Зарисовки, всё то, из чего не получилось рассказа

Сны оружиеносцев

Зарисовка первая. "перед высадкой". жанр - фэнтэзи. Время - сентябрь 1950.

Мой отец однажды сказал мне, что война уже давно перестала вестись между добром и злом. Он сказал, что я должен попытаться построить своими руками дом, окружить его цветущим садом, жениться – и тогда всё будет хорошо. Сложно сказать, насколько он был прав.
Я проснулся рано утром, когда моего плеча коснулся дневальный. Каждый раз по утрам я испытывал сожаление, потому что не мог удержать в памяти сон. Снилось что-то хорошее, казалось мой разум пребывал в покое и безмятежности, от отбоя до подъёма, но каждый раз когда плеча касалась рука дневального, волшебный сон превращался в армейскую койку, на которой я просыпался день за днём, укрытый одним и тем же синим одеялом. Полусонное тело машинально поднималось, ощупью нашаривало одежду и натягивало её на себя, а разум пытался удержать ощущение расслабленности и покоя, хотя сердце уже набирало обороты, гоня по жилам бодрость. Оно осознавало, что впереди длинный и тяжелый день, и чем раньше душа, витающая в облаках грёз вернётся назад в тело, тем будет лучше. В этом смысле моё тело было значительно умнее, чем душа. А может быть, это всё привычка, вбитая в него за пол года таких вот побудок.
Я сталкиваюсь взглядом с сонными бельмами капрала Риппера и просыпаюсь окончательно. Риппер всё ещё пытается понять, почему он не может натянуть штаны. Наверно всё дело в том, что он попал обеими ногами в одну штанину. До общего подъёма ещё минут десять, можно выйти на палубу и покурить. Солдаты всё ещё спят, хотя многие ворочаются, предчувствуя скорый подъём, и надеясь урвать ещё несколько самых сладких минут – последних минут сна. Говорят, в это время снятся самые лучшие сны.
Наша рота уже две недели качается на волнах в трюме большого войскового транспорта. В кильватере у нас ещё четыре таких же корыта, и они все предназначены для перевозки пяти тысяч рыл морских пехотинцев к театру военных действий.
Сигарета не спеша тлела, а я смотрел на расходящиеся от бортов корабля волны и думал об ещё одном дне смертной скуки. Погруженный в свои мысли, я не заметил как рядом оказался капитан Арцтин, как обычно с папироской и мрачным взглядом. Капитан Арцтин имел странности – во-первых он не был солдафоном, требующим неукоснительного соблюдения ритуалов приветствия, да и вообще было такое чувство, что он вспоминает о своих знаках различия только когда рядом вышестоящий офицер. Он был молчалив и отстранен, большую часть своих обязанностей сваливал на ротного сержанта. Иногда от него пахло спиртным, но с кем он пил никто не знал. Всего один человек на корабле пользовался его расположением – это некромант, который похоже вообще дара речи не имел, и вряд ли он закладывал за воротник с капитаном на пару.
Капитан поглядел на меня пустым взглядом и не спеша пошел дальше, оставляя за собой шлейф табачного дыма. Я наконец проснулся окончательно и выбросив окурок за борт, вернулся назад в кубрик. Взглянул на часы, и когда секундная стрелка приближалась к апогею, принялся за самую мерзкую работу в мире – будить сладко спящих солдат.
- Подъем, пехота! Встать! Встать! Встать! Построиться! – я пинал койки и драл глотку, а бойцы один за другим скатывались со своих тёплых лежанок и торопливо вылетали из кубрика. Когда койки опустели, я наконец угомонился и перевел дух. Утро всегда начиналось с подъёма. Требовалось убедиться что никто не решил урвать себе ещё чуток сна пока остальные приводят себя в порядок, а потому командиры отделений выгоняли солдат в коридор, где те строились и ёжились от утренней прохлады.
- Равняйсь! Смирно! Доброе утро, - сказал я, выйдя перед строем. Ротного сержанта ещё не было, как не было и командиров взводов, а значит, командовать парадом полуголых тел должен был я. И можно было быть помягче. Все мы люди, в конце концов. – Итак, я вижу все проснулись, кое-кто повидался во сне с мамочкой, а кое-кто – с подружкой.
Раздались смешки, из строя начали выглядывать лысые головы и смотреть, чьи штаны топорщатся.
- Ану тихо в строю, команды «вольно» не было! – рявкнул я. – … В общем, план действий обычный. Зарядку проведёт капрал Риппер. Капрал, командуйте.
В нашем нелёгком деле действует традиция – если капитану не охота заниматься рутиной, он валит свои проблемы на лейтенанта - или ротного сержанта. Если у тех тоже настроение неахти – задачи сваливаются на плечи взводных сержантов вроде меня, а если и я не в духе, то последней линией обороны является капрал Риппер. Когда я сдал командование ему, капрал погнал взвод наверх, на палубу, где парни немного разомнутся, поприседают, поотжимаются, подышат свежим воздухом, затем вернутся назад уже проснувшиеся и посвежевшие, сполоснутся в душевой, как следует умоют рожи, а затем займутся заправкой коек и внешним видом. Собственно, поскольку заняться на корабле больше нечем, то заправка коек, чистка и без того чистого оружия, занятия по упаковке снаряжения, игра в карты и редкая стрельба по тарелочкам были единственными доступными нам развлечениями. За последнюю неделю все уже так вымотались, что единственным единодушным желанием было послать всё в жопу и наконец добраться до точки высадки. Казалось, даже если впереди вражеские укрепления, мины, колючая проволока и пулемётные вышки – они рванут на берег так, что их не остановишь. Мне начало казаться, что бесстрашие морских пехотинцев объясняется именно этим. На что угодно будешь готов, посидев пару недель в тесном кубрике, где кроме как заправкой коек больше нечем заняться.
Причиной, по которой я не пошел на зарядку, являлась забота о командовании.
Всего на корабле было пять палуб, разделённых на две секции каждая – в каждой секции было три кубрика, вмещающих тридцать рыл морских пехотинцев каждый, несколько кают для офицеров, канцелярию и зал, соединяющий в себе функции класса для занятий, столовой и место для отдыха. Больше всего не повезло бойцам на нижней палубе – у них там была вечная вонь, потому что открывать иллюминаторы было запрещено, а вентиляция работала плохо. Нам было хорошо, наша палуба была третьей. Это значило что при высадке сначала баржи заберут четыре сотни пехотинцев сверху, и только потом очередь дойдет до нас. Парням наверху не позавидуешь – шикарный вид на море из открытых иллюминаторов во время поездки и процентов восемьдесят потерь при высадке. По крайней мере, на Кровавом Пляже было именно так.
Я постучал в канцелярию.
- Войдите, - раздался голос ротного сержанта Шипа. За дверью было довольно тесное помещение с тремя столами, флагом на стене и двумя иллюминаторами, освещенное лампой за плафоном в проволочной сетке. Ещё не войдя, я знал что кроме сержанта Шипа в канцелярии никого нет.
- А где все?
- Собрание офицеров. Началось час назад, - сказал Шип. Судя по его заспанной роже, я и ему сон перебил, говорил он сварливо и недовольно.
- По поводу?
- Я что, слухач? Откуда я знаю?
- Ясно. Подъём взвода прошел нормально, все на зарядке. Какие-нибудь распоряжения от ротного были?
- Представь себе, никаких. А теперь будь добр, закрой дверь с той стороны.
Я так и сделал.
Вопрос, который я не высказал – а какого черта капитан Арцтин не на собрании? К сожалению, ответить было некому – и я отправился в умывалку чтобы без помех привести в порядок свою заспанную физиономию. Отскоблить щетину, например.
В умывалке вяло орудовал шваброй сонный дневальный, предчувствовавший что скоро застучат десятки ног по лестнице и сюда ворвется шобла бандерлогов, которая тут же загадят этот девственно чистый пол отпечатками ног, хлопьями мыльной пены, плевками и мусором. Я сочувствовал бесполезному труду этого парня, хотя не будь его – у нас был бы свинарник.

Койки были похожи на широкие синие доски. Одеяла натянуты на матрац так туго, что будь они чуть плотнее, их можно было использовать как барабан. Ровные белые складки простыни, прямоугольники подушек, всё словно по ниточке, сказывалась многодневная практика. Даже не к чему прикопаться. Да и не за чем. Убытие взвода в столовую так же произвел капрал Риппер, потому что ему нравилось поорать, а я не был против. Я думал, о чем могут трепаться офицеры на своём совете, и скоро ли будет высадка.
Страна в которую мы плывём находится на другом континенте. Как водится, у неё длинная и славная история. И как водится, из каменного века она вынырнула сравнительно недавно, после последней крупной войны, когда началась делёжка сфер влияния между странами-победителями. Из-за несоответствия менталитета людей и уровня их развития, возник конфликт, в который тут же, как в водоворот, начали втягиваться как окрестные страны – стоит только слабому человеку получить оружие, как он тут же начинает мнить себя богатырём и начинает работать локтями, призывая таких же богатырей, как он сам, чуточку потесниться. Нашей задачей было поспособствовать пониманию этих людей, что их армия не самая большая и могучая, а потому жить им следует в мире и смирении, поумерив амбиции и прекратив мутить воду там, где замешаны интересы более сильных стран. Конечно не всё было так просто.
Командование в лице капитана Арцтина и лейтенантов Вэйна, Кирка и Керна соблаговолило появиться за завтраком, и я видел как они переговариваются. Капитан был как обычно погружен в себя, а вот командиры взводов трепались – не уймешь.
А я наслаждался крепким черным чаем с сахаром после тарелки овсянки и думал, что по всей видимости высадка уже не за горами. Да, у нас почти весь личный состав – новобранцы; да, только треть командиров имеет боевой опыт; да, последнее что мы слышали, так это о том, что нашу армию разгромили, а командующий то ли убит, то ли пленён. Но плацдарм уцелел – а значит мы сможем взять реванш. Так я думал. Реальность оказалась несколько иной. Когда все позавтракали, лейтенант Вэйн поднялся и принялся вещать со всей своей природной харизмой:
- Солдаты, сегодня мы получили новые приказы – наш конвой не будет высаживаться на плацдарме а присоединится к десантной операции, целью которой является заход врагу в тыл!
Бойцы, сидящие за столами, недоуменно переглянулись.
- Мы вобьём клин в растянувшиеся коммуникации противника и нанесём ему тяжелое поражение, от которого он не оправится, и опрокинув его оборону, двинемся вглубь страны, к столице, а наши братья по оружию добьют остатки неприятеля у нас за спиной!
Я видел, что план победоносного наступления пришелся по вкусу куда лучше овсянки – по крайней мере глаза солдат заблестели, и если бы лейтенант сделал паузу, я уверен, зазвучали бы овации. Однако Вэйн завёлся как шарманка и начал трепаться про награды и почести, внимание прессы и прочую муть так, что лично у меня начали вянуть уши. Лучше бы он упомянул что-нибудь действительно важное. Например, ожидаемое сопротивление, донесения разведки, поддержка артиллерии или что-нибудь ещё в том же духе. Хуже всего то, что лейтенант Вэйн был командиром моего взвода. Трепаться он умел отлично, но боевого опыта в отличии от капитана не имел вообще, а потому я уже предчувствовал каково нам придется во время высадки. Он представлял собой тип человека, который лично мне был отвратителен – румяное круглое лицо, улыбка до ушей, патриотично сдвинутые брови, гордый и бравый вид, одним словом – такую рожу только на агитплакат «И сразу в бой». Ненавижу агитационную литературу.

Спустя два дня мы слышали гул орудий и видели туманную дымку на горизонте, в которой багряным цветом вспухали взрывы. Три линейных корабля лупили из всех орудий по берегу, где очевидно находились укрепления, в воздухе словно стая пчёл гудели бомбовозы, вываливающие свой груз прямо на голову неприятелю, который вряд ли ожидал такой подставы с нашей стороны. Когда воюешь с такими же людьми как и ты сам, привыкаешь называть их «врагом», «неприятелем», как угодно, только не людьми, ибо только представив врага как нечеловека, жрущего младенцев и насилующего женщин, можно научиться его ненавидеть, чтобы не колебаться перед выстрелом.
Я слабо себе представлял, каков будет мой первый выстрел в человека. Наверное, я буду стрелять вместе со всеми и не увижу как упадет кто-то, сраженный именно моей пулей. А дальше уже все они будут на одно лицо.
К обеду первая партия пушечного мяса уже убыла вдаль на десантных баржах, и мы ожидали своей очереди – солдаты были на взводе, им не терпелось вступить в бой. Я смотрел как они сжимают свои винтовки, в сотый раз проверяют снаряжение, нервно курят и делятся соображениями как сподручнее будет завалить побольше народа. Они были уверены, что врагов хватит всем, а я смотрел на курящуюся дымом возвышенность, уже довольно хорошо видную, и думал – а уцелело ли там хоть что-нибудь живое?
Мы должны были атаковать «зелёный пляж» - остров, на котором был разбомбленный и расстрелянный гарнизон, а так же «красный пляж» возле защитной дамбы и «синий пляж», южнее города. В общих чертах, план заключался в том, что один отряд разбирается с гарнизоном в разбомбленной крепости на острове, второй зайдет с северо-запада и берёт под контроль дамбу и железнодорожную станцию, а третий с юга входит в город.
Когда десантные баржи вернулись, лейтенант, уткнувший себе в ухо трубку рации, с воодушевлением сообщил, что «зелёный пляж» взят, потерь нет, сопротивление слабое. Нам достался «красный пляж» - и у меня в желудке возник тяжелый ком плохого предчувствия. Вроде бы всё было хорошо – над задымлённым городом летали бомбовозы, за те два дня пока мы огибали полуостров, приближаясь к цели линкоры разнесли из пушек все замеченные огневые точки береговой артиллерии, «зелёный пляж» был взят практически сходу – но предчувствие… Чтоб его.
Мы погрузились в баржу и лейтенант тут же начал разглагольствовать о том, что нас поддерживает вся мощь военно-морских сил, куча бомбовозов и что нас черт возьми два батальона на один долбанный пляж – а значит нас ничто не остановит. Я мысленно дорисовал к голове лейтенанта рога и принялся додумывать окончания возвышенных фраз в духе «нас поддерживает вся мощь военно-морских сил – а значит, мы будем на линии огня и лупить будут именно по нам», «нас два батальона – готовьтесь по окончании операции сформировать хотя бы один из того, что останется» и так далее в том же духе. Баржа бодро рычала мотором, её качало на волнах, и к сизому дыму двигателя примешивался запах табака. Перед высадкой каждый норовил выкурить папироску, кто-то выкуривал половину, оставляя вторую на потом, на возвращение. Капитан плыл с нами, и всё так же отстранённо курил. А когда лейтенант возвысил голос в своей проповеди доблести морского пехотинца, коротко велел ему заткнуться.
Дамба была сделана для того, чтобы защитить город от затопления в случае чего – и она представляла собой естественную защиту от огня линкоров – она была толстенная, чтобы её раздолбать нужно было постараться. В неё не стреляли – никому не охота восстанавливать дамбу после победы, ведь подразумевается, что мы защищаем мирное население одной части страны от злобных головорезов другой части. Мне стало интересно – а чем занимались бомбовозы – бомбили огромное количество военных целей в городе, или разнесли жилые кварталы со всеми жителями чтобы потом списать это на случайные потери? Я это к тому, что армия, которую разгромили северяне-головорезы занималась в основном подавлением бунтов среди мирного населения, протестующего против земельной реформы их президента Мана. Конечно же, эту информацию не разглашали, но мне удалось пообщаться с участниками тех событий. И вот теперь, пока солдаты готовили осадные лестницы, я думал – с кем мы воюем на этот раз?

Снаряжение солдата – это целая куча необходимых для выживания вещей. Плащ, прошитый металлической сеткой – защита от волшебных молний, противогаз – против гибельного тумана, встроенные линзы защищены магией от запотевания и обеспечивают приемлемую видимость в тумане или в дыму, лёгкий бронежилет защищает от случайных осколков и стрел, баллистический щит – от револьверных пуль и ударных волн, каска защищает голову… И наконец оружие – полуавтоматическая винтовка со штыком для ближнего боя. Я был готов тащить всё это на стену, забросив щит за спину, держа винтовку в одной руке и цепляясь за лестницу второй, которая уже к середине подъема дико болела. На ступеньку выше меня всегда была чья-то нога, и я знал, что ниже моей ноги находится чья то такая же уставшая рука.

Зарисовка вторая. "как всё начиналось", 1957 год.

«Это люкс для новобрачных. Даже если вы против, другого нет.»
(х/ф «поезд в 3.10 на Юму»)

Город. Бесцветные осенние дни и длинные тёмные ночи. Приземистые равнины спальных районов, лес офисных зданий с рассевшимися на парапетах крыш каменными горгульями. Флаги перед строгими фасадами государственных учреждений и фонари вдоль улиц, по ночам горящие, словно цепочки взлётно-посадочных огней. Редкие квадратики освещённых окон, где кому-то не спится.
Три щелчка реле. Пауза. Два щелчка - сигнал с передающей станции дал сигнал рации выйти из режима ожидания, рация ответила сигналом готовности к приёму и включила динамик, в котором тихо зашумело волнующееся море эфира.
- Реплика Семь, - сквозь шелест помех пробился женский голос. – Четыреста-восемь запрашивает подкрепление, код Б, красный. Клуб «Аурстрим», перекресток Норд и Восточного пляжа.
- Реплика Семь – базе, принято, - ответил я, нажав кнопку ответа, и отпустив её, поднялся на ноги:
- Эй, зелёные, у нас опять вызов. Хватайте стволы.
Четверка зелёных издала лающий звук, весьма отдалённо напоминающей акроним фразы «приказ понял, выполняю» и схватив из пирамиды свои пушки, снаряженные контузионными зарядами, попрыгали в люк, ведущий в гараж. Уже через минуту фургон, сверкая фарами вылетел на пустую дорогу. Код, переданный базой означал, что полицейский ранен в огневом столкновении, код машины принадлежал детективу Чеддеру – он принципиально избегал вызова подкрепления заранее, к тому же он был достаточно крут чтобы самостоятельно навешать горячих всем, кто ему не понравится. Видимо на этот раз криминальных элементов было слишком много.
Водитель фургона занимался выжиманием из машины всего, что было можно, а я сидел в салоне и слушал брифинг вместе со всеми, по рации.
- Клуб «Аурстрим». Принадлежит госпоже Вайсс, эльфийке. Вчера в половине девятого неизвестная позвонила в полицию и сообщила об убийстве в клубе. Для установления факта убийства на место были отправлены детектив Чеддер и офицер Джо.
Я зевал, слушая эту историю.
- … В пять сорок утра поступил звонок от неизвестной, передавшей код вызова подкрепления.
А вот это уже было интересно.
- Клуб представляет собой прямоугольное здание с парадным и черным входами, других доступов в здание нет. Здание защищено от прослушивания и подглядывания с помощью магии. Что произошло в клубе – неизвестно. Действуйте по обстановке.
Орки, сидящие на лавках вдоль стенок салона поставив пушки между ногами, смотрели на меня. Я, сидя спиной к водителю, смотрел на них - сонным и усталым взглядом:
- Чего? Едем на место, там разберёмся.
Похоже, выспаться сегодня мне не грозило. Дело в том, что какие то ублюдки на ночь глядя завалились в оперу и немного там постреляли. Мы подъехали как могли быстро и тоже немного постреляли. В итоге опере был нанесён колоссальный ущерб, куча народа была в культурном шоке, кое кто даже ранен, но в целом – учитывая поднявшуюся после выстрелов панику, я удивлён что никто серьёзно не пострадал. Из зрителей никого не пристрелили, не задавили в давке, не выкинули из ложи и так далее. Были и другие странности – когда стали разбирать завалы, выяснилось, что кто-то весьма неплохо использовал магию чтобы обороняться до нашего прибытия. А изрешеченные стены и опалины от взрывов гранат напомнили мне о далёких временах – сначала о тех, когда я был мальчишкой, впервые нацепившем форму и тут же отправленным в ад высадки на Кровавом пляже, затем о тех временах, когда все мои задания носили гриф «секретно». Во время одного из таких заданий я и познакомился с моим нынешним взводом зелёных громил – правда, тогда они были сильно моложе. Фактически, тогда они были детьми. Детьми экспериментов по реплицированию. Подопытными…
Короче, с бардаком в опере мы разбирались до утра, заполняли бумажки и ругались с начальством, спешно появившимся к шапочному разбору. Пришлось вернуться в казарму и писать рапорт – и едва я, наконец, закончил, как поступил этот чертов вызов в «Аурстрим».

Я велел водителю проехаться вокруг клуба, а сам смотрел в окно – паники вроде бы не было, у входа, над которым красовалась волшебная иллюзия прекрасной девушки, торчали охранники и парочка богатеев, о чем-то неспешно беседующих, у черного хода так же не было видно ничего необычного. На парковке стояла полицейская машина – пустая. Если бы Чеддер зашел с парадного входа – вряд ли все были бы так спокойны. Почему я думал, что ранен именно Чеддер? Потому что он был старшим в паре, и вряд ли его напарник, сопляк по имени Джо, был способен вломиться в клуб.
- Заходим с черного хода, всех кто встретится – вяжем. Пусть начальство потом извиняется, наша задача – найти детектива Чеддера и офицера Джо, если он там.
Фургон подъехал к служебному входу, и мы услышали выстрел. Затем прямо сквозь дверь вылетело грузное тело, замершее в ореоле щепок на земле, подле входа в клуб.
Орки попарно сгруппировались по обе стороны от входной двери, пока я проверял тело – это был явно не Чеддер – кто-то столь же здоровенный, но менее везучий – вдобавок я слышал голоса в клубе, пробивающиеся сквозь музыку:
- Дай сюда! – невнятно сказал голос Чеддера. Ему ответил столь же невнятный женский голос:
- У тебя три выстрела…ик. У меня два. Ик. С этим всё?
- На сегодня – да, - зло сказал Чеддер и послышался плевок. – Но в перспективе его ждет электрический стул. У него на руке характерные царапины.
- Вот ублюдок, - второй плевок.
- Стойте где стоите! Оружие на пол! – это были уже чьи то незнакомые голоса.
Я махнул рукой оркам. Один, справа от двери, влез в раскуроченный дверной проём и перебежал налево, становясь на колено и вскидывая пушку, второй, слева от двери, повторил его маневр, заняв позицию справа, оставшиеся по очереди вломились в проём, и заняли позиции, возвышаясь над товарищами за их спиной. Я видел в ярко освещённом коридоре спину Чеддера и какую-то девчонку рядом с ним – а за ними охранников клуба с оружием.
- Взять их, - буркнул я, доставая сигарету - и следом за щелчком пальцев, заставившим кончик бумажной гильзы с табаком тлеть, раздался первый выстрел. Я затягивался горячим ароматным дымом, прогонявшим сон, а из двери раздавались бодрящий грохот стрельбы, вопли «полыцыя! Лежать-не-рыпаться-ноги-вырву», «чисто!», «чисто!», звуки ударов, и чьи-то вопли.
- Я детектив Чеддер, постарайтесь взять побольше живых.
- Все будут жывы, - ответил зелёный. - Мы стрыляем ударнымы.
…Прислонившись к холодной стене клуба, я слушал звуки драки, прикрыв глаза, и словно в полудрёме предо мной вставали картины прошлого. Это было семь лет назад.

Зарисовка третья. "Коммандос", октябрь 1950 года.

Поезд мчался сквозь ночную прохладу, разрезая тьму лучом прожектора и стуча колёсами по стыкам рельс.
- У тебя какие консервы? – спросил меня капрал Дженкинс, вскрывая свою упаковку.
- Гречка с мясом, - ответил я. – а у тебя?
- Перловка. С мясом. Давай поменяемся?
Я молча протянул ему свою жестянку. Армейские консервы были в некотором роде сюрпризом – никогда не знаешь, что тебе попадется, и некоторые даже делали символические ставки на меню.
Дженкинс был стрелком-пулемётчиком, в нашей группе ему было отведено огневое прикрытие. Я был специалистом по взрывчатке, капитан Арцтин являлся лидером группы и заодно - медиком, четвертым был некромант, формально он не являлся военным, но настоял чтобы его взяли в группу – а никто в здравом уме не будет перечить некроманту. Не потому что он страшный, а потому что он единственный кто может ненадолго позволить тебе пообщаться с погибшим товарищем, чтобы услышать его последнюю волю, или с умершими родственниками, например. Правда сами некроманты не одобряли такой практики, считая что мёртвых надлежит оплакать и отпустить. Ещё у них не было имен и возраста, они обладали множеством странных способностей и многими тайными знаниями, которые не спешили раскрывать. Возможно этот прицепился к нам потому, что кто-то из мёртвых его попросил об этом. А может быть и нет.
Пятой была девушка, хорошенькая – зеленоглазая брюнетка с обаятельной улыбкой. Она смотрелась слегка нелепо в мешковатой полевой форме цвета хаки, впрочем ей это шло. Её звали Камми, и она была специалистом по маскировке – очень немногие люди могли сладить с магией, которая могла сделать человека невидимым. Этим и объяснялось её присутствие в нашей группе – мы должны были незаметными попасть в секретный комплекс, оставшийся в Хангуке ещё со времён его оккупации Лунной Империей. Попасть туда и поглядеть, как мы можем его уничтожить. Война, в которой мы помогали местным, началась с серии крупных поражений, и только недавняя дерзкая высадка генералом Дугласом десанта прямо посередине коммуникаций противника спасла наши силы от полного разгрома.
- Камми, а у тебя там, в банке что, компот? – продолжал Дженкинс.
- Персиковый, - подтвердила девушка.
- А у меня яблочный. Поменяемся?
- Конечно, - улыбнулась она, протягивая жестянку. Этого добра у нас с собой был целый мешок, взяли в дорогу потому что не знали сколько придется провести в пути. Шли уже вторые сутки, и поезд ехал всё дальше на север, без остановок. По донесениям разведки, поезд вёз большое количество химикатов, предназначенных для комплекса реплицирования. В том, что комплекс существовал в действительности, сомнений не было – наши войска целых три месяца гоняли жуткие бронированные твари, явно выведенные искусственным путем. Капитан Арцтин полагал, исходя из данных вскрытия, что эти твари были созданы не более года назад, и представляли собой мутированных искусственным путем хищников.
- Дженкинс, ты всегда такой разборчивый в выборе еды? – поинтересовался я.
- Ну, я люблю вкусно поесть, - улыбнулся он. – Пулемёт тяжелый, нужно много питаться чтобы на охлаждение хватило, а иначе похудею.
Его пулемёт при стрельбе заметно разогревался, так что Дженкинсу приходилось охлаждать его с помощью магии, в ходе этого действа он очень сильно потел. Но что-то не было заметно, чтобы он хоть немножко похудел. Напротив, он был здоровенный, розовощекий и упитанный.
Капитан Арцтин меж тем сидел с картой, освещенной тусклым фонариком, и отмечал на карте маршрут поезда. Он пил кофе, и в эту ночь он был первый на вахте. Потом был я, затем Дженкинс. Камми по общему мнению должна была отсыпаться и беречь силы, потому что ей предстояла ответственная задача – сделать нас незримыми для вражеского ока, когда мы прибудем на место.
- Уже скоро, - сказал некромант, к чему-то прислушавшись.
- Что «скоро»? – спросил капитан
- мы скоро будем на месте.
- Откуда информация?
- в местах, где огонь сражений вымывает жизнь, тускнеют краски, - туманно сказал некромант. – Я вижу много красок впереди, там диссонанс цветов – и много звуков.
Капитан усмехнулся.
- Вам не увидеть мир таким, как вижу я - служитель смерти, - продолжил некромант. – Нет слов, чтоб описать это достойно.
- Ты бы объяснил заодно, зачем тебе тащиться с нами, «служитель смерти», - сказал капитан. – Не очень-то мне охота выполнять задание бок о бок с кем-то, чьих мотивов я не знаю.
- Резонно, - после паузы ответил некромант. – Я помогаю вам, осиротевший дух ведёт меня тропою прошлого сюда, где воцарилось зло обмана.
- Никогда не понимал что за чушь несут эти гадатели, - сказал Дженкинс, отхлёбывая компот. – Так туманно изъясняются что аж башка пухнет.
- Попробуй мысль собрать из слов, когда вокруг толпа, и каждый говорит слова, что на язык тебе приходят, - сказал некромант. – И говоришь ты прежде мысли так, что если воцарится тишина, ты не поймешь ни слова.
- Мой мозг сейчас взорвется, - сказал Дженкинс. – И виноват в этом будешь ты. Ненавижу загадки.
Некромант пожал плечами.
- Итак, ты говорил что-то о духе, который ведёт тебя ко злу обмана. Этого духа кто-то обманул? – вернул разговор в прежнее русло капитан.
- То эльфа дух. Неведомый заводчик, поныне разводящий мерзких тварей, обманом завладел идеей этого процесса, суть предназначенного в облике своём оригинальном отчаянной попыткою вернуть на землю мир.
- Чего?
- Он говорит, что некто украл технологию реплицирования у автора. Автор каким то образом хотел использовать эту технологию чтобы восстановить мир. Как?
- О замысле судить не надо строго – создатель был идеалистом, похитивший – жестоким практиком. И оба мир вернуть на эту землю бы смогли, но мир не стал бы прежним. Один бы создал мир иллюзий во плоти и не достигши цели каялся жестоко. Второй же, ослеплённый своей целью, от мира не оставил бы ни камня – а смерти не угоден мёртвый мир. Я призван с миссией разрушить храм чужой мечты, воздвигнутый гордыней на фундаменте обмана.
- Мне всё меньше нравится это задание, - буркнул капитан. – Что скажете, парни?
- моё дело – стрелять куда скажут, - сказал Дженкинс.
- А моё – взрывать что скажут, - сказал я. – По плану мы проберёмся туда незаметно, заложим бомбы и свалим подальше глядеть на фейерверк. Мне такой план нравится.
- А мне не очень, - возразил Дженкинс. – Так тебе всё веселье достанется.
- Если хочешь, можешь изобразить отвлекающий манёвр, залезть куда-нибудь с хорошим сектором обстрела и устроить бойню, - откликнулся я.
- мнение командира, я так понимаю, не учитывается? – сурово спросил капитан. – никто ничего не будет взрывать или расстреливать без приказа.
Некромант смерил его пристальным взглядом, но промолчал.
- Как высадимся – сперва разведка. Я хочу знать масштаб проблемы, - продолжал капитан. – У нас четкий приказ – оценить степень угрозы. Если справимся сами – взрываем всё к черту и сваливаем. Если не можем справиться – передаем координаты цели ВВС, а те уже делают в земле дыру размером с этот комплекс.
- Понятно, сэр, - уныло сказал Дженкинс, и занялся своими консервами.
Спустя час я валялся на походном одеяле возле щели в стене вагона, дышал свежим воздухом, слушал мерный стук колёс и был счастлив уже потому что имел время и место чтобы заснуть. Всё что нужно для счастья солдату – это выспаться.
...
Рука легла на моё плечо и я проснулся. Стук колёс изменился – теперь он был реже и время от времени раздавался скрежет, когда поезд проезжал стрелку. Судя по пробивающемся в щели вагона лучам солнца было раннее утро. Не самое лучшее время для тайных операций – но и не худшее, учитывая, что в отличие от нас многие наши противники видят в темноте.
Поезд замедлял ход.
- Всем собраться и приготовиться, - сказал капитан. Я быстро свернул одеяло в скатку, принайтовал к вещмешку, чьи лямки легли мне на плечи, взял свою винтовку и сел у двери. Напротив меня уселся сонный Дженкинс со своим пулемётом.
- Доброе утро, - буркнул он. – Вот почему нельзя было этому поезду прибыть, скажем, к обеду?
- Разговорчики, - бросил капитан. – Дженкинс, поправь ленту, так лязгаешь, что тебя сквозь любую магию слышно будет.
- вот черт, - Дженкинс занялся переукладкой патронной ленты, чтоб не звенела при ходьбе.
- Камми, будь готова поставить маскировку. Уверена что справишься?
- Вполне, сэр. Держитесь поближе ко мне и постарайтесь не шуметь.
- Поближе – насколько?- иронично спросил Дженкинс.
- Не настолько, насколько ты подумал, - отрезала девушка. – в двух шагах, минимум.
- Дженикнс, ещё слово – я тебе кляп из твоего же носка сделаю, - сказал капитан. – А теперь – тишина всем.
Воцарилось молчание. Поезд заскрежетал тормозами и остановился. Шипел стравливаемый пар, перекликались голоса станционного персонала, с глухим лязгом открывались вагоны, слышался шум работающей лебёдки, кто-то с кем то переругивался… Мы сидели тихо, ожидая когда дойдет очередь до нашего вагона.
Наконец двери по обе части вагона распахнулись, впустив свет и пропахший гарью воздух. В вагон заглянули три физиономии, и ничего интересного не увидели.
- Трап сюда, - лениво сказал тощий мужик в форме. – Сгружайте ящики, да аккуратно.
- Динамит там, что ли? – пошутил обладатель рожи с нахлобученной на брови кепкой рабочего.
- Мне до фонаря. Знак видишь? – мужик ткнул в символ на одном из ящиков. – Это значит «не швырять». Вот и не швыряй.
Третья физиономия зевнула и куда то исчезла. Послышалось постукивание молотка по колёсам. Капитан сделал знак, и мы принялись высаживаться с другой стороны вагона, причем Дженкинс старался издавать как можно меньше шума – но когда его сапоги коснулись щебня, раздался вполне отчетливый хруст.
- Это что было? – насторожился мужик в форме. Он заглянул в вагон, потом под вагон, почесал лоб и пошел дальше, по своим делам. Меж тем к вагону подали трап и пара рабочих принялась сгружать на платформу ящики – а мы с некромантом, пользуясь шумом, спрыгнули на насыпь и пошли следом за капитаном, который на ходу отдавал приказы жестами – Дженкинсу встать рядом с ним, Камми посередине, а мы с некромантом – в арьергарде.
Капитан вёл нас в обход поезда, на станцию. По пути мы несколько раз замирали, ожидая когда мимо пройдут рабочие, и наконец оказались на платформе.
Станция была небольшой – унылое одноэтажное здание вокзала, низкий перрон, четыре пути, два из которых были заняты поездами, водонапорная башня, которая в данный момент пополняла запасы воды на усталом вновьприбывшем паровозе и несколько грузовиков, в которые грузили ящики, мешки и бочки.
- Перевалочная станция, - прошептал капитан. – Дальше груз поедет на машинах. Нам нужно быть в одной из них.
- А влезем? – прошептал Дженкинс.
- Не влезешь – побежишь следом, - отрезал капитан. Неторопливым шагом мы шли к машинам по дуге, чтобы обогнуть вереницу грузчиков. Мне было страшно – ведь мы шли не таясь, уповая только на магию, что скрывала нас с чужих глаз. Что если магия вдруг даст сбой? Что если кто-то здесь может видеть сквозь наш незримый защитный покров?
- Ты мне мешаешь, - прошептала Камми. – Расслабься и верь, всё будет хорошо.
Легко сказать. А вот Дженкинс похоже совсем не волновался, сосредоточенный на том, чтобы не греметь снаряжением. Некромант словно тень следовал рядом со мной, закутанный в темный плащ и казавшийся восставшей с земли тенью.
Грузовики были крытые, с натянутым на вставленные в борта скобы брезентом, в котором были грязные окошки по бокам. Всего машин было шесть штук. Я понятия не имел как мы поедем, но вот у капитана похоже с этим проблем не было. Видя, что грузчики тащат свою поклажу только к пяти грузовикам, он показал на шестой:
- В этот ничего не грузят. Видимо там поедет охрана. Идем туда.
- Ехать в грузовике полном охраны?! – прошипел Дженкинс. – Да вы наверно шутите, кэп…
- Заткнись и лезь в грузовик.
- Но мы же не сможем там говорить…
- Вот и помолчишь, тебе полезно.
- А если я в туалет захочу?
Капитан поглядел на него тяжелым взглядом. Дженкинс развел руками.
- Усыпим охрану, с борта отольёшь, - наконец сказал капитан.
- А если Камми захочет?
Теперь уже тяжелым взглядом на него смотрела девушка.
- Дженкинс, заткни мясорубку и лезь в грузовик, - процедил сквозь зубы капитан.
Я прекрасно осознавал, что вопрос Дженкинса был как нельзя более жизненным. Никому не хотелось ехать в грузовике, полном охраны. Это – стресс. Когда у человека стресс, с пищеварительной системой могут возникнуть проблемы. И тогда проблемы могут возникнуть у всех нас. Но нужно смотреть проблеме в лицо – мы не могли ехать ни на крыше грузовика, где сложно удержаться и где неизбежно будет лязгать наше снаряжение, ни в кабине, где нет места, ни под грузовиком, потому что это идиотизм, ни среди бочек и ящиков в других грузовиках, потому что те грузовики набиты доверху. И чем дольше мы тут пререкаемся, тем сложнее нам будет занять тёплые места. Поэтому стиснув зубы, я взялся за борт грузовика и подпрыгнув, навалился на него животом, перевалившись на пол, следя за тем, чтобы не шуметь. Следом за мной влез некромант, потом мы втащили на борт Дженкинса, кэп подсадил Камми и влез сам. Мы забились поближе к кабине и перевели дух.
- Сможешь держать невидимку всю дорогу? – спросил капитан у девушки. Та кивнула. Больше никаких разговоров вести не удалось, потому что буквально через несколько секунд в грузовик полезли солдаты. Их было восемь человек, и я машинально начал прикидывать, как бы их убить, по возможности тихо. Грузовик поедет замыкающим, а значит некому будет увидеть то, что тут будет твориться. Меня разбирало любопытство – можно ли вырезать всех этих солдат, пользуясь невидимостью. А они о чем-то трепались на своём дикарском языке, гоготали и наслаждались жизнью.
- Даже не думай об этом, - прошелестела мне в ухо Камми. – И не смотри на них, ты очень сильно осложняешь мне работу.
Проклятье. Я покосился на Дженкинса – тот зажал пулемёт между скаткой и вещмешком, привалился к нему спиной и надвинув кепку на глаза дремал. Капитан глядел на него, и на его лице читалась мысль «если захрапит - убью». Солдат спит всегда, когда представляется возможность, и я решил, что сейчас самое время. Ведь когда я сплю – я нахожусь в лучшем из миров, и пока это так – я не буду мешать Камми. И я примостившись на своём вещмешке, задремал.

Зарисовка четвертая. "Реплика 7", 1957 год.

Когда я проснулся, на часах было уже около пяти вечера. Зелёные дрыхли, их бронежилеты висели в шкафу, а оружие – в пирамиде, вычищенное и смазанное. Тусклый синий свет дежурной лампочки освещал идиллию казарменной жизни, и одеваясь, я размышлял над тем, как я дошел до такой жизни. Мой отец, отправившийся навечно в лучший из миров, когда-то говорил, чтобы я оставил в покое мечты о победах и славе, чтобы я женился, завел семью, выращивал помидоры и радовался жизни. Может быть, он был прав. Может быть и нет. Дом каждого – это место, где можно выспаться, где хранишь свои вещи, где безопасно, и где тебя ждут, когда бы ты ни пришел. Мой дом был всюду, где был я. Вещей у меня было немного, оружие позволяло чувствовать себя в безопасности, а спать я мог где угодно, хоть лёжа, хоть стоя. Поэтому я жил в казарме с орками и ни на что не жаловался. Учил их – сначала порядку, затем зачитывал им курс начальной школы, чтобы они хоть немного умели читать, писать и считать, знали, в каком мире живут и понимали что такое «хорошо» и что такое «плохо». Такая вот приёмная семейка. Правительство платило за оружие, боеприпасы, транспорт, обмундирование и еду, а мы исправно выезжали туда, где срочно требовалась сила, ибо закон без силы – лишь фикция.
Мне предлагали вернуться в армию, или стать детективом, но разве я мог сложить на чьи то плечи бремя заботы о моей зелёной семейке? Не мог, ибо попади они не в те руки – то стали бы олицетворением всего того, от чего я хотел их оградить. В первое время пришлось потрудиться – я нещадно лупил их прикладом, вколачивая понимание того, что самовольные отлучки, драки в барах и воровство – это плохо. Мне не хотелось к этому прибегать, но проблема орков в том, что они признают только силу. Их лидером становится только самый сильный. Наверно поэтому орки и вымерли – сила вытеснила разум, а без разума любая раса обречена. Если бы мои подопечные учились в обычной школе, из них выросли бы бандиты – я видел много примеров, когда накачанный школьник, вместо того чтобы учиться, отбирал карманные деньги у всех, кто послабее, а тех кто поумнее заставлял делать за себя домашние задания под угрозой побоев – и в итоге вокруг него собиралась банда из умников, которым нужна была защита от других здоровяков, парней не особо сильных, но в целом сильнее чем другие, девчонок, падких до силы и всех прочих. Когда они вырастали, то становились или уличными бандами, или гангстерами. Но ни раса, ни количество ума, ни физическая сила не являются определяющим фактором в становлении личности. Взять хотя бы Чеддера. Из-за имени он ещё в школе терпел насмешки и отвечал на них ударом кулака, но в отличии от других громил, не стал преступником, а пошел в полицию. Почему? Кто знает. Быть может, втайне он сопереживал тем, кого так же, как и его дразнили, но кто не имел силы, чтобы дать отпор. Хотя если честно, мозгов у Чеддера было маловато. Он больше оперировал своими чувствами и инстинктами, и судя по тому как давно его не повышали – получалось у него так себе.
Я прошелся по казарме, глядя на одинаковые зелёные физиономии орков, спящих на выстроенных в ряд по нитке койках с их именами на табличках Уно, Дабус, Треш и Квад, и только сейчас понял, что же беспокоило меня утром, во время штурма. Одинаковые лица. Но тогда я слишком хотел спать и не придал этому большого значения. У громилы, который вылетел сквозь дверь перед штурмом, и у второго, которого избили и скрутили мои ребята, были одинаковые лица. Одинаковое телосложение. Они были как близнецы.
Я помотал головой и пошел умываться. Чушь собачья, наверно это были близнецы-гиганты, и мать их умерла при родах, а они последовали по проторенной дорожке в организованную преступность. Не о чем тут думать.
Зеркало отразило моё заспанное худое лицо, с начавшей пробиваться щетиной на щеках. К сожалению, кроме бритвы не существовало никаких других способов извести её, и я принялся намыливать щеки, размышляя о событиях предыдущего дня.
- Командир, - послышался голос Уно. Он единственный из всех более-менее правильно выговаривал слова. Он протиснулся в дверь умывалки и замер под молочно-белым плафоном лампы. – Мне нужна увольнительная. И немного денег.
- Заслужил, - бросил я, скобля щеки. – Узнаю что был в баре – прибью.
- Я давно не хожу по барам. И знаю что это плохо. Я хочу в кинотеатр. Можно?
- Можно, - полотенце проехалось по моему лицу, стирая пену и остатки щетины. – Вместе сходим. Это не контроль, просто мне тоже нужно развеяться. Уже решил на какой фильм пойдешь?
- «Три лица Евы», - немного замявшись сказал орк.
- Никогда не слышал.
- Это новый фильм. Много пищи для ума.

… Пищи для ума действительно оказалось много.
В силу некоторого своеобразия мышления у орков, в самом начале нашего знакомства мне пришлось потрудиться, чтобы до них доходили некоторые, порой элементарные вещи. Лучшим доказательством правоты моих слов всегда считался удар, но не для Уно. Уно терпел, но продолжил задавать вопросы «почему?», «зачем?» и «как?». Приходилось применять второй способ объяснения – аналогии. Например, когда Уно спросил меня отчего у людей болит голова, я ответил что когда кто-то обжирается, у него болит живот. А голова, соответственно, болит когда в ней много мыслей. Уно сказал, что у него крепкий желудок в голове, крепче, чем у людей. Отношение к еде у орков близко к священному, а потому Уно старательно пытался насытить свою голову мыслями. И, подобно тому что некоторые любят рыбу, а некоторые ненавидят, предпочитая мясо, Уно предпочитал мысли философские, о сути разума и личности. Орк-психолог. Я бы смеялся до упаду если бы мне когда-либо подобное сказали прежде. Дабус предпочитал мысли технические, его интересовало устройство практически всего, что попадалось ему на глаза, Треш любил смешные истории, а Квад слушал всё подряд...

Зарисовка пятая. "капитан Арцтин", 1957 год. (в девичестве - то что должно было называться "бесконечная надежда")
Your body in the gloom
The platform fading back
Your shadow on the track
A flower upon a tomb

And why these days ahead
When I must let you cry
And live prepared to die
And to....
(Joan Baez “The dove”)

Женский смех и легкая музыка, яркий свет люстры – наверное, он сейчас заставляет иллюминаторы роскошного корабля сиять в подступающей темноте. Стюарты наполняют бокалы, стол застелен белоснежной скатертью, пассажиры первого класса могут позволить себе роскошный ужин с себе подобными за одним столом, их немного. Лишь я словно сижу напротив всех, не смотря на то, что стол, в общем то, круглый. Я слышу их голоса, но не вникаю в смысл, как не вникал бы в щебетание канарейки. Это просто ворох пустопорожних витиеватых фраз. Комплементы, сплетни, цитаты, однотипные шутки.
...
Я возвращался домой. Одетый в парадную форму со знаками различия полковника – меня повысили после отчета о моей деятельности в плену – я восседал за столом с людьми, для которых война была чем-то вроде кинокартины. Просто ещё одна история.
Я возвращался домой, зная что моего дома больше нет. Отец умер от острой сердечной недостаточности когда моя любимая дочь сбежала в первый раз – её нашли и вернули, но она снова сбежала, и на этот раз с концами. Моя жена вздумала запить таблетки алкоголем – и покоится на кладбище рядом с отцом. Моей семьи больше нет.
В моем сердце поселилась пустота - с того момента как я получил извещения – они одни дождались моего возвращения. Ничто другое не дождалось.
Итого, мне скоро шестьдесят, а я один. Но это – лишь краткая история одиночества. Пожалуй, следует добавить в неё немного красок.

- … Давайте выпьем за победу в этой войне, и за героя этой войны! – с ослепительной улыбкой произнесла дама в белом, восседающая за столом словно на троне. И все эти достопочтенные джентльмены и дамы вокруг подняли бокалы. А мне казалось что в моём бокале не вино, а кровь всех тех, благодаря кому я стал героем. К горлу подкатила тошнота.
- Простите, - я резко поднялся.
- Вы не выпьете с нами? – удивленно спросила дама.
- … Морская болезнь, - пояснил я, вымученно улыбнувшись. Она участливо кивнула, словно милостиво разрешая удалиться. Что я и сделал, выйдя из роскошного зала кают-компании на палубу. Моросил мерзкий холодный дождь. Была осень.
Дрожащими пальцами я достал сигарету, облокотившись на поручень, и зашарил по карманам в поисках спичек. Я забыл, что оставил их в каюте – в кают-компании, где огонь подносил стюард, они были не нужны. И когда я хотел спуститься в каюту за ними, предо мной блеснул огонь, запаливший кончик сигареты…
… Вспышка резанула по глазам, высветив на миг серые силуэты грязных бедолаг, сидящих в траншее по колено в грязи, прикрывающих затворы винтовок от холодного дождя.
- «люстра»! Вперед! Пошли! Шевелись, живей давай! – заорал сержант.
Держа винтовку в одной руке, я схватился за скользкие доски лесенки, ведущей наверх, прочь из траншеи, и рывком выбросил свое тело на бруствер, скатившись с другой стороны прямо в грязь. Послышались ругательства справа и слева – солдаты скатывались с бруствера в грязь и тут же поднимались. Наша задача – взять позицию противника. Двести ярдов – если по прямой. Атака – ночью, при свете волшебной «люстры», мертвенно-бледном, призрачном…
- Быстрей, пока они не опомнились, вперед! Как начнется обстрел – прятаться в свежих воронках! – орал сержант. – По прямой – не бежать, не кучковаться, один бежит – второй прикрывает!
Я бегу, вернее стараюсь бежать – спотыкаясь и рискуя шлёпнуться в грязь. Сапоги с чавканьем врубаются в раскисшую землю, я с трудом вытаскиваю из неё ноги, сдавленно ругаясь и видя перед собой только одну цель – воронку впереди, темный провал в земле, моё спасение. Начинается трескотня выстрелов – спереди и сзади, я слышу влажные шлепки пуль – чаще в землю, я добегаю до воронки от снаряда и скатываюсь в неё, проверяю не забилось ли грязью дуло винтовки, щелкаю затвором и лезу на противоположную стенку этой залитой водой ямы. Земля содрогается, я слышу гул орудий, где то рядом рвутся снаряды, но не рядом со мной –и слава богу. Рядом шлёпается чьё-то тело.
- Уфф… добежал, - с облегчением выдыхает оно. Грохнул взрыв где-то рядом, нас обдало грязью. Я вытираю лицо, и вижу что моя рука красная. По спине бегут мурашки, холод сковывает тело – моя рука красная, но я не чувствую боли…
- Чего замерли, думаете что они скоро успокоятся? Ану, вылезли из ямы, мать вашу! – раздался рев сержанта позади нас, и он согнал оцепенение с моего тела – я как бездушный конструкт, упираясь тяжелыми от глины носками сапог в стенку воронки лезу наверх, вижу впереди взметнувшийся к небу столб земли – и бегу к нему, не думая, не чувствуя, не понимая… Я знаю – два раза в одно место снаряд не падает. Я добегу. И ещё кто-то добежит, такой же солдат как и я, а потом будет следующая воронка – и так, пока не появится впереди колючая проволока, тогда мы набросим на неё шинели и переберёмся к брустверу, за которым вражеский окоп, пока те, кто позади нас, метают гранаты и стреляют, чтобы прикрыть нас. У нас обязательно получится. Потому что иначе не может быть – ведь если не получится, я об этом уже не узнаю…
...Домой я вернулся спустя год изнурительных боев, дважды побывав в госпитале – один раз с лихорадкой, второй раз – израненный в бою, в окопной драке, когда в ход идут револьверы, штыки и лопаты. Но резаная рана – не пулевая, зарастает быстро, да и госпиталь показался мне райскими кущами по сравнению с окопами. Когда я вернулся с первым значком пехотинца и сержантскими лычками домой, меня ждал отец, который хвастался перед всей улицей тем, что я вернулся героем. Значок пехотинца – это маленькая винтовка на фоне серебряной звездочки. Это не награда, это повод получить от государства некоторые льготы и бесплатное образование, чем я и воспользовался.

Я отшатнулся от вспышки, прикрыв глаза.
- Сэр? – послышался недоумевающий голос.
- Всё в порядке, - я затянулся сигаретой. – Я забыл спички в каюте.
- Я, кажется, напугал вас, сэр, - рядом стоял стюард, видимо вышедший следом за мной из кают-компании. – Старший сказал, что у вас морская болезнь, велел помочь.
- Благодарю, - сердце, скакнувшее лишь секунды назад, теперь ровно билось, холодный дождь на моих руках и лице освежал, и я задрал лицо к небу. – На самом деле, у меня нет морской болезни. Я это понял ещё когда десантную баржу швыряло на волнах, в той первой моей войне.
- А почему вы тогда ушли с ужина, сэр?
- Ты слышал тост. Кучка сумок с деньгами пьёт за войну, - дым быстро таял в холодном воздухе под мелкой моросью водяной пыли. – Ты знаешь, сколько стоит человеческая жизнь?
- Не имею понятия, сэр.
- Один соу, - я глубоко затянулся и медленно выпустил в воздух тающий дым. – Именно столько стоит бокал вина, который поднимают в честь тоста. Ну, или венок цветов на могилу, которая находится хрен знает где, да ещё и не отмечена, потому что там вся земля нашпигована телами, осколками снарядов, колючей проволокой, пулями, гильзами и обломками амуниции.
- Звучит пессимистично, сэр.
- … Наверно. Может быть я герой, может быть нет, но я не хочу пить с этими людьми, не знающими цену жизни. Хотя какое тебе до этого дело.
- Сэр, - парень колебался несколько секунд, а я терпеливо ждал и курил. – Я прислуживаю этим людям, и не ощущаю себя человеком. Я бы тоже не стал с ними пить, сэр.
- Слушай, что ты заладил, «сэр» да «сэр», - буркнул я.
- Так принято, сэр, - пожал плечами стюард. Сигарета полетела за борт, а я направился к лестницам, ведущим на нижнюю палубу, лишь ненадолго задержавшись, что бы поглядеть вокруг – на бескрайнее море, на белую трубу, изрыгающую темно-серый, подсвеченный красным дым…

… Крыша курилась дымом, а стены лизало пламя. Я слышал вопли людей, попавших в огненную ловушку.
- Вот ублюдки, - прорычал сержант. – Загнали местных в сарай, подожгли, а сами сидят в засаде, и ждут, когда мы пойдем выручать несчастных чтобы перестрелять всех из укрытия.
- Сержант, что будем делать? – спросил один из новеньких, нервно сжимая винтовку.
- Ты – ничего, - сержант запалил сигарету. – Ты будешь сидеть тут и прикрывать тыл. А мы пойдем и попытаемся избавить этих людей от прижизненной кремации. Пошли ребята! Хоук, Шош и Вайпер, прикрываете – что делать знаете, не впервой. Остальные – за мной.
Дым был подсвечен красным и желтым, над белыми, покрашенными известкой стенами.
Мы подбежали к стенам, когда началась стрельба – троица рассыпавшихся по местности солдат открыли огонь по попытавшемуся нас обстрелять пулемётчику, засевшему в мансарде жилого дома, пока Хоук и Вайпер его обстреливали, Шош скрылся в дверях дома – а я меж тем рванулся отпирать сарай – и чуть не напоролся на пулю, выпущенную с крыши другого здания. Чья то рука схватила меня за воротник и втащила назад под прикрытие стены горящего сарая.
- Ты что, смерти ищешь, воин? – рявкнул сержант. – Стой и жди команды!
В это время из окна мансарды вылетело тело и со шлепком замерло на земле, а из окна высунулся Шош с трофейным «Гладиатором» и начал палить по крыше соседнего дома.
- … а вот теперь – открывай двери, - сержант разжал руки – и я бросился к дверям сарая, они были подперты двумя поленьями и заперты на засов; с поленьями я разобрался ударом ноги, а засов выбивал уже вместе с сержантом. Новенький вцепился в створку и спустя мгновение из сарая уже выбегали кашляющие и кричащие люди, некоторые из них горели, этих мы сбивали на землю и тушили в луже…

...
Этот пляж покраснел от крови. Первая волна пехотинцев, выпрыгивающая на берег безжалостно скашивалась под корень ливнем пуль, и если за всю операцию погиб каждый пятнадцатый, то девять из десяти из них погибли на этом пляже. Это были не траншеи, где можно было спрятаться, здесь не было укрытий, и прятаться можно было только за телами убитых, из которых уже начал формироваться бруствер во всю длину пляжа, когда наша баржа причалила к берегу и опустила трап. Видя, что творится на берегу я велел механику развернуть баржу бронированным бортом к берегу, благодаря этому нам удалось спрыгнуть в воду практически не понеся потерь, а затем выбраться на берег, где мы попытались закрепиться.
На заваленном трупами берегу горстка пехотинцев пыталась захватить плацдарм, к ней присоединялись новые и новые отряды, в неразберихе высаживаемые с барж, экипаж которых хотел только одного – выбросить свой живой груз там, где придется, и умотать к чертям собачьим оттуда. Когда нас набралось достаточное количество – мы полезли на бетонные укрепления, забрасывая гранатами огневые точки и стреляя во все что шевелится. Захлебывались кровью, копошились в грязи, но лезли и лезли – пока первый из нас не перемахнул через колючую проволоку прямо на голову врагу. А дальше нас нельзя было остановить. Началась траншейная резня, как и двадцать с лишним лет назад.
Домой я вернулся со вторым значком пехотинца, погонами капитана, двумя крупными операциями за спиной и всего лишь десятком из тех, кто отправился со мной. Я ходил по домам моих солдат, рассказывая истории о том, как погиб каждый из них – кто на пляже, кто после него, кто – во время штурма изрытой туннелями и огневыми точками скалы посреди моря. На меня смотрели полные слез глаза. Кто-то благодарил за весть о последних минутах сына, кто-то проклинал как убийцу, который делает карьеру на костях.
И лишь потом я пошел домой.
...
На этот раз у меня было два значка пехотинца и две роты солдат в подчинении. И мы с ходу вляпались в тяжелые, изнурительные бои – роту, численностью в пол сотни человек, атаковало по меньшей мере две сотни солдат противника. За годы войны, только это слово прекрасно характеризовало тех, с кем мы воевали. Такие же люди как мы. Они тоже в чем-то правы. Но думать о их праве на жизнь – значит отказаться от своего права – а потому мы снова взялись за оружие – чтобы война не пришла в наш дом. Забыть обо всем, кроме того, что нужно делать – это волна за волной крошить врага, убивать и не быть убитым, пока хватает сил – и надеяться что сил хватит продержаться до тех пор, пока не придет подкрепление.
Но нам не было передышки. И я потерпел поражение в этой войне.
Меня взяли в плен вместе со всеми, кто не умер от ран в этой мясорубке в первую же неделю войны. Всех кто не являлся офицером прямо у нас на глазах закололи штыками, и я думал, что лучше бы я умер вместе с ними. Но кошмар только начинался… И я – наверное - никому не расскажу про годы плена, и о том как сбежал и добрался до своих.
...
Первый бой, первое столкновение с жестокостью в отношении мирных жителей, первые потери, первое возвращение домой…
Мою душу словно раз за разом окунали то в кипяток, то в кислоту, то в раскаленную лаву, чтобы поглядеть, насколько меня хватит. Эти моменты были яркими вспышками в серой мгле будней, когда сто дней были похожи один на другой, но один не был похож – потому что он был первым.
Я сидел за столом у себя в каюте. Это была каюта первого класса – белые простыни, белые стены, белая скатерть на столе с гнутыми ножками, какой-то диковинный цветок, растущий в расписной синим по белому вазе в углу, мебель красного дерева, сияющий начищенной медью обод иллюминатора, яркая люстра с переливающимися подвесками – из хрусталя должно быть. В таких каютах путешествовали те, у кого были деньги. А за меня платило государство. Оно заботилось о своих героях. Это была награда за то, что они умудрились выжить. Это была награда за годы лишений. Это был знак статуса офицера. Будут ли ещё войны? Конечно же будут. Сколько их было? Много.

Зарисовка шестая. Журналюга.

...В тот день я снова пошел в редакцию с настроением насладиться беседой с моим редактором, мистером Уорреном, человеком широкой души в те редкие минуты, когда он не орал на своих сотрудников так, что стёкла дрожали.
Выражаясь устами классиков, этой сладостной грёзой поэтических образов, редакция – это кузница новостей. Металл для литер и уголь для костров под котлами с грешными душами продажных чиновников и их распутных дочерей доставляют неутомимые репортёры. Слышится непрерывный стук молотков по наковальням – это клерки долбят негнущимися пальцами по клавишам печатных машинок - так мешанина фактов, домыслов, слухов и плодов неуёмной фантазии сковывается в единое целое – в статью, которая должна – теоретически – потрясти основы мироздания, сдуть штормовым ветром с кресел тех, кто не пристегнулся ремнями безопасности, взорвать разум читателя, выжечь на его лобных долях слово «правда» сорок восьмым кеглем, и двенадцатым – всё прочее, что находится в статье кроме правды.
А теперь - правда, выхолощенная из этих поэтических образов редактором, сокращающим бурные сентенции до голых фактов. Она заключается в том, что я прохожу мимо столов, где кузнецы слова куют предложения и заголовки, переделывая ту халтуру что им прислали недобросовестные акулы пера, поднимаюсь по устланной вытертым ковром лестнице наверх, где располагаются офисы, и пнув ногой дверь, где на матовом стекле красуется надпись «редактор отдела криминальной хроники», вхожу внутрь мрачного кабинета, где стены завешаны рамочками с особо удачными статьями, окна – тяжелыми портьерами, а за стеклом в шкафу одиноко торчит памятная статуэтка, прилагаемая к премии – единственная премия, которую получил наш отдел. Моя премия. За журналистское расследование. Это было четыре года назад, и с тех пор всё пошло к чертовой матери…

...

- ...Подумаешь, разок обоссал стену мэрии, - с презрением ответил я. – Ничего другого они не заслуживают. Война кончилась двенадцать лет назад, а временные халупы для жертв бомбардировок так никто и не снёс, капитальное жильё не строится. На улицах режут людей и нелюдей ради органов, ради поставок людей подпольным анатомам, которые варганят из них чудовищ на потеху богачам. Нам говорили что мы покончили с рабством – а рабочие в порту вкалывают за гроши, спят накрывшись газетой рядом со складами и питаются крысами. Люди платят налоги, и непонятно куда уходит эта прорва деньжищ – я не вижу, чтобы строились новые фабрики и дома, я не вижу чтобы кто-то хоть как-то пытался помочь людям – а ведь они, к слову, ни разу не отказывали в помощи своей стране, ни когда требовалось свежее мясо для мясорубки войны, ни когда у них просили в долг на патроны.
- Мы не просили в долг! – возмутился редактор.
- Мистер Уоррен, люди верили в это. Что помогают родине. Перед войной была охрененная безработица и упадок. Война обеспечила промышленность заказами, возросли объемы производства, продукция экспортировалась в страны, ведущие войну, деньги выплачивались в виде зарплаты регулярно, так? Ну, так вот, ввиду того, что деньги у людей завелись, а так же из-за того, что всё, что было произведено, шло на экспорт, купить на эти деньги было ничего нельзя. Тогда правительство принялось пичкать население этими облигациями, и люди, желающие, чтобы война закончилась, и на прилавки вернулось изобилие, их покупали. Позже им стали выдавать часть зарплаты облигациями. А деньги, которые таким образом изымались из оборота, шли на оплату долга дварфам, у которых до войны бралось золото для обеспечения денежной массы, потому что ситуация была обратная - товаров было много, а наличных денег, привязанных к золотому запасу, было мало. Это случилось потому, что из-за дурацкой тяги к дармовщине некоторых заигравшихся на бирже лиц, наша экономика накрылась медным женским тазом. Они любили брать ссуды под залог акций за часть номинала, и они массово обломались, когда у них потребовали уплаты полной стоимости акций. Такого количества денег не было, это привело в итоге к падению биржи и необходимости как-то выправлять ситуацию, например, с помощью покупки золота со всеми вытекающими – внешний долг рос как на дрожжах, потому что дварфы не будь дураками, требовали процента по займам, а когда государство не смогло заплатить, потребовали оплаты другим способом. И правительство заплатило – жизнями кучи мальчишек, которых послали на другой конец света сражаться на войне, которая была нужна государству, а не народу. Люди шли – а куда им ещё деваться, когда кругом безработица, в армии хотя бы кормят. Вдобавок, новая форма рабовладения – комитет по общественным работам. Стройте дороги за еду! – я сжал кулаки. – Ну, а когда по облигациям выплатили монетами со сниженным содержанием золота – это был вообще финиш. Какова цена бумажки с фразой «военный заём»? один либр с носа, платишь сейчас, получаешь – если получаешь – по соу на каждый либр. Сократив на половину долю золота в массе монеты, оставив её номинал прежним, держателей облигаций обули в среднем на десять соу с либра.
- Но…
Я поднял руку, призывая его к тишине, и перевел дух. У меня пересохло горло, однако я мужественно продолжил:
- …Однако людям нужно жрать, а не бумажки разглядывать. Вот они и продали за бесценок свои облигации скупщикам, обменяли на еду, одежду, медикаменты. Редко кто сохранил их при себе и дождался конца войны, не сдох с голода, не надорвался на станке и сумел получить за них – пусть и неполновесный либр, но всё же – всё то, что копилось целых пять лет! Теперь эти люди, а так же скупщики – богатые и уважаемые люди. А те, кто надрывался – нищие. Государство клянётся, что оплатило долг людям. Мэрия клянется, что у неё нет денег на постройку новых домов. Все клянутся и божатся, но никто ничего не делает. Это меня бесит. Вот поэтому я обоссал на стену мэрии, чтобы иметь возможность в суде рассказать то, что я повторил сейчас, и попытаться хоть как-то это изменить.
- Это были закрытые слушанья, - мистер Уоррен шевельнул губами, пытаясь сделать затяжку, и обнаружил, что сигара потухла. Он снова начал её раскуривать, едва касаясь пальцем обгоревшего кончика, который начинал потихоньку тлеть красным огнем и истлевать серым пеплом. – Ты ничего не добился, кроме того, что тебя посадили на неделю под арест. К тому же, это всего лишь теория. Тебе повезло, что тебя посадили всего на неделю, случись такое на год ранее – ты вполне мог бы отправиться на каторгу за свои откровенно левые взгляды. Даже коллеги по перу тебя окрестили Красной Угрозой.
- да хоть Глубокой Глоткой, мне насрать, - бросил я.


Что мне хочется сказать в послесловии. История того мира - я представляю её себе полностью, поскольку основана она на реальной истории. В основу упомянутых зарубов легли битва при Пашендейле (1917), высадка на пляже Голд (1944), Инхчонская операция в Корее (1950) и так далее. Между тем, в каментах был небольшой спор на тему того, что в истории и так дохрена персонажей, поэтому данные наработки в дело не пошли, только небольшая часть пятой зарисовки (я не стал её публиковать) стала основой статьи Ильзы в "бесконечной надежде", произведя достаточно убойное впечатление на читателей. Я так же использую реальные, а не выдуманные фильмы имея мысль, что если читатель ознакомится с ними, то лучше поймет написанное, это тот случай когда реальное лучше выдуманного, потому что лучше уже невозможно.
Перечитывая наброски, понимаю, как много не пошло в дело, и мне становится жаль эти обрывки, которые никогда не станут историей - но будучи опубликованными, могут быть бэкграундом этой самой истории, ибо они есть история.
Не пошедшие в публикацию куски:
точка зрения командира спецназа (с первой по четвертую зарисовки, опущена большая часть того что касается орков, ибо очень мрачно и печально)
точка зрения капитана Арцтина (пятая зарисовка), капитан Арцтин так же является отцом Соуэй, и я планировал его внезапное возвращение на корабле, который причалил в порту (упоминается во многих рассказах)
точка зрения журналюги (зарисовка шестая. не публикуется, ибо являет собой трэш и угар чуть менее чем полностью - если вкратце, труЪ нуар, в главных ролях клише "журналист в красной рубашке" и "шлюха с золотым сердцем". Думаю я это писал не иначе как будучи в сильном подпитии. Уши пятой и шестой зарисовки видны в статье Ильзы, )
точка зрения Ильзы (так же не публикуется ибо во первых палит на корню весь замысел, а во вторых черезмерное занудство о мире во всем мире вряд ли кто вынесет...)
точка зрения госпожи Вайсс, она же Белоснежка, она же Снежная Королева (не публикуется ...так же как и откровенно правые взгляды этой милой дамы)
точка зрения непроименованного персонажа женского пола, (будущая Вельвет, не публикуется т.к. прототип, к тому же военное прошлое продублировано Арцтином и командиром спецназа)
о наследовании. Сначала была история про капитана Арцтина, затем на её основе, в связи с тем что я забраковал оную, появился образ командира спецназа (отсюда родственность мышления).

...однако имея перед глазами написанные истории персонажей, можно гораздо лучше писать о них в рассказе, являющем собой фокус объектива на центральной линии сюжета.

Между описанным миром и реальным есть существенные различия в научно-техническом прогрессе, из-за чего местами иногда возникает некоторое ощущение всякого рода киберпанка, стимпанка и прочего ~панка. Так же это влияет в некоторых местах на историю (например описанный махач за пляж Голд легко перепутать с уже завязшей в зубах Омахой. Да и не отличишь собственно, а махач в Корее очень сильно смахивает на противостояние зергов и терранов в старкрафте, что собственно так же и не публиковалось).
Эта история - мой метод проб и ошибок, в котором я пытаюсь овладеть функционалом писательских приемов. Получается, если честно, так себе. Так что это скорее памятник пробам, ошибкам и загубленной впустую виртуальной бумаги, нежели чем ценный опыт и повод для гордости. Хотя, места, которыми я горжусь, определенно присутствуют. Но то, что хорошо сделать один раз, западло делать дважды.

Примечание буквоедам. фраза "сны оружиеносцев" написана специально так, не надо тут искать ошибку. Смысл какбе в том что оруженосец - это помогала. А оружиеносец - это типа вооруженный человек.

Ввиду эмбарго Боба на внепролёт до конца конкурса, хочу немного подразнить любопытство страждущих. 7500 знаков без пробелов - пол часа работы вместе с первичной правкой.

coming soon
...Её поднятая ладонью вверх рука сжалась в кулак, и появившаяся из арки внизу парочка издала короткий вопль, закончившийся одновременно с влажным шлепком тел и хрустом черепов - о колонны холла. Мановение пальца - и у моих ног оказалось их оружие - два шестизарядных револьвера тридцать восьмого калибра. А в арке уже появилась следующая порция мяса для мясорубки.
- удерживай лестницу, - кратко бросила через плечо эльфийка.
- Да запросто!
Это было не то оружие, к которому привыкли мои руки. Наша позиция была наверху лестницы, ведущей к ложам и на мой взгляд, являлась довольно удобной - противникам приходилось задирать голову и целиться, а мне - знай себе держи в прицеле арку и отстреливай всё, что оттуда появляется. Минусом моей позиции оказался недостаток патронов. Но это поправимо.
Судя по звукам со второй лестницы, эльфийка в белом уже приступила к обороне; из-за проклятущего тумана я не могла разглядеть, что происходит на другом конце холла.
В стрельбе с двух рук есть свои тонкости. Я выстрелила в живот первому попавшемуся ублюдку из револьвера в правой руке, и взводя его курок большим пальцем, тут же прострелила из второго револьвера бедро следующему подонку. Повторять, пока не кончатся патроны, мне не хотелось, и я укрылась за балюстрадой, от которой тут же полетело крошево - меня пытались прижать ответной стрельбой. Раненый орал дурным голосом, держась обеими руками за бедро и заливая всё вокруг кровью. Ну-ну. Удар по черепу тяжелой рукояткой пистолета - и вопли оборвались.
Лёгкий укол в сердце, но мною владел азарт, он горячил кровь, однако здравомыслию нисколько не мешал - а оно говорило, что вся банда убийц, таких же как этот, сейчас толпится у подножия лестницы и стреляет туда, где должна быть по их мнению я. Никому не интересно что это место находится в паре метров от правильного, а мои револьверы уже взяли на прицел мелькающие в тумане головы. Не попаду, так напугаю. Два выстрела почти слились в один, внизу раздался вопль, я отодвинулась на прежнюю позицию, где меня не видят, и стала ждать. Стрельба с моей стороны холла стала более вялой, похоже большинство перезаряжалось - сейчас кто-то попробует взять мою позицию штурмом, а остальные будут прикрывать огнём. Вперед, мальчики! У меня восемь патронов и сильное желание пополнить боезапас. То, что револьвер при выстреле задирает ствол, а значит целиться надо чуть ниже, чем привыкла - уже въелось в сознание.
Я слышу сквозь выстрелы, как отвратительно скрежещут по полированному мрамору металлические подковки на каблуках - а значит нужно взвести курки и ждать гостей. Судя по топоту их вполне достаточно - смогу ли я их сбросить вниз? А куда ещё я денусь?
Я прячусь за балюстрадой и жду, скрючившись в три погибели - вот с лестницы на площадку пред дверями на балкон зрительского зала взбежали ноги - выстрел снизу вверх попадает куда-то под рёбра, я слышу влажный кашель-всхлип - и разряжаю второй револьвер в следующую мишень. Скольжу на коленях вбок, вытянув вперёд руки и их стальные, изрыгающие огонь продолжения - осталось четыре патрона, а взгляд уже ищет что можно подобрать с пола. Край глаза видит голову в капюшоне, всплывающую над лестницей - и пальцы машинально посылают в неё пулю, я слышу как тело опрокидывается и с шумом катится по лестнице, я слышу проклятья тех, кто вынужден от него уворачиваться. Падая на живот и лежа на краю ступеней, я разряжаю револьверы вниз - и вот два щелчка оповещают весь мир о том, что у меня кончились патроны. Лестница завалена телами, некоторые ещё дёргаются, некоторые вопят; всё затянуто пороховым дымом и долбаным туманом.
Я не знаю сколько успели расстрелять те двое, что продолжают пачкать кровью площадку перед дверью.
Как жаль, что рядом нету никого, кто мог бы обыскать тела. Придётся самой.
С другой стороны холла доносятся грохот и дикие вопли. С моей - пока всё хорошо, придурки стреляют по цели, которую не видят. Первая волна захлебнулась, и теперь они будут думать, что делать дальше. А пока - рассыплются веером, чтобы держать в поле зрения изогнутую балюстраду и убить меня, если я появлюсь. Но сначала - те, кто ещё остались на лестнице, и кому повезло спрятаться от моей стрельбы за перилами, попытаются прорваться сквозь завалы, считая что у меня кончились патроны, пытаясь поймать на перезарядке...
Я хватаю револьвер того, кому я прострелила бок, взвожу курок и жду. Это важно в бою, не дёргаться, ждать момент. Но самое важное - угадать, когда нужно сидеть и ждать, а когда - бежать быстрее ветра.
Мой враг бежит, могучими прыжками одолевая по три ступеньки, и едва он зависает на миг над лестницей, я жму на спуск. Свинцовая точка в предложении становится красной кляксой на дёрнувшемся теле - и оно заваливается назад. Взвести курок. Поймать в прицел то место, где может появиться враг. Нажать на спуск. Многоточие.
Даже самый быстрый бегун не может преодолеть двадцать метров по изогнутой восходящей дуге лестницы быстрее, чем я проверю боезапас. Два патрона, четыре гильзы. Я не слышу бега - и шарю по карманам покойных, моё сердце словно онемело и не содрогается, когда мои руки окунаются в кровь. Лишь щемящая боль, и чувство, как будто чьи-то ноги прошлись по моей могиле. Быть может, это из-за музыки?
Здесь идёт бой, здесь умирают люди, и словно реквием над ними сквозь грохот стрельбы мне режет уши ария незримой певицы, столь же пронзительная, сколь потусторонняя, чуждая.
Моя добыча - пустой пятизарядный дробовик и восемь патронов, три пачки тридцать восьмых - к револьверам. Они вообще на перестрелку или в тир собирались?!
Белый призрак возник надо мной, когда я кормила оружие патронами, запихивая их в гнёзда дрожащими и онемевшими пальцами. Я бы выстрелила, если бы могла уложиться с защелкиванием барабана и взведением курка в ту секунду, что потребовалась мне на узнавание.
- Меняемся местами, - бросила эльфийка.
Ни единой царапины. Завидую магам...
- У меня с патронами туго, - буркнула я.
- Зато у них - изобилие, - отрезала она. - Шевелись!
она бывала на войне - эти короткие, рубленные фразы, полнейшее пренебрежение к опасности и чудовищная волшебная мощь. Должно быть, она воевала против людей. А теперь, я нужна ей лишь потому, что одна она не смогла бы удержать эту проклятую площадку.
Меня просто используют. Я бегу, пригибаясь, вдоль балюстрады и слышу выстрелы - треск револьверов, гулкие хлопки дробовиков, хлесткие пощечины винтовок, хруст разлетающегося гипса - барельеф надо мной прямо на глазах покрывается выбоинами, но мне наплевать - угол не тот, чтобы они могли в меня попасть, а рикошетов бояться не стоит.
- На! - я разряжаю дробовик в появившееся на лестнице тело, занёсшее руку. На стене за ним возникает грязно-красное пятно; он падает вниз, вспышка - и грохот бьет по ушам. Белый гипс покрывается алой моросью. Граната!
Между мной и лестницей - два гротескно изогнутых тела, даже знать не хочу что с ними сделала эльфийка. Дёргаю цевьё и просунув ствол сквозь ограждение, прикинув, где могут находиться те подонки, что решетят надо мной стену, стреляю, раз за разом, пока не закончатся патроны - дробь достанет их, где бы они ни были. Туман становится гуще...
Внизу вопят раненые, стрельба стала реже. Гранату бы туда...
Я лежу на спине, запихивая в трубчатый магазин дробовика три оставшихся патрона, и вдруг вижу движение. Мороз пробегает по коже - трупы, эти сломанные куклы - пытаются встать на ноги! Сердце ныло и пропускало удары. Я словно оцепенев, смотрела как они опираются на руки и обращают ко мне свои залитые кровью остекленевшие глаза. Я могу рассмотреть их перекошенные сломанные челюсти и разорванные выбитыми зубами щеки. Рука с торчащей из плоти окровавленной костью тянется ко мне - а я делаю единственное, что могу - направляю на страшную мёртвую голову дробовик и жму на спуск. Щелчок. Проклятье, цевьё! Щелк-щелк, БУХ - и чудовище лишается головы. Щелк-щелк - и второй мертвец превращается в груду фарша и осколков кости. Но их руки всё равно пытаются нашарить меня - и я перекатываюсь, вскакиваю и выпрямляюсь, совсем забыв о том, что стрелки внизу не дремлют, а вспомнив - снова падаю на пол, сбитая с ног мыслью, что одна из двух пуль, что просвистели по обе стороны моей головы вполне могли в неё попасть.
Дробовик почти пуст. Хотя по моему, здесь нужен скорее меч. Ведь руки не могут хватать что-либо, если их отделить от тела?
Так думала я, лишая мертвеца руки последним зарядом дроби. Но эта рука, эта проклятая рука с кровавыми ошметками вместо запястья вдруг поднялась на пальцах и побежала ко мне, словно паук. Я уже представляла себе как она вцепляется мне в горло чтобы выдавить изо рта мою душу...
- Я тебе пальцы узлом завяжу, - прорычала я, нанося удар прикладом дробовика по шарившейся вокруг руке. И ещё, и ещё - на лестнице, у вяло сучившего ногами трупа, снова возникло движение - я вскидываю дробовик, щелчок!
... патронов нет. Цевьё выскальзывает из рук, бросившихся к рукояткам револьверов. Я вижу черный колодец дула направленного на меня оружия и понимаю, что не успеваю достать своё...

(миниатюра к "Закулисной возне")
Светлая полоса (Fair Lane*)

Белый щит у дороги - двести пятьдесят пять миль до города. Заправка.
Округлые формы бензоколонок под зелёной крышей. Магазинчик, над которым сияет шар, вокруг которого бегут буквы. "Открыто круглосуточно". "Дешево". "Быстро". На большее нищая фантазия хозяина была не способна.
Рядом - билборд, окно в мир рекламной мазни - красный автомобиль с белым росчерком на крыльях на тёмном асфальте среди пастельных тонов сельской местности. "Горячий. Красивый. Ласковый на ощупь**".
Треньканье колокольчика; музыка, еле слышная снаружи, стала громче. би-боп-а-лула...
Разморенный жарой владелец магазинчика цедил сквозь усы пивко, развалившись под вентилятором.
Би-боп-а-лула, детка.
- Полный бак, - сказала она, бросив на прилавок либр.
хозяин нехотя поднялся и сгрёб либр, бросив взгляд в окно, после чего широко улыбнулся.
- Хорнет? Отличная тачка. Довезёт до края света и ещё чуть дальше.
- Мне лишь до города, - она оглядела скудный ассортимент товара. Плавящиеся от жары леденцы. Стеклянные банки с орехами. Сигареты, печенье, холодильник - забитый пивом под завязку. Би-боп-а-лула, детка. Вечером здесь собираются водилы грузовиков, пьют пиво и слушают радио. Была бы официантка - отпускали бы сальные шуточки и щипали за мягкие места.
- ... Жаль, их больше не выпускают. Настоящая машина! - заправщик, пялясь в окно, в два глотка осушил бутылку и бросил её под прилавок. - Не то что сейчас.

Исходящий потом мужик заправлял обшарпанный "Хорнет", когда с шоссе на заправку вырулил автомобиль - такой же как и на рекламе, но синий. Сверкающий, словно только что с конвейера.
- Сдачи не надо, - бросила она в окно, заводя мотор. Двигатель кашлянул черным выхлопом, затем затарахтел и задребезжал. Взгляд в зеркало заднего вида - набриолиненный чуб владельца файрлэйна общался с хозяином заправки. Рука коснулась рычага коробки передач - и "Хорнет" тронулся с места, выруливая на шоссе.
Под колёса бежала разметка, в голове была гудящая пустота.
Создания людей - машины. Создания людей - бензоколонки, душные магазинчики, конвейеры, с которых сходили всё новые и новые машины - прекрасные, отделанные хромом, красным деревом, белой кожей. Прекрасные, лёгкие в управлении, быстрые как ветер...
"Мы давным-давно сошли с дистанции," - думала она.
"мы уступили дорогу людям, но не желали этого признавать - что мы, перворожденные, утонченные эстеты до мозга костей - не можем создать ничего подобного, и вынуждены лишь использовать".
Мотор набирал обороты, становилось слышно мощное рычание двух сотен лошадиных сил под капотом, пропущенное через выпускной коллектор в глушитель.
"И есть ли смысл бороться, отвергая всё это? Вернуться в леса, говорить о гармонии с природой, вновь замкнуться в себе, остановиться - и закрыть глаза на то, что мир идёт дальше. Всю жизнь созерцать себя и друг друга. Всю жизнь размышлять над загадками - которые люди одолевают, подгоняемые своей неуёмной жаждой овладеть любой силой, которая существует в мире. У нас не было стимула - но теперь, после трех войн - кто мы? Вымирающий вид, которому милостиво позволили жить и наслаждаться благами того, что называется цивилизацией? И тех, кого не убила война, растлит и погубит роскошь..."
Синяя молния справа загудела клаксоном и стала прижимать "Хорнет" к обочине.
- Какого дьявола?!
- Эй, остроухая, - Чуб, высунувшись из окна, постучал пальцем по оправе своих очков. - Я знаю кто ты. Может ты и надула заправщика своими иллюзиями, но меня не надуешь.
- И что? У нас свободная страна.
- Это у НАС свободная страна. А вам, ушастые, надо быть поосторожнее.
- Чего тебе надо?
Чуб обвел взглядом плавные обводы Хорнета поверх очков и хмыкнул:
- Давай гоняться. Пять миль. Проиграешь - я всегда хотел попробовать эльфиечку. На этом "Хорнете" у тебя все шансы выиграть.
Она вздохнула, подавив желание воздеть взор к небу. Сколько поколений не сменится - в каждом будет идиот, который хочет попробовать эльфиечку. Правда нравы меняются, и если раньше требовался кто-то, кто защитил бы её от бесцеремонных посягательств, то теперь посягательства маскировались под честное пари. Маскировались - потому что прогресс не стоит на месте. Машина, сошедшая с конвейера пять лет назад уже не может сравниться с только что выпущенной. Моторы становятся мощнее, механика - совершеннее. Но гонки - это не сравнение характеристик. Это - дуэль мастерства. Низведённая до запугивания беспомощной жертвы, оставляя ей фальшивый путь к спасенью. Но она - не жертва.
- А если выиграю?
- И чего же ты хочешь если выиграешь?
- Твою машину, - двигатель Хорнета издал печальный кашль и заглох. Чуб расхохотался:
- Идёт. Смотри не заглохни на старте. Я преподам тебе пару уроков вождения, детка!
"это я тебе сейчас преподам пару уроков вождения, только вот заведусь сначала".
Двигатель чихал и кашлял, но заводиться отказывался.
- Прикурить дать? - чуб изобразил обаятельную улыбку.
"Джентльмен хренов"
Двигатель наконец затарахтел. Судя по черному выхлопу и перебоям - нагар на свечах. Путь был длинным...
- Могу дать фору! - продолжал чуб.
- Перебьюсь. Поехали.
Педаль газа. Прочихавшийся двигатель взревел, набирая обороты, тормоза держали колёса мёртвой хваткой, первая передача, машина начинает подрагивать, впиваясь колёсами в асфальт. Дрожащая нога на педали сцепления...
- Поехали!
Отпускание тормоза и сцепления, полный газ, ревёт мотор, ноздри пощипывает лёгкий запах гари.
Машины рванулись с места практически одновременно, визжа покрышками и оставляя за собой по паре дымящихся следов.
Ты помнишь эту песню. Её пел тебе ветер, бьющий в лицо.
Ты помнишь этот танец, этот вальс - на педалях газа и сцепления, в пятьдесят третьем.
Ты помнишь эту гарь, ты дышала ей в пятьдесят четвертом.
Но помнит ли машина, созданная людьми то, что помнишь ты?
В ней есть какая то особая магия. Или душа - когда-то всадники понукали лошадей, теперь - машины.
"Поживи с моё, ты бы знал что красные - быстрее!"
Шоссе изгибается вправо, и вылетевший было вперед "файрлэйн" оказывается бок о бок с "хорнетом".
Она не смотрит на спидометр, она знает что стрелка дрожит на восьмидесяти милях в час, подбираясь к девяноста.
Она слышит, что двигатель работает в полную мощь, и пламя возгорающегося топлива сдувает копоть со свечей.
Она смотрит на дорогу, держа в тонких пальцах руль - колесо судьбы, один неверный поворот - и ты вылетишь с трассы.
Следующий поворот - налево и она выжимает из мотора всё что только можно - сто, сто десять, сто двадцать миль в час - чтоб обогнать противника и быть первой на повороте. Но тот не уступает. И совершает первую ошибку - начинает вилять, пытаясь испугать, заставить свернуть и проиграть. Хорнет тяжелее и прочнее - а виляния мешают набору скорости, вызывая заносы. Вход в поворот бок о бок - но теперь прекрасная голубая мечта послевоенного поколения оказалась справа. Вторая битва была выиграна, третий поворот будет крутой. Что он сделает? Прибавит ли газу, попытавшись обойти, или притормозит?
Ты помнишь эту игру, машина?
Сто сорок, сто пятьдесят, сто шестьдесят, поворот...
Он тормозит - она вжимает в пол педаль газа.
Передние колёса идут в поворот, а задние начинает заносить - скорость и тяжесть машины тянут её прочь с дороги.
Она жмёт на газ изо всех сил, вцепившись накрепко руль, выворачивая в противоположную повороту сторону.
Борта машин соприкоснулись, брызнули цветные чешуйки - синий - краски от файрлайна, красновато-коричневой - ржавчины от хорнета. Объятые дымом колёса месили асфальт, со скрежетом машины расцепились - и вырванный мощью двигателя из заноса Хорнет пронёсся мимо финишного щита, а не вписавшийся в поворот файрлайн под невнятные вопли водителя крутанулся волчком, оставаясь в дыму и пыли где-то далеко позади.
Она жала на газ - и ощущала как гнев и ярость уходят. В окошко врывался освежающий ветер.
Ветер победы - как в тысяча девятьсот пятьдесят втором...

сноски

* Fair lane можно перевести как "светлая полоса". А ещё это название серии автомобилей, одним из элементов дизайна которой был контраст между светлыми капотом и росчерками на крыльях и тёмным низом.
** отсылка к "hot. handsome. a honey to handle" - рекламный плакат Ford Fairlane 1958 года.

Картинки:

Хорнет 1952 года

Skyliner 1957 года

"Удар, сокрушающий стены", отрывок. Это то, что в итоге превратилось в "критику безответственного разума"

Наш тренировочный зал был местом, где люди искали путь. Свой путь в жизни.
Учитель говорил, что у каждого в жизни существует бой, к которому нужно готовиться всю жизнь, чтобы победить. При этом не важно, сильный ты или слабый, хромой, слепой или убогий, важна сила духа, важно следование дорогой жизни – а вовсе не результат пробежки по ней галопом.
- На сегодня достаточно, - сказал Учитель. Он поднялся, кряхтя, на ноги и оглядел нас, своих учеников. – Время сделать перерыв на чай. Шоу будет готовить чай.
Шоу издал стон отчаянья.
- Ло, когда ты ходил по квадрату, я заметил что ты делаешь это излишне резко. Ты сегодня с кем-то поругался?
- Да, Учитель, - я блаженно уселся на маты и положил ладони на колени. – Когда я шел сюда, меня обругала бабка, ну а я не остался в долгу и ответил ей вдвойне.
- Окружающие тебя люди были довольны?
- Да, им всегда нравится, когда кто-то с кем-то собачится.
- А если бы не было зрителей, стал бы ты собачиться с этой бабкой?
- Ну, она была очень резка в выражениях. Если бы она была мужчиной, я бы дал ей в рыло.
- То есть ударом ответил на слово? Не этому я тебя учу, - Учитель надулся. Лиян сидел, погруженный в свои мысли, а Шоу разжигал очаг, чтобы поставить чайник, и лицо у него было весьма недовольное – уже целый месяц ежедневно Учитель заставлял его делать чай. И месяц был недоволен его качеством.
- Учитель, я считаю, что для человека недостойно терпеть хулу и брань, - убежденно сказал я. – Если не отвечать бранящимся, они обнаглеют в конец, ответив бабке я дал ей отпор, и возможно в следующий раз она задумается прежде чем оскорблять кого-либо. И зла в мире станет меньше.
- Сколько лет, на вид, было той бабке? – спросил Учитель.
- Ну, она была очень старой. Я думаю, ей было лет семдесят, может больше.
- Мне девяносто два, - сказал Учитель. Если бы не длинные серебристые волосы и морщинки на лице, ему можно было бы дать лет пятьдесят… - Почти пол века я учу юношей вроде тебя, Ло. И каждый из них хотя бы раз ругался с бабкой по пути в Зал Поиска Пути. Не думаешь ли ты, что за эти семьдесят лет эта бабка не встречала отповеди? Считаешь ли ты силу своего слова достаточной, чтобы враз изменить суть пути этой бабки?
Я счел за лучшее промолчать.
- Представь себе, что ты увидел, как сильный громила обижает слабого и беззащитного, - продолжал Учитель. – Вмешаешься ли ты?
- Разумеется, - ответил я.
- Допустим, ты побьёшь этого громилу. Ты можешь сказать, отбил ты ему желание издеваться над слабыми, или же после твоего ухода он сломает слабому все кости, чтобы отыграться на нём за то, что он не смог побить тебя?
- Учитель, я ему сломаю пару конечностей, чтобы быть уверенным наверняка, что он не изобьёт слабого.
- Мда, - протянул Учитель. – Твоё невежество никогда не позволит тебе освоить удар, сокрушающий стены. Шоу, чай сегодня будет готовить Ло.
Шоу осклабился и отойдя от очага, присел рядом с учителем, злорадно глядя как я занимаю его место.
- … Суп сегодня тоже будет готовить Ло, - добавил Учитель. – Я хочу попробовать, каков вкус у приготовленной героем пищи для тела.
- Героем? – переспросил Шоу.
- Да. Дух Ло – дух героя. Он не может мириться с несправедливостью, и очевидно, что его путь – путь разрушения преград для реки Жизни. Вернее, того, что он считает таковыми.
Река Жизни… Я много слышал о ней. И теперь, подкладывая щепочки в очаг, над которым висел котелок с водой, мои мысли обратились к временам, когда я только услышал о ней – о Реке Жизни. Что суть есть Добра и Зла? Учитель говорил, что это нам не ведомо – поступок с благим намереньем может обернуться во зло, а откровенное злодеяние может стать семенем добра. Критерий Добра и Зла – это Река Жизни. То, что мешает ей течь – считается злом. То, что помогает – напротив, является добром. Жизнь сама по себе подобна рекам – от рождения, источника жизни, до океана, куда впадают все реки, и где они прекращают существование, они пробивают себе путь сквозь преграды, какие-то - обходя, какие-то сокрушая. «Не является ли помощь реке способом приблизить время её впадения в океан?», - спрашивал я себя. Мысль о том, что путь Добра приближает смерть, подкреплялась давно известным фактом – злодеи живут долго, и только доброхоты умирают молодыми. Сегодня мысль оформилась, и я решил её озвучить.
- Учитель, а разве разрушая преграды на пути Реки Жизни, не приближаем ли мы смерть?
- Этот вопрос продиктован страхом за свою жизнь, или он лишь средство скоротать время до того момента как вода закипит? – парировал Учитель.
- Меня правда интересует этот вопрос.
- Твой ответ лежит на дне чашки чая, который ты готовишь. Если ты мудр, ты поймешь его. Если ты не мудр, ты будешь готовить чай пока не поймешь.
- Но почему нельзя просто ответить на вопрос?
- Потому что знание дарованное мной – не твоё, - отрезал Учитель. – Готовь чай.
Я вздохнул и подбросил ещё пару щепок в огонь. Температура огня превышает температуру кипения воды во много раз, нет смысла жечь полено там, где можно обойтись горстью лучин. Но проще всё таки бросить полено, однако – это не наш путь. Я учусь терпению, готовя чай. Вот на дне котелка образовались мелкие пузырьки, скоро вода начнет бурлить, а я должен следить, чтобы огонь под котелком не угас. Я готовлю чай для себя, для Шоу, для Лиена и для Учителя. Я хочу чтобы чай понравился им. Поэтому я не буду снимать котелок сразу после закипания, я продержу его там ещё двадцать спокойных вдохов и выдохов, и лишь потом сниму. Кипяток зальёт чайные листья в керамическом чайничке и останется там ещё на сто вдохов и выдохов. Главное здесь – это терпение. У меня всё получится.
- А каков мой путь? – тем временем спросил Шоу.
- Твой путь не дает тебе времени остановится и поразмыслить над тем, что ты делаешь. Поэтому что бы ты не делал, это будет хаос. Каждый раз, когда ты заваривал чай, он был то недозавареным, то похожим на мочу. Ты бежишь, стремясь куда то успеть, но если ты так спешишь, будь уверен – ты опоздаешь всюду.
- Почему?!
- Потому что ты хватаешься за всё подряд, хватаешь вершки, потому что их проще оторвать, ты нетерпелив и жаждешь действия, без размышлений, без колебаний, не задумываясь ни о чем. И даже если тебе в голову приходит ценная мысль, ты всё равно её забываешь – под напором новых ощущений, переживаний. Твоя жизнь пролетает как яркая вспышка. Твоя река сносит все преграды на своём пути, и русло её коротко. В смертный час, ты ужаснешься тому, как быстро пролетела жизнь. Но это – твоя жизнь, и не мне учить тебя, как её прожить. Я лишь помогаю тебе найти путь.
Шоу мрачно замолчал. Я отмерял вдохи и выдохи, котёл уже закипал. Молчание затянулось, и пока оно продолжалось, я залил крутым кипятком чайные листья.

Я сбился со счета циклов дыхания. Мне показалось, что прошло больше шестидесяти циклов, и намного.
- Чай готов, - сказал я, поставив поднос с чашками и чайником между учениками и Учителем. Рубиновый напиток в белом фарфоре казался мне воплощением совершенства.
– Что вложил ты в этот чай, кроме ритуала, чайных листьев и крутого кипятка? - спросил Учитель, пригубив из чашки.
- Желание, чтобы чай понравился всем вам, - сказал я, взяв себе чашку.
- Плохо, - Учитель скривил губы и с отвращением поглядел на чашку. – Надеюсь с супом тебе повезёт больше.
Лиян пил чай отрешенно и задумчиво, а Шоу косился в мою сторону и кривил рот, но всё же жадно пил ароматный напиток. На мой вкус, чай был не так уж и плох. Я бы сказал, что он был замечательный. Но раз Учитель говорит что чай плох, значит он плох…
- Кенджи считает, что он – герой, - проворчал Учитель. – Я допускаю, он может себе позволить глупость влезть в драку и даже победить в ней. Но какой в этом смысл, если он даже не может приготовить чай!
- А какая тут связь? – спросил я.
- Связь в том, что ты её не понимаешь, - Учитель отставил чашку. – Всё в мире взаимосвязано. Реку окружают горы, леса, пустыни, и если я спрошу тебя чего общего между лесом и пустыней, горами и долинами, ты конечно же ответишь «земля». Потому что у тебя практический ум, Кенджи. А практический ум не может выйти за рамки этой самой практичности. Не может осознать общности на другом уровне.
- На самом деле, я ответил бы, что общего между ними – река, которая по ним протекает, - несколько оскорблено ответил я. – Потому что это входит в условия задачи.
- Ты понимаешь это разумом, но не сердцем, - Учитель поглядел на чашку чая. – И этот чай ты готовил разумом. Поэтому он плох.
- А что плохого в том, что бы готовить что то разумом? По инструкции, по…
- Ритуалу? Ты можешь приготовить разумом, по инструкции, и получится плохо. Потому что ты не понимаешь смысл того, что стоит за инструкцией.
- И что же стоит за инструкцией?
- Чай, - Учитель поглядел на Лиена. – Лиен учится уже два года, но до сих пор не может приготовить чай, хотя он лучший из вас. Как ты думаешь, почему?
- Полагаю, вы хотите какой то особенный чай…
- Приготовь мне чай, который мне понравится, мой ученик, и я научу тебя удару, сокрушающему стены, - ухмыльнулся Учитель. – На сегодня занятия окончены.

Отрывки из пребывающей на стадии монтажа части, посвященной злоключениям офицера Джо.
Я – слуга Закона. По мнению коллег – зелёный новичок, знающий голую теорию и пока ещё не научившийся применять её на практике. По мнению Чеддера я пожалею о своём выборе – быть слугой Закона, хотя этот выбор – правильный, так он выразился. Он считает, что лет через двадцать я буду сидеть в баре и пить, оглядываясь назад и жалеть о том, на что я трачу свою жизнь.
Самое паскудное во всем этом было то, что он прав. Но я смотрел – уже сейчас – не на вереницу преступников, отпущенных под залог из зала суда, а на свою жизнь. На сделки с совестью. Первую я совершил, когда решил не писать рапорт на напарника, когда тот совершил поступок, неприемлемый для полицейского – присвоил часть конфискованной наличности при налёте на подпольных торговцев оружием. Полицейским платят немного, а у него была семья. И хотя я понимал, что он не должен был этого делать – я не стал писать рапорт. Потому что если бы я был на его месте… Нет, я бы не стал так делать, ибо для меня честь мундира превыше всего. Если бы – гипотетически – жена доставала меня просьбами купить ей новое платье, а пара голодных ртов требовала вкусненького, плюс надо на какие то шиши ремонтировать разваливающуюся семейную машину, купить новый ковер… Я предпочел бы уволиться и найти более высокооплачиваемую работу, нежели чем совершать должностное преступление. Но он – не я. И я не имею права указывать ему образ действия, как не имею права лишать его работы, написав рапорт. Или, говоря по простому, заложить товарища.
За первой сделкой с совестью последовали и другие, начнешь – не остановишься. Наступает момент, когда делая исключение за исключением из правил, которым ты обещал подчиняться, ты незаметно создаешь правила, состоящие из исключений, переворачиваешь с ног на голову понятия о добре и зле, и незаметно создаешь доктрину зла. Лжешь себе, что это – лишь исключение, когда это – уже правило.
Я верю в то, что поступил правильно в тот раз. Но в глазах Закона я превратился в соучастника. И я должен молчать, чтобы продолжать нести на своих грязных руках Закон тем, у кого руки ещё грязнее…


- Так-с… - эксперт порылся в ящике стола и вручил мне бумажный пакет. – Вот результаты.
- Можно озвучить вкратце суть?
- Да-с… У нас там пять пуль тридцатого калибра, с пол кило свинца, выпущенного из тридцать восьмого – стволы разные, на схеме перестрелки указано, какая пуля от какого ствола куда попала. Других пуль не обнаружено.
- А что по дополнительной экспертизе?
- На улице… - эксперт нахмурил брови и глянул куда то поверх моего плеча. – Мы выковыряли из крыльца одну пулю тридцать восьмого калибра, баллистическая экспертиза установила её принадлежность к тому «магнуму триста пятьдесят семь» из которого стреляли на лодочном причале… И ещё в клубе. Но детектив Чеддер попросил не включать это в отчет.
- Ещё что-нибудь?
- Да, в дырке от пули найдены следы крови (к сожалению, чистый образец взять не удалось, как и провести идентификацию), а так же волокна материи.
Мои губы растянулись в невольной улыбке. Зацепка! Если человек, в которого стреляют, не имеет привычки ходить голым, в некоторых случаях пуля вырывает из него кусок мяса и клок одежды. Очевидно, что на пуле может оказаться улика, по которой можно установить, во что был одет раненый, а так же куда он был ранен.
- Что за ткань?
- Джинсовая, плотная.
- То есть штаны?
- Возможно.
- Спасибо.
- Это наша работа… - эксперт чуть подался вперед. – Джо, я бы не хотел участвовать в чем-то преступном. Что происходит?
Ненавижу лгать.
- У Чеддера есть агент под прикрытием. Те пули, которые он просил не включать в отчет – это следы перестрелки агента с гангстерами.
- Ясно… Чтож, удачи вам, ребята.
Я молча кивнул и отправился в отдел судмедэкспертизы, узнать, не было ли на трупах из квартиры Ильзы лишних дырок, полученных при жизни, незадолго до перестрелки.
Их не было. Это означало одно – раненый не участвовал в перестрелке, а значит - он являлся одним из тех парней, что называл Чеддер в качестве осведомителей. Однако он назвал три имени, а ушли двое. В числе убитых – чьи гнусные рожи красовались в полицейском досье в фас и в профиль на фоне ростовых отметок – не было ни одного, кто числился бы осведомителем. Это заставляло задуматься – а прав ли был Чеддер? На сцене могли быть не все трое, а лишь двое – куда делся один? Кто из них ранен?
У меня была гора дел, а времени было мало. Мне предстояло заниматься всем тем, чему я учился в полицейской академии, и что, судя по всему, Чеддер на дух не выносил – кропотливым сбором доказательств. Или, как это я называю, настоящей полицейской работой. Она не такая, какой её видит мой напарник. В ней нет перестрелок и драк в барах, авантюр, вышибания признаний в тесных заплёванных переулках.
Есть Закон. И я служу ему, и во имя торжества правосудия, я обязан метаться по городу и искать доказательства, чтобы потом, собрав их вместе, составить картину. Мой преподаватель - пожилой джентльмен, неразлучный с изогнутой трубкой - говорил, что на месте преступления нужно искать три вещи – то, что должно быть, но исчезло; то, чего не было, но появилось; и то, что сдвинули. В основном, это относится к поиску улик, и понимать эти слова буквально – значило провалить экзамен.
Я сидел над папками с документами по делу на столе Чеддера и думал.
Чего не было, но оно появилось? Дырка от пули со следами крови и парой волокон джинсовой ткани.
Что должно быть, но его нет? Раненый убийца и труп жертвы. О раненом можно забыть – скорее всего, ранение незначительное, в больницу он – будучи замешан в преступлении – не обращался (и тем не менее, нужно это проверить, хотя предыдущая проверка ничего не дала – но ведь мы и искали израненную девчонку), к тому же магия позволяет залечивать такие царапины за сутки – а уж подпольных врачевателей у нас в городе полно. Труп жертвы… Мы его не нашли. Значит ли это что Соуэй жива? Или мы не там ищем?
Что сдвинули? Это какой то странный вопрос… Мы знаем что сдвинули крышку люка, чтобы сбросить в дренажный туннель тело. Вроде бы больше ничего.
Стоп. Что-то ещё. Что сдвинули? Не в прямом смысле, в переносном!
Я потёр виски. Что-то крутилось в голове, но не хотело оформляться в мысли. Что-то, что не давало мне покоя. Что-то на поверхности, так близко...
По словам жительницы дома, сначала в дом вошли четверо. Не трое – соглядатаев было трое – а четверо. Один лишний. Затем двое вышли и началась перестрелка с Соуэй. Потом пришли ещё пятеро, перебросились парой слов с убийцами, и убийцы ушли. Четверо плюс пятеро – это девятеро. Минус двое – семеро, оставшихся в виде трупов в квартире Ильзы. И среди них нет соглядатая…
Что сдвинулось?

Мне открыли сразу. Сморщенная бабушка, закутанная в шаль поглядела на меня настороженным взглядом – я показал значок:
- Офицер Джо. Я по делу о стрельбе в квартире выше…
- Можете не продолжать, - она раскрыла дверь шире. – Я помню вас, вы были с тем здоровенным детективом.
- Да, это мой напарник – детектив Чеддер.
- Кофе?
- Не откажусь, - я вошел в пропахшую пылью квартирку, забитую макулатурой и стеллажами с книгами. Однако, судя по тому, что стеллажи покрыты пылью, верхняя газета в дальней от выхода стопке печатной продукции относительно свежая, а нижние уже обветшали, вряд ли госпожа Мидвэй читает книги. Скорее всего они принадлежат кому-то другому. Думаю, если заглянуть в комнату, на стене найдется комод с выставкой семейных фотографий, или альбом…
За кухонным столом меня посетило давнее чувство - оно было родом из детства, когда я вот так же сидел за столом и ждал пока моя бабушка достанет из печки пирожки с яблоками на противне, переложит их на большую тарелку, смажет сливочным маслом и с улыбкой скажет «ну ка скажи, внучок, чего не хватает?». Бабушкины пирожки были самыми вкусными в мире…
Из раскрытого саквояжа появился фонограф и трубка с записью голоса Пита.
- Мэм, сейчас я включу фонограф, а вы должны будете сказать, слышали ли вы этот голос раньше, – сказал я, когда госпожа Мидвэй поставила на стол кружку горячего кофе. – Вы готовы?
- Да.
Я зарядил фонограф и нажал кнопку:
- Диспетчер полицейского управления, слушаю вас, - раздался ясный голос – запись велась параллельно диспетчерскому телефону, поэтому запись была без помех. Раздался негромкий треск.
- Это наблюдатель Кроу, - пробурчал сквозь помехи голос Пита. Он назвал свой агентурный псевдоним, чтобы если запись попадет не в те руки, его сложнее было бы раскрыть. – В доме, за которым я… - опять треск. - … веду наблюдение - перестрелка…
Я снова нажал кнопку и фонограф остановился.
- Вы узнаете этот голос, госпожа Мидвэй?
Бабушка смотрела на фонограф недоуменным взглядом.
- Не узнаю. А должна?
Странно.
Я пригубил из чашки. Итак, Пит позвонил в полицию и сообщил о стрельбе, значит он или прибыл позже убытия тех двоих убийц и ничего не знает, или был соучастником, дав тем возможность скрыться. Видимо он занял наблюдение где-то, где его не было видно. Теперь следовало установить причастность Коула и Форка к делу. Я достал трубки с записью их голосов и зарядил первую.
- Прослушайте пожалуйста следующую запись, и скажите – слышали ли вы этот голос раньше.
Нажатие кнопки. Архивная запись звонка в службу реагирования, наблюдатель Коул.
- Это наблюдатель Драгонфлай, - возбужденно затараторил раструб фонографа. – Объект четыреста двенадцать только что вошел в бар «маунтайн» на углу четырнадцатой и семнадцатой. Он один, но скорее всего вооружен…
- Вы узнаете этот голос, госпожа Мидвэй? – спросил я.
- Нет… - вздохнула бабуля.
Ещё глоток кофе. Она не узнала две записи из трех, хотя слышала, что говорили двое. И могла опознать двоих. Если не больше… Но она не узнала двоих из троих подозреваемых – так кто черт подери эти двое убийц?
- Прослушайте, пожалуйста, последнюю запись, и скажите – слышали ли вы этот голос раньше.
Голос Коула. Хриплый и усталый.
- Это наблюдатель Гриф, сообщаю, что на втором этаже игорного заведения «Джонки» готовится к совершению сделка по продаже оружия…
- Вы узнаете этот голос, госпожа Мидвэй? – спросил я.
- Да нет же, - немного обеспокоено сказала бабуля. – А должна?
- Вы уверены?
- На слух пока не жалуюсь.
Я вздохнул. Ниточка оборвалась.
- Первая запись, - вдруг сказала госпожа Мидвэй.
- простите? – во мне вдруг всколыхнулась надежда.
- вы надеялись, что я узнаю первую запись, - сказала она. – На ней ведь звонок в полицию о стрельбе здесь, да?
- Да, - я не видел смысла скрывать. – Звонок сделан с телефона-автомата за углом аптеки. Эта запись означает, что наблюдатель прибыл после тех событий, свидетелями которых вы были. И торчал там, пока не началась стрельба наверху.
- А остальные двое?
Я вздохнул.
- Это старые записи. За домом следили трое, их прислал детектив Чеддер, имеющий основания полагать, что здесь может произойти преступление.
- Да… - госпожа Мидвэй вздохнула и начала раскуривать свою тонкую трубку. – Сожалею, детектив…
- я офицер.
- А ведёте себя как детектив, - чуть повысила голос бабуля. – Вы и есть детектив. Вы расследуете это дело с усердием – это видно по вашему лицу.
- Оно столь вдохновленное? – я выжал из себя улыбку.
- Оно очень усталое.

Отрывки из черновика части, посвященной злоключениям Е.

Острая боль затихла.
Она превратилась в нечто неприятное, тупое, словно скребущее по оголенным нервам. Выжимающее слёзы, вынуждающее сжаться и согнуться, чтобы хоть немного её облегчить. Осознание того, что от неё не скрыться вызывало дикий, граничащий с безумием ужас — и столь же безумную ярость от осознания собственной беспомощности. Ярость прогнала слабость. Она горячим и, в то же время, ледяным потоком влилась в кровь, прогоняя апатию и сладкую дрёму видений.
Я жива. Я всё ещё жива. После того, как меня бросило на грязный асфальт ударом пули, после того, как острая сталь попыталась добраться до сердца, после того, как меня швырнули в колодец, полный вони и холода — я всё ещё жива.
Есть грань в этой боли, и я знаю, где она пролегает — когда понимаешь, что от боли не скрыться, она превращается в силу, непреодолимую и непреклонную, повелевающую бороться. Эта боль — мой якорь, она держит меня здесь, в мире живых, она означает, что я жива, она означает, что ещё ничего не кончено.
Я сжимаю зубы, но крик всё равно прорывается, когда я хватаюсь за скользкий бортик коллектора, зажимая свободной рукой рану, наваливаюсь на холодный и дурно пахнущий камень грудью и потихоньку влезаю на спасительную твердь, чтобы не утонуть в затхлой воде. Дождь скоро поднимет уровень вод в коллекторе, и она поднимется выше. Нужно убираться отсюда. Нужно найти помощь. Нужно найти средство от боли. Я знаю, оно есть — и потому боль превращается в силу, а не в слабость. Нужно спешить, ибо вместе с кровью из меня вытекает по капле жизнь...
Я всё ещё на грани двух миров. Позади меня — ночь, чёрный дождь и горящие глаза полчищ крыс. Впереди — тёплые краски коричневого камня, свинцово-поблескивающей воды, солнечно-желтый огонёк фонаря. Единственное, что остаётся неизменным — шум текущей воды. Я иду к свету, потому что там, где свет — жизнь...

Ноги онемели от холода, а в груди бушевал пожар. Казалось, вся тяжесть мира давит на меня, мешая дышать. Сделать глубокий вздох невозможно — оживает острая боль; голова кружится, и в кожу словно впивается миллион обжигающе-ледяных иголочек. Я иду, переставляя ноги и цепляясь за стену, но мой разум не здесь. Он — дома. В далёком прошлом, которого я не могу изменить. Но мне кажется, что моя жизнь напрямую зависит от того, что произошло тогда. Вернее... Тогда я ничего не могла изменить. Моя сестра совершила самоубийство. Мать спилась. Отец сгинул в пламени войны. Я осталась одна. Я не могу умереть, потому что кроме меня больше некому хранить о них светлую память. И в то же время, я ничего не могу изменить сейчас. Если бы боль можно было пристрелить, я не колебалась бы ни секунды, но у меня нет оружия — ни против боли, ни против врага. У меня есть силы лишь сделать несколько шагов, до поворота каменной стены, где у коллектора ответвление. А потом ещё несколько шагов, по коридору, к заплесневелой деревянной двери, через которую проходят ремонтники, чтобы устранить заторы мусора в коллекторе. Если я могу сделать эти несколько шагов — я могу сделать ещё несколько. Главное не останавливаться. Не сдаваться. Не опускаться на колени. Не обманывать себя, что я встану, едва только немножко отдохну — я ведь знаю, что не встану. И отдых затянется настолько, что станет вечным.
Тебя найдут, Соуэй, скрюченную трупным окоченением в этом вонючем коллекторе, если ты не заткнёшься и не сделаешь следующий шаг! Ну, давай же, милая. Ещё один шаг. Просто подними ногу и переставь её на несколько сантиметров ближе к двери. Перенеси на неё вес, опираясь на стену. Подтяни другую ногу. Молодец, ты сделала это! Осталось совсем немного — дверь уже так близко. За дверью — тебе помогут. Не думай о том, что она может быть заперта. Не пытайся измерить расстояние до неё. Не думай о том, куда она ведёт. За ней тебя спасут. Прими это как данность. Иди.
Ругай. Умоляй. Вдохновляй. Рыдай. Обманывай. Но — иди. Не смей терять сознание. Не смей оборачиваться. Ты и так знаешь, что там темно, там крысы и там — стоит автобус, готовый отвезти тебя домой. В давным-давно мёртвое прошлое. Ты никогда не опоздаешь на этот автобус. Поэтому не спеши. Сделай шаг. За ним — другой. Вдохни чуть глубже, чтобы боль прогнала сонное оцепенение. Снова шаг. Смотри на дверь. Она приближается. Она уже рядом. Ещё шаг — и ты коснешься её. Она откроется. Верь в это, Соуэй. Она обязательно откроется.

- Ты ненавидишь себя, не так ли?
- Пожалуй... - я похлопала по карманам. Заглянула под покрывало. Потом — на кухню. Папирос больше нет. Я извлекла из пепельницы окурок. - Куда подевались спички? У тебя нет огня?
- Извини, мёртвые не курят.
- Вот теперь я понимаю, что такое ад. Это когда холодно, но нет виски; хочется курить — но нет огня.
- В конечном счёте, всё сводится к тому, что тебе очень холодно.
- Пожалуй.
Я вздохнула. Накатила боль...

Ползти по мокрым ступенькам наверх — это какая-то особая разновидность пытки. Даже не поймешь, хуже это, чем идти по тёмному коридору, или лучше — тем, что можно ползти. Я обдираю о камень ладони, колени и рёбра. Я ползу вверх, к свету. Через мгновения — проваливаюсь в сладкую дрему лихорадочного бреда, из которого мгновения спустя меня пробуждает боль, и я снова ползу вверх, к свету.

- Странное дело. Я умираю, но мне совсем не страшно. Я, в принципе, даже не против. Только вот у меня наверху есть пара делишек, которые я хочу сделать своими руками, и прежде всего, показать одному ублюдку с ножом, как это больно — умирать.
Я вдыхаю омерзительный запах давно потухшей папиросы. Накатывает тошнота.

Я открываю глаза — так и есть, лужа крови, в которой я лежу щекой, примостив на ступеньке голову как на подушке. Меня вытошнило кровью, какая прелесть... В смысле, гадость. Откуда она? Что задел в моем теле смертельный металл? Я упираюсь рукой и коленями в камень и, поднявшись, переношусь на одну ступеньку вверх. Сколько их там ещё? А сколько бы ни было — я переберусь через них, через все. Меня зовут Соуэй, и я живучая сучка.

- То есть ты не принимаешь точку зрения, что ты теперь не сможешь причинить кому-то боль, прекрасно зная на своей шкуре, каково это?
Я гляжу на некроманта. На самом деле его здесь нет. Это всё — моё больное воображение. Внутренний диалог. Просто мне не хочется быть в одиночестве. Или же — говорить самой с собой. Поглядеть на себя в зеркало...
- Есть те, кто заслуживает этой боли, потому что причиняют её другим, ежедневно, - резко сказала я. - В том числе и мне.
- А они причиняют её потому, что в своё время её причиняли им. Это порочный круг.
- Это выбор каждого — отказаться. Прервать эту цепь, разорвать этот круг. Они виновны — потому что не сделали этого.
- А может быть они слабы? Ведь, чтобы не ответить ударом на удар, нужна сила куда большая, чем та, что требуется для удара. И, избивая их, ты поступаешь по праву сильного — то есть так же, как и они по отношению к своим жертвам. Так, возвращаясь к нашему вопросу — кем ты станешь, рыцарем добра или творением зла?
- Я стану человеком, который доберётся до бутылки виски раньше, чем до больницы, - мрачно усмехнулась я. - Чтобы согреться.
- Отвечая так, ты не познаешь себя, и не спасешься, - некромант замолчал. Потом поглядел на меня. - Чувствуешь? Ты уже не ползешь по лестнице. И исчезает боль...
Его облик расплылся, как и призрачные очертания комнаты, и я увидела лестницу, залитую тусклым, пробивающимся через облака светом. И неподвижное, залитое кровью тело девчонки по имени Соуэй. Должно быть, моросил дождь, и вода, стекающая по ступенькам, растворяла в себе и уносила прочь кровавую дымку. Осталось всего две ступеньки! Черт возьми, всего две ступеньки! Ну как можно — умереть всего в двух шагах от цели? До которой можно дотянуться рукой!
Дыхание перехватило от гнева.

Если начинать писать про ядерный апокалипсис, начать следовало бы, наверное, так.

Дети играют, бросая камешки в большую лужу на обочине дороги. Лужа достаточно глубокая, отстоявшаяся, с покрытым серой мутью дном. Камешки, бултыхаясь в воду, слегка сбавляют скорость от столкновения с водной гладью, и к берегам лужи устремляются круги – а камешек проваливается до самого дна, и расступившаяся было, вода смыкается за ним, волны сталкиваются в центре, порождая всплеск, и вновь расходятся. И на встречу этому всплеску со дна поднимается столбик мути, он расплющивается о водное зеркало и на некоторое время замирает, а между тем по грязи дна идет волна, взбивая однородную и гладкую муть вихрями, устремляющимися прочь от утонувшего в грязи камешка. Затем муть распространяется по всей луже, и наконец оседает. Дети смотрят на это и бросают следующий камешек. Им интересно. Рядом с дорогой есть подвал, в который ведёт сотню раз перекрашенная старая железная дверь. Дети боятся этого подвала, потому что там темно и плохо пахнет. Но отдельные смельчаки пробираются туда, открывают скрипучую дверь, налегая на неё всем телом, зажигают факел из свернутых в трубку газет, и видят полуразвалившиеся шкафы, в которых поблескивают осколками стекол противогазы, а на стенах ещё можно разобрать среди плесени старые плакаты, на которых под заголовком "факторы поражения при ядерном взрыве" находятся картинки - и хотя они похожи на грибочки мути, вспухающие над дне лужи от брошеного камешка, детям и в голову не приведет провести аналогии. Они боятся заброшенного убежища гражданской обороны больше, чем синего неба с черными горами грозовых облаков. Их укроет от дождя зонт, а не плащ химической защиты. У каждого с собой мобильный телефон, а не индивидуальный счетчик поглощённой дозы. И они даже не представляют сколько раз они будут вспоминать это счастливое время когда однажды вдруг одни из них всего лишь за пару дней стремительно повзрослеют, а другие останутся юными навечно.

Пресс-конференция

- Отвечая на вопросы публики, пожалуйста, постарайтесь уложиться в одну минуту.
- Я поставлю таймер.
- Это не обязательно, просто постарайтесь быть кратким.
- Фраза «будет уничтожено некоторыми любопытными физическими явлениями» - универсальный ответ на девяносто пять процентов всех их идиотских вопросов. К сожалению, самоповторяться я не имею права. Поэтому приходится раскрывать тему, а это долго.
- И всё же…
- Я постараюсь, хорошо?
Пресс-конференция – это гибрид конференции с гидравлическим прессом. Я предпочёл бы пресс-конференцию тому, в чём мне надлежит сейчас участвовать. Неудобные вопросы, провокации, увод дискуссии в сторону от темы и прочие грязные штучки – и всё для того, чтобы дискредитировать идею полётов в космос. Мне нужно быть спокойным как удав. Это просто ток-шоу.

- Итак, сегодня мы поговорим о космосе. Возможно ли отправить человека к звездам, и что более важно – вернуть назад; сколько это будет стоить, какова будет экономическая отдача – и многое другое…
Меня представляют публике, на экране за моей спиною демонстрируют сляпанные на скорую руку слайды, на которых обычные для такого случая кадры – взлёт шаттла, вид на МКС и всё такое прочее. Затем начинается собственно то, ради чего я в студии. Ведущий поинтересовался деталями проекта.
- Если вкратце – мы собираемся отправить человека к звездам, - я улыбнулся, предвкушая реакцию публики на заявление, которое последует за этим. – Точнее, мы собираемся отправить к звездам двадцать тысяч человек.
Публика ахнула. Ведущий разинул рот, но тут же спохватился и вымученно улыбнулся.
- Знаю, вы сейчас задаёте себе вопрос – зачем мне понадобилось посылать в космос такое количество народа, и как мы собираемся это сделать. Позволите? – я раскрыл планшет, соединенный с большим экраном беспроводной связью. Ну и начал сопровождать речь картинками, графиками и всем остальным, потому что без них всё то, о чем я буду говорить – для большинства людей является скучной пресс-конференцией. Да и с картинками не лучше.
– Итак, вот как это будет. Для начала, космос гораздо больше чем вы можете себе представить. Полёт к соседней звезде займет столетия, и основной проблемой в полёте будут не технические трудности, а социальные. Для начала, рассмотрим список тех вещей, которые могут убить экипаж раньше, чем они доберутся до цели. Во-первых, вырождение. Человек имеет активный жизненный участок протяженностью в пятьдесят лет, до него он ещё ребёнок, после него он уже старик. Допустим, полёт будет длиться триста лет, - публика ещё раз ахнула. – Новое поколение рождается с периодом в двадцать лет, таким образом на протяжении ста лет у нас пять смен, а за триста лет таким образом их будет примерно пятнадцать. Это – в одну сторону. На протяжении трёхсот лет космический корабль будет нуждаться в компетентном экипаже, который будет способен управлять кораблём и устранять неисправности – а они там обязательно будут, вспомните хотя бы станцию Мир. Численность населения космического корабля выбрана таковой для обеспечения корабля экипажем, и всеми необходимыми специалистами для нормального функционирования социума – в конце концов им там жить несколько столетий.
- И как они там будут жить?
- Итак, с проблемой генетического разнообразия и препятствия вырождению мы разобрались, переходим к следующей, и имя ей – экзистенциальный кризис. Его миф достаточно хорошо прожевали и выплюнули фантасты – с каждым следующим поколением возрастает вероятность того, что люди спросят себя «в чём смысл жизни» и у них на фоне этого возникнет депрессия, или тяга к саморазрушению, или ещё что-нибудь в том же духе, и если люди выживут – велики шансы на то, что они вообще забудут о том, куда, и зачем они летят. На мой взгляд ответ очевиден, и этот ответ лежит не в сфере философии – их цель жизни в том, чтобы добраться до звёзд. Если вы думаете что двадцать тысяч человек на борту междвездного корабля будут иметь достаточно времени на философию и тоску по родине, то вы заблуждаетесь – уже следующее поколение будет называть корабль своим домом – человеческий разум неплохо адаптируется к подобным вещам. А заняты они будут, и график у них будет плотным.
- И чем же вы планируете их занять?
- А чем занимается население небольшого сельского округа с райцентром? Люди живут. Возделывают поля, работают на заводах, шьют одежду, воспитывают и учат детей, разница между тем, что на Земле и космическим кораблём только в том, что от того, насколько они успешно будут этим всем заниматься, будет зависеть их жизнь. Это неплохо дисциплинирует, знаете ли. Важный момент тут в том, что занят будет каждый человек, и ту работу, которую на Земле выполняет сто тысяч человек, на звездолёте выполнять будут двадцать тысяч. То есть, график у них будет довольно плотный.
- Простите, а можно конкретнее?
- Нельзя, если я начну рассказывать об устройстве звездолёта – вашей передаче придётся перейти на круглосуточный график работы. Просто попытайтесь это представить.
Раздались смешки.
- … А пока что перейдем к третьей проблеме – стресс. У нас с вами довольно нервная работёнка, знаете ли. Но она не идёт ни в какое сравнение с работой офисного клерка, или биржевого брокера. Люди седеют раньше времени на ней. Так вот, пребывание в состоянии, когда каждый знает, что случись что – помощи ждать неоткуда – это стресс. Понимание того факта, что если что-то будет невозможно отремонтировать, то это приведёт к смерти – стресс. Ну и всё такое прочее. Но знаете что? Это миф, думать что космический полёт – это стресс. Для того, чтобы так думать нужно быть мнительным человеком, здоровая психика способна адаптироваться – и человек будет знать, что всегда есть вероятность того, что ему на голову упадёт метеорит, но это будет его заботить точно так же как и нас с вами - то есть никак. Ведь мы с вами знаем, что в мире есть два типа вещей – те, на которые мы можем повлиять, и те, с которыми мы ничего не можем поделать, о последних мы не паримся – так и люди в космосе. Четвертой проблемой являются социальные процессы.
- Это тоже миф?
- Нет, это уже не миф. Люди так устроены, что тянутся к тем, кто им ближе, и разумеется эти двадцать тысяч человек разобьются на социальные группы, которые будут друг с другом взаимодействовать. Хотелось бы чтобы они не особо конфликтовали между собой, последнее что нужно на космическом корабле – это гражданская война.
- И что вы намерены предпринять по этому поводу?
Я усмехнулся.
- Возможно это проблема, но я верю в то, что люди не идиоты. Так или иначе, но мы создаём замкнутое общество, и в интересах этого общества сделать так, чтобы оно было стабильным. Я верю, они справятся.
Раздались смешки.
- Есть ещё какие-то проблемы, о которых вы хотите упомянуть?
- Да. Я надеюсь эту передачу запишут и занесут в память звездолёта, чтобы её мог просмотреть каждый, у кого возникнет типично подростковая мысль «я не просил чтобы меня рожали на звездолёте, я не хочу здесь быть и не хочу никуда лететь». Мы не выбираем место и время нашего рождения. Фактически, поиск другого глобуса, где не было бы тех проблем, которые нас изрядно достали в жизни – это не решение этих проблем, это лишь, - я замялся на миг, и пощёлкал пальцами, подыскивая слово.
- … это лишь транспортировка их на другой глобус. Не будьте трусами и имейте мужество решить, наконец, эти проблемы.
Аплодисменты.
- Вы не покажете нам проект вашего звездолёта? – спросил ведущий.
- Вы имеете в виду красивую картинку? О-кей, - я потыкал пальцем в планшет и повернулся к экрану.

В космосе нет полутонов. Решетчатая конструкция, висящая в чёрной пустоте, с одной стороны сияла отраженным светом, а с другой была погружена во тьму в окружении звезд. Она не имела формы, была незавершенной, и в ней совершенно не угадывалось то, чем её воображали фантасты – междвездный корабль. Это был даже не каркас, а всего лишь часть его. На что он был похож? С того расстояния, на котором его наблюдала камера – на звезду с множеством лучей. Камера приближалась в ускоренной съёмке, конструкция росла в размерах, но детали по-прежнему не угадывались. Лишь через минуту, зрителям стало очевидно, что то, что они приняли за стальные балки, на самом деле являются такими же решетчатыми конструкциями, полыми, незавершенными…

- Вы не поясните, что мы наблюдаем на экране?
- Это запись с транспортного корабля, - ответил я. – То, что вы видите – это верфь; корабль находится внутри, но ввиду начального этапа постройки, угадать где корабль, а где верфь с этого ракурса невозможно. Но вообще он вон там, - я выделил маркером зону в пару километров. – Там первая серия каркаса и пара жилых отсеков, мастерские и система жизнеобеспечения. Строители живут прямо на корабле, это избавляет нас от необходимости делать ещё один модуль на верфи. Сэкономили немного денег.
- В прессе уже были противоречивые публикации на эту тему, и нам хотелось бы знать ваше мнение о финансовой стороне дела.
- Вы имеете ввиду «сколько это всё будет стоить»? Очень дорого. Однако верфь уже сейчас приносит доход, правда не в финансовом, а в научном отношении. Биологи всё ещё торчат мне ящик пива за то, что я пустил их на станцию.
Раздался смех.
- Пока корабль строится, верфь приносит доход, измеряющийся в научных экспериментах. Биологи изучают на практике особенности культивирования в космосе флоры и фауны, физики обогащаются данными о поведении сверхмассивных конструкциях – к слову, станция находится очень далеко от Земли потому, что до окончания постройки, при её размерах, помещение её ниже предела Роша вызовет её разрушение. Кроме прочего, в числе первого оборудования мы доставили на станцию телескопы и аппаратуру связи, что позволяет получать некоторый доход со сдачи их в аренду. Между прочим, часть времени предоставляется на безвозмездной основе тем научным коллективам, кто не в состоянии заплатить.
- Спасибо. После рекламы мы рассмотрим более детально экономическую сторону дела.

Красный огонёк погас. Визажистка подбежала обновить макияж – под софитами довольно жарко.
- Сейчас начнутся вопросы публики, - сказал помощник режиссёра. – Помните о том, что я говорил.
- Постараюсь не забыть.
- Это было неожиданно, и это было великолепно, - сказал ведущий, плюхнувшись на диванчик рядом. – Двадцать тысяч человек! Почему вы так долго держали это в секрете?
- Вы бы дали мне денег, если бы я сказал это раньше?
- Нет.
- Вот именно. Первое правило продаж – мухлюй с цифрами и никогда не говори всей правды о товаре. Я-то не питаю иллюзий относительно проекта, но вот люди которые ничерта не понимают в космических программах полны предубеждений. В частности, потратить миллиард долларов на то, чтобы отправить трёх человек на Луну – это уже по их мнению бредовая затея.
- Но ведь она сработала!
- Конечно сработала, потому что их никто не слушал. Во времена лунной гонки на первое место вышла политика с вопросом престижа. Сейчас немного другие времена и другие масштабы, но вопрос всё тот же. Мне дадут сегодня глоток воды?
Ассистент тут же протянул бутылочку. Уж чего-чего, а воды тут навалом.

Красный огонёк, мотор.
- Итак, немного истории, - начал ведущий. – В наши дни уже подзабылась эпоха космических открытий времён лунной гонки, и многие считают, что высадка на Луне была единичной, в то время как это не так. Многие склонны считать, что высадок на Луне вообще не было, а знаменитые кадры были отсняты в павильонах Голливуда. Реалии современного мира заключаются в том, что правительства желают сбросить бремя космических программ на плечи частных компаний, однако этим компаниям едва хватает финансирования на запуски в космос транспортных кораблей.
По-военному чёткий поворот в мою сторону, и если бы микрофон не был прицеплен к моему пиджаку, ведущий направил бы его на меня словно пушку. Но вынужден был ограничиться лишь жестом.
- Так как вы умудрились осуществить столь грандиозный и амбициозный проект?
- Он стартовал, но ещё не осуществлён.
- И всё же?
- агрессивный маркетинг. Мы потратили кучу сил, времени и денег на то, чтобы убедить людей, у которых есть действительно большие деньги в том, что способны устроить геноцид метафизических зайцев одним выстрелом. А именно – до нас каждая фирма была вынуждена разрабатывать свои собственные ноу-хау, порой занимаясь велосипедостроительством, с нами – все открытые нами технологии находятся в открытом доступе. Никто не может получить на них патент и начать ставить палки в колёса патентным троллингом. Это же снижает стоимость разработки новых космических проектов и удешевляет запуски. До нас любая программа была «вещью в себе» - проектирование, вывод, эксплуатация, поддержание, возврат – всё это требовало огромных денег. С нами – вы делаете аппарат и выводите его на орбиту, а дальше мы уже отправляем его на миссию, снабжаем ресурсами и обеспечиваем возврат. Согласитесь, это гораздо дешевле чем программа снабжения МКС.
- А можно подробнее?
- До нас МКС снабжалась стартующими с Земли транспортными модулями – если вам интересны цифры, они на экране, - я вывел таблицу стоимости и количества запусков. – С нами снабжение МКС осуществляется дважды в год с помощью вот этого.
Ещё куча картинок.
- Это тоже отстрел космических зайцев. Изначально – феерически дорогая операция по выводу в космос буксира, технического модуля, транспортной системы и системы жизнеобеспечения экипажа и запасов. За пять лет она уже окупилась – совместно с коллегами из NASA и Роскосмоса мы создали лунную базу и производственный комплекс, снабжающий буксир и МКС топливом, пищей, водой и ресурсами. Стоимость их доставки сильно упала по сравнению с запусками с Земли. Теперь с Земли стартует только то, что невозможно сделать на Луне или в космосе – некоторые сложные материалы и аппаратура.
- Окупилась – то есть принесла прибыль?
- Нет, это значит что она сэкономила денег столько, сколько мы потратили на её запуск. Следующий этап – проект NASA по отправке человека на Марс. Сам межпланетный корабль – точнее та его часть, что зовётся «Орион» - делается на Земле и выводится на орбиту, где его цепляет буксир и тащит к верфям, где к нему пристыковываются модуль системы жизнеобеспечения, двигательная установка, возвращаемые модули, топливо и всё прочее, после чего вся эта халабуда выкидывается в сторону Марса гравитационным маневром об Землю. Простите, - я словил укоризненный взгляд от ведущего. – Я хотел сказать, что планетолёт производит гравитационный маневр вокруг Земли и выходит на траекторию сближения с Марсом, после чего тормозится и приступает к работе. Насколько я знаю, у них там задействовано три миссии – программа исследования спутников, программа исследования атмосферы и поверхности Марса и программа биологических исследований, призванная ответить на некоторое вопросы относительно того, о чем я говорил в самом начале нашей беседы – то есть о том, как перенесут космонавты длительный полёт. Конечно, каких-то пол года полёта и пара лет нарезания кругов вокруг Марса – это ничто на фоне столетий пути к соседним звездам, но это позволит нам выяснить подводные камни теоретического обеспечения проекта, и наметить пути к их разрешению – а заодно это будет второй этап обкатки того, что у нас уже есть в наличии. Первым этапом была лунная база, и вы не поверите – она работает.
Помощник режиссёра прожигал меня взглядом. Слишком много болтаю? А чего вы хотели, анекдотов?
- Итак, теперь перейдем к вопросам публики.
- Валяйте.
Первый вопрос задавала патлатая девица.
- Скажите, по вашему это нормально – тратить миллиарды на космическое строительство в то время, как в Африке умирают от голода дети?
- Голодающие дети – это не моя проблема. Мне выделили бюджет на отправку человека к звездам. Когда мне выдадут чемодан денег на решение проблем голодающих детей – я буду решать эту проблему, а пока что – пусть ею занимаются те, кто уполномочен. Следующий вопрос?
Ещё какой-то дикарь в белой майке с зелёным принтом.
- Как вы относитесь к проблемам экологии? С момента запуска вашей кампании, экология понесла значительный ущерб из-за увеличения числа запусков.
- Это кто сказал?
- Так пишут в эко-блоге.
- Эко-блоггерам желательно запомнить, что водяной пар – штука безвредная. Наши ракеты используют мощнейшие на сегодняшний момент водородные двигатели, а они экологически чистые.
- А как же ядерные двигатели?
- Какие ещё ядерные двигатели?
- В публикациях упомянуто, что на вашем звездолёте будут использованы ядерные двигатели.
- И какое это имеет отношение к экологии?
- Ну, радиация например.
Я хмыкнул.
- Что ж, раз уж мы об этом заговорили – да, на звездолёте будет ядерная силовая установка. Будет – это последнее что мы туда установим, когда доделаем всё остальное. Сейчас в нём нет нужды – энергообеспечение станции и наших кораблей вполне обеспечивается солнечными батареями и топливными элементами. А летаем мы по старинке, на химических двигателях, благо топлива у нас теперь завались. Следующий вопрос?
- Как вы прокомментируете грядущий судебный процесс по поводу разработки ледяного астероида?
- Если вкратце, суть вопроса в том, что один ушлый тип заявил право собственности на небесное тело до того, как мы на нем высадились, и теперь требует денег за эксплуатацию недр. Вообще, вам бы с нашим адвокатом на эту тему поговорить, он разъяснит тонкости дела как это принято у юристов, а я скажу проще: по договору 1968 года ни одна страна не имеет права назвать собственностью какое-либо небесное тело; а американский акт 1980 года о глубоководных минеральных ресурсах защищает право компаний вести разработки на дне океанов, но при этом подчёркивает, что эти территории никому не принадлежат. Ввиду того, что международная законодательная база для межпланетных разработок ещё только в процессе дебатов, все иски в суд по данному вопросу отклоняются. Но вполне логично, что этот гражданин за всю свою жизнь не накопит денег на то, чтобы слетать на астероид, воткнуть в него флаг и прожить на нём время, достаточное для признания астероида его собственностью по факту проживания, а потому его притязания – это всего лишь юридический рэкет.
- Но он утверждает, что владеет астероидом по факту открытия, у него есть сертификат.
- У него сертификат на то, что он является первооткрывателем астероида и может дать ему название по своему желанию, а не на то, что он собственник – вы уж извините, но организация которая выдаёт эти сертификаты, не имеет полномочий устанавливать право собственности, это может сделать только международный суд. В данном случае действует морской закон – кто первый встал (на борт) – того и тапки.
- Но…
- Следующий вопрос, - прервал назойливого зрителя ведущий. Десяток зрителей настойчиво тянули руки, давая понять, что у них есть вопросы.
- Говоря о двадцати тысячах человек – почему вы не рассматриваете отправку минимального экипажа и генетический банк, как это сделали в «Интерстелларе»?
- Это к феминисткам, - отмахнулся я. – Спросите их, почему они не согласны выступать в роли инкубаторов будущих поколений. Следующий вопрос.
- почему вы озвучили цифру в триста лет? Помимо того что это очень много – ведь есть же способы разогнать корабль так, что до звезды можно будет добраться лет за семьдесят!
- Способы есть, но разгонять корабль мы не будем.
- Почему?
- Потому что он будет уничтожен некоторыми любопытными физическими явлениями, - отрезал я. – Если хотите, список этих явлений вывешен у нас на сайте в разделе часто задаваемых идиотских вопросов.
- Вы не могли бы воздержаться от оскорблений?
- Я просто констатирую факт. Следующий вопрос.
- Погодите, мы не…
- Мы закончили.
Ведущий делал мне знаки, секьюрити напряглись, а операторы азартно снимали. Помощник режиссёра держался за голову.
- Но вы…
- Если вы хотите подать в суд, примите к сведенью, что список часто задаваемых вопросов – первое с чем вы обязаны были ознакомиться прежде чем попасть в список зрителей, и это оговорено в бумажке которую вы подписали не читая.
Приунывший зритель сел на своё место, а микрофон получил следующий зритель.
- Я фанат научной фантастики, и я выражаю вам глубочайшую признательность за то, что вы осуществляете мечту целых поколений людей, которые мечтали о звездах. Спасибо вам за это.
- Благодарю, - ну хоть один, кому от меня ничего не нужно.
- Скажите, планируете ли вы использовать варп-двигатели для сокращения времени путешествия?
- Их не существует.
- Но ведь NASA испытывает прототип, а значит…
- NASA испытывает не прототип варп-двигателя а устройство, призванное разобраться в природе пространства. Я вообще балдею с нашей прессы – как и положено всем некомпетентным писакам, когда они слышат об гипотезе, они сразу пишут о ней как о прорыве, в то время как до прорыва гипотезу требуется сначала проверить и доказать. Факт в том, что мы очень мало знаем о вселенной, и у нас концы с концами пока что не сходятся. Теории противоречивы, спекуляций и фальсификаций – навалом. По поводу вопроса я отвечу так: в силовую установку корабля входят группы электрореактивных и химических двигателей. Это позволит ему эффективно маневрировать в межзвездном пространстве, и это пока что – всё, что у нас есть. Если к моменту окончания постройки кто-то сделает рабочий варп-двигатель – его поставят на следующий корабль.
Фанат фантастики на этом не успокоился:
- А как насчет технологии криосна?
- Никаких проблем: это вечный сон. В том смысле, что разбудить спящего пока что не получается, и на эту технологию мы не рассчитываем.
- А искусственный интеллект?
- Это к Google. На первое апреля они сказали, что их проект называется SHODAN.
Фанат рассмеялся, пока публика недоумённо переглядывалась. Ну да, это такого рода шутка, что доходит лишь до тех, кому за тридцать.
- Скажите, а как у вас появилась идея создать междвездный корабль?
О. Вот уж вопрос так вопрос.
- Я как и вы, фанат фантастики. Только, к сожалению, большая часть современной фантастики – дерьмо собачье. Книга, которая побудила меня затеять всё это, не была издана.
Я замолчал, и жестом попросил воды.
Дискуссия ушла в сторону от экономики – «подсадка» постаралась на славу. Потребовалось раскошелиться, чтобы часть зрителей задавала какие угодно вопросы кроме экономических, потому что с экономикой у нас дела обстояли из рук вон плохо.

Эк ты тут разрисовался - всё вместе уже на повесть тянет. В твоём творчестве меня всегда впечатляла производительность труда. ))

А пресс-конференцию прочитал с интересом - толковый проект. Только эти корабли со сменой поколений мне давно кажутся садомазохизмом. ИМХО нельзя сбрасывать со счетов strong AI: думаю, в ближайшие десятилетия его всё-таки дожмут. Отправить на другие планеты (и, тем более, к звёздам) толковых роботов будет и на порядок дешевле, и безопасней. А люди могут прилететь на уже обжитое место. )

Mist ну вообще-то это был отрывок, сам текст похоронен. И там описана только часть проекта.
А вообще меня всегда печалило что люди склонны верить в глупые сказки. Типа этих твоих AI и обжитых мест.

А вообще меня всегда печалило что люди склонны верить в глупые сказки. Типа этих твоих AI и обжитых мест.

Когда-то и полёты в атмосфере были "глупыми сказками", уж не говоря о космических путешествиях. Полагаю, этой сказке тоже осталось недолго. ) А с чего вдруг такой скептицизм?

Mist не "вдруг". Просто я немножко лучше тебя разбираюсь в теории искусственного интеллекта и космических полётов. Уже были и проект "Венера" и первый человек на луне, и второй - а воз и ныне там.

Просто я немножко лучше тебя разбираюсь в теории искусственного интеллекта и космических полётов.

(умиляясь) Какой мощный аргумент. Поциент не только хорошо разбирается во всём, но ещё и знает, в чём и как разбираюсь я. Причём если насчёт космических полётов допускаю, то что касается ИИ - сильно сомневаюсь. Как раз это для меня - вполне серьёзный интерес.

Mist ты хоть что-то серьёзное о нём написал? Потому что я - да.

Aeirel

ты хоть что-то серьёзное о нём написал? Потому что я - да.

А я - нет. Просто прочёл не один десяток книг по ИИ (не художественных), одно время постоянно зависал на тематических форумах. Сейчас помаленьку программирую для души одну схемку, хотя рано судить, что из этого выйдет.
А твои аргументы по-прежнему выглядят странными. Ты написал об ИИ художественное произведение, которое считаешь серьёзным? И это доказывает, что ты разбираешься в теме?

P. S.: Может, бросишь эти детские попытки задавить авторитетом и ответишь по сути на то, о чём шла речь изначально? Почему ты считаешь ИИ сказкой? (О том, что современные космические аппараты ни разу не интеллектуальны, я в курсе, если что).

Mist а, извини, чувак, давно в тему не заглядывал.

Сейчас помаленьку программирую для души одну схемку, хотя рано судить, что из этого выйдет.

респект!

Ты написал об ИИ художественное произведение, которое считаешь серьёзным? И это доказывает, что ты разбираешься в теме?

Ты видимо не в курсе того, как я пишу серьезные художественные произведения. Или не в курсе того, почему я всех подряд нещадно #$у за матчасть. Если я пишу, что нечто можно сделать, БЕЗ МАГИИ - это МОЖНО сделать. Если не застал эпический махач века с тыщеглазом - советую заглянуть. Рассказ вышел не особо удачным, в силу дебильности темы, однако ему предшествовал анализ, призванный ответить на вопрос: "можно ли пользуясь технологиями семидесятых годов сделать то, чем сейчас занимается гугл". Это ретрофутуристика чистейшей воды, так как в семидесятые были технологии, но не было образа мышления.

Почему ты считаешь ИИ сказкой?

я считаю сказкой идею о том, что можно отправить к другой планете робота, чтобы он там всё сделал, а затем приехать на готовенькое. Смотри сюда. Чтобы отправить на другую планету робота - требуется во-первых сделать робота, устойчивого к влиянию окружающей среды и способного принимать решения исходя из обстановки. Надёжного и долговечного. Но, малейший сбой - и у нас на другой планете кусок железа, который нифига не может. Значит посылаем туда двух роботов, которые могут друг друга чинить и кучу запчастей, чтобы было чем чинить. Это уже повышает отказоустойчивость системы, однако она может быть продублирована только конечное количество раз. К тому же возникает вопрос на тему энергии, вопрос очень важный, так как РИТЭГи со временем выдают всё меньше лепестричества, солнечные батареи не везде работают, топливным элементам нужно где-то брать топливо, а аккумуляторы со временем теряют эффективность. К тому же роботы - это дорого.
Теперь поглядим на человека. Специально обученный человек умеет ремонтировать всё подряд, придумывать нетривиальные методы решения задач, питается органикой, которую можно выращивать с помощью рециркуляции отходов и всё такое прочее. Для того, чтобы человек бесперебойно обеспечивал функционирование миссии требуется создать ему условия, причем проблема упирается не в массу как случае с роботами, а в объём, что дешевле.

Существует мнение, что посылать человека сразу - идиотизм (100% поджарится или разобъётся), поэтому сначала пойдут зонды, а затем - роботы, причем дистанционно управляемые. Однако есть предел, за которым задержка сигнала такова, что нужно решить - или ваять искусственный интеллект, причем вероятность отказа этого интеллекта будет весьма высока, или посылать связку "человек и дистанционный робот". Кстати помнишь что я написал в дуэли с тыщеглазом?
Искусственный интеллект есть даже у бота в контре, и есть области применения, для которых хороший AI даёт фору человеческим мозгам. Но есть области, в которых без человека обойтись нельзя.

Aeirel
Да и я в последние дни заглядывал не так чтобы часто. )

Кстати помнишь что я написал в дуэли с тыщеглазом?

Как ни странно, нет. В тему дуэли я заглядывал, прочёл твоё сообщение на тему "мы написали говно", и мельком глянул, чтобы убедиться. В общем, наизусть решил не заучивать. )

Чтобы отправить на другую планету робота - требуется во-первых сделать робота, устойчивого к влиянию окружающей среды и способного принимать решения исходя из обстановки. Надёжного и долговечного. Но, малейший сбой - и у нас на другой планете кусок железа, который нифига не может. Значит посылаем туда двух роботов, которые могут друг друга чинить и кучу запчастей, чтобы было чем чинить. Это уже повышает отказоустойчивость системы, однако она может быть продублирована только конечное количество раз. К тому же возникает вопрос на тему энергии, вопрос очень важный, так как РИТЭГи со временем выдают всё меньше лепестричества, солнечные батареи не везде работают, топливным элементам нужно где-то брать топливо, а аккумуляторы со временем теряют эффективность. К тому же роботы - это дорого.
...
Существует мнение, что посылать человека сразу - идиотизм (100% поджарится или разобъётся), поэтому сначала пойдут зонды, а затем - роботы, причем дистанционно управляемые. Однако есть предел, за которым задержка сигнала такова, что нужно решить - или ваять искусственный интеллект, причем вероятность отказа этого интеллекта будет весьма высока, или посылать связку "человек и дистанционный робот". Кстати помнишь что я написал в дуэли с тыщеглазом?

Теперь верю. :) В общем, как обычно, это вопрос наличия соответствующих технологий, их надёжности и стоимости. На сегодня человек, безусловно, выигрывает у ИИ. Но посмотрим, что будет через пару десятилетий.

Но посмотрим, что будет через пару десятилетий.

То же самое, друг мой, то же самое. Робот может высадиться там, куда человеку путь заказан от слова "вообще". Но, кто сказал что нам надо выбирать "или-или"? Человек может сидеть на орбите, а робот - исследовать планеты. Человек может послать робота прокладывать путь, а сам - лететь следом.

Ради интереса, кстати, взгляни на список нерешенных научных задач где нибудь на википедии. Ужаснёшься, обо что бьют лбы умнейшие люди планеты. А тем временем, Марти МакФлай получил первую пару самозашнуровывающихся кроссовок Nike, разнообразные гики испытывают ракетные ранцы различной конструкции, микрософт тестирует голографические очки, гугл - оверлейную реальность, и тому подобное. Надо же чем-то заняться, пока ученые всё ещё бьются над проблемой как уменьшить нейтронный выброс у термоядерного реактора (это одна из двух проблем его создания - нейтронный поток выводит из строя конструкцию и активирует всё вокруг наведённой радиоактивностью; вторая проблема в том, что этот реактор так и не удалось толком запустить - не зажигается, конструкция не выдерживает мощности запуска. Ну а чо, думаешь легко удержать в ловушке маленькую звезду?).