Небо за проводами, drugs&rock-n-roll (ЗТ)

- Да, именно так, - улыбнулась догадливости девушки Асмир, отрываясь от альбома и откладывая его в сторону, - Очень милые рисуночки. Но теперь о деле. Ты же не думаешь, что тебе решили предоставить полный пожизненный пансион за просто так, правда? И снова я предлагаю тебе договориться по-хорошему. Ты рисуешь то что я тебе скажу, а в замен можешь рассчитывать на мое к тебе расположение. Мы поняли друг друга?

- Почему же не пансион? Неужели город разорится на моем содержании? Можно всегда перевести меня в домашнюю клинику за счет семьи, все будут в плюсе, - она отвернулась и принялась разглядывать дефекты стекла. - Мои рисунки аполитичны и подрывают общественную мораль, так что пока не будет заключения экспертной комиссии, опровергающего приговор, я рисовать не собираюсь - только материал зря переводить.

Она пошевелила пальцами. Шевелились они довольно сносно, но рисовать такой рукой смысла нет.

- М... То есть ты согласна с обвинением и можно не пытаться спасти картины от уничтожения, да? А то могу посодействовать, - протянула Асмир, глядя ну художницу свысока. Оставалось только догадываться, сколько еще осталось у нее пыточных инструментов, запасенных для Элизы, - Впрочем если тебе нравиться играть в мученицу, то могу устроить прямую трансляцию с места их сожжения.

- Я отрезана от внешнего мира. Вы можете меня убеждать в чем угодно, и я никак не смогу это проверить, - Элиза даже не обернулась. - Эдакий спектакль на острове лжецов. Даже если мне покажут репортаж с места сожжения, это может оказаться всего лишь подделкой. Как и любое документальное подтверждение обратного. Пока я буду на пансионе в этом месте, мне не имеет смысла верить ничему.

- Даже в это? - холодно спросила Асмир, снова взяв в руки альбом. Перевернув страницу с надписью "ДЛЯ РИСОВАНИЯ" она сжала пальцами первую страницу и с треском вырвала первую страницу. Горы, дарящие прохлады жарким днем, чистое небо и яркое солнце.
- А ты знаешь, что для создания подобной бумаги вставший на путь отдает часть своей души. Мир, находящийся между двумя листами это мир человека его создавшего, - во второй руке появилась зажигалка, появилось пламя, а Маюра внимательно следила за реакцией художницы, - Поэтому если сжечь такую бумагу ее создатель теряет часть своей жизненной силы. Не знаешь, правда? Хочешь проверить?

- Это называется этюд, а не бумага, - Элиза оглянулась, но быстро поняв в чем суть, вернулась к созерцанию невидимых трещин. - Мне и вправду будет очень жаль, если Вы ее уничтожите. Вот уж не думала, что пейзажи морально разлагают, а горы получились очень хорошо. Но как-нибудь переживу, все равно эту работу никому не суждено увидеть. А в моей души они останутся навечно, lamazi adgilebi, ch’emi k’veqnis.*


Ее не трясло, это хорошо, успокоительное было надежным щитом, давя в самом зародыши все резкие реакции. Она не верила Асмир. Она помнила, как сожгла портрет с Элизой. Ланц ни слова не сказал ей, хотя если бы это было так серьезно, он наверняка намекнул бы, что ему было бы приятнее, если неудачные рисунки складировались, а не сжигались.


*снова гугл-транслейт, хрен бы с ним, "прекрасные места моей родины"

До девушки донесся запах горелой бумаги. Это значило, что Асмир все же подожгла лист и теперь наблюдала за тем, как пламя уничтожает частицу души Ланца.. Или нет? Ланц ничего не говорил об этом, вначале долго ругался за портрет Асмир, потом молчал, а потом, возможно, просто не хотел добавлять художнице проблем. В любом случае, если это было правдой..
- Да, это чудесная бумага, работа мастера. Хорошо горит, - с видимым удовольствием заметила Маюра, - Как думаешь, ему больно?
Когда лист догорел и от него остался клочок не больше монеты она просто стряхнула его вместе с пеплом на пол.
- Я дам тебе еще время подумать. В конце концов у нас теперь много времени. Если тебе не дорога своя жизнь и здоровье, возможно тебя заинтересует чья то другая, - сказала она направившись к двери, - До скорой встречи, моя дорогая Элиза.

- Кому больно? - устало переспросила Элиза. Подыгрывать Асмир ей ни капельки не хотелось, а еще больше не хотелось верить ее словам. И она не будет. И вообще она сомневалась, что Ланцу нужна ее помощь - он производил впечатление полностью самодостаточной личности. Как он тогда сказал? "Если бы я хотел уничтожить ее портрет, он был бы уничтожен". Вообще ее удивляло, как госпожа прокурор пытается манипулировать ее... чувствами? если это можно было бы так назвать, которых не было. Хотя бы потому что мысль о том, что Ланц мог доверить ей часть своей жизни, казалась ей нелепой.

Когда Асмир ушла, она встала и стала осматривать последствия ее вторжения. Невольно подобрала оставшийся маленький кусочек картины, грустная улыбка поползла по губам. Как мало ей осталось... Убрала пепел с пола, потому что сидеть на месте было невыносимо, и стала рассматривать и ощупывать мольберт*.

*там холста как основы случайно нет?

Мольберт был пуст. Асмир не оставила ей ни бумаги, ни красок, ни карандашей. Уж тем более она не оставила ее альбом. Сейчас у Элизы не было ничего, кроме клочка бумаги, горки пепла и тяжелых дум, от которых она пыталась скрыться в остаточном действии успокоительного. Чуть позже ей все же принесли завтрак - кашу и молоко. Это было конечно лучше тюремного пайка, но все равно никаких лекарств, никаких процедур и визитов врачей. Элиза была предоставлена сама себе, отрезанная от окружающего мира, возможно еще больше, чем прежде и снова лишенная возможности творить.

Визиты врачей и процедуры были придуманы исключительно, чтобы развлекать пациентов, приучать к этому бессмысленному существованию, здесь их не было, поэтому Элиза чувствовала себя исключительно пленницей, а не пациенткой, поэтому поиском смысла жизни ей предстояло заниматься самостоятельно. Положение ее вполне возможно было совсем безнадежным - если Асмир устанет от попыток подчинить ее, она ведь может и просто махнуть на нее рукой, отослав на казнь или попросту забыв о ее существовании. Во втором случае, у нее есть даже шансы выйти на волю, но очень нескоро. Значит, если надеяться на лучшее, то нужно будет запастись терпением и волей, а с этим у юной девы всегда было хуже, чем хотелось бы.

После завтрака она почувствовала себя уверенней, но вместе с тем и напряженней. Для начала она обыскала свою камеру, тщательно и дотошно, выискивая небольшие достаточно острые предметы (вроде кусочка пластика), либо легко крошащиеся. Даже пожалела, что выбросила пепел. Маленький кусочек картины спрятала на груди, на всякий случай.


*какого размера клочок бумаги, остался ли на нем рисунок. что можно рассказать про мольберт - это важно*

При тщательном осмотре своей камеры Элиза поняла, что ее не зря поместили в клинику. Здесь все было рассчитано на то, чтобы никто из обитателей не смог причинить ни себе, ни другим вреда случайно или же осознанно. Кроме того, что ни на окне, ни на дверях не наблюдалось ручек, все острые и хрупкие предметы были заменены на более прочные. Даже углы стола были скруглены. Да что там, даже обычный студийный мольберт, который сюда внесли, выглядел громоздким и прочным. Вряд ли что-то здесь можно было отломать, особенно слабыми девичьими руками. В итоге самым острым из всего оказались зубы, да ногти самой Элизы.

//кусочек не больше кружочка 5см в диаметре. и да, там осталось немного синего цвета от неба.

Ну да, следовало бы ожидать от лечебницы полнейшей безопасности. Интересно, а ее будут выпускать погулять? Или только с особого разрешения госпожи надзирательницы? Это было очень вероятно и очень печально. Обойдя всю комнату еще раз, Элиза задумалась, пытаясь понять, сколько же сейчас час. Самое время, чтобы научиться определять его по солнцу. Поерзав на кровати, она все же вытащила кусочек бумаги и начала корябать ногтем (немного подгрызенным для этой цели) "ПРОЩАЙ"

Стыдливое осеннее солнце боялось показаться на глаза художнице, прячась то за другим крылом здания, то за тонкими серыми облаками. К тому же оно последнее время все чаще льнуло к горизонту, напоминая, что вот уже скоро начнутся совсем холодные дни. Впрочем Элизу только что покормили, значит выходило, что время постепенно шло к полудню.
Ноготь неплохо стирал остатки акварели, что еще не успели обгореть, но чтобы разобрать написанное кому-то другому пришлось бы приложить немало сил. Впрочем тому кому это было нужно, похоже это удалось, потому что через какое то время белые полосы снова закрылись сплошной синевой неба и поверх появились совсем маленькие буквы вначале "не", потом на их месте "смей" и наконец "сдаваться".

Эти слова были похожи на последние лучики осеннего солнца - как бы не было мало в них надежды, они все равно согревали сердце. Если Асмир права в своих угрозах и она выжигает вместе с картинами его душу, Ланс и не думал сдаваться. А что же до Зеи... Ей почему-то казалось, что в любом случае судьба ее не завидна. Так лучше сохранить чистое сердце и белую совесть. В этом даже не было ничего героического, просто этот выбор был чуть более привлекателен.


Она продолжили выводить "Обещаю. Твоя Зеи"


Почему-то захотелось подписаться именно так. Она еле-еле не улыбнулась своим путанным и туманным мыслям и поспешно спрятала огрызок листка.

Время шло, но ничего не происходило. Художницу действительно никто не навещал, не заходили даже медсестры, чтобы справиться о ее самочувствии. Устав разглядывать одинаковые стены своей камеры девушка выглянула в окно. Там хотябы было заметно движение жизни. Вдали качались почти облетевшие деревья, но, изза плотных окон, Зеинаби не слышала их шума, и могла только догадываться, сколько звуков порождал такой лес. На прогулочной площадке появились люди, постояльцы этого мрачного заведения. Под строгим надзором санитаров они апатично бродили по периметру, ктото так же расслабленно перебрасывался мячиком. Потом ктото затеял драку, но стражи порядка быстро разняли смутьянов и все вернулось на круги своя. Только ее никто и не думал беспокоить, давая достаточно времени поразмыслить над происходящим.

Жизнь медленно заканчивалась, превращаясь в длинный бесконечный сон. Наверное, когда-нибудь случится чудо, и ее разбудят, а может она незаметно для самой себя умрет. Она свернулась на кровати, закрыв глаза. Ничего, Асмир не знает, как она привыкла к одиночеству в четырех стенах. Как она привыкла не-жить и не-существовать. Наверное, только в последние годы, когда мать махнула на нее рукой, ей задышалось легче в этом одиночестве. Что ж, это было недолгое время.


Невольно на глазах выступили слезы. Появление Ланса в ее жизни оказалось самым полным жизни эпизодом в ее жизни. Жаль, что все это обернулось именно так...

Организм девушки был полностью с ней согласен и, пролежав какое-то время без движения Элиза снова уснула. Сон был тревожный, полный рваных образов ережитых дней, но проснувшись она уже ничего не помнила. С трудом разлепив глаза художница заметила на столе тарелку с обедом, но больше ничего вокруг и не изменилось. Оставалосьтолько снова уснуть. Правда теперь это вышло сложней. Казалось бы ничего не мешает, лишних мыслей нет, но уснуть не получалось. Элиза проворочалась очень долго, иногда отключалась, но не на долго.

Эти мучения продолжались, пока солце не закатилось за горизонт, озарив комнату красным светом. Через какое то время электрические лампы зажглись сильней и выровняли непривычное освещение. Открылась дверь, вошла медсестра с очередным подносом еды.

- Благодарю. Почты нет? - со слабой надеждой поинтересовалась она, приступая к трапезе с идеально прямой спиной. - Когда я смогу посещать спортзал, библиотеку?

Ничего, она привыкнет, справится. С пустотой и безнадежностью тоже можно жить.

Медсестра была молоденькая, не старше самой Элизы. Наверно из новеньких, а потому весьма открыта и доброжелательна. Пока художница ужинала она поправляла смятую постель.
- О, об этом мне еще не говорили, - покачала она головой, - наверно пока нельзя. Я спрошу вашего врача и завтра с утра все расскажу, хорошо? Вы пока отдыхайте и ни о чем не волнуйтесь. Перед сном сделаем вам еще укол, чтобы выспались.

Элиза улыбнулась девушке более приветливо - милое личико резко выделялось на фоне хмурых, грубых теток, которые встретили ее по прибытию.

- Спасибо большое, буду Вам очень признательна. Кстати, Вы не знаете, могу ли я ознакомиться со своей медицинской картой или это не рекомендовано?

- Да да, - подтвердила предположение художницы медсестра, - доктор Маюра вам все расскажет при обходе, не переживайте. Он очень хороший доктор. Профессор!

Разговаривать особо было и не о чем, поэтому, после ужина сестричка забрала поднос и оставила Элизу снова в одиночестве. Вот только никто не торопился к ней со спасительной дозой снотворного. И сон не шел, а как будто отошел подальше. Вот погасили свет, оставив художнице только тусклый ночник. Вот взошла над лесом яркая желтая луна и даже прошла по чистому небу половину пути, но никто так и не пришел. Элиза продолжала мучаться бессонницей, как вдруг услышала тихий скрежет и легкое постукивание у дальнего окна.

Доктор Маюра? Как же она не предположила такую возможность! Семейное дело. Странно, хотя Асмир намекала на то, что она - белая ворона в семье, но, похоже, все эти разногласия - не более, чем видимость. Мда, возможно, клан Маюра имеет виды на клан Пагава и не разборчив в средствах, вполне может быть, не зря же отец предостерегал ее. В таком случае это очень печально, что она подставила семью под удар. Да она это сделала при любом раскладе, но если это лишь первый шаг в коварной игре против них, то ее положение становится вполне трагичным.

Размышления о долге перед семьей и воспоминания о родословной текли неторопливо и позволили скоротать время без излишней тревожности, взошла луна и Элиза залюбовалась ее светом. Пусть сейчас под рукой нет кистей и палитры, но надо запомнить эти чудесные мерцающие оттенки и фантастические очертания кромки леса.

Услышав постукивание, она вздрогнула, не без надежды неторопливо прошлась вдоль своего окна и лишь потом направилась в дальнему. Не надо резких движений, она более чем была уверена, что камера в ее палате была. Вряд ли кто-то круглосуточно следил за ней, но немножко предосторожностей не помешает.

Источник шума она заметила уже встав с кровати, и от этого ее сердце забилось еще сильней. Скрывшись в тени толстых стен, на подоконнике сидела ворона. Даже не так, там сидела ЕЕ ворона, которую она нарисовала специально для Ланса. Птица была меньше своего злобного собрата, который теперь, по всей видимости, достался Асмир, но это была именно она. Ворона крутила головой и девушка заметила, что один глаз у нее был человеческий, окруженный множеством виньеток - художница и тут узнала свою работу. В клюве же птица держала замотанный в пластик небольшой листик помятой бумаги.
Ворона еще некоторое время изучающе рассматривала заключенную, а потом взмахнула крыльями и слетела на площадку для прогулок. Как раз туда, где была небольшая пожелтевшая клумба. Птица поковырялась в земле и, поднявшись в воздух, скрылась в направлении леса, но уже без свертка. Странно, но охранные системы никак не среагировали на появление этого живого рисунка.

Зеи внимательно смотрела за вороной, стараясь не шелохнуться, подавив вздох изумления зевком. Он обещал найти ее и нашел. Практически мгновенно. Интересно как? Интересно смог бы он сделать это, если бы не этот огрызок бумаги? Может Асмир оставила его нарочно? Тогда ей было проще отдать ей все листы, ничего не сжигая... Зеи начала немного нервничать. Причем "немного" - это поэтическое преувеличения. Очень-очень пригодилось бы снотворное, смыть глупую улыбку, пытающуюся выполнит на губы.


Стой! Уймись! Строго сказала она себе. Он нашел тебя. Дальше что? Пока от ваших свиданий ты потеряла свободу, честное имя, комфорт и возможность видеться с семьей. Допустим эта странная невидимая птица принесла ей листочек бумаги. И что с того? Она же не сможет рисовать на нем, не сможет писать - за ней тотальный контроль. Даже если каким-то чудом она сумеет достать его из этой клумбы, дальше что?

Подобные безжалостные мысли исторгли из глаз ее потоки слез, и она с глухими рыданиями зарылась в подушку, пытаясь пережить этот шквал безнадежности...

Уснуть ей удалось только под утро, и то вымученное сознание девушки не собиралось воспользоваться отдыхом и продолжало следить за всем происходящим вокруг из тени забытья. Вот включили основной свет, от чего Зеи рефлекторно натянула одеяло до макушки, рассчитывая хоть еще немного побыть в покое. Через какое то-время она услышала шаги где-то совсем рядом, но и это не заставило художницу прервать нестабильный сон. Из сонного оцепенения ее вывело странное ощущение, которое возникает, когда кто-то неотрывно смотрит в спину, словно желая прожечь там дыру. Зеинаби открыла глаза, и первым делом заметила, что Асмир Маюра снова стоит в ее комнате, все так же прислонившись к краю стола и испытывающе глядит на свою пленницу.
- Наконец-то. Я уже собиралась тебя будить, - недовольно заметила госпожа прокурор, - Как спалось?

Мозг измучился и под постоянными дозами снотворного совсем сбился с толку, когда ему спать, а когда бодрствовать. Так что голова у Зеи была разбитой, глаза сонными и настроение прескверным. Появление Асмир добавило ложку дегтя в и без того черную субстанцию, в которую окрасилось утро.

- Так себе. А то, что по пробуждении первое что вижу - госпожу прокурора, самочувствия не улучшает. И вообще - кто вам разрешил меня будить? У меня неустойчивая психика, которой требуется бережное отношение и отсутствие посторонних, - она с недовольной гримасой принялась расплетать волосы, всем своим видом показывая, что ее высочество не желает общаться с кем бы то ни было.

- Так в этом и вся прелесть ситуации, - улыбнулась Асмир, и снова ее улыбка больше походила на оскал хищника, - будь здесь кто покрепче умом, то врядли бы выдержал ночь под стимулирующим газом, а ты вот даже уснуть умудрилась. Так что даже если от тебя не будет прока в рисовании, то уж в качестве опытного материлала ты тоже очень интересна. Ну что, подумала над моим предложением? Хочешь улучшить свои условия пребывания или предпочтешь окончательно превратиться в безмозглый овощ?

- Если я соглашусь с вашим предложением, я уже буду безмозглым овощем. В чем разница? - не смотреть в глаза, не смотреть, потому что нервы у Зеи стали шалить, очень шалить. Казнь на электрическом стуле, конечно, очень неприятно, но зато быстро...

- Разница в том, что так пострадаешь только ты, а если нет, то, обещаю тебе, от твоей семьи не останется даже имени, - все тем же мягким, а от того еще более ядовитым тоном, ответила Маюра, - Ты же слышала про Говардсов, да? Их девчонка спуталась с Лофтом, потом попала на электрический стул. За это она очень просила не трогать ее маму и папу. Вот только от ее информации не было никакого проку. А сейчас твой замечательный отец, практически акула бизнеса, вдруг вздумал взять их дела под свою опеку. Подозрительно, не правда?
В памяти Зеинаби всплыл разговор отца и Романа, невольной свидетельницей которой она стала буквально пару дней назад.. Или когда то давно, в другой жизни?
- Вот и думай, как ты хочешь умирать? Тихо и спокойно, или же понимая, что по твоей вине страдают твои родные и близкие. И уж поверь, я сделаю все, чтобы они узнали о том, кто стал причиной их мучений, - слова прокурорши звучали очень убедительно, даже самоуверенно.

- Ваша самоуверенность погубит Вас, госпожа прокурор, - Зеи испытывала настолько глубокое отвращение к ней, что не понимала, как немногим ранее могла сидеть с ней в одной ложе. - в любом случае все Ваши гарантии - голословны, поэтому манипуляция моей совестью лишена смысла. Я, конечно, могу умирать с мыслью, что мои родственники останутся в безопасности, но это будет лишь моим маленьким заблуждением.