пум
Милашка Сообщений: 8057 профиль
Репутация: 1458
|
Белое, никогда не уходящее за горизонт солнце, сводило Ван Ваныча с ума. После тихой, чинной и, надо признать, непоправимо провинциальной Москвы Рим казался одним из пресловутых кругов небезызвестного места. Ван Ваныча беспокоил вопрос, спят ли когда-нибудь в этом бесконечном городе, заключившем в объятия звезду. Его часы упрямо твердили – полночь! По стандартному времени, тому самому, что задавалось здесь, в столице империи. Но на улице бренчали мандолины, гремели выстрелы, стрекотали общественные дирижабли. Зелёнолицые газетчики надрывались, предлагая господам самые свежие новости. Манерные зазывалы увеселительных заведений хихикали таинственно и многозначно, намекая на некие знания, что ему – гостю столицы – были недоступны. Пока. Для приобщения нужно было сунуть ассигнацию в клешневидную руку. Ван Ваныч подумывал об этом. Даже не подумывал, за этим он прибыл. Казимир, его личный помощник, буквально выгнал его из дома, приказав развеяться. Но Ван Ваныч хоть и понимал, что с наступившим охлаждением к жене и имению, надо бороться, но подобные методы внушали сомнения. И если бы Казимир не прожил в его семье без малого семьсот лет, не стал бы слушать. Посему мялся на пропахшей рыбой и водорослями набережной первого канала. В ответ на его нерешительность, та гудела сотнями голосов, мельтешила бесчисленностью разных видов людей и чадила множеством жаровен. Здесь готовилась прорва разноароматных блюд и закусок. На любой вкус. Не важно какая звезда взрастила тебя. В Риме знали, как исполнить любое желание.
Семь каналов Рима обладают особым магнетизмом, притягивая занятых и праздных, тоскующих и счастливых, влюблённых и мизантропов. Им нравится шагать вдоль гранитных парапетов, вдыхать подсолённый воздух, наблюдать, как под упругой рябью воды кишат знаменитые на всю галактику кальмары, толстобрюхи и сороконоги, готовясь стать блюдом в модных и не очень ресторанах. Подумав о ресторане Ван Ваныч, невольно сглотнул слюну. Не то, чтобы он проголодался, но откушать любил. Гурманом не слыл, но какие его годы. Где-то глубоко внутри Ван Ваныча на правах безбилетника проживала мечта. Оставить когда-нибудь подрастающим сыновьям семейное предприятие по выращиванию пшеницы, перебраться в город и открыть небольшой, но изысканный ресторан, для людей утончённого вкуса. Только он сомневался, что благовернейшая его Дотя Паловна одобрит такое превращение. И правду сказать побаивался. Ибо супруга была нрава вершительного за всё и за всех, голоса временами пронзительно-изводительного, упорства воистину бульдожьего. Да и семейное благосостояние зиждилось на немалом её приданом, оно так обаяло Ван Ваныча, что он не смог устоять, несмотря на некоторую властность невесты. Приданное-приданным, а увеличение семейного достояния было заботою Ван Ваныча. Неусыпной и благодарной. Настолько благодарной, что женино приданое стало лишь малой частью сколоченного капитала. Но дорогая сердцу супружница об этом предпочитала не знать, чем немало Ван Ваныча огорчала. Заметив, выбравшегося из вод канала гада, похожего на очень зубастого угря, что с немалым упорством пытался прокусить его начищенный сапог, Ван Ваныч решительно спихнул тростью прожорливого уродца в канал и зашагал в сторону приглянувшегося ему заведения. Но тут же остолбенел. Увидел. Её. С маузером в тонких руках. В окружении лестных слов и восхищённых возгласов. Под магией обращенных только к ней взглядов. Без единого промаха она снимала ползущих на берег тварей с парапета и отправляла обратно, в воду, где поджидали тысячи голодных пастей. Дыхание её вырывалось облачком пара, согревая зябнущие на морозе пальцы, рисуя Ван Ванычу иероглифы на подобие синдаринских. И говорили они об одном – о появлении новой мечты. И она обещала превратить сошедший с ума от бессонницы мир в самый распрекрасный на свете. Ван Ваныч не знал какая сила толкнула его в спину в сторону сияющего озорной отвагой лица, но был ей безумно благодарен. А также, как ни странно, разлюбезной своей Доте Паловне. Ведь это она наказала непременно отыскать для неё в столице перчатки из кожи морского гада, в которых ручки её не знали бы холода даже в лютый мороз. Перчатки Ван Ваныч приобрёл первейшим образом. Стоили они столько, что он удивлённо крякнул, услышав. Но приобрёл для супруги две пары. Одну, как она просила, чёрную, а другую тоже чёрную, но с красивейшим серебристым отливом. Решил побаловать. И вот эти самые перчатки, он протягивал незнакомке, под недовольное фырканье и язвительные замечания незадачливых кавалеров. На секунду она прищурила глаз, будто раздумывая сразу его пристрелить или обождать немного. Поправила пушистый чёрный локон и протянула свободную ладонь, позволяя надеть перчатку. Руки внезапно стали неловкими. Но он справился и, поражаясь собственной смелости, посмел предложить тепло ресторана, чашку чая и свою компанию. Когда она согласилась, выжженное белым светилом небо сделалось приятнейшим из небес, безобразные скелеты деревьев восхитительными, а твари из канала – милягами. – Сона, – представилась она и убрала маузер в кобуру. Взяла его под руку, и они зашагали так слаженно, будто делали это не одну сотню раз. Когда на булыжники перед ними выскочил очередной агрессор, вооружённый набором внушительных клешней, Ван Ваныч в мгновение ока поднял трость – в неё встроен был, стреляющий дротиками со снотворным, пистоль – и немного рисуясь освободил спутнице дорогу. Когда она удивилась, смущаясь пояснил, что местным порядкам не обучен, и просто так ухлопать глупую тварюшку не может. Затем и приобрёл трость – подходящую для защиты, но не причиняющую гадам особого вреда. Однако добавил – при необходимости, концентрацию можно увеличить, и тогда снотворное станет быстродействующим ядом. Спутница одарила его глубоко-задумчивым взглядом и спросила откуда он такой миролюбивый прибыл. Ван Ваныч взялся пояснять. А она задавала всё новые вопросы и слушала, слушала, слушала. Внимательней, чем правительственный агент, выискивающий пропаганду. Когда пришли в ресторан, пытался остановиться, но не позволила. Едва сделали заказ, подивившись, что любят одинаковый чай и сладости, снова незаметно перевела разговор на него. Просидели долго. На улице оказались в час, когда Ван Ваныч обычно поднимался. Через сектор проходила тень одной из внутренних планет. Было темно. Но у Соны имелся при себе карманный фонарь. На опустевшей набережной в мертвенно-фиолетовой иллюминации суетились пучеглазые уборщики. В этот час из бездонной тьмы каналов поднимались самые крупные твари. Гремели выстрелы бронированных крейсеров, визжали гарпунные цепи, лязгали серпы гильотин. И над всем этим стоял запах порохового дыма и чернил. Ван Ваныч перевёл трость на полную мощность и поспешил увести Сону подальше. К его сожалению, идти было недалеко – две коротких улочки, арка, и они оказались возле краснокирпичного особняка с двумя зубчатыми башенками по краям. Уходить не хотелось и отпускать погрустневшую Сону тоже. Всю дорогу пытался придумать повод для следующей встречи. Ничего оригинального в голову не пришло. Решил просить о свидании у птеродрома, вместе понаблюдать за гонками. Набрал воздуха в лёгкие, чтобы предложить, но сказать не получилось. С неожиданной силой она втянула его в темноту парадного и прижалась губами к губам. Прежде, чем Ван Ваныч успел задуматься, нечто тяжёлое резко опустилось ему на голову, пробудив гул подобный колокольному. Потом ещё раз. После чего ему явилась великая тишина.
Очнулся от холода и шороха метлы по мостовой. Бородатый детина в желтовато-белом кожухе и косом треухе, насвистывая известный вальс, наводил порядок на улице После короткого недоумения Ван Ваныч осознал, что лежит на том самом крыльце, возле которого прощался с Соной. С трудом поднялся, нисколько не удивив дворника, что всё так же методично сгонял в кучу пыль и мусор. С некоторой растерянностью обнаружил, что лишился кошелька, запонок и брегета и уныло поплёлся в сторону гостиницы. По пути заглянул в присутствие, был любезнейшим образом принят и после краткого ожидания допущен к полицмейстеру. Переговорив с полицейским начальником, воодушевился и заспешил. Вызвал в номер доктора, тот тщательнейшим образом его осмотрел. Доктор прописал ему плотный завтрак и скипидарную ванну, а в дальнейшем больше времени уделять ежедневному моциону и потреблять как можно меньше жирной пищи. Указания эскулапа выполнил, затем пригласил банковского служащего и долго толковал с ним за чаем в гостиничной ресторации. Клерк ушёл, а Ван Ваныч остался в глубокой задумчивости за тем же столом, составлять прожекты и портить кривыми почеркушками дорогую веленевую бумагу. Оживился, только увидев присланного ищейку. Вскочил. Но после пары слов медленно осел на стул, словно те слова отняли сил больше, чем два удара по голове. Доклад, однако, выслушал внимательно. Хоть и сидел набычившись, неуважительно глядя в стол, а не на собеседника. После несколько минут думал, медленно потирая виски. Приняв решение, снова вскочил. Разом не только оживившись, но и просветлев ликом. Поспешил одеться и снова окунулся в уличную суматоху в сопровождении ищейки. На секунду задержался возле того места, где Сона, так ловко отстреливалась от гадов. Одним взглядом охватил, всего лишь несколько часов назад тревожащую столичную суету, вспомнил себя накануне – по стандартному времени солнце должно было карабкаться к полудню, но только не здесь, не в этом городе, где солнце светило всегда – и сам себе удивился. Дёрнул плечами и зашагал куда указывал ищейка.
Это была жалкая комнатёнка, щурящая узкие окна на слишком близкий бок соседнего дома. Вдоль облезлых стен расставлены лежаки, криво-косо прикрытые истёртыми циновками. Серый давно немытый пол. Потолок настолько низкий, что даже Ван Ванычу, не претендующему на богатырские стати, пришлось склонить голову. Здесь жил дым. Как в церкви. И совсем не так. Верный храмовый страж, напившись из кадила ароматов ладана и мирра, напоминал ищущим – пришла пора отрешиться от суеты, подумать, очиститься. Здесь дым юлил базарной торговкой, пытающейся продать залежавший товар, и сладость его чётко отдавала гниением. На нечистых циновках лежали люди, нежно баюкая длинные деревянные палки, похожие на флейты, время от времени подносили их к губам, но вместо звука те изрыгали дым. Ван Ваныч некстати подумал, что палка отбирает голоса и обращает в дым нерождённые звуки. Вместе со звуком уходила и воля, оставляя расслабленные тела, невыразительные серые лица, неподвижные взгляды мёртвой рыбы. Сона тоже лежала, в непотребно задранном пеньюаре, а какой-то хмырь деловито мял её обнажённую грудь. Увидев полицейского хмырь, тут же слился с дымом и исчез. На его исчезновение Сона среагировала точно так же, как на предыдущие действия. Никак. Всё так же продолжала тянуть воздух сквозь трубку. И улыбалась. Стене. Закопченной, со следами вывалившейся штукатурки. От этой улыбки, такой словно она видит кого-то бесконечно дорогого у Ван Ваныча защипало глаза и зажгло в груди. Чтобы занять себя, бросился к окну, дёрнул несколько раз раму. Та отчаянно скрипнула, возмущаясь насилием. Но с места не двинулась. Навеки сцепившись со стеной, дабы не выпустить наружу ни капли безобразия. Ван Ваныч решил отобрать палку. Но нежданно-негаданно ленивое безразличие Соны сменилось тигриной яростью. В этой битве не было недавней холодной отстранённости, ни спокойствия уверенного в себе человека, что бьёт, куда нужно без промаха, было лишь беспощадное желание – не отдать. Она исполосовала ему руки в кровь, разодрала щёку, чувствительно прошлась маленькими кулаками по телу, прежде чем ему удалось прижать её к циновке и вырвать яд из рук. Трубка полетела в дым. Послышался треск. На что Сона отозвалась совершенно нечеловеческим рыком. Вывернулась, оставив сколький шёлк в руках Ван Ваныча и бросилась туда, куда грохнулась трубка. Ван Ваныч, прежде чем сообразил, что творит, схватил трость и нажал кнопку спуска. А потом ещё и ещё, и ещё. Шестнадцать крошечных дротиков, предназначенных пробивать панцири, расцвели на коже крошечными алыми каплями и заставили её обернуться. Это снова была она. Та самая. Девушка с маузером. Что сумела совершенно околдовать его даже не красотой, а бесшабашной своей смелостью, глубоким переливчатым сопрано и ни с чем не сравнимым ощущением свободы, которое вдруг появилось, стоило ему оказаться рядом с нею. Она странно на него посмотрела. Удивление на лице её сменилось облегчением, после радостью, но с примесью жалости, обращённой к нему. Затем она совершенно безобразно рухнула и обмочилась, вызвав у Ван Ваныча приступ неконтролируемой паники. Перевернув лежанку, он рванулся куда глаза глядят…
Разум вернулся в номере. Не очень охотно. И сразу заставил сморщиться от рези в глазах и боли в голове. У комода хлопотал давешний доктор. На голове Ван Ваныча лежал пузырь со льдом, привязанные к кровати руки, украшали повязки и раздутые до безобразия пиявки, ноги согревали грелки. Возле постели вместо сиделки устроился Казимир, его Ван Ваныча домашний штайман с номером ведомостей в железных руках. Ван Ваныч удивился. Когда он уезжал, верный железный товарищ остался с Дотей Паловной, помогать управляться с поместьем. Тут Ван Ваныч вспомнил, что было до того, как он оказался в постели. В груди полыхнуло. Но он смог сдержаться. Сжал челюсти и затаил дыхание. Не помогло. Внутри всё так же немилосердно пекло. Но мысли прояснились. «Сколько же времени прошло?» – мелькнуло в голове. Его оживление не осталось незамеченным. – Доктор! – позвал Казимир, откладывая газету. Доктор тотчас оставил склянки и подскочил к кровати. – Ван Ваныч! Голубчик! Ну и испугали же вы нас?! Такие потрясения из-за пустяков. Так и до нервной горячки не далеко! – запричитал он. Ван Ваныч хотел приветствовать эскулапа, но задохнулся от возмущения. – Я человека убил. А вы говорите пустяки! – наконец выдавил он, глотая протянутый лекарем мятный бальзам. Доктор сокрушённо покачал наполовину лысой головой. – Да, нехорошо получилось. Ох уж эти новомодные штуки. Выдумали тоже! Самим решать, когда умирать. На всё воля Божия! – Доктор истово перекрестился. – Лучше бы всех этих нервенных барышень и ленивых бездельников в колонии отправляли. Послужить отечеству. А так из-за них благородные люди страдают. Куда только Комитет благочиния смотрит?! – О чём вы? – не понял доктора Ван Ваныч. – При чём тут комитет, если я один всё это устроил? Меня надо под суд, а не комитет ваш. Доктор обернулся к Казимиру и застыл с ложкой в руке. Тот, даром что железный цилиндр на колёсах, тоже выглядел удивлённым. – Какой суд хозяин? Мы все документы чин-чином справили. Не будет никаких судов! – Какие документы? Почему не будет? – изумился Ван Ваныч. – Ты о чём? Тут штайман сделался не удивлённым, а виноватым. – Ван Ваныч, помните вы контракт подписали? Со службой семейного вспомоществования. Они обещали показать мир за пределами домашнего очага с гарантией безопасности. И сделать так, что вы и не догадаетесь, что это по контракту. Штайман нервно покрутил кистями вверх-вниз, как делал всегда, когда не был уверен в утверждениях. Доктор, не теряя времени, ловко развязал Ван Ванычу руки, убрал отвалившихся пиявок и ловко обработал ранки цинковой болтушкой. – У них там много всяких вариантов, в том числе и на длительное время. Но я подумал, что нужно встряхнуть вас, как следует. Не просто дамы полусвета, а одна такая, которая нервы так пощекочет, что вы потом про скуку и думать забудете. Вот они мне и предложили эту даму. Уставшую от жизни. Обещали сделать всё в лучшем виде. – С жиру беситься изволят, эти дамочки. Всё-то у них есть, так им ещё подавай! – бойко ввернул доктор, приставляя к груди Ван Ваныча фонендоскоп. – Я сначала не хотел. Но подумал – так даже лучше. Никаких потом проблем. Не ожидал я, что всё так быстро закончится! У нас же контракт на половину стандартного года. – Казимир крутнул головой вокруг оси, что означало высшую степень огорчения. – И вперёд оплачено! Тут оставил пост, быстро укатил в угол и привёз Ван Ванычу пачку бумаг. – Вот, смотрите. Контора солидная. Патент на выдачу разрешений на смерть имеется. И девица подписала всё, как положено. Давно уже. Она за этим и обратилась – реализовать право на досрочную мортизацию. Остальное… Тут Казимир издал кашляющий звук. А доктор прекратил ощупывать и осматривать Ван Ваныча и уселся за стол, чтобы сделать записи. – Она сама согласилась на роль фем фаталь со всеми вытекающими. Другие способы ей не подошли. До вас у неё ещё кто-то был, но никто не довёл ситуацию до финиша. Девица даже возмущалась и обещала иск вчинить. Но тут ей повезло! Но вот вам… Казимир взволновался и принялся раскатывать туда-сюда вдоль кровати. – Всё так быстро и неожиданно! Я направил к ним посыльного разведать, что дальше. Они ответили, что за этот пренеприятный эпизод ничего не удержат. Но на примете имеют ещё одну мадаму, с таким же спектром услуг… Ван Ваныч вздрогнул и резко сел на кровати. – Ты с ума сошёл! – закричал он. – Не надо! Хватит уже!.. – тут Ван Ваныч едва сдержал бранное слово, что вертелось на языке. Вырвал у Казимира бумаги и в небывалой для него ярости швырнул на пол. – Но ведь ничего и не было… – пролепетал Казимир, откатываясь от рассерженного хозяина подальше. – Оплачено же! Тут запал Ван Ваныча иссяк. Накатила дурнота. – Ничего и не надо было! Чурка ты железная! Надо же было такое выдумать! – Ван Ваныч, голубчик, не надо волноваться! – подскочил доктор. – Конечно, не надо. Вы человек семейный, положительный, зачем вам такие связи. Вам нужно домой, к жене, отдохнуть. Вот выпейте! – протянул ему стакан с водой, куда предварительно накапал лауданума. Ван Ваныч подчинился. Выпил лекарство и позволил себя уложить. – Да, мне нужно домой! – согласился он. Полежал с минуту в задумчивости. – Только сначала надо о Соне позаботиться. С этими словами он отвернулся к стене и закрыл глаза, чтобы снова увидеть перед собой простывшую набережную и девушку с маузером в озябших руках.
Это сообщение отредактировал Лютеция - 8.8.2021, 14:45
|