Укротительница львов и властительница снегов
Автор Сообщений: 1489 профиль
Репутация: 385
|
Во вторую неделю апреля зацвели персики.
Лючия сидела на нагретой солнцем крыше: ногам тепло, верхушке зябко. Ветер-озорник рванул розовые подолы деревьев, расшвырял обрывки кружев – и воду канала присыпал, и шляпы прохожих, и крыше досталось. Лючия поймала один такой в воздухе, сунула в рот. Лепестково.
Лепестково – значит гладко, ароматно и едва-едва горчит.
Славно так, по-весеннему.
Но цветочками сыта не будешь, Лючия всё-таки не пчела. Пора, пора рыбачить, да только не в канале и не в море. Своя у неё для этого дела река – река прохожих.
Лючия свесилась с крыши, впилась взглядом и нюхом в человеческий поток, в яркие шлейфы мыслей. В городе у людей и зимой, и летом горести, радости да гадости одни и те же, не то что в деревне. Разве что присыпка разная: то острое "холодно-холодно-холодно", то липкое "ка-а-ак же жа-а-арко". А нынче присыпка особая, апрельская второнедельная. И немного лепестковая.
Решено! Сегодняшний улов будет целиком весенний. На обычные мысли Лючия даже не позарится, даже если будут жирные и вкуснющие. Надо присматриваться, надо принюхиваться… ага!
Вот, например, бабушка – не идёт, а ковыляет, тросточкой по тротуару цок-цок, прохожие языками цок-цок, стараются обогнать. А ей хоть бы что. Хорошая бабушка и мысли хорошие думает – о прошлом, о чём же ещё. Как полвека с лишним назад в такой же денёк по набережной гуляла с подругами-однокашницами. Может, Лючия тогда на их мысли тоже охотилась, просто не запомнила.
Но мало мысль увидеть, её ещё и поймать надо. Зацепиться за деталь, нанизать на крючок, и… Лючия прыгнула вниз, на полосатый навес ресторанной веранды, и обратилась порывом ветра. Не обычного – пахнущего кофе. Не просто кофе, а дешёвым, пережжённым.
Бабушка посреди улицы остановилась, принюхалась, морщины в улыбку собрались. Кофе с таким же запахом она с подругами пила вместо того, чтобы к экзаменам готовиться – в самой захудалой кафешке, которой и нет больше, на её месте что-то приличное отстроили. Засияла бабушка светом, который только Лючии видно было, и на тротуар прыгнула рыбка ностальгии, коричневая, как кофе, и с усиками. Чем не весеннее чувство – воспоминание о былой весне?
Лючия рыбку схватила и снова на крышу в два прыжка взлетела – и не заметил никто ни её, ни рыбку.
Есть первая!
А вон там влюблённая девица по парапету пальцами водит. Люди глупые, вбили себе в головы, что у влюблённых девиц в головах одни розы да луна, а Лючии-то лучше знать. Эта вон мечтает, как придёт к своему Энцо, с порога шею и ключицы ему целовать кинется, следы по всему телу оставит, что письмена расплывшейся тушью. Жаркие мысли, самые что ни на есть весенние, надо их поймать.
Тут же Лючия очутилась в толпе, видимую личину выбрала – пальто почти как у Энцо, кудри почти как у Энцо, брови почти как у Энцо, но не Энцо. Девица личину увидела, встрепенулась, а как поняла, что обозналась, рыбка уже трепыхалась у ног Лючии, блестящая, с розовым пузом. Вкусные они, рыбки желания. Вот бы кто такие мысли про неё саму думал, не пришлось бы личину надевать и чужое подворовывать, пировала бы да пировала!
А на углу – мальчишка с кларнетом, в обшарпанном чехле пара монет и потёртая бумажка. И вроде не больше обычного кидают, а всё равно на душе легче и играется ладно и споро. Это всё запах свежей травы, и распустившихся почек, и новорожденных цветов, это всё предвкушение в воздухе. Надежда, одним словом. Рыбок истинной надежды Лючии не удавалось поймать ещё ни разу, как ни старалась – на смутный мелькнувший образ не понадеешься. Но с мальчишки всё равно мог быть хороший улов.
Лючия влетела в портфель какого-то солидного господина шальной мухой, а выпрыгнула –бурой лаской с купюрой в зубах. Обернулась господином ещё солиднее, вальяжно прошествовала мимо мальчишки, кинула купюру в чехол как бы мимоходом. Мальчишка, не веря своему счастью, прижимал тут же спрятанное за пазуху богатство к груди, а Лючия – снова на крыше – любовалась рыбкой радости, ярко-апельсиновой, с плавниками-рюшами. Подождала немного, не позарится ли кто на мальчишкину купюру, и отправилась промышлять дальше.
За полдень ещё не перевалило, когда Лючия полный рюкзак весенних мыслей набрала. Собралась было закругляться, как учуяла на другой стороне набережной что-то серое, блёклое, не по сезону выцветшее. И шут его знает, почему она встрепенулась, почему пошла на немой зов о помощи, всё ж не впервые ей встречались непривычные цвета, формы, запахи. Видала она людей, чьи мысли бегали по кругу наперегонки, как пёс за собственным хвостом – с таких сыпалось с десяток рыбок сразу, но они растворялись в воздухе, не достигнув ни земли, ни рук Лючии. Видала и тех, на чьих плечах громоздились грозовые тучи, неправильные и чужеродные, настойчиво отравляли каждую мысль; с их рыбок приходилось отдирать присосавшихся паразитов.
И таких тоже видала, бесцветных, полных пустоты и отчаяния, чьи рыбки на вкус что пепел. За весенним уловом – точно не к ним.
И всё же Лючия сделалась видимой, пошлёпала босыми ногами туда, где над тёмной водой канала склонилась нахохлившаяся фигура. Человек бы и не понял, что с фигурой что-то не так: люди не видят мыслей, судят по лицу, а лицо у фигуры было просто задумчивым.
– Извините, а вы рыбу готовить умеете? – спросила Лючия десятилетним голосом из десятилетнего лица. Чуть-чуть похожего на младшую сестру из воспоминаний фигуры.
Фигура вздрогнула, оторвалась от тягучих, равнодушных раздумий о том, когда же ей хватит духу шагнуть вниз и покончить со всем.
Хватило бы, но ещё нескоро.
– Я… да, умею. Немного.
– А можете мне помочь, пожалуйста? Я вот наловила, – открыла рюкзак, показала своё богатство, – а пожарить не могу. Пыталась, получилось горько-горько, тошнило потом весь день. Папа уже который день не возвращается, а кушать хочется!
Фигура смотрела на Лючию озадаченно. Равнодушие боролось с сочувствием, а оно – с подозрительностью.
– Я близко живу! – выпалила Лючия, указала пальцем: – Во-он в том доме!
Наконец фигура решила, что, если грабители, на которых работает малышка, прирежут её в переулке по пути к «во-он тому дому», так будет даже проще.
Зря она так, грабители могли бы и не прирезать, а избавить от ценностей и надругаться, и тогда всё стало бы не проще, а сложнее. Но это ничего, всё-таки грабителей не было.
– Лучше бы тебе незнакомым тётям не доверять, – вздохнула фигура, – но хорошо, пойдём. Как тебя звать, девочка?
– Лючия, – расплылась в улыбке Лючия.
– Марция, – представилась Марция.
Ни в каком доме Лючия не жила. Хозяева крохотной квартирки, куда она привела бесцветномысленную Марцию, уехали. Лючия обернулась ключом, провернулась в замке, а потом снова стала девочкой. Хорошо хоть люди не замечают её перевоплощений – но как же мучительно сложно поддерживать человеческий вид!
– И кто ж рыбу в рюкзачок складывает, – покачала головой Марция, доставая разноцветные уснувшие чужие чувства и выкладывая в мойку на кухне. – Пойди пока застирай, потом покажу, как правильно чистить, чтобы горько не было.
Ай! Просчиталась, но это ничего, как раз повод скрыться с глаз Марции, превратиться в тазик, в мыльную пену, в резинового утёнка. Провонявший рюкзак исчез, как только Лючия вернулась на кухню – наблюдать не за тем, как Марция ловко потрошит рыбок, а за тем, как постепенно легчали её мысли. Цветными они не становились – это всё равно что дать художнику чёрную и серую краску и велеть радугу написать. Но дело отвлекало.
Когда весенний улов наконец зашкворчал на сковороде (Лючии пришлось юркнуть через стену и своровать у соседей масло), Марция спросила то, что крутилось у неё на языке.
– Другие родные у тебя есть? Может, в полицию сообщить, что твой папа пропал?
– Нет-нет, не пропал, честно! Он скоро вернётся! – замотала головой Лючия. – Приходите через пару дней, познакомлю, – и хитро ухмыльнулась, зная, что Марция откажется.
– Не выйдет, у меня есть муж, – грустно улыбнулась она. – Прекрасный человек.
«Прекрасный человек, которого я недостойна. Заботится обо мне, а я ничего не могу дать в ответ».
– Я его очень люблю.
«Или любила? Когда я в последний раз что-то чувствовала, кроме пустоты и вины за пустоту?»
– Ну вот, не вышло купидоном стать, – наморщила нос Лючия. – Но ничего, всё у меня впереди! Папа говорит, если я поймаю одну особенную рыбку, то смогу стать кем угодно!
Всего одна рыбка надежды – и тогда Лючия станет человеком, таков был уговор, пусть и не с придуманным отцом.
– Я несколько раз думала, что у меня получилось, но это были не те рыбки, ненастоящие. Не сработали.
Ложные надежды не в счёт. Когда Лючия всучила какому-то старику флакон с водой, якобы исцелявшей болезни, рыбка его обманутой надежды была ужасна на вкус.
– Интересные у твоего папы сказки.
– А вот и не сказки! И вообще, рыба готова, так что поешьте со мной. Даже не думайте отказаться, папа говорит, за добро платить надо!
«Сколько я не ела, со вчерашнего дня? Опять забыла позавтракать».
Прости, Марция, моим уловом ты не наешься, ты же не я. Но ты должна попробовать – ради этого я всё и затеяла.
От украденных чувств в украденных тарелках на украденной кухне шёл изумительный аромат. Лючия набивала рот рассыпчатым мясом, Марция орудовала ножом и вилкой – и в её мысли просачивались цвета. Кофейный цвет ностальгии – по беспечному детству с родителями и сестрой.
Цвет румянца, цвет желания – невольно краской залилась, вспомнила про своего прекрасного человека.
Апельсиновый цвет радости – вот помогла ребёнку, сидит уплетает за обе щёки.
А ещё цвет неба, и цвет листвы, и лепестки расцветших персиков.
– Вкуснотища, – растерянно пробормотала Марция. – Я как будто… проснулась? Не слушай меня, тётя Марция глупости говорит.
– Ничего не глупости! Приходите потом, ещё поедим.
– Не приду. Ты уже рыбу чистить умеешь, а я тебе не мама.
Это ничего, Лючия ей и так сможет рыбок подкидывать. Мера временная, сколько ещё чужих чувств потребуется, чтобы вернулись её собственные?
Когда Марция изменившейся походкой вышла на усыпанную цветами улицу, она помахала ей вслед. Лючия посмотрела на порог: там билась свежая рыбка.
Рыбка солнечного цвета.
Рыбка настоящей надежды.
|