Автор: Yuki Onna
Оглушенный человек повалился в воду. Четырнадцатый. Люциан бросил на темнеющее у подножья причала море быстрый взгляд и поежился. Снизу раздался похожий на легкий всплеск смешок и, спустя несколько минут, бледная рука поставила на край причала половинку жемчужницы, в которой переливались, неспешно меняя цвета, «Чернила».
Люциан отбросил камень. Руки тряслись, как всегда бывало рядом с морем, но он не мог позволить себе пролить хотя бы каплю. Ради этой ракушки, полной «Чернил», настоящих, не тех разбавленных, какими потчуют тайком в кабаке у Вернера, он только что погубил еще одного человека. Вымеряя каждый шаг, он подошел к краю причала, покосился на русалочью голову, торчавшую над серой водой чуть поодаль, поднял раковину и тут же вылил содержимое в рот. Нечего рассусоливать. «Чернила» пьют не ради вкуса, а ради того упоительного ощущения свободы, которое не способны дать ни вино, ни ром, ни Aqua vitae. Ради пробужденного сна, в котором мир можно выкручивать, точно мокрую тряпку, ломать, как сахарный леденец, и лепить заново по своему желанию.
Люциан торопливо слизывал капли, стараясь не упускать Эйлу из вида. В свете пробивавшегося сквозь утренний туман солнца капли казались маленькими черными жемчужинами, на глазах меняющими цвет с густого синего на угольно-красный, а потом изумрудно-зеленый. Такие красивые и такие дорогие. Цена за каждую – чья-то жизнь. Впрочем, Люциана это почти не заботило. Изредка просыпавшуюся совесть можно было залить вином или пивом, а когда удавалось выманить к причалу какого-нибудь простака – настоящими «Чернилами». К счастью Эйла приплывала почти каждую ночь и охотно соглашалась на обмен. Морские твари всегда голодны, когда делятся своим молоком. И ведь не боялась, гадина, что поймают. Знала, что стражники сами в деле и за плошку «Чернил» отдадут ей хоть родного брата.
— Ты начал рисковать, пришел на рассвете, когда тебя могут увидеть...
— Заткнись!
Эйла недовольно поджала губы и замолчала. Ее голова, облепленная мокрыми светлыми волосами, казалась причудливым, растущим прямо из воды грибом. Рядом, наполовину скрытое в серой воде, лениво колыхалось тело четырнадцатого. Люциан поморщился, не столько от вида мертвеца, сколько от темного зеркала воды, которое в рассеянном свете утра казалось таким обманчиво спокойным. После кораблекрушения он больше не доверял морю. Ведь это оно свело его с Эйлой.
Русалка улыбнулась, точно прочла его мысли, и Люциан отступил еще на пару шагов.
— Когда-нибудь ты снова попадешь ко мне, Люк, — в переливчатом голоске звучала насмешка. – Но больше спасать я тебя не буду.
Эйла притянула к себе труп и, не сводя с Люциана желтых глаз, зубами вырвала из его предплечья кусок мяса.
Крови с мертвеца было немного, она размазывалась по влажному лицу русалки, лениво стекала по мокрой рубашке покойника, и…сияла теплым янтарным светом. Люциан чертыхнулся. Началось. Вечно она норовит задержать его у причала, чтобы он, поддавшись действию «Чернил», свалился в воду или сам шагнул в нее. Морская тварь. Люциан, ничего не ответил, развернулся и побежал к вымазанным туманом домам, толпившимся вдоль причальной улицы. Скоро в порту начнут появляться люди, а ему совсем не нужно лишний раз попадаться на глаза.
Поплутав по переулкам, Люциан добрался до своей каморки на чердаке одного из старых доходных домов, заложил дверь доской, улегся на кучу тряпья, накрылся драным одеялом и закрыл глаза.
Мир уже ждал его, сиял, присыпанный солнечной пыльцой. Податливый, покорный, как любовница в забытьи истомы. Люциан стоял на крыше старого дома, вдруг ставшего непомерно высоким, кожей впитывал это золотистое упоение и никак не мог наглядеться на павший к его ногам сияющий город. Все его. Только его. Он протянул руку, и море на горизонте тоже налилось золотом, стало прозрачным до самых глубин, украсилось вереницами круглых желтых фонарей. В нем не осталось места неизвестности и страху, не осталось места для тварей вроде Эйлы. Отмахнувшись от бледного облака, в складках которого начало вырисовываться знакомое лицо, Люциан шагнул вниз. Ветер дохнул в лицо яблоневым цветом с капельками горького дыма. Люциан рассмеялся, чувствуя, как легкие заполняет свобода, взметнул обратившиеся крыльями руки и полетел…
Волшебный сон рвался, расползался на полупрозрачные нити. Мир больше не сиял ни золотом, ни светом. На чердаке было темно. Хватило, порции настоящих «Чернил», как всегда лишь на сутки. Задеревеневшие руки и ноги не хотели слушаться Люциана. Пришлось хорошенько растереть их, прежде чем встать.
Перед глазами еще висели призраки золотого мира, но за ними уже маячила живая тьма настоящей ночи. Люциан открыл скошенные ребристые ставни, и она потекла внутрь вместе с прохладой и запахом моря. На миг показалось, что он вновь чувствует холодные пальцы воды на своем горле. Люциан тряхнул головой, разом захлопнул ставни и навалился на них тощим телом.
Воспоминания – они тоже море. Нагрянут, набегут приливом, и утопят, утянут на самое дно.
— Хочешь жить? – спрашивала она, а он, оглушенный бурей, одуревший от боли и страха, никак не мог ответить, выкашливая вместо «Да!» остатки воды из легких.
Когда с языка, наконец, сорвалось заветное слово, русалка подтянулась повыше, и нависла над ним. Люциан не успел снова испугаться – желтые глаза сияли в темноте двумя призывными огнями, заставляя позабыть о затаившейся под кромкой темной воды смерти.
Русалка сжала грудь перепончатыми пальцами и впрыснула ему в рот чернильно-синее молоко.
— Пей, дурачок, — звенел ее насмешливый голос, перекрывая бурю…
— Сука! – выругался Люциан, влепив кулаком по хрусткой ставне.
Лучше бы дала ему сдохнуть, а не отправила в золотое забытье, которое притупило жажду и голод, пока его не подобрал проплывавший мимо барк. Зачем она тогда спасла его? Ведь знала, что раз попробовав «Чернила», человек навсегда увязает в их золотой паутине.
— Гадюка, — уже шепотом произнес он и стал собираться. До рассвета еще далеко – самое время, чтобы пойти поискать очередного простака.
Пятнадцатый нашелся только через три дня. Хорошая добыча. Приезжий, одинокий – такого никто не хватится. Заодно можно и карманы подчистить.
Вино и разбавленные «Чернила» слегка приглушили жажду, и в голове у Люциана снова всплыл тот вопрос. Зачем? Может и правда спросить?
Сегодня Эйла забралась на свалившийся с причала ящик и теперь сидела на нем, помешивая серебристым хвостом черную воду. Люциан поморщился, затем поднял раковину, по привычке отошел на пару шагов назад, но пить пока не стал. Нутро слабо зудело в предвкушении новых золотых снов. Не сейчас, нет. Сначала вопрос.
— Зачем ты спасла меня?
Эйла соскользнула с ящика, подплыла к причалу и, подтянувшись, оперлась локтями о доски. Свет фонаря покрыл ее белые волосы рыжиной. Русалка нежно щелкнула острыми зубками, заставив Люциана отступить еще на шаг, и ответила:
— Скучно.
— Что?
— Мне было скучно. А ты был первым человеком, которого я встретила. Ты был похож на потерянного тритончика. Красивый и бледный.
— Я чуть не сдох, а тебе было скучно?! – Люциан не заметил, как перешел на крик. – Опоила меня своей дрянью! Заставила убивать! Превратила в…
— Раба? – тихо хихикнула Эйла.
— Ты – воровка! Ты украла мою свободу!
— Я спасла тебе жизнь. Но если она тебе больше не нужна, просто подойди ближе.
Она приподнялась и выгнулась, рыжий свет высветил маленькие круглые груди, полные настоящих «Чернил». Руки у Люциана мелко затряслись. Невесть откуда взявшаяся высокая волна лизнула причал, обдав Люциана холодными брызгами. Он шарахнулся от волны, выронил раковину, и «Чернила» тут же растеклись по сырым доскам переливчатой лужицей. Внутри у Люциана все заныло, сжалось острым клубком. Ему ни за что не найти второго дурака за одну ночь.
— Нет!
Люциан упал на колени, ткнулся носом в доски и принялся слизывать перемешавшиеся с соленой водой «Чернила». Тут кто-то резко дернул его за лодыжку, Люциан попытался ухватиться за кромку причала, но пальцы вхолостую скользнули по влажным доскам. Он вмиг оказался в воде и закричал, но онемевшее от страха горло породило лишь жалкий хрип. Грудь его тут же обвили две перепончатые руки, ноги спеленал гибкий хвост, и насмешливый голосок пропел прямо над ухом:
— Шестнадцатый.