RPG-ZONE
Новости Форумы Путеводитель FAQ (RPG) Библиотека «Пролёт Фантазии» «Штрихи Пролёта» Дайсы
>  Список форумов · Окрестности · Город в междумирье Здравствуй, Гость (Вход · Регистрация)
 
 Ответ
 Новая тема
 Опрос

> Старый Париж. Часть 1. Золото или имя?, стартует Тигропанда.
   Сообщение № 1. 27.5.2017, 19:18, Ataya пишет:
Ataya ( Offline )
Тлен

*
Владыка Тьмы
Сообщений: 13657
профиль

Репутация: 47

Что волки жадны, всякий знает:
Волк, евши, никогда костей не разбирает.
Зато на одного из них пришла беда:
Он костью чуть не подавился.
Не может Волк ни охнуть, ни вздохнуть;
Пришло хоть ноги протянуть!

По счастью, близко тут Журавль случился.
Вот кой-как знаками стал Волк его манить
И просит горю пособить.
Журавль свой нос по шею
Засунул Волку в пасть и с трудностью большею
Кость вытащил и стал за труд просить.

«Ты шутишь! – зверь вскричал коварный.
Тебе за труд? Ах ты, неблагодарный!
А это ничего, что ты свой долгий нос
И с глупой головой из горла цел унес!
Поди ж, приятель, убирайся,
Да берегись: впредь ты мне не попадайся».

Жак де Лафонтен, 1668.

Присоединённое изображение

Париж, театр Жимназ.

Минуло две недели с тех пор, как Анри ступил на земли столицы – этой необъятной безды, этого величественного и прекрасного чудовища, поглотившего не одну несчастную душу в виде мечтающих о славе молодых людей и обманутых пустыми надеждами девушек. Город, способный забрать последний сантим, и подарить богатство; город, способный подтолкнуть слабую душу к самоубийству, а сильной дать шанс выжить... Что бы ни вело сюда молодого юношу-мельника из провинции, обратной дороги быть уже не могло – Париж был не из тех городов, что так просто готовы упустить свою добычу.

Новые, широкие улицы с величественным особняками непостижимым образом соседствовали здесь с убогими лачугами, гнилые стены которых держались не иначе, как из причуды Божьей. Разодетые в пух и прах женщины, в надежде развеяться от постоянной спутницы их жизни – неизводимой скуки, проезжали в своих открытых тюльбири по тем же улицам, по которым бедные, едва сводившие концы с концами работницы спешили попасть домой до темноты, чтобы успеть завершить все дела, и не расходовать при наступлении ночи такие дорогие для них сальные свечи. Нарядно одетые молодые люди спешили куда-то, и белизна их перчаток волей-неволей непрозрачно намекала о том, что обладатели их вряд ли когда-либо поднимали что-то тяжелее собственных сапог. Босые дети сновали от одного бульвара к другому, в надежде стянуть где-нибудь лишнюю монетку в один су, чтобы купить себе буханку хлеба в булочной, хозяин которой будет смотреть в оба глаза, когда один из таких оборванцев заявится к нему в лавку.
Полицейские надзиратели и ростовщики, молодые гризетки и постаревшие раньше времени дамы высшего общества, дорогие ресторации и харчевни дня бедняков, пыльные узкие мансарды и богато обставленные дорогой мебелью многокомнатные квартиры, прекрасные ухоженные сады, словно созданные для прогулок влюбленных пар, и мрачная Гревская площадь, служившая порой большим, хоть и кровавым развлечением толпе, жадной до зрелищ больше, чем до правосудия...

Не так уж много из этого успел повидать Анри, жизнь которого последние пару недель по большей части протекала в стенах небезызвестного театра Жимназ, что за десять лет из малоизвестного ученического театра перерос в настоящего комедийного гиганта, водевили которого не были известны, пожалуй, лишь глухому и слепому. Его создатель, господин Эжен Скриб, написавший для своего театра подавляющее большинство пьес, относился к разряду тех счастливчиков, что обладая таким сокровищем, как талант, не обделены деньгами – и более того, умеют этими деньгами пользоваться. Так или иначе... Едва закончился июнь, один из самых неприбыльных сезонов для всех парижских театров, и ныне ложи, да и партер, набивались все гуще – а объемы рукоплесканий росли с каждым днем, да так, что Анри первое время списывал сей факт на бесспорно удачную постановку о великих событиях не менее великой Древней Греции. Ну, у него-то было не так много представления о том, насколько правдивы показываемые актерами события – но та форма, в которой эти события подавались, несомненно, была достойна множественных рукоплесканий. Пожалуй, единственным минусом во всем этом триумфе было лишь то, что две самые популярные и красивые (по мнению Анри, по крайней мере) актрисы в этом представлении, увы, не участвовали. Увы, несмотря на весь его головокружительный успех у женщин на своей родине, а также среди молоденьких девочек-статисток, актрисы более серьезного плана словно и не подозревали о его существовании – несмотря на то, что порой они буквально встречались глазами во время очередного пожарного осмотра или же во время репитиций. Странные то были женщины – когда они в первый раз видели Анри, во взгляде их явно что-то зажигалось... Но в следующий миг они, почему-то, с безразличным видом оторачивались прочь, словно стоявший перед ними рыжий пожарный им просто причудился. Особенно незаываемым было лицо прекрасной Флорины, срывавшей овации в зале одним только своим появлением – то был один из моментов, когда девушка должна была сменять платье, и рядом не оказалось никого, кто помог бы разобраться со сложной шнуровкой на спине – никого, кроме Анри, разумеется, что тот и не промедлил сделать, завязав меж делом с актрисой разговор, в который она с живостью влилась – но как только обернулась посмотреть на своего помощника, так тотчас приподняла в изумлении две идеально очерченные бровки, нацепила на лицо самую снисходительную из всевозможных улыбок...и сообщила ему, что руки у него слишком хороши для уборщика мостовых. С чего она приняла Анри за такового, так и оставалось загадкой – ведь у него в руках не было даже метлы. Хотя, вот мозоли-то еще остались...
Со статистами было куда проще. Он совершенно без проблем попал в расположение сразу к трем молодым девочкам-статисткам, что не замедлили добавить развлечения с ним в список своих безобидных увлечений. Они, конечно, обещали этому «прекрасному Апполону» помочь в продвижении по карьерной лестнице, но на исходе уже была вторая неделя – а он как полировал в свободное время свой шлем, так и продолжал заниматься этим не слишком прибыльным занятием, поглядывая периодически то на статисток, то на актрис, наряды и образы которых отличались таким огромным разнообразием, что казалось будто то сменяются и люди, а не только их одежда. Хотя, небольшие плюсы он все же имел – статистки то и дело подкармливали парижского гостя то бутылкой вина, то целым ужином, то кувшином молока... К чему греха таить, молодому человеку удавалось неплохо экономить на вечерной трапезе – в те вечера, когда разговоры затягивались, и спать совершенно не хотелось.
С молодыми же людьми-статистами оказалось несколько сложнее. Первые дни пара юношей, явно не наделенных незаурядной внешностью, относились к новоприбывшему пожарному с легкой толикой презрения и раздражения – но через несколько дней эта неприязнь куда-то исчезла, и оставалось только дивиться тому, с какой легкостью и дружелюбием они общались с рыжеволосым, ставшим частым посетителем их компаний.

С одним из них, молодым человеком семнадцати лет от роду по имени Альбер (угодило же родителей-рабочих назвать сына-простолюдина таким высоким именем!) они и распивали принесенную хохотушкой Мэри бутылку вина, закусывая жесткими лепешками, которые притащил откуда-то статист – но к этому мы вернемся позже.
Жизнь в театре была не такой уж и плохой. У Анри имелось свое спальное место – комнатой это назвать можно было с трудом, скорее небольшая каморка рядом со входом, откуда можно было легко следить за парадными дверьми, а в случае чего уж слишком экстренного – выбить стекло и скрыться в ночи парижских улиц. О, по ночам они были так темны, что порой даже у самого бесстрашного парижанина могли затрястись поджилки, почуй он в ночи Парижа краем глаза мельчайшую подозрительную тень. Как мы уже упомянули, помещеньице, что он занимал, было совсем небольшим – только и вмещалось в нем, что старая деревянная кровать с таким же старым, давно застиранным бельем да продавленным матрасом, и старый скрипучий стол у стены с обшарпанным ящиком из театральных рекизитов вместо стула. Две стороны у ящика были проломлены – пожалуй, это было единственной причиной, по которой тот, к своему несчастью, покинул сцену, и теперь доживал свои дни в безвестности каморки нового сторожа. Вдвоем-то они эту безвестность и разделяли. Даже шкафа здесь не было – но у Анри и вещей-то особо не имелось, чтобы испытывать недостаток в подобных предметах мебели. Чего уж там. Зато здесь никто не будил его пинками под ребра, да и спина не болела теперь так по вечерам. Зимой вот только здесь будет холодновато... Но уж к зиме он сможет обзвестись приличной зимней одеждой и теплым одеялом, не так ли? Или же, если удастся ему поставить сюда, в свое временное жилье, кровать получше, то как знать – быть может зимние вечера смогут быть согреты приятной компанией какой-нибудь гризетки нрава достаточно открытого, чтобы не воротить нос от юноши пусть и бедного, но весьма красивого. Женщины любили красивых мужчин – и в Париже это чувствовалось еще сильнее. Правда, к красоте желательно было прибавить наличие хоть какого-то звона в кошельке, или, на худший случай, высокое имя наподобие де Валентена – аристократам простительно не иметь ни сантима, а вот всем остальным – увы, нет. Это Анри тоже начал понимать.

На исходе первой недели его пребывания в театре, аккурат за день до того, как все отдыхали единственный день в неделе, их общество... Их – статистов, пожарных, гримеров, рабочих – пополнилось одной совершенно обворожительной особой, которую звали просто, и в то же время совершенно чудесно – Виолетта, и само это юное создание, не старше лет шестнадцати, полностью соответствовало своему прекрасному имени. То был обворожительный цветок, юный ангел, не познавший еще всех пороков общества, со взглядом ясным и чистым, полным огня жизни, и надежды на что-то такое, что сторонний наблюдатель вряд ли смог бы понять, не постигнув чистейшей души этого юного создания. Увидев ее в первый раз на сцене во время репетиции, Анри все ждал, когда она выйдет вперед с какой-нибудь особенно чувственной репликой... Но девочка, по красоте не уступавшая даже прелестной, если не сказать роковой, Флорине, была всего лишь скромной статисткой – скромной во всем значении этого слова. Товарищи, с которыми Анри успел наладить кое-какие отношения, упомянули всколзь, что малышка Виолетта – самая богатая из нынешних парижских статисток; что, мол, был-де у нее какой-то дядюшка, оставивший ей какое-то там наследство... И что если ей и не хватает чего, чтобы подняться на ступень выше, и стать настоящей актрисой – так это покровительство какого-нибудь мешка с деньгами, согласного купить ее и ее успех впридачу. Поговаривают даже, что был один москательщик, пожелавший взять юного ангела под свое крыло... Впрочем, и эти слухи, и наследство, о котором так любили посудачить в свободное время и в ее присутствии в том числе, не мешало ей стать частью их маленького общества «театральных работяг», и присутствовать на паре их общих ужинов, где она с непринужденностью юной гризетки участвовала во всех разговорах, где было бы уместно слово женщины – и никогда не позволяла себе ничего лишнего ни в еде, ни в вине, ни в пристрастиях. А о них... О, о них судачили уже седьмой день кряду.
- Ты – баловень судьбы, Анри, - заявил ему Альбер, сделав порядочный глоток прямо из кувшина. Они сидели прямо на краю сцены, и перед ними огромной черной дырой был распростерт зрительный зал, такой же пустой, как желудок парижкого нищего, - Сначала Мэри, затем Аннет... Даже Леони, и ту за собой уволок. А теперь еще и Виолетта. Смотри, как бы эти дамочки не перегрызли друг другу глотки. Да и тебе тоже. Черт меня возьми, шесть тысяч франков в год просто так! – воскликнул он, и покачал головой, явно говоря о наследстве Виолетты, - И ты до сих пор чего-то ждешь, старина?
Виолет
Присоединённое изображение

«Чего-то ждать» - видимо, Альбер упоминал тот факт, что несмотря на многочисленные взгляды и плохо скрываемые воздыхания в сторону рыжего, новоприбывшая до сих пор не пересекала границ не то что скромного ложа, но и комнаты «англичанина», как его прозвали здесь за его шевелюру. Шесть тысяч франков, подумать только! Только истинно жаждущая стать актрисой могла явиться в театр, имея за душой подобные деньги. А ведь девушка вполне могла купить дом где-нибудь в провинции, выйти замуж, и жить спокойно, не бедствуя, а не мечтать о сальных взглядах и рукоплесканиях, чаще даримых ценителями не театрального искусства, а красоты несколько иного рода. Да, деньги здесь решали все – это он уже начал понимать, наблюдая и за актерами – и за публикой, приходившей смотреть на выступления. И за тем, как юные, хорошенькие актрисы покидают театр под руку с толстыми, обрюзгшими стариками, которых он поначалу принимал за их отцов и даже несколько завидовал им – но потом наивному «англичанину» разъяснили, что те «отцы» - всего лишь спонсоры красавиц, а для «отцов» все эти девушки – не больше чем официальные любовницы, или попросту говоря, содержанки, оказывающие старикам те же услуги, что и женщины в домах терпимости всем желающим – только желающий здесь был один, и для него она должна быть готова в любое время суток. Впрочем, жаловаться актрисам-содержанкам не приходилось – траты, на которые шли ради них их покровители, за частую во много раз превышали годовой доход этих девиц, обеспечивая им жизнь роскошную, обеспеченную, и совершенно безбедную. Целый дом близ Люксембургского сада, карета для выездов, подаренная полностью в личное пользование, оплата услуг портнихи и модистки, лучшая мебель... Потерпеть ради всего этого влюбленого старикашку пару раз в неделю было не такой уж ужасной платой. Помимо же этих любопытных подробностей, Анри также узнал, что многие актрисы покинули ряды статисток также благодаря своим покровителям – по большей части разбогатевшим буржуа – банкирам, фабрикантам, всем тем, кто, потратив всю жизнь на сколачивание состояния, наконец могут позволить себе отдыхать как угодно и в чьей угодно комании. А что может быть лучше юной девушки для желающего жить полной жизнью старика?
- ...Я слышал, она отказала старику Мастифе, - продолжал тем временем Альбер, сделав такое выражение лица, что явно сообщало бы собеседнику о том, какой недалекой молодой человек считает девушку, отказавшуюся от такого покровительства, - А ведь на прошлую свою содержанку он тратил, как поговаривают, не меньше пятидесяти тысяч франков в год. Пятьдесят тысяч! – Альбер присвистнул, - Среди нас подобная удача может сопутствовать только таким красавцам, как ты, поверь. Начни с Виолет, поднимись выше, выйди через год не в свою каморку, а в ложу с какой-нибудь госпожой де Серизи... – мечтательно добавил он, словно речь его шла о его собственном будущем, - Вот что такое настоящая слава для театра! Завтра Виолет приглашает к себе на ужин, ты ведь помнишь? Не будь дураком, рыжий, не упусти этот шанс, о котором будешь жалеть потом всю жизнь.

Альбер патетически завершил свою речь и снова приложился к вину, чуть не свалившись со сцены. Было видно – юноша и не скрывал, что завидует своему приятелю, но завидует завистью вовсе не черной, и печется о его счастье вполне искренне. Он сам не особо отличался от Анри – доходы его семьи были слишком малы, чтобы вложить их в какое-то прибыльное дело, а о внезапном нахождении какого-либо знатного родственника не могло быть и речи. Единственное, пожалуй, что отличало его в лучшую сторону – его нкоторая начитанность, которую, увы, Анри оценить был не способен совершенно – жизнь на мельнице не слишком располагает к увлеченности литературой какого-либо рода, кроме, пожалуй, сельского календаря или же местной газеты.
Шел второй час ночи.

0 Пользователей читают эту тему (0 Гостей и 0 Скрытых Пользователей);
« Предыдущая тема | Город в междумирье | Следующая тема »

Яндекс.Метрика