Подобное времяпровождение обычно ну никоим образом не вписывалось в образ жизни Элиз - куда там выкрасть время даже на более осмысленные безделушки, когда порой и поспать толком не успеваешь, не говоря уж об этом...об этой ну абсолютно бесполезной трате времени, пусть и проведённого довольно приятно.
Их небольшой городок, к счастью (особенно к счастью дядьки Элиз), часто посещался путешественниками. Не потому, конечно, что было в нем что-то особенное (кроме разве что яблочных пирогов, лучших во всем королевстве), а по той лишь причине, что ведущий в столицу главный тракт проходил не так уж и далеко от их небольшого мирного городка - совершенно обычного, ничем не примечательного, но обрамлённого полями, фермами, и располагавшегося у подножия невысокой горы, поднявшись на которую можно было увидеть...
Прекрасный вид открывался сверху. Виднелись и сливовые сады, и пыльная лента тракта вилась вдалеке, река отделяла поля от леса, в котором росла самая сладкая летняя ягода; ещё дальше Свистун пас овец, белые шкуры которых зимними сугробами украшали зеленую траву...
Впрочем, настоящих сугробов Элиз никогда и не видела. Зима в их краях была тёплая, такая, какую северяне назвали бы скорее ранним летом - сам снег она видела один-единственный раз в жизни, но зато благодаря останавливавшимся в их городке гостям, о северных зимах и сугробах по самый пояс она слышала немало.
Многие рассказы её острый слух урывал между делом, когда она крутилась на постоялом дворе, позволяя себе передохнуть лишь иногда, чуть замедлившись в переходе от одного дела к другому. Легенды о стражах Матери, мрачные истории о хаотиках, наводящие тоску рассуждения гостей о деятельности Стражей, и неприятные, порой до мурашек, рассказы о проклятых землях, количество которых с каждой войной все увеличивалось...
Правда, все это никогда не рассказывали ей напрямую - а потому что-то особенное было в том, что она, на удивление для самой себя, делала в этот момент.
Темный её знает, что дернуло её, возвращавшуюся из леса с целой корзиной ягод, прислушаться к звукам незнакомой музыки, доносившейся с Обзорного холма (да-да, того самого, с которого открывался столь прекрасный вид), да к словам, что эту музыку сопровождали... Вот только стоило ей прислушаться к голосу, который, под неровный звон струн напевал незнакомую ей легенду, как новые картинки сами собой заиграли у неё перед глазами, унося Элиз в то место, которое быть может никогда и не существовало, да в то время, которое давным-давно прошло.
Темный город, словно выжженный пожаром - но вовсе не огнём поедены были эти почерневшие стены. Одинокая фигура в некогда сиявших, но ныне почерневших доспехах – не спасение несла она с собой, а мрачное решение. Запечатать город, прежде цветущий и прекрасный, отдать силы самого сильного из ныне живущих Стражей, дабы Хаос не расползался все шире зловещей чумой...
Видела Элиз, чувствовала, как вязнут в темной грязи ноги, как каждый шаг становится тяжелее. Слышала Элиз, как жуткой бурей крутились в сознании тысячи голосов, каждый шептавший, кричавший, и напевавший на свой лад что-то жутко-неправильное, что-то, чего не должно было быть. Словно в ее собственной груди пламенем горел свет, дарованный Матерью, свет, хранивший ее разум и не позволявший поддаться тому безумию, коим отравлена уже была эта земля – только золотистые пряди волос принадлежали вовсе не ей, напоминая о том, что это – лишь видение, и не более того. Видение... Магия нередкая – пусть сами маги были явлением нечастым – но вплетення подобным образом в музыку, она обретала новые, неведомые ранее краски. Одна из родственниц Элиз в детстве последней нередко «кормила» ту видениями-сказками перед сном, пока не пришлось уехать в столицу – а потому девушка как-никак, но все же с пободным проявлением сил Матери была вполне знакома. Саму ее, правда, сила обделила совершенно – но может оно было и к лучшему. Наслушалась она о тех, кого «запечатывали», обнаружив достаточно сильный дар, и увозили в столицу на обучение, хотели того «одаренные» или нет. И о тех, кто даже «запечатанным» с ума сходил, не научившись справляться с силой, тоже была наслышана... Уж либо совсем без дара, либо как дядька – свечку в лучшем случае зажжет без огнива, да и хватит на том баловства.
Да и Марек тут еще. В пору видать вошел, зашевелся в нем дар все заметнее – ходили слухи о том, что и за ним скоро провожатых пришлют. Не то что бы это ее как-то особо волновало, но... Как-никак, знакомы они были с детства, да и такого надежного товарища, при всей его неуклюжести, найти во всем городишке было весьма сложно.
Дернулась мысль, да снова от нее обратно в видение нырнула девка. Сильные, широкие, мозолистые ладони увидела перед собой Элиз – увидела и как в своей чудесатой манере исчезали один за одним куски доспехов, для которых не нужны были ни поддоспешник, ни заклепки, ничего совершенно. Вот рука левая, да в ней какие-то штуки странные, чужие, ей незнакомые – разве что светятся красиво, да узорыми чудными покрыты. Вот рука правая, запястье которой украшает широкий серебряный браслет – неизменный атрибут всех стражей. Кровь сочится из ладони левой, да с тихим шипением падает на землю проклятую. В сторону шаг, еще в сторону – узоры кровью рисует Страж, одному только ему ведомые. Говорит что-то – неразборчивое, да и не подконтрольное Элизке, пусть даже чувствует она, как шевелится вслед за словами ее собственное горло. И чувствует она, знает, что не вернется домой из земель этих проклятых. А может потому и не вернется, что дом-то когда-то здесь и был, да нет его уж теперь, и не будет никогда...
Песня остановилась на полуслове – и на смену исчезнувшему видению пришла к ней легкость непередаваемая. Словно гора с плеч свалилась, словно от тяжелого сна она очнулась - только без тяжести на душе, разве что с легкой печалью, едва ощутимой болью в левой руке да с чужим, незнакомым именем на губах - Ардалл.
Игравший на странном, незнакомом ей да и не различимым толком инструменте обернулся, окинув подошедшую Элиз спокойным, самую малость любопытным взглядом. Худощавое лицо, поросшее светлой щетиной, соломенные волосы, заплетенные в косу, что могла бы покраше Элизкиной стать, будь она чуть ухоженнее, глубоко посаженные яркие голубые глаза – сильнее всего подтверждавшие тот факт, что их обладатель действительно умел обращаться с магией...
Так и состоялось ее знакомство с Дабарой, бродячим бардом-магом, за которым, по его словам, уже и бегать-то отчаялись посыльные «стражей». Странная это была личность, подозрительная – в городе он за всю пару недель их знакомства не объявился ни разу, лукаво умалчивая на все вопросы о том, где же он остановился, и когда планирует добраться до их постоялого двора (а уж появление барда точно помогло бы дядьке сделать немало деньжат даже за единственный вечер его присутствия). Зато до музыки он был не жаден. Странная деревяшка его с натянутыми поверх струнами заставляла мурашки бегать по спине даже без иллюзий – и встрече так к четвертой Элиз обнаружила, что зачастила за ягодами в лес только для того, чтобы услышать новую легенду о Стражах Матери, о старых войнах с Хаосом, о сотворении Мира и тех временах, когда Мать с Отцом сосуществовали в гармонии, и последний не был отравлен той сущностью, что должен был сдерживать внутри себя...Правда, видений Дабара ей больше не показывал, заявив, что приберег для нее одно особенное, специальное видение – которое она должна была увидеть сегодня, как всегда, возвращаясь из леса с полной корзиной ягод – которые, к слову, Дабара с удовольствием уплетал за обе щеки.
Должна была, да не увидела. Не явился бард, как обещал, к условленному времени. Не явился и позже – и оставил этот его поступок неприятный осадок на душе. Ощущение чего-то долгожданного, но ускользнувшего сквозь пальцы... И, что уж говорить, ощущение, что Элизку оставили в дураках. Она-то ему и перекусить таскала, и ягоды с трудом собранные не жалела, да и вообще...Пусть и незнакомы почти были, а легко с ним было, почти как с Мареком – а местами и того легче.
И ладно бы дела прочь угнали – но ведь нашла она на смятой траве камень на кожаном шнурке – одну из многочисленных побрякушек, что таскал на себе бард, да цветок какой-то незнакомый поверх камня этого лежал. Шипастый, как роза, только вот серо-белый бутон закрытый весь, да и лепестки жесткие, как кора у дерева. Был ведь значит здесь, соломенная голова, да специально что ли раньше времени ноги сделал... Подачку вот только оставил...
И ерунда бы вроде, а расстроенность какая-то была в чувствах в тот вечер. Может оттого и вернулся этой ночью вновь тот странный сон, что она прежде видела уже не раз...
А снился ей снова их маленький городок. Пустой совершенно, ни души в нем, ни живой, ни мертвой. Снится ей, как сбегает она по лестнице, влетает на кухню – а кухня-то пуста, только котелок на огне кипит, да ароматами дразнит, а вон там дровишки лежат, в дело подготовленные. И соседи напротив не шумят за игрой, как обычно, и детишки соседские не носятся по улице, шугая разленившихся да разжиревших на хозяйских харчах котов...
В обеденный зал пройдет – и ни постояльца там, только миски стоят с бульоном, да тарелки с сыром да лепешками. Фьюить в дядькину комнату – и там тоже пусто, да и чисто так, прибрано, любо-дорого. На улицу выбежит – ну совсем не души. Только собаки поскуливают, да коты под крыльцами прячутся, словно почуяв чего. И небо серое-серое, как перед ливнем затяжным, тяжелым... Так и стоит она одна, под напором внезапно поднявшегося ветра, а в руке у нее - уже теперь, не как в прежних снах – та странная белая роза, стебель которой она сжала вдруг неосторожно, и укол почувствовался так натурально, так естественно, что она...проснулась, машинально подтянув ко рту уколотый палец – и ощутив на губах привкус крови. Странный цветок лежал перед подушкой – видать, действительно укололась во сне...