– У статуи нету...

Стоило признать, загадки Змеёна били все рекорды нелепости. Я спокойно скрестил руки на груди, демонстрируя, что на этот раз провести меня не удастся.

Паша, напротив, направился прямо в расставленные сети:

– Буя? – неуверенно предположил он.

– Что ж ты думаешь, зараза? – еле сдерживая смех, воскликнул Змеён. – У статуи нету глаза!

Боже, дай мне сил.

– Сам придумал? – спросил я, стараясь всем видом показать, что шутка не удалась.

– Конечно! – не задумываясь, ответил Змеён.

Полагаю, он и не надеялся, что мы проверим. Вот только...

– Здорово, – протянул Паша. – А я бы так не смог.

Пухлый и трусливый, Паша был последним, о ком вспоминали в классе и во дворе. Непопулярный и диковинный зверь, будто из другого мира. Казалось, такому нигде нет места. Однако, каким-то магическим образом он оказался в нашей небольшой компании.

– Да брешет он, – выдохнул я.

– Да брешет он, – повторил Змеён, искажая голос.

Я бросил на него усталый взгляд, собираясь сказать что-нибудь ироничное, но Паша меня опередил:

– Если честно, не очень похоже получилось.

Змеён расхохотался, как чёрт, да и я улыбнулся. И всё-таки крайне забавный тип.

Жаркий июль только-только сменил дождливый август. Мы сидели на скользких шинах и грелись в редких лучах. Делать было нечего, и Змеён болтал без устали. О живых памятниках, о ведьмах, исполняющих желания, о подброшенных феями детях – в общем, о всевозможных глупостях.

Наконец он еле заметно кивнул мне и, раскачиваясь из стороны в сторону, будто гипнотизируя, направился прямо к заворожённому Паше.

– Но есть в нашем городе реально жуткая тема, – Змеён облизнул пересохшие губы, быстро достав и спрятав язык. – На чёрной-пречёрной улице стоит чёрный-пречёрный дом, а там, в чёрной-пречёрной комнате чёрный-пречёрный негр лепит чёрную-пречёрную куклу. Но в сердце у куклы чёрная-пречёрная дыра, и чёрными-пречёрными ночами негр ищет, чем бы её заполнить...

– Отдай душу! – крикнул я и прыгнул на Пашу сзади.

Тот громко взвизгнул, дёрнулся вперёд и, поскользнувшись на шине, распластался на земле. Змеён умирал со смеху, да и сам Паша, казалось, тоже. Правда, вскоре мы поняли, что он плачет. Из ободранной коленки текла кровь.

…

Домой шли молча.

Нашёл трагедию, думал я, всё же вышло случайно. Однако, душа была не на месте, и мы со Змеёном поглядывали то на плетущегося сзади Пашу, то друг на друга.

– А давайте-ка прогуляемся до Парка Мертвецов? Поднимем настроение! – предложил Змеён.

– Скоро совсем стемнеет, – я покачал головой и зачем-то посмотрел на запястье.

По холодному взгляду я понял, не соглашусь сейчас – Змеён обязательно разболтает какой-нибудь мой страшный секрет. Мне не особо хотелось узнавать, что у меня там за секреты, а потому вскоре мы свернули во дворы и пошли в сторону парка у кладбища.

– Привычка? – спросил Паша, поравнявшись со мной.

Он похлопал себя по запястью и в ответ на моё замешательство добавил:

– Ты же часы потерял. Помнишь, рассказывал?

– Да, вроде что-то такое было, – Я смотрел на пухлое полное сочувствия лицо и недоумевал, как Паша умудряется запоминать такие мелочи.

...

В парке собирались тени, было сыро и безлюдно. Змеён пытался взбодрить нас историями о маньяках и парковых ужасах, но даже Паша слушал вполуха. Кажется, его, как и меня, терзало чувство, что мы были не одни, будто кто-то наблюдал за нами из чёрных-пречёрных теней. Поднялся ветер, и листья заговорили с нами тысячей шепчущих голосов. Мы невольно прижались друг к другу.

– А где Змеён? – тихо пролепетал Паша.

И правда, тот как сквозь землю провалился.

– Думаю, сейчас выпрыгнет из кустов и скажет что-то глупое.

– Например: «отдай душу»?

Ох, и чего он надулся? Мы же не хотели, чтобы так получилось.

– Забей уже, – сказал я и отпрянул в сторону.

Кусты зашевелились, и не успели мы испугаться, как из них высунулась хитрющая морда Змеёна.

– Дуйте за мной, маньяка покажу, – сказала морда и скрылась в листве.

Змеён указал на таинственный силуэт, возвышающийся на одиноком холме. Я не мог оторвать взгляд от стройной фигуры, казавшейся такой чуждой и одновременно такой знакомой.

– Да не маньяк это, – прошептал я. – Оно даже не двигается.

– Ну так иди посмотри, раз не двигается, – огрызнулся Змеён.

– Сам иди.

– Ребята, может ну его? – застонал Паша. – Уже вон как поздно.

Мы переглянулись.

– Хорошо, – кивнул Змеён. – Поймаем маньяка, а потом домой.

Какое-то время он провозился в кустах, а затем, подманив нас ближе, показал кулак с торчащими из него концами палочек.

– Кто вытянет короткую, идёт проверять.

– Справедливо, – буднично ответил я, хоть и чувствовал подвох.

Паша спорить не стал. Он неуверенно потянулся к прутику, но, заметив хитрющую улыбку, быстро изменил выбор и аккуратно вытянул другую палочку.

– Короткая, – выдохнул он.

Я заметил, как Змеён тайком скинул остальные прутики – тоже короткие. Что ж, это меня не удивило.

– Ну, с богом, – раззадорился Змеён. – Если что, мы будем рядом.

Жалкая попытка возразить успехом не увенчалась. Мы заворожённо смотрели, как Паша, оглядываясь через каждый метр, подбирается всё ближе к тёмному силуэту.

– Если помрёт, приставка моя, – подмигнула мне хитрая морда.

Однако, вопреки самым смелым фантазиям фигура осталась неподвижной. Паша медленно обошёл её кругом, а затем замахал руками, подзывая нас.

Статуя из когда-то белоснежного камня заросла мхом и покрылась тёмными пятнами, однако даже они не смогли скрыть необъяснимую притягательность запечатлённой женщины. Странно, но в руках она держала ржавый почтовый ящик.

– Жуть какая-то, – резюмировал Змеён. – Откуда она здесь?

Я не ответил, заворожённый строгим каменным ликом, часть которого откололась со временем.

– Одноглазая, – пробормотал я, испытывая сильнейшее дежавю.

– Что ж, прав был Паша, буя у неё действительно нет, – подметил Змеён, и тут же, будто стремясь убедиться на все сто, полез в почтовый ящик.

– Едрить, тут всё мхом поросло! – воскликнул он.

Его ругань доносилась до меня будто со дна глубокой бочки, удивительная статуя захватила всё моё внимание.

Из оцепенения меня вывел Паша, дёрнув за рукав.

– Давайте уйдём, – проскулил он.

Признаться, полное отсутствие у него тяги к неизведанному начинало злить.

А тот, кому её было не занимать, наконец достал из ящика старую куклу. Выражение змеёного лица многократно менялось, пока он осматривал находку, и стоило ему наконец понять, что перед ним, как он аккуратно, даже нежно, распрямил игрушечные волосы. Губы сложились в неряшливую улыбку, глаза заблестели. Но вдруг, заметив мой пристальный взгляд, Змеён резко спрятал куклу за спину.

– Странно, да? – сказал он, потупившись.

Кажется, первый раз в жизни я застал его смущённым. Незабываемое зрелище.

– Действительно странно, – ответил я и сам заглянул в ржавую коробку.

Внутри – непроглядная чернота, пришлось шарить рукой по скользким стенкам. Борясь с отвращением, я смог-таки нащупать что-то во тьме, и вскоре достал на свет старенькие наручные часы и промокший конверт.

– Пожалуйста, давайте уйдём! – тянуло меня за один рукав.

– Ну, что там? – тянуло за второй.

Я отдал Змеёну конверт, а сам медленно, забыв о брезгливости, обернул покрытые слизью часы вокруг запястья. Когда-то мы с ними были неразлучны. И как я мог забыть?

– О, а это явно Минай рисовал! – ехидно подметил Змеён, разворачивая конверт. – Узнаю художественный стиль!

Я мельком увидел рисунок и почувствовал, как к лицу приливает кровь. Резко вырвав бумагу из наглых лап, скомкал её и спрятал в карман.

– Да брось, покажи!

Следующие слова заглушил нарастающий вой: Паша рыдал во всё горло.

…

Закат плавил серые тучи, и они понемногу опадали на землю мелкими каплями. Мы довели Пашу до дома, где у подъезда нас встретила красивая женщина с печальными глазами, пашина мама. Она быстро заприметила заплаканного и грязного сына с раной на ноге и прошила нас таким взглядом, что даже Змеён опустил глаза.

Я ощутил величайшую несправедливость, хотелось крикнуть: «Это вышло случайно!». Но вместо этого я тихо смотрел, как Паша, что-то ей объясняя, скрывается в подъезде. В последний миг он обернулся и наши взгляды встретились. Наверное, стоило что-то сказать, но я промолчал.

Больше Пашу я не видел.

Оказавшись дома, развернул мятый листок. И правда, трёх кривых и косоглазых человечков точно рисовал я. Кроме них удалось различить две подписи. Свою узнал сразу, да и над второй – «Sемён», с глазками на верхушке английской «С» – долго гадать не пришлось. Однако, я никак не мог вспомнить, когда и при каких обстоятельствах появился этот рисунок. Взглянул на найденные часы, и произошедшее окончательно потеряло смысл.

Довольно скоро его лишилась и дружба со Змеёном. Терпеть его выходки, как Паша, я не собирался. Да и сам Змеён наедине со мной откровенно скучал. А ведь так было и до того, как Паша стал частью нашей команды. Почему я забыл?

Мы встречались, тщетно старались завести разговор, молчали и расходились, ощущая пустоту. Будто кукле гаитянского колдуна, нам не доставало чего-то очень важного.

…

Когда Паша не явился в школу, ощущение, что произошло нечто непоправимое, стало нестерпимым. Разумеется, мы подумали, что его семья переехала, и в тот же день решили лично в этом убедиться. К величайшему облегчению дверь нам открыла его мама.

– А Паша дома? – в унисон спросили мы.

Женщина нахмурилась.

– Какой Паша? Мальчики, вы откуда?

– Детям нельзя такое обсуждать, – ехидно подметил Змеён и ойкнул, когда я ткнул его локтем.

– Вы нас не узнаёте? Минай и Семён, одноклассники Паши.

Казалось, ответ вогнал её в ступор.

– Что за шутки? – Голос высокий, раздражённый. Плохой знак.

– Какие шутки, тётя? – возмутился Змеён. – Мы требуем выдать нам Пашу, немедленно!

Я схватил его за локоть и потащил вниз по лестнице.

– Извините за беспокойство! – крикнул я, надеясь, что помимо сына она забыла и телефоны наших родителей.

Следующей ночью я тайком вышел из дома и отправился к одинокому холму. Одна мысль не давала мне покоя: на рисунке – трое людей и всего две подписи. В голову лезли глупые истории Змеёна, и детали пазла парадоксальным образом складывались.

И вот передо мной оказался парк. Один взгляд на тёмные деревья, скрывающие могильные поля, отбивал и так некрепкое желание идти туда. От мысли о маньяке или стае собак, поджидающих за пологом листвы, подгибались ноги.

Буквально на мгновение я нашёл в себе силы нырнуть в океан тьмы, и этого ничтожного толчка хватило, чтобы я сломя голову понёсся по мокрой траве прямо к холму.

Сердце отбивало барабанное соло, но стоило заметить фигуру на холме, как оно слетело с шарниров и покатилось куда-то вниз. А затем фигура повернулась ко мне…

– Минай, ты что ли?

Услышав знакомый голос, я мигом взобрался на холм, остановился возле Змеёна и обречённо уставился на то место, где в начале августа возвышалась одноглазая статуя, а сейчас не было ничего.

– Приплыли, – выдохнул Змеён.

Он громко шмыгнул носом, а затем неожиданно добавил:

– Мы его убили, понимаешь? Финита.

В тот миг самый коварный из всех, кого я знал, показался мне маленьким и слабым. Образ, строимый годами, рухнул в одночасье. Я отвёл взгляд и заметил куклу – Змеён крепко прижимал её к груди. Казалось, именно в ней сейчас заключена вся его суть.

Какое-то время мы молча стояли, забыв и о маньяках, и о голодных псах, будто сами обратились статуями. А когда ушли, на холме остались кукла, старенькие часы и небольшой конверт, в котором кривые буквы сложились в лаконичное: «Прости, что напугал тогда».