Дорога, которой вёл Девин, петляла между деревьями и густым кустарником, выныривала на берег реки, снова пряталась в лесу, подходила к предгорьям. Парень показал ещё два каэрна также обнесённых символами, один из которых, по словам проводника, принадлежал
чёрным фуриям, а другой —
Вендиго.
Оставшаяся часть пути проходила почти в полном молчании.
Вокруг кипела бурная жизнь, множество птиц скакали по веткам, переговаривались, пели. В кустах шуршали мелкие грызуны, занимались своими делами, периодически выскакивая на тропинку, воровато оглядываясь, и снова юркая куда-то в густую траву. Старые деревья, со стволами по несколько человеческих обхватов, шелестели золотыми кронами, словно рассказывая ветру древние легенды о тех временах, когда они были всего лишь крошечными семенами. Густой аромат мокрой земли мешался с пьяными запахами прелых листьев, прохладными брызгами холодной речной воды и едва различимым терпким дымом костра.
Ничего не напоминало здесь о том, что где-то, всего в нескольких десятках километров, шумел город, а по хайвею бежали машины. Здесь была дикая, нетронутая природа, чистая, словно в первый день создания. Лес нежно обнимал и успокаивал, словно объятия матери, наполнял энергией, силой, дарил крылья. Хотелось чего-то такого, особенного, бежать без оглядки, раскинув руки, кричать во всю мощь, доставая смехом до низких облаков, спеленавших по-осеннему больное небо, дышать полной грудью и жить. Жить!