До встречи в новом годуПятое местоКоролевство ЛирикиАвтор:
Татьяна Валери Он появился ужасно давно – ещё в прошлые выходные, а потому повидал почти всё на свете: и двор, заставленный машинами по ночам и пустеющий днём, и строгую двороправительницу Маргариту Михайловну, ловко орудующую по утрам огромной фанерной лопатой, и лохматого Рыжего, который радостным повизгиванием встречал каждого прохожего. И конечно, ребят, то дружно штурмующих обледенелую горку, то устраивающих настоящее артиллерийское побоище, а то и просто барахтающихся в высоких, совсем не городских сугробах с визгом, которому порой завидовал и Рыжий.
Но когда во двор – медленно, с достоинством, как и подобает королеве, – въехала Она, он растерялся и даже на минуту задохнулся от ранее не виданного зрелища. Впрочем, нордическое происхождение и ледяные нервы позволили быстро взять себя в руки. Кто ж так откровенно пялится на даму? Ещё подумает, что он неотёсан и дурно воспитан! Так-так, взор чуть рассеян, лениво обозреваем окрестности… О, Рыжий. Навострил свои кудлатистые уши, повёл носом… Эй, носы прочь от моей… э-м-м…
Прекрасную незнакомку, тем временем, бережно, в четыре руки спустили с крыши автомобиля, а после голодное, чёрное нутро подъезда проглотило её, стальной дверью, точно ножом, отрезав надежду на знакомство.
Яркий свет ударил, ослепил на миг, напомнил самый жаркий июльский полдень, когда кора покрывается янтарной испариной, а за освежающий дождик не жалко отдать и десяток увесистых шишек. Как много всего случилось, навалилось в последние дни, когда её выхватили вдруг из зимнего сна, сорвали уютную снежную шубку… Она сжалась от страха, почувствовав собственную гибель, но боль вскоре отступила, оставив лишь ноющую пустоту там, где ранее билась самая сокровенная часть её жизни. Душный, тёмный кузов грохочущего автомобиля, шумная ярмарочная площадь, снова дорога – на этот раз под открытым небом.
А потом – он… О, ёлочка никогда не думала, что на свете может существовать такое совершенное тело, не треугольное, а восхитительно-округлое, под стать увесистой голове, увенчанной элегантным синим убором! А этот мужественный, ярко-оранжевый нос? Боже, а ведь она настолько растрёпана, измотана дорогой, и вообще – что подумает он, городской франт, о её безыскусных лесных манерах… Ну вот, так и есть! Отвернулся… Глухой стук двери, будто удар топора, равнодушная и окончательная точка в финале их несостоявшегося романа.
Для чего ей теперь этот свет, заливающий уютную гостиную? Полюбоваться напоследок своим отражением в темном зеркале окна и окончательно уснуть…
В окне второго этажа ярко вспыхнули уютно-жёлтые огоньки. Увы, даже эти светлячки, разбавляющие каждый вечер сгущающуюся тьму, сегодня не смогли бы рассеять охватившую его печаль. Привычка, однако, взяла своё, снеговик скосил угольки глаз, чтобы подмигнуть тайным приятелям, и вдруг чуть не уронил с головы венчающую её кастрюлю. Там, за прозрачными льдинками стёкол темнели ветви, уже не стянутые жёсткими путами, а привольно раскинувшиеся, точно готовые к нежным объятиям. Строгую графичность силуэта оттеняли воздушные воланы мишуры, а нити дождика ласково скользили по иголкам. Она! Снеговик даже покачнулся в сторону окна, силясь разглядеть, впитать в себя такой притягательный образ, но тут же испугался. Перестать коситься! Глазки-угольки – и так сомнительное украшение, а уж косые – и вовсе не вызовут ничего, кроме брезгливой жалости.
С неба, как в замедленной съёмке, полетели огромные, почти бутафорские снежинки. Отличный образ! Романтично поднимем глаза, вздохнём. Не коситься, не коситься-не-ко-сить-ся… А… Она и не смотрит. Должно быть, там, в обители жёлтых светлячков и праздничного настроения одинокий заснеженный снеговик посреди вечернего двора – последнее, что заслуживает взгляда…
Очередное морозное утро медленно стирает со двора густые синие тени, подсвечивает золотистым румянцем сугробы и заиндевевшие ветки берёз, ласково поглаживает лучиками ленивого, низкого солнца такой знакомый и такой равнодушно-холодный профиль. Ёлочка уже знает – по утрам он долго спит, должно быть, всю ночь опять любовался чем-то интересным или обозревал окрестности, точно полководец перед решающей битвой. Он спит, а она может смело, бессовестно отбросить скромность и любоваться, любоваться, томиться, мечтать о несбыточном, до сладкого подрагивания иголок, от которого колючие нити серпантина разбрасывают по стенам серебристые зайчики. Скоро короткий зимний день войдёт в свои права, квартира наполнится шумом, детской беготнёй, запахами еды и бормотанием телевизора. Ёлочка даже благодарна шуму и суматохе, они помогают найти в себе силы и отвернуться от окна, не рвать душу напрасной надеждой поймать ответный взгляд. Зачем? Чтобы обжечься ледяным равнодушием? Нет-нет, это слишком больно, лучше уж она дождётся нового утра и будет любоваться и мечтать без опаски.
Праздничная круговерть, целых две недели щедро раскрашивавшая городскую жизнь, подошла к концу. С вечера собраны портфели и отглажены форменные жилетки, фамильные сервизы отправлены в коробки, а ёлка… Ёлка, уже изрядно поредевшая, разоблачённая от стеклянно-радужного убора, очнулась в просевшем, ноздреватом сугробе посреди дворовой клумбы.
Какой ужас! Какой кошмар… Оказаться так близко от объекта восхищения – и в таком виде… Ёлочка попыталась стыдливо закрыться ветками, но это вызвало новый приступ иглопада. Что ж… Позор тоже можно принимать с достоинством. Зато теперь она сможет наконец хорошенько разглядеть двор, низкое серое небо и все остальные картины, неизменно занимавшие его внимание.
Безжалостное январское солнце всё сильнее припекало, пришлёпывало сугробы, оставляло глубокие рытвины на его оплывших боках. Теперь, в таком виде он ни за что не решится повернуть голову в её сторону. Впрочем, вчера он остался всего с одним глазом, и тот утёк куда-то ближе к уху и теперь любуется, как Маргарита Михайловна, вытащив припрятанную было до весны метлу, разгоняет по тротуару серые брызги. Как же душно… Как жжёт оставшуюся без кастрюли макушку. Только бы она не повернулась, только бы не увидела его жалкую кончину…
Звонкий ручей, неожиданный и от того особенно радостный посреди зимы, подхватил рыжие иголки, закружил в десятке мелких водоворотов.
Моя? Твоя… Твоя? Правда? Моя, только моя-а-а…
Оголившиеся щербатые челюсти ливнёвки жадно хлебали потоки воды вместе с мусором и вездесущим январским конфетти. Скорее, скорее, пока снегом и стужей снова не укроет, не скуёт до весны в безжалостном оцепенении… Одуревший от неожиданного тепла Рыжий, вспомнив щенячье детство, носился наперегонки с ребятами, пускающими по ручью щепки и фантики своих разномастных флотилий. До нового года оставалось триста сорок пять дней.