Дороги-приволье да бродяжья доля, собственно, страна и лиходеи.

Он был человеком, затянутым в не первой свежести, но мягкую и податливую кожицу, с злой бесшабашной улыбкой, веселой и яркой, и
равнодушными и задумчивыми глазами. Это был, конечно, я, но я двигался не по своей воле - я наблюдал себя извне, хотя тот я, в коже человека, смотрел, не отрываясь, мне прямо в глаза. Мало-помалу накопилось напряжение, его ухмылка все растягивалась и росла, зубы скалились все более хищно и он, наконец, погрузив когти в свой череп, будто это был мягкий суп, а не твердая кость, сжал кулак, будто удерживал голову в руке... А потом просвистел чей-то меч, у меня в висках заколотилась кровь, голова будто набухла от напряжения, шея человека с треском разорвалась длинной неаккуратной линией, и тело отпало от головы, повисло безвольно, как тряпка, на руке, а рука - вцепившись в голову. Голова все продолжала скалится и даже сказала мне что-то очень-очень важное, что-то, что я был просто обязан узнать, но легких у головы больше не было, и получилось просто движение губами. Но слова, которые произносила голова, мучительно-важные, все равно имели силу, и из-за этой силы я буквально умирал прямо перед взглядом этой головы!
Потом я будто упал в обморок во сне - перед глазами промелькнули какие-то дикие картины, мертвые тела, отрезанные головы, окровавленные мечи, яма, в которую сваливают трупы, которые я почему-то чувствую и ощущаю теплыми и родными - и после я прихожу в себя рывком, ударом, подскакиваю на постели.
Слуги-надсмотрщики все-таки миновали закрытую перед их несуществующими носами дверь. Жрец стоит прямо у моих ног, вперив в меня россыпь глаз, два крюконоса мило прижались друг к дружке в углу комнаты, как голодные и охолодевшие бродячие псы.

Блаженная тьма беспамятства, в которой не было ни холода, ни голода, ни усталости, ни страха, оборвалась с внезапностью пробуждения от кошмара. Некоторое время Риан лежала так же, скорчившись в безуспешной попытке спрятать голову под крыло или прикрыть нос кончиком хвоста - пусть кому надо, тот и поднимает ее на ноги, авось не надорвется, и пошевелилась только тогда, когда поняла, что вокруг почему-то не холодно, а ей самой - не больно. Недоуменно фыркнула - это, мол, вот она какая, ваша хваленая легкая смерть? А потом огляделась и все стало на свои места.
Комната выглядела так, словно принадлежала к посмертию, если бы оно было у вещей: всякая вещь хранит в себе частицу тепла от рук создавшего ее человека, здесь же было пусто. Да, вон там кровать, и еще какая-то мебель, но что есть она, что нет... Люди в таком не живут, и разномастные нелюди, которых здесь явно больше, чем нужно, тоже. Здесь вообще не живут. Крепко же, наверное, приложили Нара, если ему видится такая дрянь. Вспомнив про демонолога, эльфка все-таки поднялась с пола, и обнаружила его прямо перед собой, сидящим на кровати.
- Вот же ты нашел, где спать, а. - фыркнула она, оправляя одеяние, отчего оно негромко перестукивало крупными деревянными бусинами, нашитыми на подол юбки и широкие рукава. Ее собственные руки, попав в поле зрения, оказались непривычно чистыми и нежными, как если бы не было семилетия бродячей жизни. - Честное слово, нас в тюряге и то уютнее.

Дверь камеры рывком растворилась и на пороге появился стражник, явно в дурном расположении духа. Хамшир отпрянула к противоположной стене. Что произошло потом, она помнила плохо. Он что то спрашивал, она что то отвечала. Кажется, он хотел узнать, что она делает в камере. Да, точно. Именно это он и спросил. Странный вопрос. Что можно делать в камере? И еще, как она туда попала. Хамшир побоялась рассказывать о своих передвижениях в тюремном коридоре и попыталась сделать вид, что находится тут давно. Очевидно ей не поверили. Четких воспоминаний об этом у девушки не было, только злое лицо стражника, находящееся чересчур близко. И боль. Боль подхватила ее и унесла, словно река. Куда то далеко, где ничего не было кроме боли. А потом не стало и боли. Ничего. Совсем ничего. И Хамшир тоже не было. Потом из ничего появился холод. Хамшир попробовала его игнорировать. Потом попробовала пошевелится. Получалось плохо. Ее словно придавило что то сверху. Хамшир открыла глаза. Ее действительно придавило что то сверху, хотя она сейчас не могла сказать, что именно. Девушка попыталась сбросить с себя это, большое. Оно поддавалось, но по чуть чуть. Ужасных запах забивал голову, мешал думать. Тут, похоже, что то сгнило. Причем очень давно.

Я поднялся. Меня всего трясло от холода и от обиды. Возможно, первый раз я пожалел, что всю в моей жизни получилось именно так, а не иначе. Почему, зачем? Кому это было нужно?
Наверно, по моим щекам текли слезы. Хорошо, если никто этого не видел. А если видел - все равно. Мне теперь все равно. Или мне сейчас все равно? Я снова был ребеноком, я видел отца, мать. Мать... ты правда предала свой род? Зачем? Пожалуй, больше всего по ребенку может ударить разлад в семье. Я не видел этот разлад, я был слишком мал. А что, если он был? Что, если я был рожден в семье, где не было настоящей любви? Пожалуй, если меня кто-то увидит, подумает, что я плачу от счастья. Да и пусть, сказал же уже, мне все равно.
- Все равно - прокричал я, пытаясь согреться. Согреться, сберечь то тепло, что мне дано свыше. Наверно так и возвращаются с того света? Почему я еще жив? Может, чтобы спасти остальных? Спасти преступников, сообщников Ратеза? Или же спасти людей, заслуживающих жизни? Как знать, возможно, у них тоже были семьи, где все было не столь гладко? Возможно, они тоже хотят жить, просто привыкли влачить такое существование, на которое их обрекли? Но от кого их спасать? От их самих?
Я ходил по этому большому могильнику, всматриваясь в лица, стараясь дышать только ртом и найти кого-то их тех знакомых, что я видел в своей камере. Воможно, лучшим решением было сейчас убежать отсюда подальше, спрятаться, но не все ли равно теперь?
Увы, я ни нашёл ни Ратеза, ни Олафура. Может, они и были здесь, но куда теперь делись? Может, умер только я? Да, именно умер, если бы ожил после смерти только я, остальные бы были здесь. Или же остальные тоже очнулись и ушли? Нет, Олафур бы так не поступил. Впрочем, и Ратез, возможно, тоже бы решил добить меня. А стоит ли добивать мертвого? Похоже, тюремщики ошиблись, причислив меня к таковым? Или же это не было ошибкой? Что тогда? Магия, богатые покровители? Кому я тут нужен?
Слезы еще капали по моим щекам, когда я вернулся к своим. Своим - как много звучит в этом слове. А не хотели ли они меня ненароком убить, когда я вталкивал им про Ратеза? А не все ли рано - повторил я про себя. Вот и все наши. Наррель, Криг, какой-то мужчина, что сидел в углу. На Скеле лежит какая-то женщина,положили сюда после него ,уж не из женской ли камеры? А кто их разберет? Я слышал только их голоса, а заставька это тело что-то сказать. А не все-ли равно. Надо их уносить отсюда. Пусть и по очереди, всех сразу не смогу. По двое. Сосчитав детскую считалку - что первое пришло в голову, я выбрал женщину и непонятного мужика. Ну могло ли так выпасть? Пожалуй, больше всего из компании мне нравился Скел, а Наррель, по крайней мере, что-то сделал для побега. Попытки побега. Так почему тащить их? Пощитав еще раз, у меня выпал Скел и Нарр. Так намного лучше. Взвалив два не сильно тяжелых тела на плечи, я начал решать, куда же их тащить. Пожалуйю, подошло бы любое место, где можно было бы проверить, живы ли они или мертвы, да и чтобы их там не съели дикие звери, пока я возвращаюсь за другими. Хотя второе важно только если они правда живы. Иначе пусть хоть их гром поразит, мне то что.
С такой ношей я направился к ближайшим деревьям, решив укрыться за их сводами. А кто обитает по сводами? А не все равно? Пожалуй, на сегодня у меня будет такой девиз. А пропади все пропадом и все равно, что будет - но если у меня есть шанс кому-то помочь, пусть этот шанс не пропадет. Пусть это будет мое искупление... за смерти, что я принес...

Перед сном мне как-то не пришло в голову раздеться, да и зачем - чтобы не пропотеть одежду, что ли, ха-ха? А то все эти Крюконосы, Жрецы, Операторы, Урглы, Блаженные Дочки, Мамочки-Паучихи будут морщиться и отворачиваться от Азана, трущего в непонимании такого отношения рога? Ага, щас. Поэтому и одеваться не пришлось. Я поднялся, потянулся, а Жрец вышел из-за кровати и подошел ко мне чуть не в плотную. У твари было плохое представление о нормальной дистанции при человеческой беседе, наверное, а уж понятия о личном пространстве у него и вовсе уж тогда не было. За это мне немного захотелось вырвать ему пару черных глазенок, очень уж отвратительная была тварь, но от таких мыслей меня отвлек несильный тычок в живот - в многопалой руке тварь сжимала мутную серо-белую сферу, явно предназначавшуюся мне.
-- Предопла-ата, - Заметило оно густым и скорее звериным голосом, отдавая мне сферу. - Мясо кушай та-ам, - Добавило оно, кивая мне за спину. Я развернулся и - бес меня дернул подбросить сферу в воздух, еле поймал непонятную штучку! Передо мной стояла Риан, самая настоящая Риан, разодетая в, видимо, какой-то национальный эльфийский наряд, и - черт, немного светящаяся.
-- Только не говори мне, что они и тебя убили! - Брякнул я невпопад, пялясь на эльфу, которая явно оказалась в проекции собственного сознания гораздо получше - почище, поярче и, чего уж там, привлекательнее! - чем в мире.

Ратеза разбудил какой-то странный хрипящий звук. Он замер и затаил дыхание и звук исчез. Тяжелый вдох, и природа звука стала явственной – это звук собственного дыхания. Он лежал какое-то время неподвижно прежде чем понял, что это на самом деле вокруг темно, а не глаза закрыты. Он смутно помнил, что если на этом не заострять внимания специально, то в темноте результат закрытия и открытия глаз всегда одинаков.
Еще было холодно и тело окостенело за ночь. Медленно возвращалась боль и так же медленно возвращалось понимание, что скоро боль будет, как воздух: движение сквозь боль, дыхание сквозь боль. Безволие сковало тело, не было никакого смысла в том, чтобы попытаться сесть. Вообще ни в чем не было никакого смысла.
Все, даже смерть, Ратез, можно использовать во благо. Сила внезапной смерти, к примеру, может напитать такой силой отрисованный символ, что небольшой город, типа той же Мирринны, перестанет существовать. Слышал про огневые шары в шахтах, а? Такой большой бум и нет никого! Крастота! А еще внезапная смерть годится для сокрушительного проклятия. Ты знаешь, в повешении есть тоже своя прелесть, вот ежели человека повесить на сухом дереве, то он никогда не вернется к тем, кто ждет его за Гранью. Подумай о том. Подумай…
Он слышит волшебную россыпь чарующего смеха Ксенои и...
...встряхивает головой, прогоняя видение наяву. Темнота расцвела бликами и уронила на пол. Наемник прикрыл веки. Он-то помнил, что в темноте результат закрытия и открытия глаз всегда одинаков…

Дойдя до леса, я вздохнул полной грудью, как будто первый раз в жизни. Конечно, запах и тут еще был, вся мой одежда и одежда людей, что лежали на моих плечах, пропахла им. Но все же, разница была ощутима.
Тут в моей голове мелькнула детская задачка - как перевезти через реку волка, козу и капусту. Волк ест козу, коза ест капусту. Вот только ситация сейчас была немного иной - в лесу могли быть волки, что хотят съесть Нарра и Скелла, и был Эйвинд, при котором волки не будут их есть. Или будут? А кто их разберет?
Найдя подходящее дерево, я развесил тела на двух невысоких ветках. Они оба явно были живы, но, как я не старался, мне не удалось привести их в чувства. Возможно, они не проживут долго. Хотя что я понимаю в медицине...
Возвращаться не хотелось. Но что поделать, вдруг там есть еще живые, задыхающиеся от смрада гниющих тел? Оторвав рукав от своей рубашки, я завязал его вокруг головы, чтобы дышать через него, подобрал на всякий случай попавшуюся по пути рогатину и отправился туда, где сам лежал без сознания всего полчаса назад...
Добравшись до места, я заметил, что под трупом какого-то здорового мужлана, явно не из наших, но, возможно, тоже погибшего во время побега, что-то двигается. Схватившись за тело обоими руками, я откинул его в сторону и уставился на лежащую под ним девушку.
- Кто ты будешь? - спросил я первое, что пришло в голову.

Когда Ярвел пришел в себя, то ощутил в первую очередь холод. А ещё понял, что тело затекло. Даже не разобрав, где он и почему, ушастый принялся, как уж мог, разминать конечности. В первую очередь надо встать, затем согреться, а там уже и думать, что к чему...
Но не думать было трудно, поэтому за разминанием эльф, всё же, за временную версию принял то, что охреневшие от такого поведения задержанных тюремщики кого-то прибили, а кого-то просто вырубили, да выкинули на свалку с покойниками вместе.

Хотелось жрать, а еды не имелось ни крошки. И монеты все остались в тюрьме. И дудка с рогаткой. Хорошо хоть, побрезговали шмотки снимать, не то околел бы от холода. В общем, проблема еды решалась только одним способом: что-нибудь украсть. Ну, или выпросить, или отнять, если уж совсем туго придётся.

И прежде, чем что-то предпринять, мальчишка отошел подальше от дурно пахнущей ямы. Сначала придти в себя... а там посмотрим, кто ещё уцелел, и что делать. Дорога есть, город найдём... а в городе всегда есть, что стащить и что поесть. Более всего интересовали Ярвела Риан и Ратез, которые и более прочих заботились о нём, и знали дорогу на Восток. Но первый беглый осмотр местности их наличия не показал.

- Меня - нет. - растерянно ответила Риан, чего она не ожидала, так это такого вопроса. С другой стороны, может быть, Нар и сам понимает, что все это - видения и бред, не имеющий власти, и потому не принял ее за какую-нибудь местную мерзость-притворщика. В том, что здесь не может обитать ничего, кроме мерзости, Риан не сомневалась, хотя не могла толком рассмотреть ни одно из существ в комнате: взгляд соскальзывал с них, как нога с мокрого камня. "Что-то вот таких очертаний", вот и все, что она могла бы сказать о них. Поежилась. - Пока что, по крайней мере. - и тут до нее дошел смысл этого "и тебя", и эльфка побледнела, уставившись на колдуна. - А кого убили? Вы... Вы там что... не проснулись?!

К поручению пять раз за смену проверить, определились ли последние из пытавшихся сбежать, на каком свете они остаются, тюремщик Акен отнесся без особого восторга, и выполнял его спустя рукава, вопреки всем соображениям жестокости желая недолюдям, сумевшим убить троих и искалечить сменщика, скорейшей, и, по возможности, мучительной смерти... но не настолько все же, чтобы тихо придушить обоих, беспомощных в беспамятстве.
Мужика, с которого, по словам Нерена, и начались беспорядки, держали, как зверя, в одиночке, закованным в короткие цепи, даром, что теперь-то он наверняка не сумел бы навредить и слепому котенку, и дверь надежно запиралась на засов. Если бы кто спросил самого Акена, он бы сказал, что в этой двери страшно не хватает оконца, как на посту, чтоб не возиться с засовом, но его, увы, не спрашивали.
Оставив напарника в коридоре, Акен с факелом в одной руке и палкой, окованной железом, в другой, зашел в камеру. Преступник валялся там, где его и оставили, на лицо выглядел измученным, и по нему было сходу не разобрать, жив ли, очнулся или прохлаждается в забытье. Проверить Акен решил просто: пнул разбойника в ступню, несильно, не так, чтобы ее сломать, а так, чтобы посмотреть, дернется ли, зашипит ли от боли, причиненной резким движением.

Боль обостряет чувства. Все чувства, в том числе и любопытство. Ратез видел свет. Говорят, свет приносит благо. Но всегда ли?
Наемник чуть приоткрыл глаза. Если громкий визг засова еще можно было приписать воображению, как и пятно, то стражник с факелом, похоже, был совсем реальный. Вот вам и благо, вот вам и свет...Ратез прикрыл веки, пусть думают, что он путешествует на Грани. Если бы шея не отказалась ворочаться, можно было бы осмотреться хотя бы исподволь. Хотя какое исподволь. Тело отказывало в повиновении. Напрочь. Оно, похоже, желало виру за все издевательства, которые он с ним сотворил за прожитую жизнь и еще немного вперед. Стражник со скучающим видом, наемник видел, как во сне, подошел и пнул его по ноге. Если бы не нужно было провести языком по губам, чтобы отлепить их от десен, заставить губы шевелиться, то стражник узнал бы много интересного о всех коленах своего рода. Но еще и слова и застряли в горле, потому и выползло наружу в результате невероятного усилия что-то отдаленно похожее на мычание, стон и мяуканье котенка.

Тяжесть, придавившая сверху внезапно исчезла и Хамшир наконец смогла вздухнуть свободно.
- Кто ты будешь?
Девушка села. Перед ней стоял незнакомый великан. Не из их компании, да и не из этих мест, похоже.
-Я Хамшир. А ты?
Девушка огляделась. Она находилась в какой то яме, полной тел. У некоторых тел были очень знакомые очертания. Вокруг зеленел лес.
-Что это за место?

- Знал бы я сам, где мы. Похоже, мы все умерли, но нам дали второй шанс. Старайся не дышать тут полной грудью - отравишься. Вот - Эйвинд воткнул рогатину в землю между трупами, оторвал второй рукав своей рубашки и протянул Хамшир. - Обмотай это вокруг головы, как я. Отсюда надо выбираться. Ты можешь определить, кто из этих людей еще живые, а кто уже нет? - задал он, казалось бы весьма глупый, но довольно уместный вопрос. - Двоих живых я уже вынес, теперь дело за остальными.
После этого он как будто задумался, потом опомнился и добавил:
- Да, я Эйвинд. Это моё имя. Назвай меня так...

-Спасибо,- Хамшир не поняла, для чего ей его рукав, но спорить не стало. Спорить с человеком таких габаритов было бы глупо.
-Я постараюсь.
Умерли, но нам дали второй шанс? Умерли и воскресли, что ли? Если это загробный мир, то не сильно он отличается от обычного. Или они в воскресли в обычном? А может, и не умирали? Ладно, потом разберемся. Хамшир поднялась на нoги и кое как вылезла из ямы. Кто живые, а кто не живые. Хамшир принялась шевелить законеченевшими руками то, что было в яме и почти сразу наткнулась на Мелис.
-Вот! Она живая!
Правда, точной уверенности в этом у девушки не было, но пусть лучше уж живая пойдет за мертвую, чем мертвая за живую.

- Живая, так живая - Эйвинд подхватил девушку, на которую указала Хамшир, на плечо, другой рукой зачем-то выдернул из земли рогатину - может он просто боялся оказаться безоружным перед неведомой угрозой, что может нагрянуть. Быть может, стражники сейчас сидят где-то рядом и хохочут во всю грудь над их попытками спасись? Вдруг это такой способ казни, сейчас из чащи появится неизвестный зверь и набросится на них?
- Еще живых видишь? А рукав лучше повяжи на голову, хуже точно не будет. А то подцепишь еще чего нибудь от них, вдруг тут кто-то и от болезней умер, кто же из разберет...

- Ха! Живой все-таки! - удивленно заржал тюремщик, услышав жалкий звук, не то чтобы приличествующий крупному мужику, но выдающий с головой, что оный мужик пребывает в сознании, хотя, может, и не в очень-то ясном - скулить от боли-то и животное сумеет, ума для этого не надо. - Глянь, Фар, он очухался!
- Сочувствую. - мрачно буркнул из темноты коридора его напарник. - Я бы на его месте предпочел сдохнуть. Да не подходи близко, дурень! Палка тебе на что?
- А что будет? - огрызнулся Акен, - Съест меня? Он на цепи не встанет даже. Чтоб я боялся какого-то недобитка - не дождешься!
Темнота вздохнула, как при разговоре с безнадежным недоумком.
- У тебя приказ не бояться, а проверить и доложить. Красоваться, Акен, будешь перед девками, а я на девку вроде не похож. - действительно, перед девкой, которой мог бы принадлежать такой низкий голос и неторопливый, степенный выговор, едва ли кому вздумалось бы распушать хвост.
Акен недовольно фыркнул, сморщил вздернутый нос в россыпи веснушек, но послушался, и они убрались прочь, надежно прикрыв за собой дверь, еще погремели в коридоре засовами, а потом все надолго стихло.

Там, снаружи, за каменными стенами, уже близилось к полудню, когда в тюремном коридоре нарисовались четверо: пара тюремщиков, усатый дядя, перед которым молодой Акен терял гонор, а Фаррен, бывший вполовину больше и старше напарника - неторопливость, и незнакомый господин лет сорока пяти, светловолосый, остролицый, сухощавый, с которым сам усач держался очень почтительно. Наверное, потому, что на форменной красной куртке у этого господина красовалось втрое больше разнообразных нашивок.
Акен, открыв дверь, первым скользнул в камеру и встал сбоку от узника, так, чтобы свет факела падал на его лицо, когда же вошли все трое, в помещении размером три на пять шагов сделалось тесно. Особенно от тишины, сгустившейся, как дым в кабаке, и висевшей, пока важный гость рассматривал лежащего на полу человека.
- Что это, Таккен? - сухо спросил он наконец.
На лице усача отчетливо отобразилось лихорадочное соображение о сути вопроса, а на рожах тюремщиков - облегчение с оттенком злорадства: не с них спрашивает важная птица, не им разгадывать загадки и прыгать, как плясовые крысы.
- Разбойник по имени Ратез, господин. - сдержанно ответил Таккен. - Главарь шайки, пойманной за разбой и подозреваемой в поджоге Приозерья, а также, предположительно, замешанной в заговоре. Зачинщик вчерашних беспорядков, один из...
Он осекся под многозначительным взглядом.
- Ты хочешь сказать, Таккен, что этот человек сумел убить троих твоих людей, а еще двоих искалечить?
На лице Таккена появилось выражение сдерживаемой злобы, не сулившее ничего хорошего тюремщикам, причине и свидетелям этого унижения.
- Господин, в бунте участвовали все его люди, и еще несколько заключенных.
- Где эти "все люди"?
- Все, кроме одной девки, умерли ночью.
- То есть вы не сумели не убить их.
- Нет. Это похоже... будто бы их отравили. Но отравить было некому.
- Разберись с этим, Таккен. И проследи, - в голосе важного господина прорезалась неприкрытая уже издевка, - чтобы последние выжили, а то я уже начинаю подозревать, что кто-то позаботился о том, чтобы твои заговорщики надежно хранили тайну. Ты меня понял?
Усач приложил руку к груди.
- Да, господин.
- Хорошо. Покажи мне, кто там еще выжил.
И они вышли прочь, оставив Ратеза в темноте.

Сознание Ратеза играло с ним в дурные игры. Казалось, время двигалось прыжками. Туда-сюда. Вот пятно света перед глазами. Через мгновение ржущий бахвалящийся стражник, еще миг и два лица, говорящие что-то на торговом. Тьма и свет. Тьма и свет. И снова тьма. Только подспудно запомнилось одно:
"Все, кроме одной девки, умерли вчера".
"Я бы на его месте предпочел сдохнуть".
Сознание мечется, как белка в колесе, пытаясь осознать самое главное. И это главное оживший кошмар любого.
Умерли все.
Все.
А он снова жив.
За что? За что..

-- Проснулись?.. - Я удивленно воззрился на Риан, - Да откуда же я знаю, милая? С тех пор, как я попробовал поколдовать - замечу, попробовал очень серьезно поколдовать! - в тюрьме, в лицо охране, я вообще не в курсе чего-то, что происходит там, в мире. Двойник... Хм-м, какая-то странная то ли вещь, то ли демон, явно водящая меня за нос, которая выглядит прямо как я и называет себя созданием прошлого меня, сообщила мне много часов назад, что я покинул поле боя, на котором драка только разгоралась, но я понятия не имею, ни чем все закончилось, ни кто куда должен проснуться. И сейчас я смотрю на тебя и вижу, прости уж, среднее арифметическое между призраком и светлым духом. Хотя я и сам, - Я потер рога, - Тот еще видок имею, да? Но в любом случае, от мира мы оба оторваны непло...
-- Мя-аса иди кушай туда-а, - Сообщил мне Жрец еще раз и прошел, прямо сквозь Риан, в соседнюю комнату.
-- Меня вон требуют к исполнению долга, похоже, - Я ухмыльнулся, еще раз подбросил в руках серую сферу, от которой явно сильно веяло магией Стальной Орбиты. - Очень уж Стальной Орибите нужна эта Клерма, ха-ха. Знаешь, вообще-то я и раньше иногда наблюдал за адскими мирами, хотя за эти полтора года меня разве что пару раз и сводили на экскурсию добрые наставники... Но то, что я здесь за последние сутки пережил - у-у!.. Так что, ты собираешься меня как-нибудь реанимировать или мне самому как-то надо выбираться? Двойник, бесы его разберут, врет или правду говорит, не советует мне в таком виlе вам показываться - в Аленне, мол, по ниткам расползусь или в черную труху превращусь. У тебя сейчас доступ к моей тушке есть? А то оставаться здесь... Не знаю, то ли и неуютно, а то ли и по сравнению с Аленной - просто рассадник могущества, жри только - не хочу.

- Тебя реа... чего? - Риан тряхнула головой, пытаясь усвоить все сведения, которые Нар выплеснул на нее, как хозяйка ведро помоев на пьяницу. Терпеливо вздохнула. - Нар, давай по порядку, а. Этот твой двойник, думаю, тот самый Конструкт, которого ты года полтора назад слепил из себя самого и какой-то невероятно сильной, и кажется даже одушевленной магической вещи и собирался использовать в бою с Дамианом. Ты тогда был, уж извини, посильнее, чем сейчас, так что немудрено, что оно тобой вертит, как хочет. Что касается твоей тушки... Я вчера рискнула, Нар, и попыталась устроить вам побег. Если все получилось, как задумано, вы все, кроме Ратеза, должны сейчас просыпаться где-нибудь в помойной яме, или куда тут в крепости принято бросать трупы недолюдей, и чувствовать себя препаршиво, но все-таки чувствовать. - она приумолкла и внимательно посмотрела в глаза рогатому демонологу. - Знаешь, Нар, я, наверное, не в праве стыдить тебя, но из вас не ранены только девушки, и не думаю, что они вас бросят. Хотя какие там девушки, если Клерме нужна Стальная Орбита...
Для того, чтобы выбраться отсюда, нужно понять, где мы. Тебе самому не кажется, что все это вокруг - твой собственный бред, который ты питаешь своей же верой в его действительность? Так и убиться недолго, если раскармливать собой этакие... порождения. Для меня, я тебе точно скажу, всего этого просто не существует. Я будто бы не вижу это место, а представляю его себе с твоих слов, поэтому у здешних обитателей, например, - она бесхитростно ткнула пальцем в ближайшего, - нет завершенного облика. Они все для меня "что-то".

Хамшир, опять таки, не совсем поняла, как повязка поможет от болезни. Тут целиком закутываться надо. Но спорить не стала и повязала грязную тряпку на лицо. Нельзя сказать, что бы ей сразу стало легче дышать. Даже, пожалуй, наоборот. Девушка склонилась над ямой, но знакомых не увидела. Тогда она шагнула внутрь и принялась рассматривать останки. Больше никого знакомого не попадалось. Был правда один незнакомый мужик, но он, во первых, не производил впечатления живого, а во вторых с Хамшир хватило незнакомых мужиков на один день. Остальные же было точно мертвы, причем уже давно.
-Нет, больше никого не вижу,- выбралась она наконец из страшной ямы.

Не дождавшись ответа, я подхватил тело мужчины, что отсиживался за дверью, и застнал от боли. Похоже, не стоило в таком состоянии забывать о ране на боку, таская таких боровов. Ну что же, если еще кто-то тут остался, пусть добираются своим ходом. Кивнул в сторону Хамшир и зашагал в сторону леса, где оставил двух предыдущих сокамерников.
Думать ни о чем не хотелось, тени снов оставили меня, да и холод, сковававший после пробуждения, покинул. С другой стороны, появилась боль в боку, что не обещало ничего хорошего. Может, стоит показать себя этой Хамшир, вдруг она сможет помочь? А, будет на это время, пусть сначала осмотрит остальных. А она ничего так, может даже и красивая. Хотя о чем это я, еще не вышел срок, чтобы на девушек тебе заглядываться. И похоже, теперь и не выйдет...
Хотя что это, это все тени прошлого, как будто первый раз. Вот приду немного в себя, найду Олафура и закончу все свои дела. А не найду - сам справлюсь, не так это и сложно. А Ратез - что Ратез? Может, Олафур знает, где он?
Только тут я почувствовал, что ужасно хочу есть и пить. Тело, хоть и долго провалялась в беспамятстве, почти не восстановило свои силы. Хотя наверно, не так то долго я и валялся, рана то совсем не зарубцевалась.
Заходя в лес, я никул через плечо идущей сзади Хамшир, надеясь, что она правда все правильно поняла и теперь идет за мной:
- Присмотри за этими пока, а я пойду осмотрюсь, вдруг найду ручей или что-нибудь поесть...

Шаг. Ещё шаг. Рывок за рывком. Безжизненное тело поддавалось с трудом, но поддавалось. Остекленевшие глаза мёртвой женщины смотрели на девочку с немым укором: что же ты делаешь, детка? Я ли тебя не приютила? Я ли не кормила и поила, в общем-то, совсем чужого ребёнка? И такая теперь твоя благодарность? Вниз по лестнице с крыльца стащить было проще, только тёткина голова застучала по ступенькам. А ещё вокруг ни зги не видно. Но дорогу она знает. У крыльца лоскут тёмной ткани, предусмотрительно расстелен в ожидании покойницы. Всего-то и делов теперь завернуть её и дотащить до заднего двора. Путь неблизкий, если подумать – ноша тяжела для 12-летней девчушки. Стирая рукавом плаща пот со лба, она упорно тащила тётку дальше. И вот она. Долгожданная яма, вырытая часом раньше. Лопата рядом лежит, частично воткнутая в сугроб. Теперь стащить тело вниз. Положив его на дно, девочка недовольно нахмурилась. Нет, слишком неглубоко. Пришлось взяться снова за лопату и дорывать землю под самым трупом, обёрнутым в ставшую поминальной ткань. Руки и спина болят от напряжения, не испытанного ранее, по телу бегают холодные мурашки страха, большие зарёванные глаза беспокойно бегают по сторонам, выцепляя из темноты подозрительные силуэты. Стоит кому-нибудь пройти мимо, и ей не жить. Но не прошли. Значит, поживёт ещё, судьба милостива. Наконец глубина ямы удовлетворила девочку, тело опустилось глубже. Она вылезла из ямы и стала ссыпать обратно нарытую землю, которой высились приличные холмики вокруг, неотличимые в ночи от грязного снега. Из глаз текли беззвучные слёзы, застывая на щеках ледяными капельками…
Вдруг кто-то грубо и бесцеремонно схватил её за плечо, не успела оглянуться и оказалась в чьих-то руках, куда-то её понесли. Она выпустила лопату, не сообразив почему-то ею воспользоваться и ударить обидчика. Кто он и что от неё хочет, почему не даёт похоронить тётку? Застучала маленькими кулачками по могучей спине, закричала от страха…

Девушка на плече мужчины вздохнула и шевельнулась, потом что-то невнятное замычала и вдруг со всей силы забила кулаками по его спине, заёрзала на плече. Силы той было пшик, он почти не почувствовал боли. Хуже стало, когда девка извернулась и попыталась укусить его за ухо. Это ей даже удалось, хотя и неудобно было. Из прокушенного уха потекла кровь, а Мелис брезгливо отстранилась и обмякла в руках мужчины, совсем ослабев от этого рывка, истратившего все её немногие силы. Всё равно, ей уже всё равно. Всё тело болит так, словно его пинали три дня и три ночи. А запах. Запах покойников…

[ 25.01.10 02:28:12 ] - Black Kitten бросил 1d6 с результатом - 4. Комментарий: кусаю Эйвинда.

За этими? За кем? Нар и Скел. Хамшир поежилась. Перспектива остаться наедине с двумя магами, пусть и бессознательными, ее не радовала. Впрочем, еще неизвестно, что хуже. Знакомые и бессзнательные маги или незнакомый и вполне себе в сознании мужик богатырских габаритв. Пока Хамшир раздумывала об этом, Мелис в руках у Эйвинда подала принаки жизни.
-Мелис! Ты жива!- радостно воскликнула Хамшир.
Хоть кто то знакомый и живой в этом странномм месте. Как же холодно.

- Ай, курва, пусти - вскрикнул от испуга и боли Эйвинд. Вот и помогай после этого людям. И все же он аккуратно опустил её на землю, морщашь от боли в боку, рядом положил мужчину. Все равно уже дошли до места - вон на ветвях развешаны маги-недоучки, тут можно и передохнуть. Хорошо, что их никто не тронул на моё остутствие - больше всего Эйвинд опасался ворон, выклюют глаза - а это уже не лечится. Тогда, чего доброго, придется с ними возится, а у него и своих проблем хватает.
- Можешь чем-нибудь помочь? - показывая на сочащуюся кровь из уха, спросил здоровяк у Хамшир. Вторая девушка вроде утихла, и хорошо. Уж очень не хотелось её трогать, но если она и дальше так будет - у него просто не будет выбора.
- Не знаю уж, чему вас там Аггей учил, но у нас кусать своих не принято - Эйвинд скорее хотел завязать разговор с буянящей, чем узнать что-нибудь новое о методах обучения Ратеза. Так что вырвалось это как-то само...

Услышав живой и радостный знакомый голос, Мелис повернула голову на него и сквозь пелену, всё ещё застилавшую глаза, не без труда различила Хамшир. Та цела и не связана, и никакие тюремщики её не держат. В сознании стало проясняться. Медленно-медленно, как будто туман рассеивался неторопливо, тягуче, заливая весь мир молочно-белой дымкой. Её опустили на землю и только тут Мелис ощутила, как холодно, задрожала. Как холодно оказалось покинуть плечо мужчины, гревшее её. Что он сказал? Не принято кусать своих? Он разве свой? Если Хамшир здесь, то может и так…
- Прости, ежели свой, - буркнула она без выражения. И начала припоминать последние события. Бой в коридоре, где она на удивление поучаствовала на равных с мужчинами. Выходит, они спаслись? Невероятно. А где же все? Развешанных тел и лежащего не успела увидеть. – Мы умерли? – Мелис не придумала, как ещё объяснить чудесное спасение. Только что-то уж очень холодно как для посмертия. Она куталась в плащ, который мало согревал. Каково же столярше, у той и плаща-то нет.

Окончательно придя в себя, эльф, наконец, заметил Эйвинда и Мелис, а затем и Хамшир. Не совсем понимая, что это за незнакомый мужик перетаскивает баб, он не стал подходить ближе, а ограничился наблюдением со стороны.

Хотелось жрать, очень... и это путало все мысли. Тем более, что жрать тут было нечего. И даже банальный костерок разжечь тоже не светит.

На эту холеную троицу, в которой по этому спокойствию и уверенности в силе своей стороны, свойственной породистым животным, легко угадывались люди, преданные не стране, не керу и даже не дому знати, не закону и не правде, а только своему господину, тюремщики смотрели зверьем, но перечить не могли: требование чужаков сопровождалось парой меток, со знаком Таккена и с гербом их хозяина. Акен, хоть и злился, хоть и убеждал себя, что недостойно человека служить другому, как собака, но при взгляде на этих собак его волей-неволей брала зависть — одежду им, похоже, шили вовсе не косорукие женушки, и броня и оружие, справленные из металла куда получше, легче и прочнее того, что шел на кольчуги стражи, подгонялись под каждого, а то и вовсе ковались по меркам; Фар сдержанно наблюдал, словно чужаки могли спереть воздух из пустого коридора или гнилую солому из камеры — тут он тоже был в своем праве.
Первый, кто сунулся в холод и сырость одиночки, и разглядел в пляшущем свете валявшегося там узника, только присвиснул, а второй, стянув с руки укрепленную перчатку, уверенным движением накрыл пальцем жилку на шее пленника, чтобы проверить, бьется еще, или уже поздно. Жилка, к великому его удивлению, билась, и приметы совпадали: низкорослый, крепкий, белобрысый, замученный так, что проще добить.
- Это мы вовремя. - буркнул он. Отцепил от пояса флягу с водой, и, с усилием приподняв узника за плечи, сунул флягу ему под нос, отчего немного воды выплеснулось на лицо. - Эй, мужик, ты здесь? Пить хошь?

В молодости Ратезу случалось как-то отведать некоей травки, что на материке была в ходу, ее жуешь, значит и потом за губу закладываешь и все заботы тебя покидают, как дым печную трубу. Вот и сейчас в голове становилось все яснее и яснее, с каждым вдохом это самое яснение ширилось и ширилось, пока не навалилась истома, не смертная нет, истекающая с холодным потом, а сладкая, словно спать хотелось после баньки. А может это и был сон, над которым довлел, всесильно и упрямо, запах. И запах пьянил голову похлеще пива или меда, запах будил память о чем-то давно забытом...
- Пить хошь? - Ратез открывает слезящиеся от непривычного света глаза и не заставляет себя упрашивать. Запах воды сводит его с ума. Разомкнуть спекшиеся губы казалось непосильной задачей, но от слова отчетливо и звонко разносящегося в сознании, остается только беспомощный стон, который можно разобрать как по нраву. Он взгляд бездумно скользит по незнакомым лицам, разум ему говорит, что тут что-то неправильно, но осознать, что именно не получается никак. Кроме того, что все эти люди не от большой любви хотят ему поднести водички. Если ядовитая змея прижалась к твоей ноге, не думай, что она делает это из великой к тебя нежности.

-- Ты хочешь сказать, что это у меня такой бред? - Сказать, что я удивился - значит, ничего не сказать. - Хм... Знаешь, не очень похоже. Во сне проснуться можно и даже придется - а здесь я провел уже, кажется, больше суток. Во сне нельзя испытывать всего того, что я здесь испытываю - запах во-он от тех тварей, "чего-то", очень даже явный. - Я потер запястье, чтобы ощутить прикосновение - вроде бы все было как всегда, разве что кожа стала гораздо более жесткой и твердой. Испытующе глянул на Риан - она вроде была вполне уверена в своих словах. Зажег немного огня на самом кончике когтя, поднес к коже... Подпрыгнул от боли. - Ч-черт, как-то оно слишком реалистично для обыкновенного сна, знаешь ли! Вообще-то со вчера мне не оставалось ничего, кроме как ждать, окочурятся ли все наши или же ты все-таки меня вытащишь. Если, оказывается, не так и не так, то мне конечно же следует отсюда выбираться! Только вот как? Я здесь не по собственной воле оказался, и, если правильно понимаю ситуацию, а Конструкт не врет, - а он может и солгать, как я уже понял, - то тело мое в таком глубоком отрубе, что самостоятельно никуда не проснется. После того, что я с ним вытворил, мне даже страшно в него возвращаться - вдруг там внутри вообще не все на месте?..

Когда вода из фляги перелилась, частью, в рот узнику, частью, невзирая на трудности пути навроде щетины на морде и железного ошейника, ему же за шиворот, вместо нее ему предложили другую, много меньше, отчетливо и резко пахнущую травами и ядреной бражкой.
- Это для сна. Не яд. - сказал Ратезу незнакомец, очень внятно выговаривая слова на тот случай, если его не очень-то слышат или понимают; если у него и было свое мнение о том, что следовало бы дать человеку, умирающему от жажды, в первую очередь, чтоб потом не заставлять, то это мнение он оставил при себе. - Давай, пей по добру.

Вода придала сил. Она всегда придает сил тому, кто сам того не понимая страстно хочет быть. Быть, а не казаться живым. И даже если понимание слов незнакомца было трудным, а осознание их очень замедленным, то что в сущности он мог противопоставить ему, даже если тот и хочет его отравить? На худой конец они его просто скрутят и вольют это насильно. Ратез никогда не считал себя умником, но и дураком тоже: он не верил, что Боги способны преподнести ему избавление от того, во что он вляпался, на блюдечке с голубой каемочкой, вернее, в баклажке в бражкой. В конце концов, чтобы там не было в этой чудесной баклажке, это можно пить. А пить он хотел и хотел очень давно, безумно давно, потому и подчинился настойчивой просьбе, в которой и отказать-то было нельзя.