялся и вроде даже покраснел, но приспущенное забрало шлёма не дало рассмотреть точно. – Может у вас какие-то иные цели?
Угу. Так я и открыл тебе свой самый большой секрет. Наблюдая, как рыцарь осторожно ступая по камням и огибая валуны, приближается ко мне, я ждал.
– Вы все обречены! Рано или поздно рыцари найдут всех драконов и ваше племя навсегда исчезнет! – он перепрыгнул с камня на камень и оглянулся вокруг. Проход был только возле стены пещеры. – Я прибью твою голову над камином в зале торжеств своего замка!
– Ещё раз повторяю: доберись сначала до меня.
Он сделал шаг. Ещё один. Я ждал.
– Мой сосед, сэр Фагамор, недавно сразил дракона в ущелье на юге и выставил его голову на королевской площади!
Ага, значит, этого мерзкого и наглого задиру Чёрного с южного ущелья можно больше не опасаться. Это хорошо. Поделом ему. Повеселев, я отвлёкся на доносящиеся из пещеры запахи. Ноздри судорожно затрепетали, а в животе глухо заурчало. Панцирный зануда это заметил и с шумом втянул воздух, принюхиваясь:
– Что это за запах? Пахнет … Супом?
– Это леди Виневра. Я украл её неделю назад.
– Ты … Ты сварил прекрасную Виневру?! – рыцарь запыхтел и с криком бросился на меня, размахивая мечом.
Есть! Я дёрнул за конец верёвки и камень, с хорошего быка весом, свалился прямо на неудавшегося героя. Хрупнуло, чавкнуло и из-под камня потекло красное.
Полчаса ушло на сооружение новой ловушки, ловлю коня и уборку очередных останков. Меч я бросил в кучу оружия, как попало сваленную за дальними валунами. Из пещеры пахло всё вкуснее и вкуснее. Урча от нетерпения, я наскоро замёл следы и нырнул под каменные своды.
Над громадным очагом висел большой котёл с кипящим, и распространяющим невероятно аппетитный запах, варевом. Наверное, уже пора! Я протянул лапу к куску мяса, выглядывающему из бульона в обрамлении овощей и зелени … Уй-я! Поварёшкой по пальцам! Ай! И по лбу!
– Сколько раз говорить – перед едой нужно мыть руки!
– У меня лапы, а не руки!
– Значит, вымой дважды! – леди Виневра уставилась на меня в упор.
Я собрал все силы, отвернулся от очага и, как можно более неторопливо, пошёл к выходу. Мыть лапы.
Ополаскивая их в ручье, я думал о женщинах. Да, визжат. Да, скандалят. Да, невыносимы. Но как же вкусно они готовят!

WoodNight плюс в карму, респект и уважуха за раскрытие самого важного секрета: на хрена вообще драконы воруют женщин! В качестве вопроса... вроде бы благородные дамы готовить не умеют - для этого у них слуги. С другой стороны по достоверным сведеньям, их обучали готовить хавчик, вышивать гобелены и прочей херней заниматься в обязательном порядке довольно продолжительное время - пока аристократия не выродилась окончательно. Плюс никто не отменял фэнтезийное правило сословной крутизны - аристократ +10 к файтингу, аристократка - +10 к готовке хавчика.

Жалко рыцаря(
Так живо всё начиналось и дракон няша с юмором, а потом хрясь бамбуком и нету Кука)
Глупый дракон. Рыцарь прав: «Зачем вы похищаете женщин? Мяса с них мало – лучше корову стащить. Визжат, царапаются, скандалят, рыцари вот их спасать являются – одни неприятности».
Зачем нужны эти женщины, когда можно повара украсть или Лешего с Пролёта (он так готовит – пальчики оближешь).
А за ними рыцарей не пошлют, ведь не девы в беде)
Спасибо за миньку! Развеселили)

Aeirel
Вот всегда волновал этот вопрос касательно похищения принцесс, женщин и лиц к ним приближённым. Вариант использования в качестве поварих более близок к истине, нежели всякие там гнусные намёки рыцарей об эротической подоплёке похищений. Ну, а что касается навыков аристократок, кто знает - может в школе принцесс преподают правильные уроки труда, на которых девчушки учатся борщи варить, а не позировать перед мольбертами заезжих художников)

Добавлено через 3 мин. 44 с.
Ада
Ну, Леший готовит от случая к случаю) А вот персонажи его фантазий этим частенько страдают. Вон, сравнительно недавно двое готовили ахренительную утку. Постойте... Утку по-охрененному? А! Утку по-архенейски с соусом песто! Во!) Как придумают что-то, хоть стой, хоть падай. Хотя, что взять с этих двоих, если они архангел и сам дьявол)))

Ну, а что касается навыков аристократок, кто знает - может в школе принцесс преподают правильные уроки труда, на которых девчушки учатся борщи варить, а не позировать перед мольбертами заезжих художников)

ну да, лапы дракона не приспособлены к кулинарии. С другой стороны такую махину прокормить проблематично, тут штат принцесс нужен.

Ну, и в продолжение кулинарной темы
Ужин с архангелом
Полуденный зной, наполненный шумом спешно собиравшегося в дорогу царского каравана, сменился лёгкими порывами остывающего воздуха и тишиной. Казалось, будто все звуки привязали к хвосту последнего верблюда каравана и они покинули царский дворец Мариба, растворяясь в песках на пути к заходящему солнцу. Тишина и покой. Они стоили пяти сотен золотых талантов, преподнесённых в дар Балкис. Люди. Как же они падки на этот металл.
Михаил усмехнулся и протянул руку к одной из финиковых пальм, окаймлявших бассейн в гостевой части дворца. Стоило пальцам только прикоснуться к плодам, как спелые финики сами посыпались в тут же подставленную ладонь. Сочные, сладкие. Может для ужина собрать? Михаил на мгновение задумался, но тут же махнул рукой. Финики не терпят середины – их нужно есть или свежими, или вяленными до блестящих морщин. Отправив один плод в рот, Михаил языком и зубами ловко отделил спелую мякоть от косточки. Да, определённо на вечер будут только свежие финики. Косточка, помещённая между указательным и большим пальцами, после резкого щелчка с тихим “бульк!” плюхнулась в лазоревые воды бассейна. Глупый смешок так и застыл неродившимся звуком в горле, которое обволакивала сладкая мякоть.
– Детский сад, штаны на лямках. Чего звал?
Михаил обернулся в сторону говорившего и искренне улыбнулся:
– Здравствуй, брат. Я тоже рад тебя видеть.
– Угу. Звал-то чего? И где это мы сейчас? Куда меня на этот раз занесла твоя прихоть?
– Финик хочешь? Сладкий.
– Я с кем разговариваю? Зачем звал? Я тебе не слуга, чтобы являться по первому зову!
– Но ведь явился. А финик-то вкусный.
– Михаил!!!
Гость, и до этого не страдавший малым ростом, увеличился в несколько раз. Рога, венчавшие голову, раскалились практически добела от гнева. Когтистые пальцы лап, покрытые чешуёй, сжались, дробя в крошку мраморный пол. А длинный хвост огненным хлыстом щёлкнул по колонне с барельефами, разнося её в пыль.
– Люцик …
– Не смей меня так называть! – из оскаленной клыкастой пасти вырвался столб пламени. – Я тебе не Люцик!
– Тише, тише! – Михаил замахал руками, разгоняя облако копоти и морщась от едкого запаха сгоревшей серы. – Люцик, ты в курсе, что Балкис будет очень недовольна тем, во что ты превращаешь её любимый дворец?
– Балкис? – собеседник мгновенно уменьшился до первоначального размера и недоверчиво прищурив огненно-красные глаза, завертел рогатой головой по сторонам. – Дворец царицы Савской? Врёшь! Где она сама?
– Её караван на пути в Иерусалим. К Соломону в гости решила смотаться.
– Сама решила? – огненные глаза излучали всё недоверие этого мира.
– Ну-у-у … Мне стоило это полтысячи талантов. Золотом. Зато дворец в нашем распоряжении и мы сможем спокойно отужинать. Как в давние времена, по-семейному. Да, Люцик?
– Транжира! Пятьсот талантов золотом, чтобы … Отужинать? По-семейному?!
– Ага!
– Михаил, ты когда с небес на землю спускаешься, то крылья расправляй и маши, маши ими. А то вон, не махал и головой ударился.
– В смысле?
– В смысле?! – гость снова начал расти в сполохах языков пламени и клубах едкого дыма. – Я, Владыка Ада, бросаю все свои дела и мчусь в этот мир на зов единственного, кто меня может призвать! И зачем? Для ужина?! Да я не посмотрю, что ты …
– Хватит, – голос Михаила стал таким тихим, что чуть не утонул в шелесте развернувшихся за спиной крыльев, – прекрати истерить. Эр-Шалаим мхаа-нраат.
Последняя фраза была произнесена так же тихо, но с такой интонацией, что змеи за ближайшими барханами раньше времени сбросили кожу, а последний верблюд из ушедшего вдаль каравана царицы Савской, сбился с ровной поступи и чуть не сбросил с себя погонщика. За что был немилосердно побит крепким кедровым прутом с оглашением щекотливых подробностей личной жизни всех его верблюжьих предков. Люцифер же стал одного роста с Михаилом и смотрел на него исподлобья, понуро опустив плечи.
– Вот так-то лучше. – Архангел беззвучно сложил крылья за спиной. – И это … Давай уже, по образу и подобию. А то мне не улыбается портить себе аппетит твоей недовольной рогато-чешуйчатой физиономией.
На горьком опыте зная, что лучше согласиться, чем перечить архангелу, Люцифер со вздохом передёрнул плечами. И вот уже перед Михаилом стоит его полная противоположность – брюнет, одетый во всё чёрное. За спиной на мгновение расправились чёрные же крылья и тут же исчезли в складках накидки.
– Ну? Так сойдёт?
– Вот так гораздо лучше. Наверное, забыл уже об этом своём обличье? – Михаил взял чашу с небольшого стола и улыбаясь, начал собирать в неё финики.
Люцифер, коротко хмыкнув, разместился на сандаловом кресле, ближе подвигаясь к столу:
– А знаешь, наверное и правда, не помешает посидеть в узком кругу. Отдохнуть, расслабиться.
– Коне-е-е-е-ечно … Это же какая тяжёлая работа – злодеяния и попытки сбить род людской с пути истинного.
– Смейся, смейся. Что на ужин-то приготовил? Надеюсь, не амброзию с нектаром? А то в своё время я ими так пресытился, что до сих пор отрыжка.
– Это гастрит, Люцик.
– Чего-о-о?
– Питаться, говорю, нужно правильно. Поэтому для сегодняшнего ужина ты будешь готовить …
– Готовить?
– … под моим чутким руководством …
– Я? Готовить?!
– … утку по-архенейски с соусом песто.
– Ну, ты нахал!
– Возражения не принимаются. Ты готовишь, я рассказываю, как.
– Миша, ты и правда головой ударился? Где мы, а где песто? Да той страны, где его придумали, ещё даже не существует!
– В любой работе есть свои плюсы. Иногда и не грех воспользоваться служебным положением. Скажи спасибо, что сюда тебя позвал. Нет такого перепада температур. А то мог бы и в февральской Сибири сейчас строганину из ленка делать да хреновухой согреваться.
– А ругаться-то зачем?
– Кстати, что по части алкоголя предпочтёшь к вечерней утке? У Савской отличные винные погреба.
– Что? Да при всём уважении к Балкис я эту кислятину пить не буду! Подожди-ка …
Люцифер вдруг исчез, но тут же появился на прежнем месте, сжимая в каждой руке по глиняной амфоре. Горлышко каждой оказалось залито воском, а сами сосуды были покрыты внушительным слоем пыли.
– Вот! Лучшее Фалернское вино, которое …
– Пил один известный прокуратор Иудеи. Знаю, знаю. А ещё знаю, что итогом распития этого вина между тобой и одним писателем, явился один весьма интересный роман.
– А что? Здорово же вышло! Приврал, правда, тёзка твой. Вот колено, к примеру, у меня никогда не болело. А в остальном почти всё правда.
– Ладно, пусть будет Фалернское. Надеюсь, что Азазель к нему лапу не приложил?
– Обижаешь, брат. Извини, но до Мастера тебе далеко.
– И кто кого обижает? Ещё и ухмыляется. На вот, держи.
На столик перед Люцифером плюхнулась увесистая тушка, покрытая белыми перьями.
– Это чего? – Падший поставил амфоры на стол и осторожно потрогал тушку пальцем. – Судя по перьям, твой внебрачный отпрыск?
– Адский юмор. Ага. Это утка. Тебе нужно её просто разделать. Очистить от перьев и выпотрошить. А я пока принесу всё необходимое для маринада и соуса.
– Выпотрошить? – Люцифер кровожадно ухмыльнулся и поднял ладонь, между пальцами которой заиграло пламя. – Это я запросто!
– Но-но! – Михаил пальцем погрозил брату. – Без всяких этих твоих штучек. Сугубо ручками, ручками. По-простому, по-человечески.
Скрежет зубов и глухое рычание у себя за спиной, идущий к кладовым Михаил, принял, как согласие. Вернувшись через пару минут, он застал Люцифера за попытками ногтём отколупнуть восковую печать с горлышка амфоры. На столе перед ним лежала исходящая паром выпотрошенная и ощипанная тушка утки, а в уже прохладном вечернем воздухе отчётливо витал запах палёных перьев.
– Горбатого только могила …
– Не посажено ещё в саду Эдемском древо то, гроб суждено мне из которого … Тьфу ты, зараза! – попытка вытащить пробку из глины и ткани не увенчалась успехом и амфора была отставлена в сторону. – Ладно, вечером открою. Дальше-то чего?
– А теперь будешь делать то, что я говорю, – Михаил начал выставлять на стол из принесённой с собой корзины нужные ингредиенты. – Начнём с маринада. Одной головки чеснока вполне хватит. Очистить и мелко растереть в этой мраморной чаше. Вот, хорошо. Помельче. Теперь соль. Она крупная, поэтому тоже перетереть. Отлично! Туда же несколько щепоток шафрана, чтобы хрустящая шкурка уточки своим цветом наши глаза радовала. Чёрный перец тоже перетереть помельче. Та-а-а-ак, хорошо получается! Теперь базилик и укроп. Они сухие, перетрутся легко. Да-да, туда же. А теперь всё заливай оливковым маслом и перемешивай. Сколько масла? Ну, чтобы жиденькая кашка вышла. Да, вот такая. А теперь бери эту кашку … Руками бери! Ага … И всю тушку утки обмазывай. Изнутри тоже. Втирай, втирай. Подожди, сейчас пару надрезов на коже сделаю. Вот тут, на брюшке и спине ближе к гузке. Теперь в эти надрезы втирай. Как зачем? Тут же самый жир! Утка будет запекаться, а отсюда жир побежит, да ещё с маринадом смешанный. Потом только черпай и поливай нашу уточку этой смесью, чтобы корочка вышла просто божественно вкусная! Ладно-ладно, не кривись. Просто вкусная.
Михаил взял из корзины несколько небольших циновочек из переплетённых листьев финиковой пальмы и протянул Люцифера:
— Теперь заматывай тушку и пусть на вечернем сквозняке помаринуется. А мы, то есть ты, будешь готовить песто!
— А чего это ты такой радостный?
— Знаешь ли, не каждый день можно тебя лицезреть за готовкой.
— А ты почаще в гости заглядывал и увидишь все мои кулинарные навыки. У меня только одних котлов знаешь сколько? Так, ладно. Что теперь делать?
Михаил снова потянулся к корзине:
— Смотри. Это кедровые орешки. Уже очищенные. Большая редкость в этих краях, скажу тебе. Но Балкис может себе это позволить. Их в чашу и растолочь помельче. Туда же пучок базилика. Во, свежий даже! Это для маринада сухой подошёл, а тут только свежий и сочный нужен. Растирай, растирай. Отлично. Теперь пару зубчиков чеснока растереть и посолить. А это вот овечий сыр. Его накромсай мелкими кубиками и в ступку. Сверху маслицем оливковым полей. Так, где тут масло было? Ага! Держи. А вот теперь всё это перемешивай. Тщательнее, не халтурь. Можешь даже попробовать. Чего скривился? Отличный же соус.
Люцифер отодвинул от себя каменную чашу с соусом и скептически посмотрел на архангела:
— Соус вполне себе, но остроты мало. А я острое люблю.
С этими словами Падший наполнил из кувшина чистую чашу водой и протянул её Михаилу:
— Суй палец.
— Зачем это?
— Суй, тебе говорят!
Михаил хмыкнул и поболтал пальцем в поставленной чаще. И с удивлением начал смотреть, как Люцифер сбрызгивает этой водой готовый соус. Перемешал и на кончике ножа отправил в рот немного песто. Глаза тут же налились красным, а изо рта показались заметные струйки дыма.
— Вот теперь то, что надо. Остренький. Святая водичка всегда остроту придаёт.
— И кто из нас головой ударился? Ладно, с приготовлениями закончили. Теперь есть дело по твоему профилю. Что смотришь? Чтобы времени не терять, тебе просто нужно угли сделать. Вон, видишь очаг и кучу сухой виноградной лозы? Чтоб ты знал, лучшие угли для готовки мяса именно из лозы выходят. Давай, жги, брат!
Через некоторое время, когда над дальними барханами лёгким мазком мелькнул последний луч солнца, а небо начало наливаться чернотой с вкраплениями звёзд, наливавшихся сиянием всё сильнее и сильнее, над верхней террасой дворца завитали удивительные запахи. Михаил, ловко разделывал исходящую паром и умопомрачительным ароматом утку, Люцифер же, наконец-то справившись с пробкой амфоры, любовался отражением звёзд на поверхности вина в чаше.
— А знаешь, брат, ведь иногда всё же стоит оставить где-то там все распри и вражду, которой, как я подозреваю, не будет конца. И вот так, по-простому посидеть, наслаждаясь обычным ужином.
— Обычным? Люцик, ты приготовил просто божеств… безумно вкусную утку! Наливай и мне. Посидим, поговорим о всяком. Что было, что будет. — Михаил без стеснения наскоро вытер жирные ладони о белую накидку и взял протянутую чашу с вином. — Ну, даст Бог, не в последний раз собрались.
Люцифер же, протянувший ладонь к столу, чтобы постучать по нему костяшками пальцев, вдруг замер. Поднял свою чашу, улыбнулся и просто положил ладонь на стол.

Кто бы мог подумать, что Архангел такой искусный кулинар. Вкусно описал, Леший. Тебе бы не кузнецом, а шеф-поваром быть.

у тебя вся башка штампами забита.

Это да.
Но за меня, в отличие от некоторых, гугл не думает.

реквестирую про Леду и лебедя. древние греки знали толк в е#ле гусей.

Залез случайно в эту тему, а тут Леда и лебедь) А у меня их есть (и не только). Ловите текст полуторалетней выдержки.

Любовница. Травмирующий опыт в трех историях.

История 1. Государственная тайна

Надпись на кассете: «Конфиденциально [далее вымарано]».
Мужской голос 1: Поехали запись! Допрос ведет [писк], запись ведет [писк]. Гражданка [писк], как давно вы знаете [писк]?
Женский голос: Месяца три.
МГ1: В каких отношениях?
ЖГ: Любовница я его.
МГ1: Ага. И давно?
ЖГ: В его возрасте уже не размениваются на долгий старт, подавай все и сразу. Со мной все так и случилось. Буквально со второй встречи спали. А встреч было немало.
МГ1: Денег давал?
ЖГ: Вы что, считаете, что, если мужчина на сорок лет старше женщины, все завязано на деньгах? Нет, я не проститутка. Я любовница. Понравился он мне.
МГ1: Да, так чисто случайно вам понравился заслуженный сотрудник [писк]. Веришь, [писк]?
Мужской голос 2: Каждый день такое вижу.
МГ1: Ха, точно! Ох уж эти престарелые обаяшки из [писк]!
[помехи]
МГ1: Что вы сказали, повторите?
ЖГ: В ту ночь, говорю, он принял таблетки какие-то. Виагру или что-то такое. Раньше не баловался таким, но вдруг, думаю, водка наложилась, стресс, боится опозориться. Даже не спросила, что это.
МГ1: Как все случилось?
ЖГ: Я на спине, [писк] на коленях был, я ему ноги на плечи закинула. Смешно так было: пиджак он с рубашкой снял, а галстук забыл, и вот я лежу, смотрю, как этот галстук болтается…
МГ1: Давайте без таких подробностей.
ЖГ: А потом раз – и все. Хватается за грудь и назад заваливается. Тут-то я и испугалась. Тормошу, поднимаю, а [писк] и не дышит уже. В секунду умер, разорвалось сердце.
МГ1: М-да, бесславно. Гражданка [писк], а куда делись таблетки, которые принимал [писк]?
ЖГ: Разве ж я знаю? Мне не до того было.
МГ1: Ладно, вы пока свободны.
[пауза]
МГ1: Ну что, [писк], думаешь, траванули нашего героя или доскакался на молодых-горячих?
МГ2: Черт его знает. Давай думать лучше, что официально объявим.
МГ1: Да как обычно, трудился на благо родины, рук [смех] да-да, рук не покладая, да и надорвался. Засылай тогда в прессу.
МГ2: А за этой [писк] присмотреть?
МГ1: Сам-то как думаешь? Вроде не дура, а язычок может у кого угодно развязаться, так что, если вдруг где всплывет…
[помехи]

История 2. Затейник

Она возлежит на устланном волчьими шкурами мраморе в ожидании священного действа. Немного страшно, но низ живота сводит в сладком предвкушении. Наверняка он очень хорош. Несть числа женщинам и мальчикам, с которыми он возлежал. Все видел, все знает, все пробовал. Нужно просто отдаться, пусть делает, что хочет, все равно в искусстве любви с ним не тягаться. А главное – запомнить эту ночь, ибо второй такой не будет. Что же до странностей, о которых рассказывают старики… скорее всего, это просто преувеличение. А даже если нет, с ней все будет правильно, ведь он обещал ей нечто волшебное, когда приказал явиться в храм.
Раскат грома. Шаги. Странные. Меж колонн просовывается узкая голова на длинной шее. Она вскакивает.
- Блядь, Зевс! Лебедь?! Серьезно?!

История 3. Грех

Я вспоминаю все: пальцы на щеке, пальцы на губах, пальце на шее, пальцы в декольте, быстрый танец, медленный танец, поездку на море, поездку в город, белый русский, черный русский, сигариллу с черешней, беломорину напополам, вейп (ну и гадость), айкос (гадость вдвойне), пощечину мне, пощечину ему, измену, принятие измены, мою измену, принятие моей измены, секс вдвоем, секс втроем, секс вчетвером, купол святого Петра, письмена Голубой мечети, разговоры при луне, молчание в вагоне метро, слезы, смех, истерику, истерику от смеха, молитвы, богохульство, огонь, холод, плед и кофе, плед и кофе по-ирландски, кровь на губах, признания в любви, слова ненависти, прощания, встречи, годы вместе, годы порознь.
Вспоминаю свою жизнь.
Поднимаю глаза.
Психолог сидит напротив.
Вижу только его, но кожей чувствую нечто иное.
На моем колене рука брата.

TbMA

Это с литературных курсов, писал под тему "Травмирующий опыт [чей-то]". Мне выпала любовница)