БАБОЧКА ПОЭТИНОГО СЕРДЦА
- Ты опять опоздала к завтраку.
Лиля ссутулилась. Муж не ругал, отечески журил, но мурашки кололи иголками, заставляя дыбом встать волосы.
Видит бог, она старалась! Специально караулила кукушку. Подкручивала пружину ручных часиков – бриллиантовые лилии, белое золото – подарок на первую годовщину. В этом доме жили десятки разных часов, но они одинаково врали, издевались над ней, шевелили стрелками, как тараканы усами. Муж всегда оказывался в комнате раньше неё. Френч, золотые очки, утренняя газета в руках, громадная чашка чая и колотый сахар на блюдце.
- Да, - проще смотреть на тарелку, чем на чёрную глыбу напротив. – Никак не получается. Часы отстают.
-Что ты, Куколка, просто это не твоё время, - снисходительно улыбнулся муж.
- А где моё?
- Твоё – ещё настанет, - поцелуй мазнул по щеке.
- Уже уходишь?
- Да. Пора работать. У меня нет мужа, который обо всём заботится.
Раньше подобные шпильки задевали до слёз, давно, как переехала сюда, в арбатские переулки, в не дом, спроектированный Мельниковым, самым модным архитектором Москвы. Бесконечные ряды узких окон, винтовая лестница внутри, даже круглая вращающаяся башенка – ничего не спасало. Дом походил на гроб. Он и стал гробом для неё.
Лиля вспомнила похороны отца, прямоугольник раскопанной могилы, мать, повисшую на руке и железное плечо ещё жениха. Тогда это ей казалось надёжной опорой, ведь мир рухнул прямо на голову: война, революция, смерть самого близкого человека. Муж – единственное наследство, которое оставил папочка. Как будто волшебный ветер перенёс её из Замоскворечья, где утро начиналось с перезвона колоколов Спасопреображенского храма, сюда, в мир современных механизмов и новых людей. «Часовые изделия Блоха» - белые буквы горели всегда, их жилище совмещало магазин и мастерскую, только так удалось получить разрешение на частное строительство в коммунистической Москве.
Лиля очнулась от воспоминаний, когда в комнату зашла горничная и начала убирать со стола, демонстративно звеня посудой. Три года замужества, но уважения от прислуги нет, как будто она бабочка-однодневка – игрушка хозяина. Может, потому, что не рождались дети?
Лиля вздохнула, встала, поправила юбку. Опять лень! Пора идти.
Когда папа представил жениха, Лиля сначала не поверила: вдвое старше её, грузный, никогда не снимающий коричневые перчатки:
- Берегу руки. В моём деле важнее всего точность, - объяснил он.
А потом очень быстро смирилась, ведь папочка знает, как лучше и всегда оказывается правым.
Они не выходили вместе в театр или оперу:
- Суета и пустая трата времени! А время мне дорого.
И Лиля ездила с мамой или сестрой.
Блох отказывался от приглашений и не звал к себе:
- Не люблю сборища, жужжат, отвлекают. Тебе нравится, развлекайся, препятствовать не буду.
Лиля послушно развлекалась: танцевала, кокетничала, смеялась, ведь ей разрешили.
Накануне свадьбы он затеял разговор:
- Лилечка, отец просил о тебе позаботиться. И я уверяю, ты ни в чём не будешь нуждаться, твои желания – мои желания, твои хотения – закон. Но в ответ прошу уважения к моим принципам.
Лиля молча ждала продолжения, поняв, что пауза затягивается, спросила:
- Что от меня нужно?
Блох откашлялся:
- Я деловой человек, у меня обширные связи в правительстве, но всего добился сам, потому что очень давно следую простым правилам: уважаю время, ценю пространство и никогда не бываю празден. От тебя жду того же: не опаздывай. Умей занять себя. Чем угодно: учись, помогай мне в магазине, воспитывай детей, только не позволяй скуке поработить разум. И последнее: я построил нам дом, это дорого мне стоило, ты знаешь, сколько берёт Мельников и бездельники из Генплана. Я вручаю тебе ключи от него, - увесисто звякнуло, - но прошу об одном, моя мастерская – это только моя мастерская. В подвал тебе хода нет. Никогда. Поняла?
Лиля кивнула. Её с детства пугали тесные помещения и мёртвые звери.
- Хорошо. Я бы пошла на режиссёрские курсы.
- Я оплачу, - Блох даже не скрывал облегчения. – Хочешь научиться водить экипаж?
Утром он приехал в безлошадной карете.
Лиля замерла:
- Простите, Иосиф Максимович, я не могу! Давайте пройдёмся пешком!
- Почему же? – Блох нахмурился.
- Там эти, - Лиля сглотнула.
Блох рассмеялся:
- Ты боишься белок?
Девушка пожала плечами, вуаль качнулась:
- Они мёртвые.
- Куколка! – тогда Блох назвал её так впервые и хозяйски обнял за талию, подтолкнул к экипажу. – Я сам спроектировал двигатель, здесь колесо вращает пружину, которая даёт толчок, а колесо вращают белки. Конечно, заводные чучела, сколько бы ели живые. А сколько гадили? Наша мастерская поставляет не только часы, самоходные изделия, но и механизированных зверей. Колёса динамо-машин вращают лошади, которым вторую жизнь дали вот эти руки! Вода, тепло, свет – да Москва живёт благодаря мне! А ты моя жена. Не смей бояться. Тем более, зубы у них удалены.
Незаметно Лиля оказалась внутри кареты, Иосиф сел, фамильярно прислонившись к её коленке. Расписали их очень быстро.
И пошла жизнь, заведённая, как часы.
Завтрак – только вместе с мужем.
Учёба на курсах, режиссёрских, архитекторских, вождения – святое правило не оставаться праздной.
Ужины – вместе, а потом расходились. Она – развлекаться, он – работать.
Ночи – выверенный до мелочей ритуал супружеского долга. Впрочем, просыпалась Лиля всегда одна.
Сегодня ей нужно было в мастерскую Вучетича, новое увлечение – скульптура. Часы пробили одиннадцать, к полудню успеет, муж подарил экипаж, которым она научилась неплохо управлять. «Единственная в Москве женщина-водитель, удивительная Лиля Блох», - так писали в «Правде». На фотографии она себя сначала не узнала: короткие волосы, гордые плечи, кожаная куртка, галифе, разве это Лилечка Каган?
Тонкий звук разбил мерное тиканье. Мяуканье? Лиля на цыпочках подкралась к полуоткрытой двери кухни и заглянула: горничная кормила котёнка, белого, пушистого, грязного, а тот одновременно жадно глотал кусочки, мурлыкал и мяукал.
- Лиля Юрьевна? – горничную застукали на месте преступления. – Ой!
Впервые страх и вина промелькнули на лице:
- Вы расскажете Иосифу Максимовичу? Он запретил нам заводить животных, а эта дурочка сама пришла, залезла в мусорный бак и кричала там, подохла, если б не вытащили.
Почти греческая трагедия вылилась наружу.
- Не расскажу. Можно её погладить?
Служанка кивнула, Лиля опустилась на корточки и легонько пробежала самыми кончиками пальце по шкурке. Остро чувствовался каждый позвонок.
- Надо же, какая мягонькая! И худенькая. Может, помыть её? – Лиля снизу вверх смотрела на замершую женщину, а котёнок, отозвавшись на ласку, уже зацепился когтями за ткань и лез на колени.
- Кисонька, крошечка! – Лиля шептала ласковые глупости, а белый пушистый одуванчик устраивался на плече, внутри будто работал моторчик.
- Какая ты громкая лапочка! Наверное, её надо помыть? Я очень люблю кошек, - Лиля понизила голос, как будто признаваясь в чём-то недостойном.
- Уж это видно, Лиля Юрьевна. Вы не беспокойтесь, помою.
- И спрячете? – вопрос вырвался прежде, чем Лиля подумала.
Она испугалась сначала за кошку, а потом испугалась страха.
- И спрячу, а вы приходите, как захотите проведать.
- Я назову её Пушинкой! – сердце стучало прямо в ухо, а шерсть щекотала щёку.
Нехотя Лиля отцепила коготки и передала Пушинку горничной.
- Я вернусь вечером, малышенька! Жди меня!
Лиля выбежала, чтоб не передумать и не остаться.
Занятие скульптурой тянулось бесконечно. Руки бессмысленно мяли глину, Вучетич злился, пряча эмоции за нарочитой ласковостью – ученица была выгодная, да и не совсем бестолковая.
Пытка ужином сегодня особенно мучила Лилю. Муж долго и со вкусом ел, выспрашивал подробности занятия, потом читал ей новости, а она ёрзала на стуле, как школьница во время нудного урока.
- Куда ты сегодня, Куколка?
Лиля пружиной взвилась, а потом опять сжалась, тая радость:
- Сегодня я поработаю в библиотеке. Вучетич такой дотошный, он экзаменует меня каждый день! Спросил про дедаловы автоматоны! – ложь лилась гладко, Лиля сама себе поражалась.
- Расскажи ему про рыкающих львов российских самодержцев, - усмехнулся Блох. - Была такая забава у Алексея Михайловича. Львиные чучела стояли в тронном зале Коломенского дворца пока не сломался механизм. Я однажды рассказ про это Мережковскому, так он сразу схватился за ручку!
Муж любил как бы случайно похвастаться знакомствами.
В ответ Лиле полагалось выразить восхищение, что она и сделала, пусть чрезмерно.
Наконец, Иосиф ушёл, путь к кухне оказался свободным.
Пушинка спала, свернувшись белой улиточкой у изразцовой печи.
- Как ты, моя красавица? – кошка открыла глаза и зевнула, демонстрируя нежно розовый ротик и фарфоровые иголочки зубов.
- Посмотрите! – Лиля вскрикнула, - у неё разные глазки, один голубой, один жёлтый! На счастье!
Горничная только улыбалась. Молодая хозяйка совсем ещё дитя, играет с котёнком, удивляется. А сначала казалась такой угрюмой, важной!
Пушинка снова залезла на ручки, потопталась, устраиваясь, а потом соскочила на пол и стала кружиться, пытая поймать собственный хвост. Женщины рассмеялись.
Напольные часы в холле пробили девять. Кошка подпрыгнула едва ли не на метр вверх и рванула в темноту, Лиля бросилась за ней.
Нельзя, чтоб Пушинку увидел муж!
Белая молния пронеслась по комнатам, а потом свернула на лестницу, ведущую в подвал.
- Нет, кисонька, нет!
Лиля замерла на верхней ступеньке. «Тебе туда хода нет!» - звенело в ушах. Несколько мгновений она боролась с желанием повернуть назад, но решительно стала спускаться, осторожно вытягивая ногу и ощупывая каждую ступеньку.
- Пушинка, Пушенька, где ты? – Лиля прислушалась.
Из-под тяжёлой двери пробивался луч света.
- Как же так? Он всегда запирается, - шёпотом крикнула Лиля и дёрнула на себя кольцо.
Мастерскую заливал белый электрический свет.
Слёзы ослепили Лилю, а жужжание оглушило. В подвале не было ни стен, ни перегородок, только гигантское колесо, стеллажи с книгами, банками, ящики, чучела и стол. Блестящий, стальной, он притягивал взгляд, потому что в центре, распластанный, привязанный за четыре лапы, рыдал белый котёнок.
- Пушинка! – Лиля бросилась вперёд, но споткнулась, отлетела к стене, отброшенная одним движением.
- Куколка! – голос мужа приглушала марлевая повязка. – Ты всё же пришла!
- Отпусти! – Лиля не чувствовала боли.
Она перевернулась на четвереньки и поднялась.
- Отпустить? Ты ослушалась меня и будешь наказана. «Да убоится жена мужа своего»!
Иосиф подвинул лоток с инструментами.
- Смотри и запоминай! – он взмахнул скальпелем, алым плеснуло на белую шерсть.
Лиля выла, а из прокушенной губы бежала кровь и капельками повисала на подбородке.
Муж вытащил скользкие внутренности, брезгливо бросил их куда-то под стол, пододвинул коробку с шестерёнками и пружинками.
- Готово! – объявил он довольно. – Осталось самое последнее. Иди-ка сюда!
Лиля затряслась и замотала головой.
- Плохая девочка, - ласково протянул муж, снял перчатки и шагнул к ней.
Кулак метнулся прямо в живот, Лиля согнулась, лязгнув зубами. Второй удар пришёлся по затылку.
- Больно? – участливо поинтересовался он. – А кто виноват? Ты сама меня не послушала, притащила в дом блохастую заразу, - это раз. Побеспокоила во время работы, - это два. Я обязан тебя наказать. И не думай, что мне это нравится! Я не хочу тебя бить, особенно по твоему красивому личику! Но ведь ты начала первой!
И он с силой пнул её в голень.
- Подойти. К столу. Быстро. Дрянь. – чётко выделяя каждое слово скомандовал муж.
Лиля, волоча ушибленную ногу и поскуливая, подтащилась к столу, стараясь не глядеть на то, что было Пушинкой.
- Возьми. Щипцы.
Она слепо зашарила в лотке, пока под руку не попались изогнутые зубья.
- Дёргай клыки.
И Лиля дрожащими руками открыла розовый ротик и неумело подцепила остриём.
- Не реви, дура! – прикрикнул муж. – Дёрнешься – испортишь шкуру.
Лиля старалась не смотреть в осуждающие мутные глаза, голубой и жёлтый, на счастье.
- А теперь помой стол. Губка и ведро в углу. Закончила? Раздевайся, - буднично приказал муж.
- Зачем? – едва выдавила Лиля.
- Куколка, - муж нежно чмокнул её в щёку. – Настало время Бабочке появиться на свет. Ложись.
Лиля дрожала под безжалостным светом, пока муж убирал тельце Пушинки, готовил инструменты, банки с каким-то раствором. Её заворожил набор стальных, игл очень длинных и очень острых.
- Зачем они?
- Вот зачем! – муж мгновенно схватил одну, ловко воткнул под кожу, протянул, чтоб кончик торчал снаружи.
От удивления Лиля закричала не сразу. А потом кричала, не переставая.
- Что ж ты так орёшь? – досадливо сморщился Иосиф, - даже голова разболелась!
Левой рукой он покрепче ухватился за нижнюю челюсть, прижал язык и полоснул скальпелем по связкам.
- Намного лучше! – он промокнул кровь салфеткой. – Я бы мог перерезать горло, но тогда останется шрам. Не хочу портить.
Блох ласково провёл рукой от живота вверх, пощупал рёбра, и одним ударом вскрыл грудную клетку, сжал в кулаке пульсирующее сердце и опустил его в формалин.
- Смотри, какой изящный механизм я создал! Твоё сердце теперь навсегда принадлежит мне, потому что только ключ от него – в моих руках. Оно самозаводное: видишь пружинка? А рядом с ней – ротор, тяжёлый, золотой. Он колеблется при движении и вращает маховик. Теперь у тебя золотое сердце, Лилечка!
Иосиф рассмеялся впервые с их знакомства каламбуру.
- Ты спрашивала, зачем нужны иглы? – продолжил оживлённо болтать, переворачивая её на живот. – Милая, это основа для крыльев. Я аккуратно загоняю их под кожу … Не дёргайся! Так больнее, глупенькая! Терпи! «Чтоб стать красивой, надо страдать!», - как говорят французы. Это кропотливая работа, нужно пропустить серебряную проволоку через мышцы, срезать верхний слой кожи, окрасить и закрепить её. Ночь будет бесконечно долгой, любимая!
Боль стала частью Лили, плескалась красным морем вокруг, грызла изнутри, обжигала и скручивала. Дышалось трудно, даже движения глаз отзывались муками. Она мечтала лишь потерять сознание, но муж был слишком опытным палачом, чтоб допустить это.
- Вот и всё, Лилечка! Хочешь посмотреть на себя в зеркало?
Блох устало потянулся, снял перчатки, маску, залитый кровью фартук, помог ей встать и подвёл к старинному зеркалу, повернул спиной.
- Теперь ты моя Мёртвая голова! – гордо произнёс он.
Золотистые крылья качнулись.
Лиля, неуверенно переступая, обернулась и из глубины вырвался странный свист: воронкообразный нечеловеческий рот, фасеточные глаза, шрам на груди. Наконец, благословенная тьма снизошла. Лиля рухнула в обморок.
- Куколка стала Бабочкой, - резюмировал муж, взвалил тело на плечо и понёс наверх.
Солнце робко гладило плотные портьеры.
Лиля открыла глаза, в груди мерно стучало сердце, рядом похрапывал муж. Она чувствовала себя удивительно бодрой.
- Ося!
Он что-то пробормотал.
- Пора вставать! Завтрак подадут через четверть часа. Жду тебя внизу.
Она спустилась по винтовой лестнице, кивнула замершей горничной и прошла в столовую:
- Катя, кофе и свежую газету, пожалуйста!
Муж появился ровно через пятнадцать минут, склонился к протянутой руке.
- Сегодня мы приглашены на поэтический вечер, сестра зовёт, кажется, у неё роман с кем-то, а может, и со всеми.
Блох рассмеялся:
- У тебя злой язычок, Лиля.
Она пожала плечами:
- Ты сам научил меня.
- Теперь ты неотразима, моя полуночная бабочка! Узнай, есть ли кто-то настоящий в их стойле Пегаса. Если есть, приводи.
Лиля кивнула и вставила тонкую сигарету в мундштук.
- Кто нужен?
- Рупор времени, - муж усмехнулся. – Ты поймёшь.
Лиля вышла первой. У двери её караулила Катя, даже открыла рот, чтобы что-то спросить, но запнулась и убежала.
- Странная девушка, Ося. Думаю, нам понадобится новая горничная, порасторопнее и без дурных привычек.
Муж кивнул, погружённый в мысли:
- Дай объявление, рассчитаем, как найдём подходящую кандидатуру.
В приюте поэтов пахло вчерашними щами – на первом этаже располагалась столовая – и было холодно, Лиля так и не сняла манто. Сестра беспрерывно болтала и вертелась на стуле.
- Смотри, это он, Моряковский!
От безудержных аплодисментов Лиля поморщилась и взглянула на сцену. Там стоял почти двухметровый, худой, бритый на лысо человек в ярко жёлтой женской блузе и клоунском галстуке. Громовой голос перекрыл и гул собравшихся, и шум улицы. Казалось, даже кровь в венах отстукивает ритм слов. Что-то огненное пылало под тонкой тканью, ходило ходуном.
- Ты это видишь, Эльза? – Лиля прищурилась.
- Я же тебе говорила! Володя великолепен.
Изо рта декламирующего звучные рифмы вылетела стайка голубых бабочек и закружилась над головами слушателей.
- Пойдём! – Эльза потянула сестру к сцене. – Я вас познакомлю!
Лиля почувствовала, как под кожей зашевелились иглы: «Вот о чём говорил Ося!».
- Здравствуйте!
Поэт двумя руками схватил её руку и восторженно тряс.
- Вы такая красивая!
Бабочка села ему на плечо, но этого никто не заметил.
Лиля улыбнулась:
- Ваши стихи великолепны. Кажется, я влюбилась в них.
- А я в вас, - мужчина обезоруживающе улыбнулся. – Поэт Владимир Моряковский.
Эльза скривилась и буквально разорвала рукопожатие.
- Моя сестра, Лиля Блох. Она замужем за Иосифом Блохом. Володя, сегодня вы превзошли себя. Особенно эта строка, - она закатила глаза, пытаясь вспомнить.
Моряковский поморщился:
- Лиля, давайте я вас украду? Где ваше пальто? Ах, оно же на вас. Пойдёмте? Тут душно.
Он подхватил её под руку и потянул за собой, расталкивая толпу, как океанский лайнер волны. Эльза увязалась за ними.
- Это ваша? – он заворожённо замер перед экипажем. – А я не вожу, но восхищаюсь. Я вообще люблю новое, мощное, в будущее стоит брать только современное, функциональное. И прекрасное.
Женщина улыбнулась:
- Эльза, ты едешь?
- Нет, - крикнул Моряковский.
- Да, - кивнула сестра.
Их голоса прозвучали одновременно, повисла неловкая пауза.
- Садитесь.
Оба надулись, как дети, и сели на противоположные сиденья.
- Поехали в Коктейль-холл! – Эльза никогда не обижалась долго. – Это на Тверской.
Перед массивными зеркальными дверями толпилась очередь разряженных юношей и девушек.
- Мест нет! – крикнул франт в клетчатом пиджаке и узких брючках.
Моряковский пробился ко входу, махнул швейцару и приложил раскрытую ладонь к стеклу.
Двери медленно раскрылись, толпа забурлила, но усатый швейцар властно пророкотал:
- У них заказано!
Моряковский подхватил Лилю под руку и склонился почти к лицу:
- Старый фокус. Дядьке Петру нужно показать трёшку, он пустит. Я дал пятёрку.
Лиля погладила его по щеке:
- Какой вы находчивый, Володя!
Кирпичный румянец залил высокие скулы.
Внутри располагалась высокая барная стойка с неудобными стульями, сцена, где играл джазовый оркестр.
- На втором этаже – отдельные кабинеты, - вклинилась Эльза.
- Что вы будете? Кормят здесь паршиво, солёный миндаль да бутербродики, но много коктейлей, - поэт как будто извинялся.
- Я буду водку, - отчаянно заявила Эльза. – Могут налить женщине стопку смирновки?
- А я хочу что-нибудь сладкое.
Лиля облизнула губы. Моряковский ловил каждое движение розового язычка.
В высоком стакане медленно колыхалась бордовая приторная жидкость, соломинка плавала в ней, как жертва шторма.
Мужчина говорил без умолку, рассказывал про Грузию, сестёр, читал отрывки поэмы про апостола. Лиля слушала в пол-уха, её больше поражали бабочки, которых никто не замечал. Эльза очень быстро напилась, скисла и сжалась в комочек, всеми забытая. Раньше Лиле бы стало её жалко.
Надо же, «В парке Чаир»! – Лиля плавно поднялась. – Вы танцуете, Володя?
- С вами – да.
Горячая рука легла на талию.
Они медленно кружили в центре зала.
- Хотите, я вам кое-что покажу?
Лиля глубоко вздохнула, прикрыла глаза. Стальные иглы рвали кожу, боль стала невыносимой, а потом пропала. За её спиной качались фантастические крылья.
- Нравится?
Моряковский замер, а потом упал на колени.
- Вы! Вы богиня! Бабочка поэтиного сердца!
Люди захлопали.
- Муж давно мечтал с вами познакомиться. Поедете?
- Сейчас? – он смотрел снизу вверх и в тёмных глазах, в большой запрокинутой голове мелькнуло что-то собачье.
- Сейчас!
Лиля поманила, и он послушно поднялся, отряхнул брюки и пошёл.
Про Эльзу все забыли.
- Какой у вас дом! – Моряковского восхищало всё. – Прямые строгие линии, стекло, сталь, а портик – точь-в-точь египетский!
Лиля пожала плечами.
Блох встретил радушно, долго разговаривали, Моряковский снова декламировал. Женщина украдкой взглянула на мужа: «Видишь? То самое?». Он одобрительно кивнул: «Вижу. То самое».
Разошлись уже утром, когда серенький невнятный рассвет робко заглядывал в окна.
Роман Лили Блох и Владимира Моряковского со вкусом, как изысканное блюдо, мусолила вся Москва. Слухи клубились, множились, обрастали фантазиями. Говорили, что они живут втроём, что Моряковский отдаёт все деньги Броху, а Лиля водит его по дому голым на поводке.
Но на самом деле всё было совсем не так.
- Ося! Что это!
Лиля замерла на верхней ступеньке винтовой лестницы и смотрела на мужа удивлённо и брезгливо.
- Кто, Лилечка, кто! Это собака. Он поживёт у нас, не беспокойся, лапы я ему помыл.
Лиля спустилась, чтоб рассмотреть дворнягу: чёрный, с рыжими подпалинами и висячими ушами, пёс улыбался, демонстрируя белые острые зубы и постукивал хвостом.
- Надо же, на Володю похож. Кстати, сегодня вечером он к нам заедет.
Она отвернулась. Собаки никогда не вызывали интереса.
- Ты абсолютно права, моя Бабочка, - в спину ей улыбнулся Блох. - Волька! За мной!
Лиля ждала поэта в гостиной.
- А где Ося? Я привёз из типографии рукопись.
- Ося работает. Как вы планируете меня развлекать, Володя?
- Хотите в кино? Новый фильм «Стеклянный глаз» с Вероникой Полонской
- Кажется, у вас был роман? – Лиля обиженно поджала губы.
Мужчина смутился:
- Лилечка! Вы бабочка поэтиного сердца! С вами я не мужчина, а облако в штанах!
Она глубоко вздохнула, изображая скуку.
Моряковский схватился за уши и потянул:
- Ладно! Я хотел оставить до ваших именин. Держите.
Из кармана пиджака на свет появилась плоская бархатная коробочка.
Лиля приняла подарок, медленно раскрыла.
- Серебро? – разочарование явно слышалось в голосе.
- Сталь! Крепкая, как мои чувства. Смотрите, внутри ваши инициалы: «Л.Ю.Б» по кругу. Прочтите! Получается «Люблю». Бесконечно люблю.
- Забавно, - протяжный высокий тон явно издевался над поэтом.
Некоторое время сидели молча. Лиля крутила кольцо, Владимир тяжело вздыхал.
- Хорошо, а чего хотите вы?
- Я? Неужели вы решили спросить меня? Вообще Ося просил помочь в мастерской, но не думаю, что это вам интересно.
- Он разрешает вам помогать?
- Естественно! Мы муж и жена!
На этот раз Лиля сделала вид, что оскорблена.
- Я готов! – он вскочил.
- Вы точно этого хотите? – допытывалась женщина. – Это сложнее, чем писать стихи.
- Лиля! Зачем вы так?
На минуту ей показалось, что Моряковский расплачется, но он сдержался.
- Куда нужно идти?
- Ося работает в подвале.
Они спустились, мужчина галантно распахнул перед ней тяжёлую дверь.
- Мы пришли!
На крик вышел Блох в длинном прорезиненном фартуке и чёрных перчатках.
- Душевно рад! Извините, не могу пожать руку, оперирую. Хотите посмотреть?
На металлическом столе лежал труп дворняги со вспоротым брюхом и без головы. Лапы её ещё дёргались, а голова помещалась рядом в оцинкованном тазике, карие глаза смотрели укоризненно.
Моряковский побледнел и сглотнул:
- Лиля сказала, что вам нужна помощь.
Блох широко улыбнулся:
- Да, драгоценнейший Володенька! Кое-что мне от вас нужно. Ваша талантливая голова. Лиля, давай!
Лиля прыгнула на мужчину, обняла выпущенными крыльями, повалила и жадно присосалась воронкообразным ртом к обнажённой шее. Когда Моряковский перестал сопротивляться, она сыто отвалилась.
За это время собачья туша переместилась на боковой столик, а на основной взвалили человеческое тело.
Иосиф вооружился пилой и стал медленно отделять голову от туловища, кровь толчками лилась на фартук и пол.
- Товарищи из бюро давно просили меня сделать рупор революции. Смотри, какую чудесную механическую голову я ему собрал! И все пьесы только согласно линии партии, ни слова кроме!
- А куда ты денешь это? – Лиля брезгливо ткнула в отпиленную голову.
- Пришью Вольке. Ты не зря сказала, что они похожи. Пусть служит, развлекает тебя стишками. Нравится?
Лиля улыбнулась:
- Конечно, дорогой. Я назову его Щен. Но какая польза тебе?
- Мне? – муж обернулся. – Я смогу изучить феномен его сердца. Откуда берутся бабочки? Это потрясающе! Они живые, осязаемые, но невидимы для большинства! Ты приманила к нам прекрасный экземпляр человеческой породы.
Лиля улыбнулась, помогла мужу снять окровавленный фартук и перчатки, поцеловала руку.
Дверь распахнулась, дробью застучали каблуки, раздался выстрел, и грудь поэта разворотило.
- Дура!
- Эльза!
Супруги закричали одновременно.
- Володя! Ты спасён! – Эльза плакала и смеялась одновременно. – Я люблю тебя, Володенька!
Лиля и Иосиф переглянулись и кивнули друг другу. За спиной Лили закачались золотые крылья.
Утром заголовки московских газет кричали только об одном: «Поэт Владимир Моряковский застрелился».
Исчезновения Эльзы Каган не заметила даже мать.