статуя одноглазой ведьмы, омут памяти
– У статуи нету...
Стоило признать, загадки Змеёна били все рекорды нелепости. Я спокойно скрестил руки на груди, демонстрируя, что на этот раз провести меня не удастся.
Паша, напротив, направился прямо в расставленные сети:
– Буя? – неуверенно предположил он.
– Что ж ты думаешь, зараза? – еле сдерживая смех, воскликнул Змеён. – У статуи нету глаза!
Боже, дай мне сил.
– Сам придумал? – спросил я, стараясь всем видом показать, что шутка не удалась.
– Конечно! – не задумываясь, ответил Змеён.
Полагаю, он и не надеялся, что мы проверим. Вот только...
– Здорово, – протянул Паша. – А я бы так не смог.
Пухлый и трусливый, Паша был последним, о ком вспоминали в классе и во дворе. Непопулярный и диковинный зверь, будто из другого мира. Казалось, такому нигде нет места. Однако, каким-то магическим образом он оказался в нашей небольшой компании.
– Да брешет он, – выдохнул я.
– Да брешет он, – повторил Змеён, искажая голос.
Я бросил на него усталый взгляд, собираясь сказать что-нибудь ироничное, но Паша меня опередил:
– Если честно, не очень похоже получилось.
Змеён расхохотался, как чёрт, да и я улыбнулся. И всё-таки крайне забавный тип.
Жаркий июль только-только сменил дождливый август. Мы сидели на скользких шинах и грелись в редких лучах. Делать было нечего, и Змеён болтал без устали. О живых памятниках, о ведьмах, исполняющих желания, о подброшенных феями детях – в общем, о всевозможных глупостях.
Наконец он еле заметно кивнул мне и, раскачиваясь из стороны в сторону, будто гипнотизируя, направился прямо к заворожённому Паше.
– Но есть в нашем городе реально жуткая тема, – Змеён облизнул пересохшие губы, быстро достав и спрятав язык. – На чёрной-пречёрной улице стоит чёрный-пречёрный дом, а там, в чёрной-пречёрной комнате чёрный-пречёрный негр лепит чёрную-пречёрную куклу. Но в сердце у куклы чёрная-пречёрная дыра, и чёрными-пречёрными ночами негр ищет, чем бы её заполнить...
– Отдай душу! – крикнул я и прыгнул на Пашу сзади.
Тот громко взвизгнул, дёрнулся вперёд и, поскользнувшись на шине, распластался на земле. Змеён умирал со смеху, да и сам Паша, казалось, тоже. Правда, вскоре мы поняли, что он плачет. Из ободранной коленки текла кровь.
…
Домой шли молча.
Нашёл трагедию, думал я, всё же вышло случайно. Однако, душа была не на месте, и мы со Змеёном поглядывали то на плетущегося сзади Пашу, то друг на друга.
– А давайте-ка прогуляемся до Парка Мертвецов? Поднимем настроение! – предложил Змеён.
– Скоро совсем стемнеет, – я покачал головой и зачем-то посмотрел на запястье.
По холодному взгляду я понял, не соглашусь сейчас – Змеён обязательно разболтает какой-нибудь мой страшный секрет. Мне не особо хотелось узнавать, что у меня там за секреты, а потому вскоре мы свернули во дворы и пошли в сторону парка у кладбища.
– Привычка? – спросил Паша, поравнявшись со мной.
Он похлопал себя по запястью и в ответ на моё замешательство добавил:
– Ты же часы потерял. Помнишь, рассказывал?
– Да, вроде что-то такое было, – Я смотрел на пухлое полное сочувствия лицо и недоумевал, как Паша умудряется запоминать такие мелочи.
...
В парке собирались тени, было сыро и безлюдно. Змеён пытался взбодрить нас историями о маньяках и парковых ужасах, но даже Паша слушал вполуха. Кажется, его, как и меня, терзало чувство, что мы были не одни, будто кто-то наблюдал за нами из чёрных-пречёрных теней. Поднялся ветер, и листья заговорили с нами тысячей шепчущих голосов. Мы невольно прижались друг к другу.
– А где Змеён? – тихо пролепетал Паша.
И правда, тот как сквозь землю провалился.
– Думаю, сейчас выпрыгнет из кустов и скажет что-то глупое.
– Например: «отдай душу»?
Ох, и чего он надулся? Мы же не хотели, чтобы так получилось.
– Забей уже, – сказал я и отпрянул в сторону.
Кусты зашевелились, и не успели мы испугаться, как из них высунулась хитрющая морда Змеёна.
– Дуйте за мной, маньяка покажу, – сказала морда и скрылась в листве.
Змеён указал на таинственный силуэт, возвышающийся на одиноком холме. Я не мог оторвать взгляд от стройной фигуры, казавшейся такой чуждой и одновременно такой знакомой.
– Да не маньяк это, – прошептал я. – Оно даже не двигается.
– Ну так иди посмотри, раз не двигается, – огрызнулся Змеён.
– Сам иди.
– Ребята, может ну его? – застонал Паша. – Уже вон как поздно.
Мы переглянулись.
– Хорошо, – кивнул Змеён. – Поймаем маньяка, а потом домой.
Какое-то время он провозился в кустах, а затем, подманив нас ближе, показал кулак с торчащими из него концами палочек.
– Кто вытянет короткую, идёт проверять.
– Справедливо, – буднично ответил я, хоть и чувствовал подвох.
Паша спорить не стал. Он неуверенно потянулся к прутику, но, заметив хитрющую улыбку, быстро изменил выбор и аккуратно вытянул другую палочку.
– Короткая, – выдохнул он.
Я заметил, как Змеён тайком скинул остальные прутики – тоже короткие. Что ж, это меня не удивило.
– Ну, с богом, – раззадорился Змеён. – Если что, мы будем рядом.
Жалкая попытка возразить успехом не увенчалась. Мы заворожённо смотрели, как Паша, оглядываясь через каждый метр, подбирается всё ближе к тёмному силуэту.
– Если помрёт, приставка моя, – подмигнула мне хитрая морда.
Однако, вопреки самым смелым фантазиям фигура осталась неподвижной. Паша медленно обошёл её кругом, а затем замахал руками, подзывая нас.
Статуя из когда-то белоснежного камня заросла мхом и покрылась тёмными пятнами, однако даже они не смогли скрыть необъяснимую притягательность запечатлённой женщины. Странно, но в руках она держала ржавый почтовый ящик.
– Жуть какая-то, – резюмировал Змеён. – Откуда она здесь?
Я не ответил, заворожённый строгим каменным ликом, часть которого откололась со временем.
– Одноглазая, – пробормотал я, испытывая сильнейшее дежавю.
– Что ж, прав был Паша, буя у неё действительно нет, – подметил Змеён, и тут же, будто стремясь убедиться на все сто, полез в почтовый ящик.
– Едрить, тут всё мхом поросло! – воскликнул он.
Его ругань доносилась до меня будто со дна глубокой бочки, удивительная статуя захватила всё моё внимание.
Из оцепенения меня вывел Паша, дёрнув за рукав.
– Давайте уйдём, – проскулил он.
Признаться, полное отсутствие у него тяги к неизведанному начинало злить.
А тот, кому её было не занимать, наконец достал из ящика старую куклу. Выражение змеёного лица многократно менялось, пока он осматривал находку, и стоило ему наконец понять, что перед ним, как он аккуратно, даже нежно, распрямил игрушечные волосы. Губы сложились в неряшливую улыбку, глаза заблестели. Но вдруг, заметив мой пристальный взгляд, Змеён резко спрятал куклу за спину.
– Странно, да? – сказал он, потупившись.
Кажется, первый раз в жизни я застал его смущённым. Незабываемое зрелище.
– Действительно странно, – ответил я и сам заглянул в ржавую коробку.
Внутри – непроглядная чернота, пришлось шарить рукой по скользким стенкам. Борясь с отвращением, я смог-таки нащупать что-то во тьме, и вскоре достал на свет старенькие наручные часы и промокший конверт.
– Пожалуйста, давайте уйдём! – тянуло меня за один рукав.
– Ну, что там? – тянуло за второй.
Я отдал Змеёну конверт, а сам медленно, забыв о брезгливости, обернул покрытые слизью часы вокруг запястья. Когда-то мы с ними были неразлучны. И как я мог забыть?
– О, а это явно Минай рисовал! – ехидно подметил Змеён, разворачивая конверт. – Узнаю художественный стиль!
Я мельком увидел рисунок и почувствовал, как к лицу приливает кровь. Резко вырвав бумагу из наглых лап, скомкал её и спрятал в карман.
– Да брось, покажи!
Следующие слова заглушил нарастающий вой: Паша рыдал во всё горло.
…
Закат плавил серые тучи, и они понемногу опадали на землю мелкими каплями. Мы довели Пашу до дома, где у подъезда нас встретила красивая женщина с печальными глазами, пашина мама. Она быстро заприметила заплаканного и грязного сына с раной на ноге и прошила нас таким взглядом, что даже Змеён опустил глаза.
Я ощутил величайшую несправедливость, хотелось крикнуть: «Это вышло случайно!». Но вместо этого я тихо смотрел, как Паша, что-то ей объясняя, скрывается в подъезде. В последний миг он обернулся и наши взгляды встретились. Наверное, стоило что-то сказать, но я промолчал.
Больше Пашу я не видел.
Оказавшись дома, развернул мятый листок. И правда, трёх кривых и косоглазых человечков точно рисовал я. Кроме них удалось различить две подписи. Свою узнал сразу, да и над второй – «Sемён», с глазками на верхушке английской «С» – долго гадать не пришлось. Однако, я никак не мог вспомнить, когда и при каких обстоятельствах появился этот рисунок. Взглянул на найденные часы, и произошедшее окончательно потеряло смысл.
Довольно скоро его лишилась и дружба со Змеёном. Терпеть его выходки, как Паша, я не собирался. Да и сам Змеён наедине со мной откровенно скучал. А ведь так было и до того, как Паша стал частью нашей команды. Почему я забыл?
Мы встречались, тщетно старались завести разговор, молчали и расходились, ощущая пустоту. Будто кукле гаитянского колдуна, нам не доставало чего-то очень важного.
…
Когда Паша не явился в школу, ощущение, что произошло нечто непоправимое, стало нестерпимым. Разумеется, мы подумали, что его семья переехала, и в тот же день решили лично в этом убедиться. К величайшему облегчению дверь нам открыла его мама.
– А Паша дома? – в унисон спросили мы.
Женщина нахмурилась.
– Какой Паша? Мальчики, вы откуда?
– Детям нельзя такое обсуждать, – ехидно подметил Змеён и ойкнул, когда я ткнул его локтем.
– Вы нас не узнаёте? Минай и Семён, одноклассники Паши.
Казалось, ответ вогнал её в ступор.
– Что за шутки? – Голос высокий, раздражённый. Плохой знак.
– Какие шутки, тётя? – возмутился Змеён. – Мы требуем выдать нам Пашу, немедленно!
Я схватил его за локоть и потащил вниз по лестнице.
– Извините за беспокойство! – крикнул я, надеясь, что помимо сына она забыла и телефоны наших родителей.
Следующей ночью я тайком вышел из дома и отправился к одинокому холму. Одна мысль не давала мне покоя: на рисунке – трое людей и всего две подписи. В голову лезли глупые истории Змеёна, и детали пазла парадоксальным образом складывались.
И вот передо мной оказался парк. Один взгляд на тёмные деревья, скрывающие могильные поля, отбивал и так некрепкое желание идти туда. От мысли о маньяке или стае собак, поджидающих за пологом листвы, подгибались ноги.
Буквально на мгновение я нашёл в себе силы нырнуть в океан тьмы, и этого ничтожного толчка хватило, чтобы я сломя голову понёсся по мокрой траве прямо к холму.
Сердце отбивало барабанное соло, но стоило заметить фигуру на холме, как оно слетело с шарниров и покатилось куда-то вниз. А затем фигура повернулась ко мне…
– Минай, ты что ли?
Услышав знакомый голос, я мигом взобрался на холм, остановился возле Змеёна и обречённо уставился на то место, где в начале августа возвышалась одноглазая статуя, а сейчас не было ничего.
– Приплыли, – выдохнул Змеён.
Он громко шмыгнул носом, а затем неожиданно добавил:
– Мы его убили, понимаешь? Финита.
В тот миг самый коварный из всех, кого я знал, показался мне маленьким и слабым. Образ, строимый годами, рухнул в одночасье. Я отвёл взгляд и заметил куклу – Змеён крепко прижимал её к груди. Казалось, именно в ней сейчас заключена вся его суть.
Какое-то время мы молча стояли, забыв и о маньяках, и о голодных псах, будто сами обратились статуями. А когда ушли, на холме остались кукла, старенькие часы и небольшой конверт, в котором кривые буквы сложились в лаконичное: «Прости, что напугал тогда».