– Их там что – волки сожрали вместе с яйцом? – вздохнул Архимаг и оттарабанил по ручке кресла скучающий ритм.
Никаким Архимагом Архимаг не был, конечно, но если думать об этом слишком громко, он разгневается. Гневался он постоянно: сейчас, к примеру, Его Фальшивому Чародейшеству не угодило то, что отправленные за божественным драконьим яйцом охотники опаздывали на целых два часа.
Ему было предречено победить великое зло, пробудить божественного дракона – властелина над временем и пространством, – и связать мир живым с миром мёртвых.
Великих зол он победил, наверно, штук пять. Осталось два пункта.
Из присвоения себе всемогущего зверя Архимаг, как положено порядочному самозванцу, решил сделать церемонию, так что все два часа маги Башни переминались с ноги на ногу по краям импровизированного тронного зала, изнывая под весом бронзовых ошейников. Привычная наёмная братия Архимага стояла смирно и с ленцой следила за порученным им стадом. Как будто оно на что-то было способно – в ошейниках.
Я томилась поодаль от собратьев по ордену и несчастью, зато вблизи от "трона", по левую руку самозванца. Роль трона исполняло кресло потёртого бархата, которое выволокли из кабинета прежнего Архимага. Место освободилось не так давно, и не успел его занять кто-то достойный, как на запах смуты и безвластия слетелись стервятники.
– Планы меняются местами! – самозванец хлопнул в ладоши. Половина магов вздрогнула. – Пока эти олухи не могут дотащить яйцо до башни, мы с вами перейдём к следующему блюду, – и обернулся ко мне с победоносной ухмылкой на отвратительно идеальном лице.
Конечно, самозванец был по-неживому красив, конечно, он снискал звания Героя Такого-то и Спасителя Сякого-то, прежде чем обратить взор картинно-голубых очей на Башню магов.
Конечно, он читал чужие мысли с лёгкостью, какой маги достигали спустя десятки лет упорного обучения, тренировок и медитации – а с ошейником я не могла возвести в своём разуме даже простенький барьер. Он увидел, что творилось в моей душе – знание того, что сейчас произойдёт, и тупое безразличие, – и по его лицу промелькнула тень. Безразличие в его планы не входило.
– Давайте сюда этого... чернявого, – самозванец махнул рукой. Один из наёмников вытолкал на середину зала смуглого мага, невысокого и чуть сутулого. Он отчаянно старался держаться с достоинством, но его выдавали кулаки, нервно сминавшие надорванную синюю робу.
А ведь прежде этот зал был аудиторией. Здесь делились опытом маги Башни, читали лекции именитые иноземные гости, а порой и простые смертные, преуспевшие в теории. Здесь творилось будущее и раскрывались тайны прошлого.
Теперь здесь будут пытать и казнить.
Теперь здесь будут пытать и казнят Орфа, моего Орфа, с которым я придумывала заклятие Исчезающих Мыслей (как весело было разыгрывать старших собратьев – в семнадцать-то лет), с которым украдкой обнималась в гулкой библиотечной тишине (он с беззвучным смехом отвечал на мои поцелуи), с которым заботилась о Пятныше, пока тот не привык к двум лишним головам...
Пятныш был прикован к стене недалеко от кресла. Изголодался, но не скулил, умница – знал, что жив только милостью самозванца.
Совсем скоро Орф немилостью самозванца будет мёртв.
Я чувствовала по этому поводу зияющее ничего.
– Знаешь, приятель, против тебя я ничего не имею, – доверительным тоном сообщил самозванец. – Я вообще шёл сюда мстить Архимагу Флегетону, пришёл – а мстить-то некому. Незадача. Так что отдуваться твоей подружке за то, что она его ученица.
Я вскинулась.
– Я же его и...
– ...убила, знаю, видел в деталях в твоих мыслях, дорогая. Слишком быстрая смерть. Лишила меня такого удовольствия, теперь расплачивайся. Кстати, приятель, – снова обратился к Орфу, – твоя подружка предатель и трус. Успела заморозить свои чувства раньше, чем на неё ошейник нацепили. – Да, наверно, так я и поступила. Я не помнила. – Что я сейчас с тобой ни сделаю, она глазом не моргнёт. Такую месть испортила. Но это же не повод ничего не делать, правда?
В тёмных глазах Орфа не было осуждения, но я отвела взгляд.
– Когда-нибудь отморозишься, – а в светлых глазах самозванца искры плясали, – и будет весело. Мне. А теперь... что же мы с тобой сотворим, а, приятель?
За дверями аудитории едва-едва послышались шаги. Пока далеко, коридор длинный... Пожалуйста, пусть это будут охотники с драконьим яйцом. Пожалуйста.
– Поступлю-ка я с тобой, как Архимаг Флегетон поступил с моим дядюшкой Яном, – протянул самозванец. – Он отправился сюда молить об исцелении тётушки, а вернулся без лекарства, зато с двумя лицами: одно спереди, другое сзади. И оба дичь несли несусветную, пока не придушили его из милосердия. Двумя подушками.
Шаги стихли, не дойдя до дверей. Шорох, возня.
– Вам же тут жизнь что человечья, что пёсья, – кивнул в сторону трёхголового Пятныша, – всё одно, пшик. Повод скуку развеять.
Таким наставник и был; жаль, я это слишком поздно поняла. Одно чудовище успело невольно породить другое.
А шагов всё не было, только приглушённые голоса.
– Ни в каких Башнях я не учился, но вашим же блюдом угостить вас смогу.
В ладонях учёного умельца магия – точный инструмент, усовершенствованный годами. В ладонях самозванца – тяжёлый камень, привязанный к палке.
Самозванец взмахнул рукой, ревущий незримый поток устремился к Орфу, а я, скованная ошейником, даже не могла почувствовать, как криво разрывает пополам его грудную клетку, шею, голову; как бугрятся, вырастают, заполняют пробелы свежие плоть и кость.
Не могла почувствовать, как от горя разрывает изнутри меня саму, хотя виной тому был не ошейник.
Когда я лепила вторую и третью головы Пятнышу под чутким присмотром наставника, будто боги первых людей, это была ювелирная работа, разделение плоти, разума и души на равные части. (Скольких людей и животных искалечил наставник, пока не довёл метод до совершенства?) Самозванец разломал Орфа, как ребёнок разламывает куклу, чтобы узнать, что внутри. (А мы сами – не такие же пьяные от могущества дети, только начитавшиеся книг?)
Дубовые двери распахнулись, в аудиторию втащили на носилках огромное яйцо, в половину человеческого роста, и скорлупа его переливалась цветами, которые прежде не видел человеческий глаз. Даже самозванец восторженно вздохнул, оторвавшись от своей жертвы.
Позади охотников с яйцом плелась чумазая крестьянка, чья правая ладонь светилась тем же невиданным светом.
– Наконец, явился, Ахерон... а это ещё что, драконья нянька? – скривился самозванец. – Я думал, это сказки.
– Дык я тож так думал, Ваш-ство, – названный Ахероном был одет побогаче и держался с достоинством, но как величать самозванца, не определился. – Но, как видь-те...
– Это не сказки, – прошелестел маг справа от трона, которого я доселе старательно не замечала. Предатель Коцит, сразу переметнулся на сторону героя пророчеств, но от ошейника его это не спасло. – Драконье яйцо, потерявшее мать, может сформировать связь с человеком, в котором много... заботы и любви. Не советую пока избавляться от этой женщины, связь обоюдная... детёныш внутри может погибнуть. Сначала пробудите его, а после... делайте с ней, что душе угодно.
Самозванец поглядел на Коцита внимательно, ищуще: не лжёт ли, не может ли всё это быть хитрым планом. Видимо, не лгал, поэтому самозванец гаркнул:
– Слышь, девка? Ещё поживёшь.
Девка вздрогнула, подняла взгляд от мраморной мозаики пола – и увидела Орфа... то, что с ним стало. И заголосила.
Ей тут же заткнули рот грязной тряпкой, яйцо потащили ближе к трону, и по её лицу текли мои непролитые слёзы. В отличие от меня, она не отводила взор.
Самозванец поднялся с трона, огладил короткую бороду, сделал два величественных шага к яйцу божественного дракона.
Яйцо сияло.
Мою левую руку стало нестерпимо жечь. Неровно, толчками, будто боль не могла решить, мучить меня или нет. Я попыталась спрятать ладонь в складках робы, но самозванец почуял мою панику, обернулся, схватил за запястье.
Рука мерцала, как заклинание света у нерадивого ученика.
– Это что за фокусы, – прорычал самозванец, панически ища ответ в моих мыслях и не находя его. – Вторая драконья нянька?..
Миг – и моя ладонь прилипла к горячей скорлупе, самозванец повалился на пол, ряды наёмников и охотников ощетинились клинками.
Я столкнулась с зарёванным взглядом крестьянской девки.
Я смотрела в глаза своему отражению. Как если бы длины шей Пятныша хватало на то, чтобы одна голова могла повернуться к другой. Как если бы Орф...
Исчезающие мысли. Разделение тела и души пополам. Если я смогла отделить от себя всю любовь и заботу, которые во мне были, отделить целиком, а не до шеи и не до груди, а потом всё забыть...
Я начинала понимать, как мне удалось обмануть и самозванца, и себя. И даже божественного дракона, повелителя пространства и времени.
Или не удалось.
Внутри яйца происходило что-то безумно неправильное. Мясо стекало с костей нерождённого детёныша. Остатки желтка, вокруг которых свернулось тельце, обращались в прах. Переливы цветов на скорлупе померкли – а потом она лопнула, окатила осколками меня, и моего двойника, и стонущего на полу двухглавого Орфа, и нависшего над нами напуганного самозванца, – а потом померк уже весь свет.
Кроме гневного пламени в глазницах гигантской костяной рептилии. Её крылья простирались от дверей до опустевшей кафедры, голова упиралась в своды потолка.
Все застыли в ужасе и благоговении. Я прижимала к себе дрожавшее искалеченное тело Орфа и беззвучно рыдавшую половину себя. По моей шее текла кровь: не то от лопнувшего ошейника, не то от осколка скорлупы.
Божественный дракон явился на свет богом смерти.
– Те, кто возомнил себя выше всего, собирая жалкие, ничтожные знания, играя с чужими душами: вас ждёт кара. – Нечеловеческий голос отозвался болью в черепе.
Стены Стигийской Башни магов рушились вокруг нас, осыпались пылью и пеплом, и за ними было – ничего.
– Та, кто оскопила собственную душу, пытаясь обмануть бога: тебя ждёт кара.
Дальше я уже не слышала – не слушала – не понимала. Обломки башни сливались в поток посреди пустоты – и я сама была потоком, и в меня впадала река моего отсечённого горя, река моей поруганной любви, река моих слёз. Я несла в объятиях Орфа и вопреки всему надеялась, что он тоже сольётся в единое целое, что исцелится, пусть и став чем-то другим.
Левая голова Орфа сказала половиной рта: я в аду. Я в аду. Я в аду.
Правая голова Орфа сказала сквозь сросшиеся губы: мвггг ррх ааа.
Его прибило к берегу, и он сел на мокрый бесцветный песок: черпать мою чёрную воду решетом пальцев.
Где-то вдалеке разливались чужие воды: убитый мной Архимаг Флегетон, маг-предатель Коцит, охотник Ахерон.
И над всем этим раздалось:
– Тот, кто... любимцем судьбы... пробудить, а думал – подчинить... кара!
Когда самозванец оказался в моей власти, я накинулась на него волнами и водоворотами, я вышла из берегов.
Я выпила цвет из его волос и бороды и юность из его кожи, я вымыла картинно-голубые глаза из его глазниц. Исчезли в глубине звания Героя Такого-то и Спасителя Сякого-то, потонули тщеславие и спесь.
На берег выполз слепой старец, вытащил лодку, которой стало его кресло-трон. Поволок прочь к другой реке – той, что раньше была башней гордецов.
На том берегу уже столпились призрачные души. Настало время ему исполнять последнюю часть пророчества: переправлять их из мира живых в мир мёртвых.
Если они захотят после вкусить моего забвения – пускай.
Жаль, что забвение не смогу вкусить я сама.
Там, где не слышно плеска моих волн, свернулся на голой чёрной земле одинокий костяной дракон, бог сумрачного царства.
Обратив к беззвёздной пустоте три собачьи морды и две искорёженные человеческие, воют, оплакивают неизвестно что Пятныш и Орф.
Бифуркация Леты
Список форумов · Внутренний город · Форумы Арт-пространства «Понедельник» · Вечеринка в Хогвартсе: поединок факультетов
