Привет, автор.
Я там выше писал, что рассказ не читал, и наговорил всякого. Но для себя решил, что когда Осень попадет в финал, то дочитаю и оставлю нормальный отзыв.
Дело в том, что текст мне изначально понравился. В нем есть отличный юмор и яркие фразы
всем своим видом как бы заявляющая претензию на интеллектуальное превосходство
***
— Девочка! — процедила директриса. — Да за забором, — она почему-то указала на форточку, — на это место таких как ты — два, а может, три десятка.
***
Привыкай, раз новенькая. Ты попала в Центральную городскую библиотеку, тут всё такое — извращённое!
С последней шутки ржал в голос.
Также у рассказа стройный сюжет, рамочная композиция из образов (например, упоминание древнего календаря в начале и конце истории как некоего символа перемещения). В тексте есть идея. А еще есть эксперимент с формой (о чем подробнее позже).
Короче, я глубоко осуждаю всех тех, кто называл этот пропитанный любовью к Пушкину (и я сейчас не шучу) текст эпатажем. В своем первом комментарии я написал, что ты автор еще сам не переварил правду о Солнце Русской Поэзии. Забираю свои слова назад. Думаю, вполне переварил. И вообще мне не стоило так говорить, дочитав текст только до середины. Мое мнене сильно исказил хайп, и сейчас, дочитав рассказ, я его изменил.
Конечно, получить долю хайпа было весело, и текст в этом плане стал одним из главных событий конкурса. Но за хайпом большинство из нас потеряло возможность по-настоящему обсудить эту хорошую историю. Я надеюсь, что в финале Осень получит уже другие отзывы. О самом тексте (а не о паре интимных сцен, которые лежат далеко не в центре истории).
1. Ошибки и комментарии по ходу чтенияПо ходу чтения я делал заметки. Вот список:
Всё было очень просто: мне позарез нужна была работа, а она могла мне её дать.
Тавтология.
***
С высокомерным безразличием, присущим деспотам мелких забитых коллективчиков, она продолжала свой допрос:
— Спрошу прямо, — сказала она, глядя в стол и теребя блокнот, — с чего мне знать, что ты через пару месяцев, как раз по прошествии испытательного срока, не забрюхатеешь и не уйдёшь в декрет?
Тавтология.
***
от её взгляда словно полыхнуло пронизывающим серым огнём
Огонь не может быть серым. Да, огонь может иметь любой цвет по желанию автора. Но серый — особенный цвет. Это синоним слову «блеклый». Получается, что от взгляда полыхнуло блеклым огнём. Светящиеся объекты не могут быть серыми.
***
Елена Григорьевна внезапно посмотрела мне прямо в глаза, и от её взгляда словно полыхнуло пронизывающим серым огнём. Мне подумалось, что, имея при себе такое оружие, она не применяла его до этого чисто из гуманизма.
— Такой великий творец не мог говорить и делать такие мерзости!
Тавтология.
***
По ходу чтения у меня возник вопрос: почему Елена Григорьевна называется в тексте директрисой? Насколько я понимаю, глава библиотеки имеет должность «директора». Директор библиотеки — название должности. Но не все об этом знают (я вот не знал). Было бы лучше первый раз при упоминании должности в тексте сказать, что Е. Г. была директором библиотеки, а не просто директрисой. Правда, придется тогда отказаться от феминитива… поэтому, это скорее предложение, не рекомендация.
***
она собиралась меня окончательно растерзать, но на этот раз меня выручил случай.
Тавтология.
***
— Ой! Не бойтесь, я сейчас подниму, — я тут же бросилась собирать упавшие журналы.
Тавтология.
***
Говорят, Елена раньше туда пускала ещё одну сотрудницу — ведущего библиотекаря, но та уже у нас давно не работает.
Тут уточнение, которое, возможно, надо выделить тире с обеих сторон. Не уверен, что корректно вот так с одной стороны обособить тире, а с другой запятой.
***
за определённую плату ты мог взять редкую книгу на дом, на всю ночь, под залог паспорта
***
Для многих дипломников или авторов диссертаций это был чуть ли не единственный выход. Этот молодой человек пришёл к нам за редкой книгой, имевшейся во всей области в единственном экземпляре
***
Когда читал, возник вопрос: почему на собеседовании протагонистка называет мужчина членоносцами, а при разговоре со случайным голубоглазыми посетителем, выпрашивающим книгу, млеет и признается, что сколько-то лет не была на свидании. Это поведение персонажа кажется мне противоречивым.
***
Что может быть проще того, чтобы на несколько секунд зайти в помещение с книжными шкафами и взять там известную книгу с известной полки?
Тут, я считаю, логическая ошибка: героиня до этого никогда не была в хранилище «Золотого века», поэтому месторасположение книги и полки не может быть ей «известно».
***
над многочисленными слоями бежевой масляной краски красовался старый настенный календарь за восемьдесят шестой год
Тут я не понял. Маслянной краской обычно называют ту, которой рисуют картины на холстах. Но тут явно имеется ввиду какая-то иная краска. Иначе как «над» этой краской могло что-либо красоваться?
***
Что может быть проще того, чтобы на несколько секунд зайти в помещение с книжными шкафами и взять там известную книгу с известной полки? Дверь в хранилище выглядела вполне обычно — над многочисленными слоями бежевой масляной краски красовался старый настенный календарь за восемьдесят шестой год. Казалось бы, какие вообще тут могут быть шероховатости и подводные камни? С этими мыслями я открыла дверь и переступила порог.
Тут тавтология. И вместо тире надо двоеточие т.к. тут обобщающая конструкция перед более подробным описанием.
***
В следующую секунду я проснулась. Я лежала в кровати, и меня разбудил крик какой-то тётки:
Тут три личных местоимения на два предложения и логическая ошибка. Мне кажется, девушка все-таки проснулась не от крика какой-то тетки. Ведь она вообще не спала. Произошел перенос сознания. Героина бодрствовала, а спустя секунду обнаружила себя бодрствующей где-то в другом месте. Героиня не могла обнаружить себя спящей, а потом проснувшейся от чьего-то крика. Крик мог разбудить героиню, если бы она до этого спала. Но «спала» не она, а тело, в котором она оказалась.
***
— Ой девки, девоньки, вставайте!
Мне кажется, девки-девоньки тут лучше через дефис.
***
Крайне проворно они подбежали к единственному раскрытому окну, за которым угадывался ночной деревенский пейзаж, и одна за другой повыскакивали в него. Судя по тому, как запросто они это сделали, этаж был первый.
Тавтология и несколько логических ошибок. Сцена описывается так, что девушки как бы одновременно подбежали к окну, а потом начали по очереди из него прыгать. Возникает вопрос, какого же размера было окно, что группа девушек сумела одновременно к нему подбежать и не тесниться?
И второй вопрос: как ночной пейзаж мог угадываться? Было полнолуние? Деревня светилась огнями?
***
В моей комнате, как оказалось, стояло ещё с десяток кроватей. И со всех них теперь вскакивали девушки, в основном совсем молоденькие. Одеты они были в одинаковые просторные белые ночные рубашки. Крайне проворно они подбежали к единственному раскрытому окну, за которым угадывался ночной деревенский пейзаж, и одна за другой повыскакивали в него. Судя по тому, как запросто они это сделали, этаж был первый. Я откинула одеяло и осмотрела себя: на мне была точно такая же белая сорочка. Запустила руку под неё. Там не было ничего! Никакого белья под сорочкой не наблюдалось. Тогда я поподробнее ощупала ногу — она оказалась на удивление мясистой и короткой. Это была не моя нога!
***
Его друг, а к тому моменту я уже сообразила, что это был его лицейский приятель граф Броглио, смотрел на нас непонимающе, так, словно потерял свою внутреннюю опору и вот-вот рухнет.
***
Далее по тексту тавтологии в комментариях по ходу чтения буду уже опускать. Они однотипны
***
Талия была бесчеловечно утянута по всей длине корсетом
У талии нет длины в том смысле, что в каком-то месте талии ее можно затянуть сильнее, а каком-то слабее (как если бы талия была трубой).
***
После, наконец, она снова оказалась в теле простой крестьянки — похоже, по времени эпизоды прыгали вразнобой, в зависимости то ли от лунного календаря, то ли и вовсе в случайном порядке — но на этот раз юный Поэт вёл себя обходительно и казался очень милым, так что Марина, наконец, позволила с большим трудом себя уломать. Точнее, не себя, а молоденькую дворовую девушку Ольгу — хозяйку довольно крепкого и чувствительного тела. Снова вернулись и заиграли всеми красками старые чувственные ощущения, о которых она уже начала забывать. Бороться с ними не было никакого смысла, и тогда Марина сдалась.
Вопрос — а аборт героиня тоже снова делала?))
***
Уединялись в напоённых летними запахами пустынных дубровах и буквально тут же предавались бегу нетерпеливого коня посреди снежной зимы.
Я считаю, тут ошибка. Предаваться чему-то — это указание на некий процесс, совершаемый объектом. А тут процесс совершают не герои, а конь. Это конь придается бегу. А герои как бы предаются его предаванию бегу.
В целом текст написан грамотно, но в рассказе много тавтологий. Если бы не эти тавтологии, то текст мог бы попасть в мой личный условный ТОП самых технически «гладких» текстов.
2. Третье лицо в текстеВ данном рассказе есть эксперимент с формой: текст начинается с повествования от третьего лица, но выделенный с двух сторон @@@ текст идет от третьего лица. Причем первое такое «обособление» приходится на одну из самую эмоциональную сцену всего текста (изнасилование). А заканчивается обособление на окончании перечисления совместных сцен с Пушкиным.
Очевидно, это обособление в тексте несет смысловую нагрузку.
В процессе обсуждения рассказа с Астером, у него возникла идея, что данный переход является символическим. Подумав, я с этим согласен. Подобный повествовательный прыжок можно трактовать несколькими способами.
Во-первых, в обособленном сегменте текста героиня становится как бы одним из персонажей биографического мифа Пушкина. В данном рассказе девушка не только примеряет на себя роли всех женщин в судьбе поэта, но и сама становится частью списка этих женщин. Но не только она — вообще все библиотекари, работавшие до Марины в здании, где разворачивается история. И таких девушек-библиотекарей были по меньшей мере десяток.
Во-вторых, тут, как мне кажется, напрашивается отсылка на концепцию «смерти автора» Ролана Барта. В обособленном отрывке Пушкин как автор символически «умирает». Точнее умирает тот образ Пушкина, который был в голове героини. Происходит разрыв между реальным и биографическим автором. Я уже писал в отзыве выше, что биографический автор — реальная филологическая концепция. Наверняка автор знал и о дико популярной среди филологов концепции «смерти автора». Обособление @@@ подчеркивает смерть биографического мифа в сознании героини.
Такая вот условная смерть автора.
3. Тема женской прозы и попаданчестваЯ большой любитель попаданческой литературы (хоть и потребляю ее только в манге и аниме), но при всех попаданческих мотивах, данный текст нельзя в полной мере сравнивать с попаданческой литературой.
В попаданческих текстах момент «попадания» в новую локацию является спусковым крючком истории, тогда как Осень — это рассказ про круговорот девушек-библиотекарей, которые снова и снова переживают собственное переосмысление Пушкина, проживая жизни близких к поэту женщин. В конце концов, история заканчивается тем, что не героиня остается во временах Пушкина, а, наоборот, Пушкин попадает в 21 век (в каком-то смысле).
От попадначества в данной истории есть лишь мотивы.
Примерно в этом же ключе можно и рассуждать и о женской прозе. С одной стороны данную тему обсуждать несколько сложнее (ведь у нас нет критериев «женственности» прозы) с другой — намного проще, ведь в тексте речь идет не о женской любви, а о любви к Пушкину. История заканчивается условным круговоротом осмысляющих Пушкина библиотекарш. В центре данного рассказа стоит пушкинофильская Сансара. И это ну ни как не «женская проза».
4. Поэтический член Хотя у меня есть пару слов по поводу женщин, Пушкина, филологов и этого текста.
Когда я учился на филфаке, мы с одногрупником много лет шутили о том, что у многих девушек-филологов и просто интересующихся литературой девиц есть жажда своего рода «поэтического члена» — подмены плотских утех и личного счастья заинтересованностью в литературе и литераторах. Такие девушки много говорят про свою любовь к условному Пушкину, Бродскому, Достоевскому и Ницше, а потом находят парня и как бы «успокаиваются», а спустя пару лет могут и вовсе смотреть с осуждением на других чрезмерно «интересующихся» девушек, какими были они сами.
Когда я читал Осень то подумал, что это история вот о такой девушке, жажда «поэтического члена» которой перерождается в подлинную любовь к Пушкину.
В начале истории нам несколько раз указывается на то, что главная героиня испытывает дефицит секса и наслаждается даже фактом собственного изнасилования в теле крестьянки, словно ее одолевает некая жажда наслаждения, которую она не может преодолеть. И в то же время героиня не в ладах с противоположным полом, называя мужчин «членоносцами». Начальница главной героини тоже описывается как сексуально неудовлетворенная стерва, которая готова прыгнуть буквально на первого встречного вплоть до плюгавого таджика Сайнуха.
И обе эти женщины к финалу текста перерождаются сквозь призму любви к Пушкину. Особенно показательна в этом плане начальница героини, которая в начале текста показана, как барышня с синдромом вахтера, а в конце — как мудрейшая наставница. Зацените эти два описания:
Синдром вахтера:
Она — это располневшая неопрятная шатенка в катастрофическом шерстяном свитере, всем своим видом как бы заявляющая претензию на интеллектуальное превосходство. <...> С высокомерным безразличием, присущим деспотам мелких забитых коллективчиковМудрейшая наставница:
Вот такой женщиной была Елена Григорьевна: библиотекарь старой, могучей закваски, богатырь духа. Таких, конечно, в наши дни уже и днём с огнём не сыщешь!Это очевидная рамочная композиция призвана показать переворот, который происходит в восприятии начальницы героиней, и одновременно — переворот, который происходит со всеми библиотекаршами в процессе проживания жизни рядом с Пушкиным. Как поэтический член перерастает в любовь к Пушкину, а любовь к биографическому мифу фениксом перерождается в любовь к человеку со всеми его пороками.
Момент переосмысления приходит когда героиня мстит Пушкину, но не чувствует радости от совершенной мести. Внезапно к ней приходит осознание Пушкина как человека, который, да, был едким, обидчивым и сношал крестьянок. Но в этот момент героиня как раз и начинает по-настоящему его любить, после чего жалеет об оставшихся считанных днях вместе.
5. По итогуИтак, могу с уверенностью сказать, что хайпа на теме Пушкина тут нет, а есть попытка поэкспериментировать с неформальным изложением через чередование повествования от третьего и первого лица, а также художественное воплощение нескольких известных литературоведческих концепций.
Наверное, найдутся те, кто после такого отзыва спросят, почему же я так настаиваю на том, что текст никак не хайпует на теме Пушкина-насильника.
Во-первых, мне кажется, странным, что автор так старался добавить в текст неформат с повествованием и несколько уровней рамочной композиции да еще и литературоведческие концепции — и убить это все хайпом. Да, такое возможно. Но текст сквозит осведомленностью о биографии Пушкина, выходящей за рамки Википедии. Тот кто писал этот текст, любит Пушкина. В этом я уверен.
Во-вторых, так уж получилось, что моё личное мнение о Пушкине полностью совпадает с мнением автора Осени: я вполне допускаю, что Пушкин мог быть насильником (и вообще едким парнем), и при этом глубоко уважаю и люблю его всей душой. Мне кажется, ты автор, стремился передать это двойственное отношение к тексту. Показать то, что кого-то можно любить сквозь его пороки. И это лучшее, что есть в тексте. Показать такое непросто. Но тебе удалось.
Лично для меня Пушкин, это игрок, забияка, авантюрист и человек который не умеет держать язык за зубами. В апреле 1835 года Пушкин писал А. Х. Бенкендорфу: «Я имел несчастие навлечь на себя неприязнь г. министра народного просвещения, так же как князя Дундукова…» А все дело в том, что Пушкин публично указал на то, что Дундуков, гей, которого долбят в задний проход. Сделал он это следующей эпиграммой:
В Академии наук
Заседает князь Дундук.
Говорят, не подобает
Дундуку такая честь;
Почему ж он заседает?
Потому что жопа есть.Впрочем, Пушкин был не только слаб на словцо — он еще и жил в эпоху, когда на известном западном континенте процветало рабство. Современная культура выставляет на показ то, как хозяева американских плантаций насиловали афроамериканок. Если бы Пушкин был американцем, едва ли кто-нибудь усомнился, что он насиловал чернокожих рабынь. Конечно, речь идет о другой стране и другой культуре, но мы не можем игнорировать, что общность времени и соотношения слоев населения (5% дворян на 95% крестьян в России) нивелируют эти различия как раз до той степени, чтобы мы не удивлялись описанию Пушкина как насильника крестьянок.
Пушкин — это человек, который публично смеялся над геями и жил в эпоху жестокого неравноправия. И мне кажется, что автор Осени не переходит в хайп, вполне оставаясь в рамках эпохи и биографии поэта. Да, в тексте есть сексуальные сцены (прямое описание изнасилование и указание на мастурбацию Дантесу), но это малая доля текста и я бы не сказал, что в этих «пастельных сценах» есть нечто сверх обычных «пастельных сцен».