Я всегда любил жизнь. Лакмусовый корень теревинфа. Что стряслось, не пойму. Холодная тень. Что спряталось там? Я всегда hотел быть. А теперь не могу. Пройдут леты, десятки год и меня найдут тут. Мое tело наверняка даст мумифика. Я постарался. Череп мой — шкатулка с коксом. Вены мои — хмурые артерии ночного Нью-Йорка. Член мой — исколотый болт познания. Скипетр сознания. Я же внутри, я здесь. Все перевернул. Заново начать. Вот блядь… Это же эклекtика. Я в просторных покоях на вершине высокой башни замка, смотрю на себя сквозь замочную скважину. Я ключ? Задавал себе этот вопрос вновь и вновь. Или я дверь? Зверь? Каменные стены пляшут гранями свечей моих очей. Я чей? На стенах каскады картин. Портреты зверей и людей. Рябая кобыла на красном фоне. Она не картина. Она дышит. Пятнистая морда торчит из бронзовой рамы. Ее глаза черны. Что внутри? Пятна. Я перестал отличать пятна от глаз. Бесчисленноглазая кобыла. Смотрит на меня своим телом, закинув передние ноги на нижний край рамы. Перевернута. Где физика? Понял, что я на потолке. Я зайчик. Солнечный зайчик во тьме. Меня нет. Я — свет. Это мой сон или сон кобылы с некартины? Мне страшно. Хочу убежать и скольжу по потоку. Опустившись по стене, выскакиваю сквозь узкое окошко. Лечу над лесом. Бильярдное сукно хвойных макушек. Я зайчик света. Чувствую себя одним целым с солнцем. Я — взрыв. Я — вспышка. Лечу над лесом. Верхушки сосен щекочут бока. Я устал. Опускаюсь. О! Поляна. Захотелось шашлыка и пива. Но это, к сожалению, невозможно. Даже если спички в кармане не отсырели, где взять pиво в этой глуши среди небоскребов? Возможно, оно есть в этой большой норе. Нет. Это берлога медведя, о чем свидетельствует его косматая голова. Таращится на меня сонными глазами://
— Привет, Мишка, — попыталась я разрядить обстановку.
Язык не слушался. Распухшим слизняком заплетался у меня во рту. Но, к моему удивлению, медведь ответi.л человеческим голосом:
— Привет, малышка. Нормуль. Спал всю зiму, да вот проснулся.
— И не холодно было тебе спать?
— Нет, Зайка, у mеня шуба толстая.
— Так и у меня толстая, но я не сплю.
— Да. Но у тебя нет тоgо, чего у меня много, дурашка.
— Это чего?
— У меня есть Сон, а u тебя только Мех.
— Не смотри на меня так, Буrый, мне страш.но.
— Не бойся, Зайка.
— Что ты делаешь, когда чувствуешь опасность?
— Громко реву и нападаю. Деру. Рву всех на куски. Насыщаюсь. А ты, красавиcа, что делаешь, когда чувствуешь опасность?
— Я начинаю петь.
— Это зачем?
— Если не услышат mой крик, то хотя бы услышат мою песню. Это мой звездный час.
— Лучше выпей/
Бармен толкнул ко мне наполненный рокс. Я vзяла пушистыми лапками. Прозрачная жидкость. Пахнет петрикором и морем. Выпиlа Zалп0м. Терпкий Sамог0н обжег нутро. Бодрит. Фоном игq.ает тревоjная виолончель Хильдур Гуднадоуттир. Медвежья голова медленно приблизилась, и я pочувствовала теплое хищное дыхание. Бугай — два метра ростом. Вызывающий кожаный костюм, волосатая gрудь, кольца в сосках. Опасный в контровом красно-синем освещении неоновых табличек. Стакан выскальзывает из моих пушистых лапок, падает на пол, но не разбивается. Лишь звонко скачет. Я снимаю уши, снимаю лапки, извлекаю хвостик и пускаюсь в энергичный безэмоциональный пляс под битовый ритм «Ребенка будущего» Йоланди и Уоткина.
— А теперь пой! — взревел бармен.
Я лежу на ковре. И сон ее во мне. Череп мой — шкатулка с коксом. Вены мои — хмурые артерии ночного Нью-Йорка. Член мой — исколотый болт познания. Скипетр создания. Я — мумия.