Подводный город, проблеск загадочного

- А вы не спрашивали, - мгновенно соврал Тоскавелли. - А когда меня не спрашивают, я и не говорю.
Она не сказала, куда пойдёт?

- А что - она уже ушла? - удивилась старушка. - В такую-то рань, ох ты Господи. И как ей не лень было с тобой возиться! Стыдился бы. Это ты ей должен помогать.

- Помогу, бабуля, обязательно помогу. - Парень поблагодарил старушку и вышел на улицу. - Вот только найду сначала, а это, похоже, будет непросто...

- Понадеявшись на ноги, интуицию и провидение, он пошел по улице, заглядывая в лица всем встречным прохожим...

Прохожих по утреннему времени было немного - холодное осеннее солнце еле-еле поднялось над горизонтом, цепляясь за облака, но еще не дотягиваясь до крыш. Лица прохожих были заспанными, хмурыми - в них не было ни капли того света, что сквозит в глазах у прекрасных людей - света души. Даже краски, которыми они были написаны, были тусклые, серые.

Он бродил почти до изнеможения. Когда он остановился, прислонившись к стене дома, его внимание привлекла витрина, где лежала старая морская карта и чучело попугая.

- Что за серость, что за слякоть? - Мысленно сокрушался Кетцаль, мечтая взять в руки краски и покрасить всех, кто ему встречался, в золотисто оранжевый цвет.

Спина дома была холодной, и очень скоро Тоскавелли зябко поёжился и сделал шаг от стены. - Какое забавное чучело, - подумалось ему. - И он подошел к витрине, что бы разглядеть его поближе. Взгляд его упал на карту, то же показавшуюся интересно. И он, из любопытства, постарался отыскать на ней этот берег и этот город, но у него почему-то не получалось. Карта была какая-то неправильная, что-то в ней было явно лишним...

Наверное, главная неправильность заключалось в том, что это была карта южных морей. В особо уютным на вид лагунах художник даже поместил парочку русалок, а вдали от берега - гигантского спрута. Над картой возвышалась книга с большой тисненной надписью "Антиквариат", написанную такими вензелями, что Кетцаль даже высунул язык от усердия, чтобы разобрать в хитросплетениях линий буквы.
Вдруг рядом с ним мелькнула тень, боковым зрением он ничего не успел разглядеть. Звякнул колокольчик на входной двери. Ноздри защекотал запах моря и лилий.

- А? - От неожиданного звука, Тоскавелли оторвался от изучения антиквариатной карты и посмотрел на входную дверь. - Запах, этот запах... я уже слышал его... - И парень стал озираться по сторонам ища глазами ту, кому он принадлежал...

Вокруг все было по-прежнему - блеклые люди в холодном воздухе, застывшие камни домов и мостовой. Маленький мальчишка ходил и не очень громко и часто предлагал газету, пережимаясь с ноги на ногу и пытаясь прикрыть дыру, из которой торчал озябший большой палец. Какая-то очередная госпожа Фергюссон окинула Кетцаля презрительным взглядом, перекачиваясь с боку на бок на ходу и колышась своими юбками и кружевами на чепчике.

Откуда-то из глубин сердца поднялась ледяная игла тоски. Тоски о том прекрасном, несбыточном, потустороннем, сверхъестественным. О том, почему ему не дали утопиться там, на набережной, увлеченному печальным призраком. И все же ему казалось, что где-то рядом незаметная, будто паутинка, вьется путеводная ниточка...

Он с тоской посмотрел на небо...

Конь шел очень медленно и пошатывался, по его бокам стекала кровь рыцаря, державшегося в седле только благодаря высокой луке. - Потерпи дружище, - прошептал рыцарь. - Потерпи, еще немного и мы её найдём. - Всадник глухо застонал. - Я должен это сделать, я дал клятву и выполню её или умру. - Тряхнув левой рукой, он сбросил на землю тяжелую латную перчатку. Показалась окровавленная и неестественно измятая кисть. Похоже было, что многие кости попросту сломаны. Перстень сверкнул огромным синим камнем и рыцарь приблизил его к лицу. - Вижу! - Изрёк он, после полуминутного молчания и потянул вожжи вправо...

- Помоги мне. - Прошептал Ранфри, закрыл глаза и принялся кружиться вокруг собственной оси. Остановился, открыл глаза и сделал уверенный шаг в том направлении, куда смотрели его глаза. Его слегка качнуло - голова немного кружилась...

Он стоял все в том же положении, уставившись в витрину антикварной лавки. Его сознание начало играть с ним скверные шутки? Недолго было почувствовать себя пойманным ловушку этого маленького, но холодного и равнодушного города.

Еще один неуверенный шаг и он упирается лбом в холодное стекло. - Не помогла...
Ладони легли на свои отражения и медленно и очень бессильно сползли вниз. - Аааа! - Неожиданно закричал он и со всей силой ударил кулаками по стеклу...

Конь споткнулся и упал, придавив полуживому рыцарю ногу. Из под шлема раздался сдавленный болезненный стон. - Что же ты дружище, покинуть меня решил? - Человек в измятом доспехе погладил коня изломанной ладонью и бессильно откинулся на траву. - АААААААААА!!!!!!

Стекло с отвратительным дребезгом, разбивающим слух, голову разлетелось в стороны, руки пронзила жестокая боль.
И все посыпалось мелкими кусочками. Кетцалю показалось, что за мгновение до этого удара, когда стекло уже покрылось мелкими трещинками, но еще держалось в раме, какая-то злая сила заключила его в витрину. И он начал рассыпаться и биться на куски, и чувствовать как он сам режет себе руки, как острая крошка царапает ему щеки... И в этот момент он увидел ЕЕ лицо. Бледное, чуть менее бледное и чуть менее человеческое, чем тогда, когда она протягивала ему руку на набережной. И это лицо тоже покрылось трещинками и начало разлетаться на сотни осколков, на сотни хрустальных слез и тихо звенеть, и...

Кетцаль закричал еще сильней и принялся собирать осколки, нещадно кромсая и без того изрезанные руки. - НЕТ, нет, нет... - Бормотал он себе под нос, чуть не плача, стараясь сложить вместе кусочки стекла. Ничего не выходило, окровавленные стёклышки не желали становиться целым стеклом, как он ни старался...

Крик отчаянья затих, и только эхо поигралось с ним еще несколько секунд и отпустило. Умирающий рыцарь сделал последний вздох, тоскливо выдохнул воздух вместе с тихим стоном и затих. Пролетающий мимо ветерок подхватил этот выдох и унес в поля, где и развеял, не сумев удержать...

- Пойдемте отсюда, - чья-та твердая рука держала его за плечо. Стекло посыпалось на мостовую и стало просто стеклом. - Вы больны, вам не следовало вставать с постели.

Он слышал чей-то голос, тихий и уверенный, разговаривающий с владельцем лавки. Он стоял посреди разлетевшегося карточного города. Может, он и вправду сильно болен. Воздух вокруг пах лилиями и холодным морем.

Тоскавелли послушно встал и пошел, едва переставляя ноги, туда, куда его направляли. Он шел с закрытыми глазами, боясь, что если он их откроет, то запах лилий навсегда исчезнет...

Нет нет нет... Не в коем разии.. Я понимаю что наши доблестные службы правопорядка не могут быть везде и всюду, я вас не веню.. Впрочем если бы вы оказались там рядом со мной, многое в мире бы могло пойти по другому.. А за напитки я сам в состоянии заплатить... И даже настаиваю что бы вы принели угощение от меня..

- Да что вы, это уже совсем никуда не годится, - отнекивался дежурный. - Я ж на службе, какое тут угощение. А что вы говорите такое было, и что там могло пойти по-иному?

В этот момент перед фон Альтерном оказалась крупная кружка дымящегося глинтвейна, от которого шла изумительная, щекочущая ноздри и кончик языка смесь запахов корицы, имбиря, гвоздики и сладкого бельгийского.


Он шел как во сне, и этом сне ему снилось, как море поднимается и захлестывает город. И оно не разрушает его, нет, не разбивает его дома, вспучивая мостовые, не крушит стены в порыве ярости, а просто смывает с земли и забирает с собой. И вот он живет в этом городе. Уши его заливает холодная зеленая вода, она тихо шумит, и раздражающий плач ребенка в соседнем доме уже не доносится до его маленькой каморки на чердаке. Он рисует картины, но краски расплываются в воде, поэтому его картины недолговечны, но выразительны. К нему заплывают русалки, просят нарисовать их портрет, и он пытается выцарапать их горделивые профили на перламутре раковин.

Он открыл глаза и увидел одну из них, сидящую против света. Лица не было видно - только высокий лоб, точеный носик, нежная линия подбородка и тяжелые волны волос, струящиеся по одежде. От нее пахло лилиями и морем.

Да чертовщина какая то сээээрр... Чесно слово нельзя уже добропорядочному человеку пешком по улице пройтись.. Дело значит было так: иду я значит по набережной, туманно - впрочем это не удивительно, холодно, но весьма терпимо... И тут значит вижу какой то придурок в воду кидается, ну я его и по привычке давай спасать... А хватка знаете уже не та.. А он ко всему прочему ещё и брыкается понимаете ли! Это нынешняя молодёжь, ни какого разума.. Ну силы меня покинули я и вылез, благо мимо проходила очаровательная мазель, немного подсобила.. Но трусиха страшная... Я понадеялся на её помощ а ей значит боизно.Ох все они такие женщины то, личико красивые а голове ветер гуляет. Ну впрочем после того как я воде то мёрзлой искупался стали мерещиться мне глюки.. Мертвяки какие то, да города подводные. Словом я хоть человек военный но страшно... Долго пытался придумать как того ублюдка выловить но он сам всплыл.. Полу живой, не мужик вобще даже убиться толком не смог.. Ну я его в чувство привёл, а глюки знаете всё сильнее. Да и жутко холодно.. НУ я тут трезво решил что своя шкура дороже и решил пока совсем не издох, что в старости приключения не та радостны, решил было домой протопать да тут как на зло и спину прихватило.. А дальше я оказался в вашей чудесной компании!! - вояка смачно выпил пару глотков горячего глинтвейна и удовлетворительно выдохнул.

- Лили и море. - Произнёс Тоскавелли странным завороженным голосом. - Лилии и море... - Повторил он и на долго замолчал, во все глаза и совершенно не моргая, глядя на прекраснейшую из женщин, сидящую прямо перед ним. - Стараясь не делать резких движений, он полез в карман, пытаясь отскать там перломутровую раковину и стилос. Выражение его лица с воодушевлённо-обалдевшего сменилось на озадаченно-обалдевшее. До него постепенно доходило, что он не грезит, но Кетцаль боялся в ыто поверить.

- Можно мне до тебя дотронуться?

- В вашем возрасте не стоит заниматься осенними купаниями, - сочувственно поддакнул патрульный. - А вы не можете описать приблизительно того человека, которого вы спасали? Возможно, за ним стоит установить наблюдение. А также внешность девушки - добропорядочные горожанки ночью по улицам города не гуляют. Возможно, планировалось ограбление с провокацией, но ваш грозный вид смутил их планы.

- Вам лучше? - произнесла она уже знакомым, но оттого еще более прекрасным голосом. Наваждение схлынуло - вокруг все было слегка влажно от осеннего тумана, но рассветные лучи тихо золотили мутное стекло. Она не была русалкой, под глазами лежали темные тени бессонной ночи, а на платье темнело небольшое пятнышко. - Хотите чаю?

В карманах у Кетцаля было почти пусто - несколько медяков, на которые он обычно покупал газеты или еще какую-нибудь бесполезную мелочь, обломок карандаша, кусок мела, завернутый в обрывок газеты уголь и маленькая, но неумолимо разрастающаяся дыра.

- Хочу...

Весёлый мотивчик, который насвистывал молодой парень, внезапно оборвался. - Ух ты! - Обрадованно и удивлённо сказал он, глядя на груду железа и кости у обочины дороги. - Раритетьненько! - Потыкав в ржавые железяки своим дорожным посохом, он присел и заметил блеск в траве. - А это еще что такое? - Спросил он сам у себя и поднял блестяшку. - УХ ТЫ! - Снова произнёс он и, надев найденный перстень на палец, залюбовался им...
Из лошадиного черепа позади него медленно выползала змея...

- Сейчас, - она поднялась и вернулась с чашкой чая с резким горьким запахом. - Голодны? Голова кружится?

Ее лицо было очень уставшим, невыразимо уставшим. Теплым, сочувственным, но с какими-то острыми нотами тоски и равнодушия, которые будто иглы прокалывали лицо и проступали изнутри.

- Ничего не кружится... - Каким-то отрешенным голосом сказал Тоскавелли. - Ты выглядешь очень уставшей. Тебе плохо? А хочешь ложись спать, а я посторожу твой сон за дверью?

Кетцаль взял из рук девушки чашку с чаем и сделал из неё маленький глоточек, не отрывая при этом глаз от лица девушки...

Она молча улыбнулась.
- Тебе нужен сон. Когда проснешься, меня уже не будет - это к лучшему, - серьезно ответила она. - Все забудешь. нельзя так волноваться. Нельзя множить и без того лишние пропавшие души.

Чай был горьким не только на запах, но и на вкус. Но очень насыщенный и терпкий, успокаивающий и погружающий в приятную дрему.

- Я не хочу, не уходи пожалуйста. - Огромные и влажны глаза Тоскавелли умоляюще смотрели на девушку. - Останься, я прошу тебя. - Он осторожно и очень нежно взял её за руку. - Моя душа и так пропащая, хуже мне уже не будет, да и никому не будет хуже...

- Зачем я тебе? - ему показалось или ее глаза и вправду стали солеными? - Если ты спросишь меня о том, что тебя мучит, то скоро мы расстанемся навсегда, и никто уже никогда не возьмет тебя за руку.

- Я не спрошу. Обещаю, я не спрошу о том, что тебя мучит. Я и так почти догадался. Позволь мне попробовать тебе помочь?

Doll "мучит" от слова мука?

Она улыбнулась - будто ветер потревожил цветущий сад.
- Ты сам нуждаешься в моей помощи. Как же ты можешь помочь мне?

Не до рассмотров мне было, когда я его на берег пытался вынуть.. Дебил какой-то, знаете, такой типичный художник - их щас таких много.. Весь такой рассеянный, худой и бледный.. А самое главное очень ворчливый! Это пожалуй его главная черта!- старик глотнул ещё и получил неописуемое удовольствие от тепла и уюта сего заведения. - А девушка.. Эх.. Красота, стройная с красивыми голубыми глазами, длинными чёрными волосами.. Просто-таки идеал женственности.. Но трусиха!! Впрочем все они такие бабы! За баб! - глинтвейн кончился.

- Воистину за женщин! - поддакнул патрульный, сделав небольшой глоток. После этого он вытащил из нагрудного кармана небольшую книжечку и сделал в ней ряд пометок, приговаривая "Высокая, длинные темные волосы, распущенные.. распущенная... ".
- Могу я попросить вас о содействии службе по охране правопорядка?