Последний ханъё, Сумерки империи (ЗТ)

Возница бросил на него неприязненный взгляд, было видно, что он совершенно не рад делиться с кем-либо. Но, видимо, предпочел не рисковать своей шкурой, связываясь с опасным преступником.
- На, больше нету, - он выложил на дорогу небольшой запечатанный кувшин и холщовую сумку, в которой лежали рисовые лепешки и несколько клубней батата. - Эти, - неопределенно мотнул головой в ту сторону дороги, в которую скрылись двое, - о ней-то не заботились.

Кигурава не стал проверять правдивость слов возница, а просто молча взял сумку и повесил её на плечо. После чего он распечатал кувшин и понюхал его содержимое. Идеальным вариантом было бы обнаружить молоко или простоквашу, но вполне сошло бы и пиво.

В кувшине была простая вода, причем не очень свежая. От нее едва заметно тянуло тиной.

Возница, завернулся в какую-то мешковину, подпоясавшись остатками вожжей, мрачно посмотрел на Сёдзу, потом со злостью пнул злополучную телегу.
- Ни гроша, ни ножа не оставили, гады.
Потом он спустился в придорожную канаву, подальше от того места, куда сбросили труп, и оттуда раздалось чавканье грязи и плеск воды.

Сёдзу сделал несколько нетерпеливых глотков и поморщился. Вода была неприятной на вкус, но другой у него сейчас не было.
Убедившись, что возница ушел, он огляделся по сторонам и зашагал по дороге в том направлерии, откуда они недавно приехали. Кигурава рассчитывал найти какую-нибудь тропинку и свернуть с дороги, но здесь таких не было.
Очень хотелось есть. Не выдержав, Сёдзу достал рисовую лепёшку и принялся жевать её прямо на ходу.

Торных троп действительно не было, но рощица выглядела вполне проходимой. Если и дальше идти по этой дороге, то, скорее всего, ближайшая деревня, которая встретится Сёдзу, будет именно привычная ему Сюдзэндзи, которая так негостеприимно встретила его. Проблема была в том, что деревня располагалась у перевала, который, видимо, Кигурава пересек, будучи в мешке, так что по обе стороны от дороги скоро поднимутся горы, от которых тепла и дружелюбия тоже особо не дождешься.

Поняв, а может и почувствовав, что тропок не придвидится, Кигурава остановился, сделал глоток из фляги и спокойно дожевал лепёшку, оглядываясь по сторонам.
Через три минуты он уже скрылся в рощице, двигаясь не столько по знанию, сколько полагаясь на интуицию.

То ли странная печать не подействовала на него полностью, то ли это его дурная судьба притягивала несчастья, а может быть, его интуиция подсказала ему путь по неприметным рассеянному взору приметам, но буквально сразу он наткнулся на труп. Идти было легко - уклон в верх был почти незаметен, только то тут, то там стали попадаться молоденькие криптомерии. По одной из них и лежало тело.

На трупе - это был совсем еще молодой, немного изнеженный на вид мужчина - были бледно-голубой суйкан и поношенная шапка эбоси, какие носят городские; он лежал на спине. Прямо на груди огромным цветком раскинулась одинокая рана, так что сухие листья вокруг были точно пропитаны киноварью. Кровь уже не шла, запекшись бурой коркой, только в самом центре, ничуть ничуть не испугавшись шагов Сёдзу, сидел присосавшийся овод.
Оружия при нем не было, только у ствола криптомерии, возле которой лежал труп, валялась веревка. И еще чуть подальше поблескивал перламутром гребень. Трава и опавшая листва кругом были сильно истоптаны - видно, убитый не дешево отдал свою жизнь.

Кигурава замер в пяти шагах от тела и осторожно осмотрелся. Всё указывало на то, что не так уж и давно здесь случился бой. Не то, чтобы он очень боялся, но осторожность еще никому не мешала.
Наконец, решив, что в округе никого нет, Сёдзу бесшумно подошел к телу и присел перед ним на корточки. Некоторое время он рассматривал лицо и рану, а затем осторожно дотронулся до груди убитого, закрыл глаза... Сёдзу показалось важным понять, был ли убитый обычным человеком, и он попытался это сделать, послав в мёртвоё тело совсем немного своей силы и слушая отражения её.

Лицо у мужчины было достаточно незапоминающимся - приятные, мягкие черты лица, высокий лоб. Похожих лиц он в одной лишь деревни видел с пяток. Однако кем он был на самом деле Сёдзу узнать не удалось - сила не уходила из его тела. Он чувствовал ее, где-то глубоко внутри, но при попытке высвободить ничего не получалось, лишь неприятным жжением отдавалась печать на левой руке.

- Зараза, - выругался Сёдзу и быстро огляделся по сторонам. Он совсем забыл про печать, и она ему отомстила за это. Хотя, вполне возможно, что не отомстила, а предупредила - это смотря с какой стороны посмотреть.
Решив, что долго торчать у трупа опасно, Кигурава торопливо спрятал в сумку с провизией верёвку и гребень, а затем быстро побежал в ранее выбраном направлении.

Больше ничего интересного ему не попадалось, только уклон становился все круче и круче, пока идти в одном направлении стало совсем невозможно. Вечерело, солнце уже давно спряталось за стеною гор, и глубокая тень невесомым шелковым покрывалом укутало рощу. Павлонии давно исчезли, пропала и поросль бамбука, только упрямые криптомерии цеплялись за каменистые склоны.

Идти стало тяжелей, да и надоело уже идти - усталость подкралась незаметно.
Сёдзу остановился, сделал несколько глотков несвежей воды и огляделся по сторонам, ища удобное место для отдыха, ужина и сна.

Долго искать не пришлось - Сёдзу было не привыкать ночевать в лесу. Под корнями старой криптомерии было сухо, плотно сомкнутые ветки защитили бы от ветра и дождя, которые вот-вот должны были прийти с северных берегов. Единственное, что так высоко в горах, вдали от дорог, охраняемых святилищам, слишком часто встречались тэнгу. Сам Кигурава их ни разу не встречал, только пару раз набредал на их следы, но на гостеприимство духов гор рассчитывать не приходилось.

Устроившись поудобней между корнями, Кигурава положил на колени трофейную сумку, достал лепёшку и принялся задумчиво её жевать, изучая найденый у трупа гребень. Он не расчитывал найти на нём изображения убийц, просто пытался понять, имеет ли находка хоть какую-то ценность в денежном эквиваленте.

Лепешка утолила сосущий парня изнутри голод, но для восстановления сил ее было маловато.

Гребень был сделан из перламутра, не сломан. На вид ценность его определить было трудно - Сёдзу как-то этим не очень интересовался, но такую красивую вещь он видел только на жене деревенского старосты.

Решив, что всё-таки сможет обменять гребень на сколько рисовых лепёшек, Кигурава спрятал его в сумку, выгреб с её дна крошки и съел их. Высунувшись из своего убежища, он огляделся по сторонам, желая убедиться, что за ним никто не следит. На какой-то миг ему показалось, что он слышал посторонний не свойственный лесу шум, и Кигурава замер, прислушываясь.

Шум усилися и приблизился, превратившись в шуршание одежд, задеваемых ветвями. Кто-то неспешно шел к Сёдзу, ничуть не скрывая своего присутствия.

Сёдзу почти беззвучно выругался и вышел на встречу, решив, что скрываться не имеет никакого смысла. Оставалось только надеяться, что это просто прохожий, гулявший по лесу. Но Кигурава на это не надеялся, а потому уже собирал энергию в маленький упругий клубок под солнечным сплетением и готовился к не равному бою - в чью сторону будет неравенство, еще предстояло выяснить.

Левое запястье мучительно заныло, но сила медленно собиралась, очень неохотно стягиваясь в один небольшой комок.

Навстречу Сёдзу, не торопясь шел ямабуси - горный отшельник, чьи гэта были немыслимой высоты - около локтя, однако легкости походки оставалось только позавидовать. Темная монашеская роба не скрывала костяных наручей, а вот белый като был замотан до самых глаз.

Сёдзу поморщился от боли в запястье, вспоминая недобрыми словами и проклиная до пятого колена включительно наложившего на него это сдерживающее заклятье вельможу, который так и не соизволил ему представиться. Кигурава никак не мог привыкнутк тому, что не может пользоваться своим единственным оружием. Оставалось только уповать на вежливость.
- Мир тебе, путник. Позволь узнать, с чем идёшь?

- Мир и тебе, путник, - голос был глух и надреснут, будто говорил древний старик и слова давались ему с большим трудом. - И будет мир, если не будешь заходить в мои владения, которые я обхожу дозором.

Незнакомец остановился в полутора метрах от Сёдзу, возвышаясь над ним будто огромное изваяние. Като и выглядывающие из-под робы хакама были ослепительной белизны, наводя мысли о первом снегом, выпавшем на высокогорье.

- Прости, я видимо пропустил где-то предупреждение о том, что это твои владения, - стараясь придать голосу максимально возможную елейность, ответил Кигурава и склонил голову в знак уважения.
- Если подскажешь, где я могу переночевать, то я уйду, и уйду быстро.

- Совсем дурные настали, видно, времена, что ханъё заходит во владения тэнгу, не подозревая об этом. Уходи с этих гор, как можно быстрее. От тебя пахнет кровью и убийствами, этот запах мне противен, - казалось, что из складок като сверкнул огонь гневного взгляда. - Мне нет дела до того, где провести ночь, мне лишь нужно, чтобы ты убрался отсюда.

- Совсем дурные, - согласился Кигурава, вешая на плечо сумку подобранную в обозе. В другое время он мог бы попытаться поспорить... Хотя, может и в другое время не стал бы - сейчас ему не хотелось отвечать самому себе на этот вопрос.
- Ты хоть дорогу к человеческому жилью покажи, раз уж гостеприимства оказать не хочешь.

- Ступай в долину, наткнешься на дорогу, мое ли дело куда тебя она приведет. Холодное дыхание среброволосой Юкико еще не коснулось этих гор, чтобы ты мог заплутать. Впрочем, не торопись, - стремительно вверх взметнулся темный рукав и молнией сверкнуло лезвие нагинаты, дотоле прятавшейся в складках рукава. - Я не отпущу тебя, тюремщик.

- Меня? - поинтересовался Кигурава и быстро оглянулся назад, словно бы желая увидеть там еще кого-то, кому могли предназначаться последние слова хозяина этих мест. Рассчитывал ли он там кого-нибудувидеть? Нет.

- С чего вдруг такая агрессивность? - снова повернувшись к тенгу, спросил Сёдзу, отчетливо понимая, что печать не позволит ему даже не победить, а просто убежать. А значит, оставалось только говорить.

- Мне отвратительны те, кто лишает свободы других, когда я спускался в долину, я был Осаму Юдай, великим героем закона, и я преследовал работорговцев, разбивая цепи и разрезая веревки, - стальное лезвие нагинаты описало свистящий полукруг. - Я отошел от дел мирских, но раз уж ты сам пришел ко мне с пленником, то я в праве вершить суд.

- Угу, всё как обычно, - проворчал Кигурава, присаживаясь на землю. - Совсем ничего не изменилось за те два дня, что я просидел в тюрьме за то, что не понравился стражникам. Не понравился стражникам - в тюрму, не понравился тенгу - голову с плеч. Как не было в этом мире справедливости, так и не будет уже, похоже... - Парень на несколько секунд закрыл глаза, а затем вытряхнул содержимое своей сумки перед собой.

- Многих освободил? - спросил Сёдзу, почесывая печать на руке. - А сейчас то кого освобождать собираешься? Мою голову от плена моей шеи?

- Меняется мир, ох, меняется, - недобрым голосом отозвался тенгу. - Никакого почтения к старшим, никакого почтения к ёкай.

Нагината вспыхнула холодным светом и опустилась на фарфоровый колокольчик, выпавший из сумки с печальным звоном. Брызнули белые брызги, и маленький огонек весело заплясал на шелковой ленточке, привязанной к язычку. "Белый воин" возник в дыму и растаял.
- Живи с миром, Рокасин, Белый гребень волны, один из многих ронинов Поднебесной.

Сухой колючий взгляд, как мороз в феврале, снова вернулся к Кигураве.
- Быть холодным и быть строгим, безжалостным и беспристрастным учили меня быть эти горы. Быть милостивым и великодушным учили меня светлые богини Канон и Аматерасу. Но разве достоин ты призрения?*


*не опечатка

Кигурава моргнул несколько раз, увидев выкатившийся из сумки колокольчик, затем на несколько секунд закрыл глаза.
Открыл - колокольчик не исчез. Нет, он конечно уже исчез, благодаря нагинате, но всё-таки...
- Откуда он взялся? - прошептал Сёдзу, всё еще пытаясь вспомнить, когда в последний раз его видел. Кажется, он оставил его у могилы синего ёкая. Или нет. Другой. Точно, ему снова подсунули колокольчик. Кто?

- Я не прошу у тебя ни прибежища, ни покровительства - я знаю, что за это нужно платить или служить, а я никогда не плачу и никому не служу, - тихо ответил черноволосый парень, сложил в сумку всё, что из неё вывалилось и встал.
- Единственное, чего я хочу - это, чтобы все от меня отстали и не мешали мне. А насчет уважения ты не прав, остались еще люди и нелюди умеющие уважать. Правда, я давно таких не встречал, но это еще не значит, что их нет. Тебя я тоже до сих пор не встречал, но ты существуешь.