Кровь на руках, зт Кайрэ

Случилось все не позднее, чем день назад. Увиденное ею зрелище было действительно печальным. Печальным в своей звериной, бессмысленной жестокости. Даже если рассматривать все с прежнего угла - прежние жертвы погибали хотя бы за дело, но здесь... Здесь этот человек умер просто так. Просто потому, что кто-то захотел его убить.
Снова стали появляться тотемы - не отрываясь от земли, длинноволосый направлялся прямиком в сторону деревни, которую они до этого обходили.
И тут им встретился еще один труп. В этот раз не разделенный на части - женщина, все тело которой было в рваных ранах, а местами и вовсе было сожжено до кости, смотрела в рассветное небо пустыми глазницами, а корзинка, полная прежде лечебных снадобий, валялась в нескольких шагах от нее, и содержимое частично вывалилось наружу.
Длинноволосый также показал ей какую-то пантомиму, в которой участвовал труп женщины, она сама, и сам чужак, подразумевая, вероятно, что если она отойдет слишком далеко - участь ее может ждать похожая.

Что-то опустошало эти земли. Что-то, что появилось с тем ритуалом или как-то с ним связано. Жрица по привычке сначала пыталась увязать раны на трупе да отсутствияе глазниц со знакомыми ритуалами, но наврядли убивавший действовал из этих соображений. Ее прошлое делало ее куда выносливее к таким картинам, она не испытывала друноты, ужоса или брезгливости, но вот это новое чувство печали об ушедшей жизни... Седьмая осмотрела труп, определяя чем были нанесены рваные раны и откуда могли появиться ожеги, заглянула в корзинку. Она не была лекарем, но некоторые зелья приходилось использовать и ей.
На пантомиму своего странного знакомого она просто коротко нивнула.

В корзине лежали травы, ягоды да коренья - все то, чему предстояло еще стать снадобьями, да и то, что можно было использовать напрямую. Женщина наверняка потратила много времени, собирая эту коллекцию - и нечто, скорее всего, столкнулось с ней, когда та шла обратно в деревню.
Зубы, когти - вот чем скорее всего были эти раны нанесены.
А вот с ожогами было совершенно непонятно. Странная зеленоватая корочка запеклась на краях обожженных ран - вот и все, что удалось обнаружить.
Они пошли дальше.
Длинноволосый по первости несколько раз оглянулся, и убедившись, что жрица не отстает, просто пошел вперед чуть медленнее, перестая оглядываться через каждый шаг.
Вскоре в лучах утреннего солнца сквозь стволы деревьев начали виднеться деревянные хижины, жизнь в которых лекарское племя предпочитало каменным домам.
Седьмая уже почувствовала смрад, разносившийся от множества мертвых тел.
Не было необходимости даже входить в деревню, чтобы понять, что там случилось настоящее побоище.

Седьмая мрачно следовала за своим спутником. В деревню надо было зайти, хотябы чтоб найти одежды и припасти еды. Мертвым она все равно не нужна, а вот ей пригодиться. Неплохо бы еще и найти какое оружие. Лекари лекарями, а пару коротких мечей или кинжалов найтись должно было. Еще немного раздражала то и дело расплетающаяся коса, поэтому список того, что ей было нужно пополнился еще и парой лент для волос или хоть чем-то, чем их можно было связать, да расческой.
Как бы печально ни было произошедшее, но его она изменить не могла. Однако кое что могло еще послужить живым и Седьмая не собиралась этим брезговать.

Деревья расступались, шаг за шагом приближая их к неизбежности. Грустные хижины стояли пусты, кроме людей не было тронуто ничего - здесь случилась просто звериная резня, целый кровавый пир - от тех жителей, что обнаружили они здесь, не осталось почти ничего. Только обглоданные скелеты.
Кто-то был очень голоден. И очень силен. Не остановили тварь ни ядовитые копья, ни отравленные стрелы, обломки которых попадались то тут, то там - у орудовавшего здесь не было никакого представления о пощаде. Не пощадили даже маленьких детей - на это было смотреть больнее всего.
Длинноволосый обходил деревеньку, что можно было окинуть одним взглядом. Недообгладонные тела свисали с двухярусных жилищ, зацепившись за ограждения деревянных лестниц, несколько останков лежало рядом с колодцем, небольшой амбар был закрыт, на перекладинах висела свежесотканная ткань, сушились пучки трав, подвешенные на веревки меж хижин - здесь явно не проявляли интереса ни к чему, кроме человеческого мяса.
Оружия здесь было вдоволь. Она могла выбрать все, что душе угодно - хоть топоры, хоть копья, хоть кинжалы, даже вполне еще живой лук валялся рядом с одним из трупов. А стрелы найти проблем бы не составило.
И тут она услышала крик. Пронзительный, душераздирающий крик - и увидела, как ребенок-подросток погибшего племени с копьем в руке летел прямо на длинноволосого, также на этот крик обернувшегося, но не предпринимавшего никаких действий, чтобы защититься от этого жеста... отчаяния, не иначе.

Седьмая не бросилась с головой в мародерство, она так же обходила деревню, как и ее приятель. Просто мрачно смотрела на все это, пытаясь понять, сколько было нападающих и обнаружить хотя бы одно тело или намек на то, кто это мог быть, а так же приметить, что на них не действует, кроме ядовитых стрел и копий.
Завидев же обезумевшее дитя...
- Стой! - жрица метнулась между длинноволосым и ребенком, пытаясь или сбить ребенка с ног или перехватить копье.

Нападающий точно был не один - трупы лежали в совершенно разных местах, и вряд ли бы эти люди ждали по одному, пока одно-два нечто расправится по очереди со всеми. Может быть... Не меньше пяти? Нет, даже десяти. Целая стая...
Скорость длинноволосого поражала. Седьмая даже увидеть не смогла, как и когда он оттолкнул ее в сторону, когда он успел перехватить вот-вот готовое вонзиться в него копье - но оружие было поднято вместе с мальчишкой, который теперь болтался в воздухе, держась за древко и бесполезно мотая ногами.
- Отпусти! Отпусти меня, ты, чудовище! Убийца! Сволочь! Тварь! - выкрикивал он, все так же не отпуская древка. По его лицу ручьями текли слезы, а затем он просто зарыдал в голос.
- Убийца... - прозвучало сквозь рыдания, а длинноволосый поднял копье еще выше, рассматривая прибежавшую в его же руки “добычу”.

Седьмая подошла и положила ладонь на руку длинноволосого.
- Опусти, Карр-рха-то, - спокйно сказала она.
Жрица не умела успокаивать. Вот наоборот - это пожалуйста, но успокаивать... она пыталась судорожно сообразить, что же ей сделать, чтобы ребенок прекратил истерику. Нож к горлу, угрозы, даже пощечины сюда, кажется, совсем не подходили. Наверное, у обычных людей в таком случае обнимают. Да, кажется, так. Обнять это верещащее создание и подождать, пока оно успокоиться. Возможно, сказать что-то... что-то успокаивающее? "Смерть будет быстрой," - наверное это самое успокаивающее, что она когда либо говорила. По крайней мере из того, что она помнила. Но тут оно тоже не подходило. Что ж. Для начала надо было добиться от своего нового знакомого, чтобы тот опустил мальчишку, обнять ребенка, крепко, чтобы еще каких глупостей не наделал, а там уж как пойдет. Оставалась небольшая надежда, что ничего говорить не придется и мальчик успокоиться сам.

Чужак посмотрел на нее - наверное, вопросительно, и опустил мальчишку вместе с копьем на землю, не выпуская из рук оружия. Мальчика пришлось отцеплять от древка - и когда это произошло, он с кулаками полез уже на жрицу, и пришлось основательно его скрутить, чтобы он как минимум сам себе не навредил, махая руками в присутствии по-прежнему опасных представителей...другого народа.
- Убийцы! - продолжал вырываться он, пытаясь пустить в ход еще и зубы, - Пгедадели! Уйю! Аааааа!
Он умудрился больно дать жрице коленкой под ребро - его явно не успокаивало ни присутствие вполне себе разумной женщины, ни тем более, присутствие этого.
- Хаа-рун? - прорычало над ними неместное наречие длинноволосого, заставившего мальчика забиться в еще большей истерике.
Седьмая всем своим существом ощущала его страх.

Жрица сжала мальчишку сильнее и стала говорить. Спокойно и негромко, тем самым голосом, которым они обычно напевали ритуальные песни, погружая жертв в подобие транса, заставляя их сердца биться медленнее, легкие - дышать размеренней и разум успокаиваться и не мешать их ритуальным речам и пению своими неразумными криками. Это не было магией. Да конечно такое куда легче провернуть магическим путем или зельями, но иногда это претило ритуалу. Тут все дело было в тембре голоса, интонации, выделении слов, громкости и последовательности изложения от более страшного к менее страшному.
- Ты видел страшные вещи. Как твоих близких разрывали на части и поедали заживо. Всех. Всю деревню, не жалея ни стариков ни детей,- она еще некоторое время описывала те ужасы, которые тут творились и которые были соразмерны с тем, что сейчас ощущал мальчишка, а затем , уцепившись за этот страх стала его постепенно уменьшать, переходя к менее страшным вещам:- Ты остался один. Потеряный и напуганный. У тебя не осталось ничего и никого и ты не знаешь даже, что дальше делать и как дальше жить,- она продолжала снижать уровень страха и когда почувствовала, что он достаточно низкий, чтобы мальчишка начал думать, перешла на очередную ступень.- А теперь сюда пришли мы и ты больше не один. Посмотри на это создание. Да, он похож на тех, кто собрал жизни твоих близких, но разве те, кто напал на деревню ждали? Разве кто-то из них отпускал твоих сородичей, что держали в руках оружие? Разве с ними бок о бок были живые люди? Смотри внимательней. Ты видишь разницу?

Ты творила страшные вещи. Не жалея стариков и детей. Ты не знала жалости. Ты забирала жизни, над которыми не имела власти. Разве похожа ты на ту, что имела бы подобное право? Разве похожи были умершие в твоих руках на тех, чей век должен был оборваться так быстро?
Тихий шепот, зародившийся далеко-далеко, звучал еле слышно. Но звучал. Или же ей казалось? Назойливый шум... Нет, все же послышалось. Нет, это точно не были ее мысли. Нет, никто никогда не говорил ей этого. Она устала. Она просто устала...
Мальчик все еще дрожал - и от страха, и от пережитого ужаса, и от полного бессилия - прежде вырываясь, теперь он вжался в жрицу, словно пытаясь и согреться, и спрятаться от всего, что случилось.
- Почему? - только и вырвался тихий всхлип, и Седьмая почувствовала, как сжались еще сильнее сырые кулаки мальчишки, - Что мы такого сделали?...

Я знаю, что ничем не лучше. Но прошлого не исправить. Я хотя бы пытаюсь ... исправить будущее, вернуться на путь жизни,- внутреннее огрызнулась жрица голосу, использовав слова богини.
От того как мальчишка в нее вжался, Седьмая несколько опешила. Еще никто так доверчиво не смел к ней прижиматься. Ее хватка ослабла, став больше похожа на обьятья.
- Я... не знаю,- призналась она. - Не думаю, что дело в вас. Соберись. Ушедших не вернуть, но пусть они тобой гордятся, зная, что ты сохраняешь силу духа,- наверное это было ее пределом ободрения.
Жрица сама от себя такого не ожидала.

- Я должен был выйти... вслед за отцом, - почти что прошептал он, - Мы должны были уйти всей семьей, чтобы потом вернуться... всем вместе...
Он снова всхлипнул, но все же попытки жрицы начали приносить свои плоды. Видимо, замученный произошедшим, перенесший слишком многое, слишком уставший - он совершенно обмяк в объятиях Седьмой, и уснул.
И тут жрица поняла, что и ее длинноволосый друг пропал куда-то из поля зрения.

И что ей теперь с этим делать? Жрица осмотрелась.
- Карр-рха-то?- позвала она.
Надо было наверное затащить мальчишку в какой дом по-целее, да желательно без трупов и положить спать на кровать, пока она найдет одежду и остальное.

После нескольких секунд тишины она услышала рыкоподобный голос патлатого, раздавшийся откуда-то из-за дальних хижин.
По крайней мере, он был где-то рядом.
Дома все выглядели вполне целыми - основное побоище происходило снаружи, так что выбрать один из них и оставить там мальчишку не составило бы особого труда.
- Ма-ать, - снова раздался из-за хижин голос, а мальчишка беспокойно дернулся во сне.
- Раанга... - тихо прошептал тот сквозь сон, и названное им имя снова дернуло какие-то забытые струны ее души. Давно, очень давно забытое имя. Имя, объятое пламенем, сильное, полное жизни.
Вода. Много-много воды. Оглушающие звуки, соль, боль где-то в груди, огонь, темнота...
Запульсировала голова - там, где накануне в нее прилетел топор. И какое-то щемящее чуство потери внезапно сжало грудную клетку - хотя Седьмая так и не поняла, почему и откуда это ощущение пришло.

Раздался рваный вздох и жрица пошатнулась все так же с мальчишкой в руках. Она восстановила равновесие, стиснула зубы по-сильнее и потащила парнишку туда, откуда звал ее ее спутник.
Что это? Откуда? Раанга... она знала кого-то под этим именем?

Как же болезненно было терять нить мысли и не быть способной вернуться к ней вновь.
Воспоминания померкли. Ничего не оставалось, как топать в сторону застрявшего где-то там патлатого - она обогнула ряд хижин, и подойдя к сидевшему там чужаку, увидела на земле обгоревшие останки не иначе как тварей - три обугленных уродливых тела застыли в агонических позах. Патлатый занимался тем, что протыкал острым когтем все, что только можно было проткнуть - и явно изучал те ткани, что вытаскивал из обугленных таким образом. И принюхивался.

Жрица уже видела одну тварь, объятую огнем. Неужели чужеземец тут тоже был? И чего их всех только в эту сторону тянет?
- Огонь, который нельзя погасить,- произнесла жрица.
Да, так вполне могло бы быть. Она присмотрелась к телам. Огонь был особенный и его жертвы должны эти особенности отображать в своииих останках.
- Я в дом. Пусть он передохнет немного, - кивнула она на парнишку,- а я пока переоденусь и соберусь в дорогу,- непонятно зачем она это говорила.
Наврядли патлатый ее поймет, но может потом дойдет. Седьмая потащила пацаненка в ближайший дом. Надо было заняться делами.

Сами по себе твари выглядели отлично от людей, но... Да, последствия так называемого божественного пламени она вскоре смогла признать и здесь.
Уходя, она заметила, как патлатый вырывает из обугленных тел... Хвосты. Она не заметила прежде - но как минимум у этой троицы было по длинному сегментированному хвосту, заканчивавшемуся острым жалом, и по крайней мере у парочки из них хвосты эти сохранились более-менее.
Мелькнула еще мысль, что их даже вполне можно было использовать, как оружие. Как своеобразный... хлыст.
Она устроила мальчишку в одной из хижин. Убранство внутри ничуть не напоминало о случившейся резне - разве что вещи были раскиданы в легком беспорядке, не более того. Даже еда в плошках стояла на низких столиках-подставках - остывшая и уже собиравшая вокруг себя мух.
По большому счету, в этом поселении можно было найти все необходимое даже для небольшого путешествия. Только знать, что искать - а уж чего-чего, а у поселенцев нужного добра было предостаточно.

Жрица расположила парнишку на лежаке и накрыла покрывалом.
Для начала ей надо было переодеться. Истрепаный в лохмотья наряд жрицы ей был вовсе не к чему. Особых пристрастий в одежде она не имела, главное, чтобы было удобно. Вот с обувью было куда сложнее, ей требовалось нечто, что не будет задевать рану.
Пара лент для волос, кинжал, пара коротких сабель в замену призрачным клинкам, веревка, огниво и прочие мелочи, которые нужны в дороге и конечно же сумка, чтобы не тащить это в руках. Слишком много вещей ей было не нужно. Она должна оставаться налегке. Еще нужно было собрать еды в дорогу, а там можно выйти и попробовать, как эти странные хвосты ведут себя в роли хлыста.

Мальчик судорожно вздохнул во сне. Лет девять на вид, быть может даже чуть больше. Щеки уже вытатуированы знаком лекарского братства, а значит что-то он в лекарском деле да уже смыслил - просто так эти знаки не ставились. Голова была выбрита совсем недавно - серебристый налет отросших волос только-только коснулся практически идеально ровного черепа. Даже расслабившиеся во сне черты лица выдавали в ребенке привычку часто хмуриться - а теперь у него поводов для этого явно прибавится.
Жрица начала собирать мешок из того, что удалось найти по этим небольшим, но весьма ухоженным домикам. В сумках недостатка здесь не было - как и во всем остальном, что было ей необходимо. Правда, в поисках более подходящего из имеющегося пришлось обойти не один домик, но в итоге сумка все же была собрана, и...
Пока она примеряла мягкие сандалии, переплетая мягкие ленты вокруг ноги, перед внутренним взором вновь предстал образ Шамана. Стареющего, постепенно теряющего былую силу, статность, ловкость - и несмотря на этот ослабший образ, где-то в глубине души она ощутила, как на какой-то миг почувствовала тепло, пришедшее вместе с этим образом.
Которое затем исчезло, уступив место отвержению и непониманию.
На улице послышалась какая-то странная возня - разбавляемая тихим рычанием её нового знакомого.

Седьмая нахмурилась. Эти обрывки ощущений в ее голове... Словно кто-то с нею играет. А она очень не любила все эти игры, но пока не могла ни понять их сути, ни вспомнить. Это удручало. Она не привыкла быть беспомощной, а теперь вот уже более суток себя такой ощущала.
Девушка закончила с сандалиями и вышла на улицу, посмотреть, что там успело произойти

Любопытная картинка разворачивалась перед ее глазами. Два воина - при взгляде на осанку, на стойку, на то, как они держали оружие и двигались, других мыслей не возникало - сходились и расходились в чужой, захватывающей дух схватке. На данный момент в руках обоих с поразительной скоростью и точностью двигались совершенно безобидные на вид - но теперь в умелых руках вполне заслуживающими статус смертельного оружия деревянные шесты. И несмотря на то, что бледнокожий уступал в росте когтистому порождению Матери Ночи (имя мелькнуло в сознании подобно молнии, вновь не принеся с собой иных знаний, кроме того, что это все как-то связано с названным мальчишкой именем) , да и на вид был не настолько гибок, их уверенные движения, их продуманные удары, их манера вести себя делала двух совершено разных существ похожими на...братьев. Да, даже в том, как взлетали и переливались косички обоих, было что-то родственное.
Первый чужак, с которым они "расстались" у ручья, успел обзавестись одеждой, и вылгядел теперь куда цивильнее. И даже по-своему...красивее. Странно было об этом думать, но сейчас он выглядел явно иначе, чем даже в ту, первую схватку, во время которой жрица увидела то-самое-пламя.
И кажется, сейчас он не торопился призывать это пламя снова.
Потому что все происходящее больше походило на тренировку.
Или же на разборки между старыми знакомыми.
Девушку они не заметили. Темнокожий подпрыгнул на своих мощных ногах, и обрушив свой шест на шест противника, расщепил тот ровно надвое - после чего выкинул и свое оружие, и два тела сплелись уже врукопашную.
Она, конечно, была не самым знатоком эмоций чужих лиц, но... Если на лице ее безымянного товарища читались скорее азарт и сосредоточенность, то ее когтистый друг явно чувствовал боль.

Седьмая некотрое время с интересом наблюдала за "тренировкой". Причин вмешиваться не было по крайней мере сейчас. Она не знала чем вызваны эмоции на лицах этих двоих и отчего Карррхато испытывал боль. На вид он был цел, хотя кто его знает, успел ли схлопотать куда палкой. Но все же причин вмешиваться пока не было и жрица продолжила наблюдать, скрестив руки на груди. На стояла вполне себе открыто, не прячась. Эти двое все-равно были слишком заняты, чтобы ее заметить.

Ей давно не приходилось наблюдать за зрелищами, рождавшими именно удовольствие созерцания - удовольствие, принадлежавшее именно ей, именно ее личности. Она была вправе выбрать, на что смотреть, она была вправе чувствовать что-то еще, кроме преданности Богу и Шаману, она была вправе не думать о том, что нужно делать ей с дерущимися, когда эта драка завершится - она, свободная, просто стояла и смотрела, как два живых существа проявляли мужское начало во всей его красоте.
Особенно красивы были движения чернокожего. Они были полны кошачьей грации, и такие же стремительные и смертоносные. Вспомнилось, как боролся светлокожий с первой тварью - и сейчас хоть это и было тренировочным боем, но друг друга они не щадили. Казалось, что живые существа не могут двигаться так быстро, не могут изгибаться под такими углами - но они могли. И зрелище действительно завораживало.
Зрелище это унесло ее далеко-далеко в детство. Когда она, сидя на чьих-то плечах, смотрела так же на чьи-то дерущиеся фигуры, а толпа вокруг возбужденно кричала, подбадривала, ругалась, гудела без остановки... Сначала одна пара борцов, затем другая, затем еще... А затем пляски жрецов в огромных венках из ярко-желтых листьев, делавших их головы похожими на львиные гривы. Длинноволосые девушки в богатых нарядах сменяли их, воспевая своими чистыми голосами Бога-отца...
Бога... Бога милосердного и не жаждущего крови...
- Когда-нибудь я услышу и голос моей маленькой Лаян здесь, не так ли? - прозвучал родной мужской голос, больно резанувший где-то в районе сердца, - Моя девочка станет самой яркой вестницей рассвета, и даже превзойдет нашу Хобб.
Маленькая Лаян, в руке которой была шпажка со сладкими фруктами, уперлась свободной рукой в затылок отца, словно пытаясь подняться повыше и разглядеть представление получше. Там, среди девушек танцевала и ее старшая сестра, которой в этом году только-только исполнилось пятнадцать. Старшая сестра действительно была красавицей - и Лаян всегда хотела стать такой, как она.
Хотела...
Все это казалось сном - но когда-то давно, где-то далеко отсюда, это было правдой.

- Лаян...- тихо прошептали губы.
Между этим воспоминанием и тем, что было в ее жизни на самом деле была такая огромная пропасть, как и между теми богами, которых она должна была бы воспевать и воспевала на самом деле. И в этой пропасти тонула большая часть ее жизни, не давая восстановить события и понять, что же пошло не так? Когда все успело так разительно поменяться?
Она уже не следила за схваткой, она вроде даже вовсе выпала из этого мира не замечая в нем ничего. Лишь глаза растерянно блуждали по песку, гдето в стороне от происходившего боя, пока она пыталась осмыслить, понять, откуда это воспоминание и почему она раньше не помнила... даже своего имени.

Веселый детский смех звучал в её ушах - смех её маленькой, беззаботной и беспечной. Все вокруг завертелось буйством красок, когда сильные руки отца подхватили её, и подняв над целым миром, закружили, подобно неутомимому колесу. Сегодня они вернутся домой позднее, но мама не расстроится - ведь праздник Солнца праздновался лишь один раз за целый год, а дети так давно не видели своего отца, вернувшегося, наконец, из плавания, что казалось длилось целую вечность.
Он показывал ей их корабль! Огромный, в цветах их славной империи, на мощных парусах которого красовалось солнце, удерживаемое в двух мощных ладонях...
- Длани Раанги не страшны никакие рифы, - смеясь, рассказывал отец, когда они всей толпой с братьями и сестрами устраивались вокруг него на дорогих коврах, играя наградами отца, будто безделушками. Слуги еще не так давно унесли столы с едой, и дети, наевшись до отвала, уже клевали носом, но не желали покидать покоев отца, с которым виделись так редко.
- А морские девы? Это правда, что они могут принимать любой облик и одним своим пением заставлять моряков бросаться с кораблей? - с деланой серьезностью спросил один из её братьев, подбираясь по коврам ближе к лежавшей рядом с отцом подзорной трубе, - И не помогает даже смола в ушах?
Она снова вспомнила, как смеется отец. Его громкий, открытый смех был способен оглушать, когда он находился в добром расположении духа.
Что же он ответил... Что же он ответил тогда...
Комната накренилась, заскрипело дерево. На дорогие ковры упала и разбилась тысячей брызг соленая волна. Потолок сменился небом, в котором свозь тяжелые тучи сверкали молнии - нужно было бежать, карабкаться вверх, схватиться хоть за что-нибудь... Канаты, схватиться, подниматься дальше...
Но палуба ушла из-под ног, а за спиной разверзлась ненасытная бездна.
Рывок, окончивший падение, заставил её очнуться от странных видений прошлого.
Лицо прижало к горячему, влажному и жесткому, окавшемуся покрытым наростами-пластинами плечу, черные когтистые руки удерживали её - одна под ноги, другая за спину - у себя же в сжатых пальцах она обнаружила... Солому с крыши хижины.
Хижины, которая находилась на втором ярусе, поднимались к которым по лестницам.
По крайней мере, почему-то именно оттуда, зацепившись за обломанное ограждение, свисала собранная ею сумка, покачиваясь теперь над ними и грозясь упасть прямо на головы.
Лицо поймавшего ее темнокожего склонилось к ней - огромные глаза всматривались в неё, словно выискивая во взгляде признаки... Чего-либо. Россыпь жестких косичек следом за этим жестом приземлилась ей на грудь.
Он открыл, было, рот, желая что-то спросить... Но закрыл, передумав, продолжая смотреть на нее все так же странно.

Жрица мрачно и еще не совсем осмысленно посмотрела на темного, затем слегка недоуменный взгляд переместился на болтавшуюся сумку. Она вздрогнула, словно только что очнулась и еще не поняла, что та делает так далеко. Почувствовав, что руки чем-то заняты, она перевела ставший еще более недоумевающим и от того растерянным взгляд на свою руку.
Она вспомнила братьев и сестер, видела отца, слышала его смех... что-то горячее и большое комком подступало к горлу, заставляя щипать в уголках глаз. Седьмая медленно разжала пальцы, смотря как солома соскальзывает с ладони, с усилием проглотила ком. Она снова перевела взгляд на темного. Теперь еще более мрачный, наполненный скользящей болью и какой-то обреченностью. Она уже не была уверенна, что хочет знать, что там было дальше, да и вообще хочет вспоминать ту другую жизнь и тех, кто был с ней тогда рядом.
- Отпусти, - глухо потребовала девушка и немного даже робко попыталась высвободиться и стать самостоятельно.

Темный не препятствовал - поняв скорее язык движения, чем ее просьбу, он осторожно поставил жрицу на ноги, и только убедившись, что та стоит достаточно крепко, отошел. Показалось ли ей, но тот, кажется, и сам поспешил оставить ее наедине с самой собой, когда обнаружил в ней отголоски боли о чем-то, ему неведомом. Сделав вид, что его здесь и не было, он направился в ту сторону, где они с другим чужаком только что устраивали тренировочные бои.
- Ты в порядке? - внезапно наполненная смыслом речь заставила ее обернуться. Ее несостоявшаяся жертва, имени которой она не знала до сих пор, стояла на некотором расстоянии от нее. Лицо было мокрым от пота, сырой была и одежда, прилипавшая к телу... Демоны с ней, с одеждой. Теперь она как-то по-другому смотрела на это лицо, которое отличалось от тех, с кем она привыкла проводить дни бок-о-бок, но... Этот разрез глаз, этот цвет кожи, эта привычка заплетать волосы...
Надеть на эту голову венок из рыжих листьев, и...
Горло снова неприятно сжало.

Прежде чем она даже смогла понять, девушка отрицательно покачала головой, уставившись на чужака во все глаза.
По щеке медленно поползла капля. Девушка тут же стерла ее и словно та приковала все ее внимание теперь поглядела на мокрые пальцы с непониманием, будто такого никогда не случалось ранее и вот она столкнулась с этим непонятным явлением впервые. Седьмая, хмурясь изучала это недоразумение, растерла влагу в пальцах, а затем, словно снова вспомнив о наличии тут чужака, заторможенно перевела взгляд на того.