- Ожидал от меня, что люди начнут... - девушка остановилась, глядя на Натана, а потом и на его спину, чувствуя, как разгорается в ее душе сперва агрессия, потом неприятная, ноющая обида и боль, а потом, когда боль обиды выросла до какого-то предела, что-то просто лопнуло. И ей стало все равно. Урсула опустила глаза на свою руку и оглядела каждый палец. Она не знала что делать, как повести себя сейчас, и готова была просто успокоить девочку, которую мог напугать мужчина, решивший вдруг ночью проявить к ней настойчивую заботу. Натана она не понимала. И знала теперь точно, что он ее тоже не поймет.
Родители Урсулы, живущие в более крупном городе, процветали. Отец ее был дантист, а мама держала свадебное ателье. Каждый год на Рождество, когда Урсула встречалась с семьей, мать сетовала на то, что не может найти приличного дизайнера для агентства, потом переходила к тому, что Урс была бы прекрасным подспорьем семейному бизнесу, а заканчивалось все тем, что мама открыто недоумевала, почему дочь до сих пор торчит в этой дыре без интересной работы и чего-либо стоящего. Отец все это время обычно многозначительно молчал. Урсула не смотрела на него в такие моменты. Мама считала, что отец выделяет дочери деньги, но все было иначе. Когда она отказалась следовать за семьей, отец прекратил финансирование и был готов возобновить его как только она проявит какие-либо признаки покорности. Они оба считали, что матери об этом знать не обязательно.
И все же, несмотря на бедственное финансовое положение, и на то, что у нее никого не осталось в Ласт Харборе, Урс не была намерена что-либо менять, а собиралась продолжать нищенствовать здесь. И она считала, что если кому-то предложена помощь и он отказался от нее, то она, Урсула, была обязана уважать право другого человека нищенствовать в одиночестве. Теперь Натан стал еще чуть более чужим и далеким. Как и все, впрочем.
|
