Текст в оригинальном форматировании, ссылка на гугл-докс:
Удача Гэри
Гэри, усевшись на стул, стал искать глазами официанта. Взгляд зацепился за юную особу. Одето оно было по-мальчишески, а волосы заправляло за ухо деликатно, как девушка. Гэри невольно улыбнулся, и вздрогнул от резкого:
— Что-нибудь выпить? Сегодня в НеоЛунии скидка на вино...
— К чёрту вино! Тащите вашу фирменную гадость.
— Лунную воду?
— Что же ещё?
— Стопку?
— Бутылку.
— Закуску?
— К чёрту...
Гэри уже позабыл об официанте. Его интриговало бисексуальное существо. Оно по-пацански неуклюже размахивало руками. Гэри ощущал едва уловимое разочарование.
— Говорю тебе, это чистая правда, — завопило существо.
«Девушка», — подумал Гэри и стал всматриваться в существо сквозь неоновый полумрак зала.
Девушка сидела почти спиной через столик от него. Сине-сиреневый свет лампы обрамлял хрупкий, но угловатый силуэт так, что существо казалось немного искусственным, неживым. Может, именно это придавало чертам мужскую сухость. Может, именно это привлекало его. Она вдруг сдуру стукнула кулаком по стеклянному столику так, что посуда задребезжала. «Всё-таки он», — разочарованно подумал Гэри, и переключился на парня, старательно насилующего саксофон. Неглаженая клетчатая рубаха, небрежно заправленная в потёртые джинсовые брюки. Грубые рабочие пальцы с растрескавшейся кожей. «Оборванец, играющий за лунную воду...»
Всё это навевало скуку. Гэри каялся, что предпочёл эту дыру с крепким гадким пойлом, нормальному бару с приличным виски и голограммами танцующих шлюх на любой вкус. Гэри потянулся было к шляпе, но пошарил по карманам и решил остаться на весь вечер здесь. Кто знает, где может подвернуться удача?
Гэри скучающе крутил пустую стопку. Зал НеоЛунии потихоньку наполнялся всяким сбродом. Он сидел за столиком возле небольшого помоста, служащего сценой, спиной к барной стойке, так что мог хорошо видеть входную дверь. Никого, за кого можно было зацепиться взглядом.
Саксофонист, видимо, пересох, потому что перестал играть и потянулся к стопке, приготовленной для него на барной стойке.
— Этот дурак пошёл за мной, — бисексуальное существо вновь привлекло внимание Гэри. Оно съёжилось, приглушило голос, заправило за ухо непослушный локон. Гэри уставился в упор. — Перебрал лунной воды, наверное. Подошёл ко мне, сказал, что видел меня раньше. О, сколько раз мне это говорили! — оно по-мужски кашлянуло в кулак. У Гэри в груди снова неприятно заскребло.
«Хотя, какая разница, она, или он?» Прямо в ухо Гэри снова завизжал саксофон.
Гэри больше не слышал, что существо говорило.
— Чёртов саксофон!
— Что-то не так с лунной водой?
— Что? Да откуда ты взялся! Я говорю, чёртов саксофон орёт мне в ухо. Долго он будет ещё?
— Боюсь, всю ночь...
Гэри рассерженно вскочил со стула, напялил шляпу, схватил бутылку и стопку и пересел в самый угол, подальше от сцены, но так, чтобы видеть и дверь и странного подростка. Теперь существо сидело к нему в профиль, он мог немного разглядеть лицо, но не мог подслушать беседу. Так что, Гэри был и рад и зол. Налил и залпом опрокинул ещё одну стопку.
Существо застенчиво улыбалось, рассказывая свою историю подруге. Тонкие губы слегка подёргивались, отросшая до скул челка, наверное, щекотала нос, потому что девушка всё время пыталась заправь её за ухо, но та выскальзывала. Обычный подросток. Ничего особенного.
Гэри налил себе ещё, но пить не стал. В зал ввалилась компания навеселе. Потребовала всего и сразу. Расселась за пару центральных столиков. Гэри внимательно изучил их всех. «Кто знает, что я ищу вообще?»
Вдруг, девушка промелькнула перед его носом и вышла из НеоЛунии вон. Гэри дёрнуло кинуться в погоню. Подросток скрылся за угол, Гэри ускорился. Свернул следом. Не было больше ни домов, ни огней, только едва различимый силуэт вдалеке. Гэри рванул ещё быстрее. Им овладевал трепет.
Из-под асфальта показались ржавые рельсы. Гэри нёсся по заброшенной, поросшей колючкой железной дороге. Его обувь исчезла, стопы огрубели. Сомнений не было — она меняла пространство, меняла себя и его. Гэри упрямо преследовал её. Девушка не оборачивалась. Он глядел ей вслед, не отрывая глаз, опасаясь, что она растворится, ускользнёт. Её стан постепенно вытягивался, плечи распрямлялись, бёдра очерчивались. Волосы завивались, ползли по спине вниз до самых бёдер.
Железная дорога нырнула в зрелую пшеницу и исчезла. Колоски цеплялись за сукно платья, волосы, замедляя её. Она упорно бороздила поле, пока не вышла на грунтовую дорогу. Гэри не отставал, задыхаясь от волнения. Воспоминания, ютившиеся в его душе, пробудились. Она обернулась. Слабый отблеск лунного света очертил знакомый профиль. Гэри замер. Оцепенение сковало его, но только на мгновение. В голове мелькнуло: «Ну же!». И он поддался зову. Высвободил перо и метнул в неё. Перо обернулось вервью, цепляясь за тонкую шею, обвилось и сдавило. Гэри дёрнул — она повалилась и взвыла. Гэри тоже взвизнул от неожиданности, что наконец получилось. Его кожа пошла сизыми пятнами, пока вся не почернела. Ногти превратились в когти, кисти и шея покрылись перьями. Если бы он дождался полной трансформации, стал бы сильнее, но и она становилась могущественнее с каждой минутой. Небо у горизонта светлело. Забрезжил рассвет. Слишком рано! Гэри забеспокоился. Рассвет — не друг магу ночи. Она корчилась на пыльной дороге, извивалась, прогоняя тьму, призывая утро. Гэри метнул перо, ещё одно, пережимая лодыжки, чтобы её колдовство не прорвалось. Пальцы её ног уже покрылись сеточкой переливающихся рун. Гэри видел в темноте их отблеск и к нему подступало отчаяние. Ещё немного, руны обовьют плоть и она начнет обращаться. Тогда он окажется бессилен. Он натянул вервь как мог.
Лассо сдавило тонкую, длинную шею так, что вены надулись, собирая пунцовую кровь. Она потемнела, как буревые тучи. Руны померкли и исчезли. Гэри притянул её к себе и замахнулся, но жертва брыкнулась, вывернулась из-под серпа. От кончиков пальцев вновь побежали руны, чёрной паутиной оплетая стопы и кисти, голени и руки, бёдра, плечи... По прожилкам замерцали огни. Тело задергалось, слегка побледнело, размылось, начало исчезать.
— А-аника! Слы-ышишь! — завопил, как полоумный, Гэри. — Я не могу тебя выпустить из этого тела, но ты должна вспомнить меня...
Злоба и отчаяние пробудили в нём остатки мощи. Гэри уперся ногой в землю. Нащупал пяткой камень и зацепился за него. Накрутил жгут на кисть ещё раз, и ещё, потянул на себя, что было силы... Тело конвульсировало, билось, но руны остановились, огоньки померкли.
— Главное не задуши, — сипел Гэри, а может это зудело у него в голове. — Не задуши, а то, уйдёт навсегда...
Он ослабел, но она больше ослабела.
— Вспоминай же! Ну же! Вспоминай, тварь! — Гэри почувствовал в себе силу, идущую от земли.
— Помнишь, как Ворон полюбил женщину? Красивую и свободную. С тёмной оливковой кожей, кудрями цвета спелой пшеницы и светом осеннего неба в глазах...
Гэри вдруг заметил пшеницу, волнующуюся бескрайним морем повсюду. «Нужно нечто земное и сильное, чтобы тебя удержать.» Сжимая крепко омут, потянулся перьями к пшенице. Перья превратились в жгуты. Колоски зашевелились в её волосах, сцепились с ними, прильнули к телу — оно ожило, затрепетало. Аника приоткрыла глаза. Не всё потеряно, она ещё в этом мире...
— Слушай меня, слушай! — зашипел Гэри. — Та женщина была нежна с ним, игрива, заманивала и звала. Пришло время — они слились... — Аника приподняла голову и посмотрела на него стеклянным взглядом. Начинала вспоминать... — Слились так, как никто прежде. Ворон постиг тайну страсти, жар любви, свежесть свободы, нежность души... — Гэри умолк на секунду. Она не двигалась, только дышала ровно и тяжело. — Но женщина не принадлежала ему, никому не принадлежала. Однажды, когда она спала, Ворон глядел на её оливковую кожу, гладил шелковистые груди и чувствовал, что ей будет мало его одного. Она не остановится, пока не разглядит этот мир во всех красках, не изопьёт без остатка, не разберёт на нижайшие и тончайшие вибрации, чтобы после покинуть его навсегда. Она вскоре бросит это тело. Забудет своего Ворона! Ворон знал это, чувствовал с каждым днём всё сильнее. Тогда он беззвучно вытащил серп, заготовленный под кроватью. Обвязал лодыжки и запястья перьями-жгутами, чтобы руны не могли прорваться... — Гэри тихонько охватил чёрной тетивой оставшееся запястье. Руны почти исчезли. — Теперь вспомни, как она пробудилась! Ты пробудилась, и сонная не успела удрать... — голос Ворона дрогнул, лицо скривилось. Он уже почти дотянулся до неё серпом. — Тогда стояла осенняя жатва, так же, как сейчас, — Ворон вдруг понял, что они сейчас на поле, возле того дома... Что она пытается вернуться туда, чтобы вспомнить, кто она, откуда пришла. Чтобы улизнуть от него в свой родной мир, лишённый любви и сомнений, границ и форм. А оттуда вновь отправиться по мирам, полным жизней и впечатлений. Она не помнит себя до конца, но помнит, где себя потеряла. Он от злости заскрежетал зубами и стянул лассо так сильно, что Аника захрипела. — Прости, прости... Тебе туда нельзя. Всё твоё здесь. Взгляни... Взгляни на меня, любимая... — Пунцовая пелена из мелких чёрточек и кривых линий уверенно наползала на ясные глаза. Ворон опомнился. Крепко сжал серп, когтями впиваясь в ладони. — Ты вспомнила, кто ты. Теперь вспомни нас. Он разодрал на ней платье. Неотрывно и печально уставился на остатки своего колдовства вокруг её пупка. Он высек узор там, где он сильнее всего работал — на солнечном сплетении. Руна умирала. Не мерцала. Только тонкие рубцы на нежной коже, рассосавшиеся кое-где, так что линии прерывались. Он осторожно прикоснулся кончиком серпа к животу. — В первый раз было проще, — Воткнул остриё в тонкую кожу под грудью у основания первого завитка, — ведь тогда ты любила меня, — сделал небольшой надрез, но тело выгнулось дугой и серп спрыснул не туда. Её собственные руны снова ожили. Небо озарилось светом, колосья в волосах высохли и рассыпались, обращаясь в тлен, затем исчезая без следа. Ворон вскрикнул, не по-человечьи, по-птичьи. Она вывернулась из-под серпа, перевалилась на бок и скрутилась, так что он не мог больше дотянуться до живота. Бессилие душило до хрипоты, ослабляло перья-лозы. Ещё миг и будет поздно! Будет безвозвратно. Одиноко... Ворон полоснул серпом бедро, не заботясь о красоте линий. Пунцовая жижа прыснула из раны вместо крови. Он зашептал:
— Заклинаю тебя на земную похоть линией огня, на земную страсть ко мне...
Корявый завиток вышел из-под отчаянного серпа. Пунцовая жижа густела и сворачивалась на глазах, затягивая порез. Он заторопился:
— Заклинаю тебя на земную нежность линией воды! Напои мою жаждущую душу свежим нектаром любви!
Безобразно разодранная плоть увенчалась вторым завитком. Ворон мельком глянул на линию огня — нельзя было терять ни секунды.
— Заклинаю тебя на высшую свободу линией воздуха! Храни частицу своей сути, чтоб я восторженно любил тебя...
Голос Ворона сбился, но серп остался непреклонным. Руна заиграла красным, голубым и белым. Линия страсти местами прерывалась, но Воронова сила прорвалась. Ворон приложил кончик серпа к центру схождения:
— Заговорённая осенней жатвой при новорождённой луне, ты — Воронова, Аника!
Руна вспыхнула ярче, сила потекла по корявым завиткам.
«Воронова, Воронова Аника...» Он подполз к бледному лицу, запустил ладонь в спутавшиеся кудри. Аника простонала по-человечески и взглянула на него. В глазах блеснул пунцовый отблеск рваных рун — те распадались, высвобождая небеса глаз. Ворон выдохнул, выронил серп, расхохотался. Ласково дотронулся до любимого лица и расплакался... Руны в глазах Аники вспыхнули, метнулись, сцепились ещё более плотной пеленой, обращая синеву в бесконечные провалы, и уставились прямо на него.
Гэри проснулся. Огляделся — вокруг никого. На столике под его рукой, сжимающей недопитую стопку, лежала карточка. На карточке строчка красивым девичьим почерком, старательно выведенные буквы с округлыми завитками: «Пожалуйста, не ходи за мной». Он нежно усмехнулся, сунул карточку во внутренний карман куртки.
Шляпа валялась на полу у входной двери. Он отряхнул её, окинул ещё раз взглядом унылые столики с печальной крошечной надеждой в глазах.
— Нет. Никого нет, — прошептал он.
Захлопнул за собой потрёпанную дверь НеоЛунии, может навсегда, может только на сегодня, и вышел под дождь. Крупные капли, ударяясь о полы шляпы, рассыпались на мелкие брызги. Свежий влажный воздух бодрил. Гэри потихоньку приходил в себя после сна и гадкого пойла. Ночь выдалась кошмарной. Трепетное волнение нарастало с каждым шагом, вкупе с утренней прохладой вызывая дрожь.
Он остановился посреди моста, снял шляпу, подставляя лицо дождю, и закричал во всю глотку:
— Это уда-ача, удача, Гэри! Тебе повезло!
Вдруг, помрачнел и выронил шляпу, припоминая плотную сеть тёмных сплетений в прощальном пунцовом взгляде.
Что-то соображая, нырнул дрожащими пальцами в потайной карман, нащупал карточку, которая и не карточка вовсе, а сложенный в конвертик тетрадный лист. Спешно развернул его, тот сразу же промок. Внутри она писала невидимым почерком, нечеловеческим языком. Он не прочёл ни строчки, но всё понял. Голос Аники пробрался к нему в голову, а за ним пришёл чужой голос — неведомый, похожий на шёпот, переходящий в грохот:
— Я понимаю твою боль, но я — не боль. Я понимаю твою жажду, но любовь никогда не станет моей сутью. Я храню воспоминания о тебе и вижу сны, но меня не удержат сладкие иллюзии. Я понимаю земную верность и оставляю её тебе, Гэри-Ворон, в обмен на твою безобразную руну. Мы сочлись.
Гэри-Ворон пошатнулся, сжимая в кулаке скомканный листок.
— Моя... безобразная... руна удержит тебя... — проговорил он так тихо, что дождь заглушил слова.