- Лара! Нам ещё по ноль-пять!

Лара, Лара, кружку – под кран, меньше пены – больше пива, не хмурься, лей до краёв, поторопись, принеси, улыбнись, посмотри на гостей, словно нынче не пять утра, а пять вечера; спроси их, Лара, не желают ли они ещё чего, напомни, что до закрытия полчаса, но как бы между прочим.

Лара любит свой бар, любит гостей, но которую подряд ночь ей приходится вкалывать за двоих – не сосчитать. С вечера ей должна помогать Розочка – студентка, умница, кофеманка.

Лара – чёрт разбери, что у ней в голове – решила, что в её баре будет и кофе, и пиво, и закуски, и музыка, и прекрасная Роза. Но кофеманку каждый вечер, ещё до полуночи, ждал за окнами бара кто-то с щенячьими глазами и букетом ромашек. И Роза просилась на часик. А Лара отпускала – и оставалась одна.

К вечеру Роза возвращалась, извинялась и говорила: «Я, если хочешь, могу уволиться». Лара прощала. Думала: «В конце концов, ей и двадцати-то нет. А мне под сорок. Может, мне уже и не понять». Говорила: «Нет, что ты».

Кто-то из гостей закуривает, и Лара открывает большое окно. С улицы Мясников тянет прохладой, черёмухой, мокрым асфальтом. От мясников тут только название и осталось.

Лара ищет взглядом Розу – а вдруг? Но находит, как и всегда, только ночных гуляк – и лошадников.

«Цыгане» тут каждую ночь – катают пьяных, выпрашивают денежку. Их ни с кем не перепутаешь – топот копыт слышен издалека. Город Касмов отвык от звона подков, это звук-экспонат.

Но сегодня что-то иначе. Звук другой. Что не так?

Лара высовывается из окна – посмотреть на лошадей.

- Лара! Лара! – её узнаёт один из «цыган». – А у нас единорог! Выходи гладить.

Он указывает на большую белую лошадь, укрытую разноцветной попоной: бедняге ко лбу приделали рог.

- Единороги вымерли! – кричит Лара.

Кое-кто из гуляк оборачивается на крик. Ничего, Лара, ничего – пускай знают, коли не знали.

- Ну и сиди!

Ларе некогда сидеть. Она идёт наливать «ещё по ноль-пять».

Проводив гостей, пересчитав деньги в кассе, перемыв посуду, протерев столы и рассовав по холодильникам заготовки на завтра, хозяйка смотрит на часы. Шесть тридцать, Лара. Перекур!

Улицы Касмова пусты. Из несчастливцев, которым в воскресенье на работу, пока встало только солнце. Эти полчаса, когда оно, опухшее ото сна, только поднимается, и почти никто, кроме него, не видит улицы города, – самые волшебные. Пока старая эта звезда ещё не очень-то хорошо соображает, и забывает, что магия покинула мир, в её лучах можно разглядеть то немногое, что осталось.

Вспомнить, что дома на улице Мясников строили волшебники, и увидеть, как на одном из фасадов зевает, показывая мраморный язык, рогатый маскарон. Заметить, как в осколках бутылочного стекла на тротуаре возникают на миг отражения Зелёной феи. Услышать со двора обрывки песни, забытой всеми лет сто назад.

Лара садится у входа в бар, закуривает. Ей жаль волшебства. Родители ещё кой-чего умели, бабушка – ого-го что могла, а она… Как и все теперь.

Лара смотрит на вывеску бара. Название – «The Badger’s Buddy» – тоже она придумала. В народе его прозвали ласково: «друг-барсук». Так Ларе тоже нравилось.

Друг – это хорошо. Говорят, даже курить в одиночку ужасно вредно.

Лара замечает движение в конце улицы: кто-то – против солнца не различить – быстро приближается; мечется от витрины к витрине, будто ищет кого-то. Шагах в тридцати, заметив Лару, останавливается посреди улицы.

Сигарета выпадает из пальцев.

Метла?!

Лара бросается к дверям бара. Метла пулей бросается за ней, но хозяйка захлопывает перед той дверь – древко отскакивает с громким стуком.

«Тук».

Лара пятится от двери.

«Тук-тук».

Игнорируй бешеную метлу, Лара. Бешеной метлы не существует, их больше не делают. А те, что делают…

«Тук-тук-тук».

- Мы закрыты! – кричит Лара.

«ТУК-ТУК-ТУК».

- Кыш! – кричит Лара. – Краска сыплется, хорош!

Метла появляется в окне. Несколько раз стучится в стекло; ждёт.

Лара думает, что любопытство её погубит.

И подходит посмотреть.

Метла – старая, с потемневшим древком и ощипанным «хвостом» из берёзовых прутьев, кланяется ей.

Лара громко говорит:

- Уходите! Вас найдут и сожгут. А меня накажут.

Пока она думает, почему решила обращаться к бешеной метле на «вы», та разгоняется и бьёт в стекло так, что весь бар содрогается. Лара – вместе с ним. Она не знает заклинаний, поэтому просто матерится.

Это не помогает; метла разворачивается, чтобы снова разогнаться.

Лара распахивает дверь: лучше непрошеные гости, чем окно вдребезги.

- Добро пожаловать, – вздыхает она, когда метла врывается в барный зал.

Гостья останавливается у одного из столиков.

Хозяйка задаёт запрещённый вопрос:

- Вы одна?

Метла неожиданно кивает.

- Странно, – говорит Лара.

Вдруг древко ложится в её ладонь; метла тянет Лару к двери.

- Нет! Я никуда не лечу!

Дедушка летал. Бабушка летала. Лара – нет.

Она выпускает метлу из рук. Та на минуту замирает посреди зала; снова просится в руки.

Лара берёт её – боязливо, кончиками пальцев – и почти роняет: метла обмирает, словно в ней садится батарейка.

С минуту постояв посреди пустого зала, хозяйка принимается машинально подметать пол.

Лара, Лара, грязь – долой, тут вот гренки кто-то лопал, крошки всюду – прочь из-под стола!

Лара ставит в патефон пластинку с музыкой из старого фильма про цирк – говорят, её писал волшебник – и кружит с метлой по барному залу так, будто он бальный.

Она вдруг чувствует, что метла жива. Лара отпускает её, и та кружит сама по себе, выметая грязь и крошки.

Музыка стихает.

Метла снова ложится в её руку; тянет к двери.

- А, чёрт с тобой.

Лара выходит из бара, запирает жёлтую дверь; сжимает древко метлы коленями – уверенно, как заправская ведьма. Командует:

- От винта!

И Касмов остаётся внизу.

Они взмывают высоко, под облака; Лара не смотрит вниз. Холодно, в ушах свистит, в волосах запутывается кто-то из детёнышей Борея; ругается на древнегреческом, вырывается, катится прочь.

Они снижаются и пролетают над самыми крышами. Лару ослепляет крылатый огненный блик – жар-птица в стае напуганных голубей. А вот чёрный флюгер на трубе выгибает щетинистую спину: то ли бескрылый дракон потягивается, грея спину, то ли саламандра ждёт, когда внизу растопят камин.

Метла сворачивает к зелёному кольцу бульваров, опоясывающему центр города, и снижается.

У старого фонтана они приземляются, и Лара, не учившаяся летать, валится на гравий.

Фонтан давно не работает; в чаше зацветает дождевая вода. Лара смотрится в зелёное зеркало: на поверхности – её лицо; на дне – тень дубового листка, спящего на воде; отражение лошади…

Лара поднимает взгляд.

Белый зверь, укрытый по-прежнему лоскутной попоной, рассматривает себя в отражении. Лже-рог на лбу, прямой, как стрела – Лара видела похожий в музее редкостей, – почти задевает водную гладь.

Лара подходит ближе. Рог…

Настоящий.

Лара прикасается к шее единорога – и отдёргивает руку: холодное, гладкое. Мрамор.

Камень по асфальту, не металл – вот что она слышала ночью.

Только глаза – чёрные, умные – живые. На белых веках – настоящие ресницы. И ещё – на коленях, на груди, у рта и ноздрей мраморная корка сходит, будто зверь линяет.

Метла делает Ларе знак, и та понимает: они здесь не просто так. Единорога нужно увести. Куда? Метла указывает в сторону центра, но как…

Она берёт единорога под уздцы и осторожно тянет на себя. Тот не двигается – только строго смотрит на Лару. Она тянет сильнее.

Бесполезно.

Лара что-то о них читала…

«Должен быть способ уломать».

- Ну же, – выдыхает Лара, пытаясь сдвинуть зверя с места, – чего как ослёнок…

Единорог, упершись всеми четырьмя, сопит.

Лара сопит.

Она вдруг слышит, как сопит кто-то третий. «Вряд ли метла», – думает Лара. И заглядывает за спину единорога.

На гранитном парапете спит, обхватив себя руками, девушка. Почти ребёнок: едва ли ей минуло семнадцать.

- Вот оно что, – вздыхает Лара, глядя на единорога.

Тот опускает глаза.

Лара подходит к спящей красавице, опускается на колени и трогает её за плечо. От девочки пахнет спиртным и рвотой вперемешку с духами.

- Доброе утро, – в который раз повторяет Лара.

Та, наконец, просыпается.

На опухшем юном лице – недоумение. Каштановые волосы липнут к щекам.

- Кажется, – мямлит она, – у меня украли сумку.

- Кто? – спрашивает Лара.

- Не знаю. Гуляла с друзьями, а потом вот.

- А где друзья?

- Не знаю, – она шмыгает носом, – ушли.

- Далеко живёшь?

Она называет адрес.

Лара подзывает единорога, и тот – рыцарь в мраморных доспехах – опускается перед девчонкой на колени.

Лара помогает ей взобраться на широкую спину – и они идут: женщина, взяв единорога под уздцы и вспоминая дорогу, – впереди; девушка, покачиваясь, засыпая – верхом; метла, заметая следы, - позади.

До нужного дома они добираются минут за десять. В солнечных переулках пусто: по пути им встречается только пожилой художник, который думает, что видел такое где-то у прерафаэлитов; и его бигль, который думает, что никаких прерафаэлитов не знает, но таких больших собак в жизни не встречал.

У подъезда Лара долго звонит в домофон, а потом помогает девочке подняться на второй этаж. А там – передаёт её сердитым сонным родителям.

Дальше путь указывает метла. Они спешат – вот-вот город проснётся.

На перекрёстке Оружейного и Кузнечного переулков метла срывается с места и спешит туда, где под серебристой вывеской «Unicorner’s», сидя на чём-то вроде каменной скамьи, курит седая дама – хозяйка паба.

«Единоругол».

Лара подходит к хозяйке.

- Ну и ну, – вздыхает та.

- Лариса, – Лара протягивает ей раскрытую ладонь.

- Нина.

Опираясь на руку Лары, она встаёт и подходит к единорогу, качая головой.

- Что теперь делать-то с ним?

- А что он раньше делал? – отзывается Лара.

Нина указывает на мраморную плиту, с которой поднялась минуту назад.

Теперь Лара видит: это постамент.

- Выхожу утром, – говорит Нина, – а его нет.

- Цыгане, – Лара разводит руками.

Нина гладит единорога.

- Вернулся, горе моё.

- Дважды, – улыбается Лара.

- Дважды. Пойдём. Всё расскажешь.

- Чаю, пива?

Нина разогревает в печи омлет – кажется, самый вкусный во вселенной. Единорог, устроившись у барной стойки, пьёт ледяную воду из тазика. Метла отдыхает в углу. Лара сидит у окна.

- У вас пивная-чайная? – интересуется она.

- Так точно. Девятнадцать видов, девяносто три сорта.

- Есть чай «Кровь единорога»?

Единорог смотрит на Лару с обидой.

- Есть такой самогон, – сообщает Нина, – но это я с утра не наливаю, дочка, извиняй. Есть чай «Барсучий жир».

- Вы слишком много знаете, – смеётся Лара.

Чай пахнет грушей и мёдом. Лара ест омлет и рассказывает обо всём: о цыганах, бешеной метле, о пьяной девочке и упрямом единороге.

- Получается, возвращается волшебство? – несмело спрашивает Лара, разделавшись с завтраком.

- Кое-где, – отвечает Нина, – кое-как. Это ты виновата.

Лара подскакивает на месте.

- Чего я-то?

- Слишком дело своё любишь, – ухмыляется Нина.

- А вы, значит, не любите?

- И я люблю. И я виновата.

Потом они вместе думают, где прятать единорога; Лара пытается расплатиться за завтрак, а Нина отказывается брать деньги и угрожает обидеться. В конце концов Нина побеждает.

Лара прощается с новыми знакомыми; выходит на улицу.

Позади скрипит дверь.

- Лариса! – окликает Нина.

Лара оборачивается.

- Спасибо тебе. И вот ещё…

Нина открывает дверь шире, и метла прыгает в руки Лары.

- Оставь себе, – говорит Нина, – и помни, что ты не одна.

Лара возвращается на работу пешком. Метла – на плече.

«Ты несла меня, я несу тебя».

По пути Лара кланяется дворникам – главным жаворонкам города.

Думает, сильно ли будут ругать девочку с каштановыми волосами. Думает, почему жар-птица решила летать с голубями. Представляет, как вечером в бар придёт Роза.

- Может, уволишь меня? – спросит Роза.

И Лара ответит:

- Да.