Голова2-3 местоАвтор:
ДжакартаСоюз морских Красавиц и глубинного Чудища:
Мрачное королевство-
Бабушка Катрины живёт на самом берегу Нотиос-Эввоикос, залива между Центральной Грецией и островом Эвбеей, в маленьком городке Дилеси. Дом её – невысокий, приземистый и как бы распластанный по сухой желто-серой земле - виден с асфальтированной дороги, идущей вдоль берега моря до местного яхт-клуба. Невысокие и скрюченные оливковые деревья, иссушенные греческим солнцем, не скрывают его от посторонних, как и не дают тени. Хотя – какие посторонние? Члены яхт-клуба проезжают мимо на блестящих рычащих машинах, а прохожих здесь и не бывало.
Катрина не была тут уже лет пять и словно заново знакомилась с этими местами, не до конца узнавая то, что запомнила детской памятью. Всё казалось ей меньше и ниже, всё словно постарело и выцвело, покрывшись вездесущей желтоватой пылью. Даже сама бабушка: старая гречанка оказалась по плечо внучке, хотя обнимала так же крепко - и так же, как прежде, пахла сладкими кулураки.
- Выросла, выросла, - шептала она, гладя внучку по спине. – Пошли, ведь не найдёшь сама свою старую комнату? И мыть руки, сразу за стол!
Пока обедали, на берег опустились первые сумраки, прозрачно-сиреневый шлейф прохлады и тишины, пронзаемый только трелями цикад и шорохом хрупкого сухотравья. Катрина вышла на веранду и присела на ступеньки. От позднего обеда клонило в сон, тени вокруг расплывались и темнели, на небе зажглись первые звёзды. Ей вдруг послышалась мелодия или песня, слов не разобрать: в ней были слёзы, тоска и… любовь.
- Я уже это слышала, - удивлённо сказала Катрина. – Давно, в детстве. Ты говорила, что это…
- …поёт Тритон, - кивнула бабушка. – Да, верно. Он жалуется на обман, на то, что с ним сотворили люди. Помнишь легенду?
- Нет, - Катрина смутилась.
- Расскажу заново. К тому же, - по голосу было понятно, что старушка улыбнулась, - раньше был вариант с цензурой, а сейчас ты большая, уже можно. Жил-был в море Тритон, подводный принц, сын Посейдона и Амфитриты. Он был весёлым и беззаботным, в море катался на дельфинах, а когда выбирался на берег, развлекался и брал без спросу всё…
Катрина прислонила голову к перилам. Песня звучала всё ближе, а голос бабушки затихал, словно её уносило море. Глаза девушки закрылись. Высокий красавец с чёрными кудрями стоял перед ней и насквозь прожигал пылающим взглядом. Как ты красив, Тритон, как ты жарок. На лбу у тебя красная повязка, и красным огнём горит моё сердце. Нос твой орлиный, губы пухлые и мягкие, под ними короткая бородка. Смоляные пряди падают на грудь, змеятся по шее. На бёдрах широкая повязка, а вместо ног – два рыбьих хвоста. Не смотри на меня, не касайся рукой, не подходи близко! Иначе и я не смогу удержаться.
- …и воровал скот, разделывал прямо на берегу и устраивал праздник. Мясо жарилось на кострах, люди плясали с чудовищами морскими и земными…
Точно, так и было. Сатиры на дудочках играли, нимфы водили хороводы. Смешливые нереиды щекотали мужиков, заманивали их в воду. Но она одна сидела на ковре, на красных подушках. Одна она была возлюбленной Тритона.
- А танагрийцы злились, да и понятно, почему, ведь это были их овцы и козы! Тогда решили они истребить Тритона.
В базарный день к ней подошёл мужчина в заношенной тунике. От него пахло скисшим молоком, и навозом, и потом. Это был запах работяги, привыкшего горбатиться в хлеву, таскать горшки с молоком и сыром, а вечерами засыпать раньше, чем голова коснётся подушки.
- Три дня назад я недосчитался трёх коз, - без предисловий сказал он. - Невеликая плата сыну Посейдона. Но вчера – ещё двух. А это уже много. Так скоро я не нацежу и стакана молока для сынишки. Ведь это к тебе он приплывает? Ты и отвадь его.
- Но как? – она отвела глаза, потому что знала: Тритон не послушает её, поступит по-своему.
- Скажи, что ты не хочешь его видеть.
Она молчала.
- А если нет, так и убей! – воскликнул крестьянин и вложил что-то ледяное ей в руку. – Отрежь ему голову.
Пока она дошла до дома, нож согрелся и обжился в её ладони. Она привыкла к изгибу его рукоятки, к маленькой гарде, к длинному лезвию, узкому, как гадюка. Но ни на секунду она не думала о крестьянах и их бедных детях – она знала, что время её истекает, и скоро Тритон найдёт себе другую.
- …Вот однажды он наигрался, наплясался, да и уснул на коленях у своей любимой…
Откуда, бабушка, тебе это известно? Как он лежал, рассыпав кудри по её коленям, как улыбался во сне, и как она его поцеловала в последний раз – нежно, заботливо, как мать целует спящего подросшего ребёнка, опасаясь выдать страсть и боль от предчувствия разлуки. Как достала нож из складок туники…
- …и отрубила ему голову. Но Тритон не умер, ведь он был сыном бога. Он зажал руками шею и бросился в море. Его мать, нереида Амфитрита, подобрала полумертвого Тритона и прикрепила ему на шею витую раковину, в которую он раньше дул, как в рог. Он выжил, - бабушка вздохнула, - но с тех пор стал чудовищем и изгоем. По вечерам приплывает к берегу и поёт свою страшную песню. Всё надеется, что возлюбленная одумается и вернёт ему голову.
- Разве это возможно, бабушка? – сонно шепчет Катрина. – Ведь столько лет прошло, столько веков. Где его голова?
- Она спрятана, надёжно спрятана, детка.
- Ну, давай отдадим ему, бабушка? Он так жалобно поёт. Он так просит.
- Что ты, милая. Если он получит голову, отомстит всему роду людскому. Нельзя её отдавать. Никак нельзя.
- Я не боюсь, - Катрина улыбается во сне. – Он же влюблён, он любит… ты слышишь, он поёт об этом в своей песне. А где она? Где голова, бабушка?
- Эх, деточка… Маленькой ты и то была разумней. Хорошо, что всё уже забыла, - уходя, шепчет бабушка, а Катрине снова снятся тёплые сладкие губы.
Утром она просыпается в своей постели и лежит неподвижно, разглядывая узор на обоях. Что она забыла? Что ей надо вспомнить?
Где бы она спрятала отрезанную голову?
Встав с кровати, Катрина достаёт из-под неё деревянный ящик, в котором в детстве хранила «сокровища». Самодельные куколки, ожерелье из ракушек, вкладыши из «жевачек» - у каждой девочки есть такой волшебный памятный ящик. Только в нём чего-то не хватает – слишком много пустого места. Головы нет. Зато есть нож – притаился на дне холодной гадюкой. Катрина узнает его – это тот самый. И он привычно забирается ей в руку.
С кухни доносится какой-то шум и неприятный запах. Так пахнет палёная курица, так пахнут горелые волосы и обожжённое мясо. И слабый крик. Что-то у бабушки не задалось с пирогами. Катрина идёт на кухню.
Бабушка стоит у печки и смотрит внутрь. Там горит что-то большое и круглое, там горит живое: оно корчится, кривляется, кричит. Оно покрывается пузырями от жара, и, лопнув с треском, из печи вылетает красная повязка.
- Деточка моя, - удивлённо говорит бабушка и смотрит на свою ладонь. Она тоже красная, и большие липкие капли падают на пол. Какая тёмная у бабушки кровь. Чёртов нож любит кровь, Катрина давно это знает. Она бросает его на пол, и гадюка исчезает, просочившись, как ртуть, сквозь доски пола. Катрине это безразлично. Всё, что должно быть, то и будет.
Она выгребает голову из печи и сбивает пламя, стараясь не смотреть Тритону в глаза.
Вечером она отнесёт голову к морю. И уедет на быстром поезде домой, в Германию, далеко-далеко отсюда.
А Тритон откроет обгоревшие глаза, облизнёт потрескавшиеся губы и закричит так, что вода оторвётся от морского дна и рухнет на оливы, на желто-серый берег, на яхты, выстроившиеся у причала.
На Дилеси.
На Грецию.
И смоет с лица земли всех до последнего человека.
И её торопливый беспомощный поезд.