RPG-ZONE
Новости Форумы Путеводитель FAQ (RPG) Библиотека «Пролёт Фантазии» «Штрихи Пролёта» Дайсы
>  Список форумов · Внутренний город · Форумы Арт-пространства «Понедельник» · Пролет вокруг Здравствуй, Гость (Вход · Регистрация)
Закрыто Боб 10-10-2018:  
 Закрыта
 Новая тема
 Опрос

> Огниво, Снятый рассказ
   Сообщение № 1. 9.10.2018, 16:02, Братья Ниловы пишет:
Братья Ниловы ( Offline )
Временно в Ниббане

*
Магистр
Сообщений: 552
профиль

Репутация: 55
Свежа летняя ночь в запорожской степи. Истомлённому зноем путнику приносит она долгожданную прохладу, словно ключевой водой студит его усталое тело и мерным стрекотанием кузнечиков убаюкивает намаявшуюся душу. Глаза, растревоженные за день сочными красками цветущей степи да слепящим солнцем, застилает пеленой, и сладкая дрёма пьянит тяжелую, будто налитую свинцом, голову. По небесной тверди рассыпаются начищенные до золотого блеска звёзды. Из-за тёмно-синего леса, что виднеется вдали, восходит в самую высь блистающая царица ночи — полноликая луна. Легкой поступью гуляет ветерок по макушкам степных трав. Тихо потрескивают головни в догорающем костерке, изредка стреляя искрами в черноту ночи.
Запрокинув голову, молодой дюжий козак, печально взирает на мерцающие в поднебесье сокровища. Вьются смоляные кудри, прикрыв нахмуренное чело. Только заместо луны да звёзд чудится парубку черноокая красавица Оксана — дочь грозного полковника. Ланиты её багряные зорьки ясной краше, перси жемчуга белее, да уста сахарные, что меда слаще, не дают хлопцу покоя. Слава о подвигах его ратных впереди коня летит. Силушки козаку не занимать, ростом велик и статью могуч, словно утёс над Днепром. Недаром к его имени — Яцько, прибавлено товарищами прозвище Мовбигора. Прорву ляхов и турок одолел он в жестокой сече.
Да какой в том прок, коли одно девичье сердце пленить не сумел! Даже не посмотрит в его сторону спесивая панночка. Разве в пору полковничьей дочери одаривать взглядом голь да перетыку, чей двор крыт светом, обнесен ветром. Вот кабы разбогатеть! Тут уж любая позабудет о гордыне. И самый что ни на есть суровый отец мигом смягчится, ежели эдак с размаху, по-молодецки швырнёшь на стол ему тугой кошель с золотыми червонцами. За родительским благословением дело не станет, коли у жениха мошна полна.
Тряхнул кудрями Яцько, отгоняя мрачные мысли, и принялся ворошить прутком тлеющие угли. Костерок вновь разгорелся, озарив смуглое, испещрённое бороздами морщин лицо спутника. Напротив, подложив под голову седло, спал бывалый, высушенный ветрами походной жизни, запорожец Матвий Перибийнос.
Глянул Яцько на Матвия — где в ледащем его приятеле угнездился могучий дух, превозмогающий любые тяготы военного дела? Откуда берётся необоримая сила подобного склада людей? Растут они невзрачным чахлым деревцем, сызмальства терпят всякую нужду да обиды, живут без призору, без ласки родительской. Невзгоды, однако, делают их лишь твёрже, как добрый булат закаляется в студёной воде. Крепко, даром что неказисты, уцепились они за родную землю. Не переломить того деревца — согнётся да вновь выпрямится, разве что вырвать с корнем.
Спрятались небесные адаманты за мохнатые тучи, что невесть откуда пригнал вдруг поднявшийся вихрь. Стреноженные лошади козаков, которые дотоле мирно паслись неподалёку, учуяв неладное, стали беспокойно вскидывать головы, скалиться и прядать ушами. Вмиг вскочил Матвий, будто и не спал вовсе.
– А ну, выходь! – гаркнул он. – Стрелянного воробья хотел провести? Шутишь! Не родился покуда тот, кто Перибийноса надуть сумеет.
Обступавшая козаков тьма мало-помалу сгущалась, принимая очертания человека.
– Вельможные паны, не извольте гневаться, – раздался скрипучий, как несмазанное колесо телеги, голос.
– Выходь, говорю! – не унимался Матвий. – Я ещё с полудня заприметил, как ты увязался за нами.
«Ах, шельма! – подумал Яцько, сердито косясь на старшего товарища. – Ведь не единым словом не обмолвился. То-то озирался всю дорогу».
В всполохах костра разглядели козаки тощую скрюченную фигуру в запылённом балахоне.
– Кто таков? – грозно спросил Перибийнос. – И пошто таился от нас по буеракам?
– Ах, панове, время-то какое! Лихих людей развелось, будто клопов в моём матрасе. Всякий встречный ограбить норовит, вот и гадаешь, как бы целым остаться. А имя моё Йозеф по прозвищу Пшик.
– К нам какое дело имеешь? – встрял Яцько.
– Да, как вам сказать, вельможные паны – особого дела до вас нету. Только увидел, что храбрые лыцари по шляху скачут, разом смекнул: не иначе как с похода возвращаются. Так и пустился за вами. Ведь моё ремесло торговое – покупаю да продаю. Коли что на продажу найдётся цену справедливую дам, не обижу. Поди, с дуваном? Такие-то удальцы, уж верно, на славу басурман пощипали.
– А тебе что до того, собачий сын? – Перибийнос недоверчиво смерил взглядом переминающегося с ноги на ногу торговца. – Ночью глухой, ровно тать, шастаешь, да про дуван выпытываешь.
Было в Пшике что-то внушавшее жалость и вместе с тем брезгливое отвращение: то ли измызганный длиннополый кафтан, ветхое сукно которого давно потеряло цвет, то ли засаленный от частого ломания перед высокородной шляхтой яломок, то ли источенные гнилые зубы, проглядывавшие сквозь угодливую улыбку. Под уздцы Пшик держал пегую кобылу, столь отощалую, что казалось, будто она вот-вот издохнет.
– Лошадёнка-то у меня не под стать вашим скакунам – вот и отстал. Ну а покамест нагнал, так уж стемнело. Боязно одному теперь в степи ночевать, – отбивался Пшик от наседавшего Перибийноса.
– Налегке едем, – раздражённо буркнул Яцько, – в нашем кармане вошь на аркане. Барыша с нас, что с попа сдача.
– Раз так, дозвольте хоть ночь скоротать в весёлой компании, – сказал Пшик, таращась на приветливо потрескивавший костерок. Привычным движением, комкая костлявыми пальцами свой яломок, он заискивающе поклонился.
Матвий молча достал из сумы огниво и люльку, которую стал неспешно набивать ядрёным тютюном, меж тем не отводя глаз от умолкшего Пшика. После, выбив искру из кремня, старый козак раскурил тютюн и, наконец, промолвил:
– Что за веселье, коли мошна пуста? А вот, ежели байкой какой-никакой потешиться, так и ночь скорее пройдёт.
– Раз панове желают историй – у Йозефа они найдутся, – затараторил Пшик и подсел к огню, скрестив по-татарски, тощие ноги. – Такие истории, что век не забудете! Такие, что пальчики оближете…
– Ты, Яцько дремай, – перебил Пшика Матвий, – мой черёд караулить. А ты, – обратился он к торговцу, – балакай потише.
Яцько нахлобучил черкеску на глаза и, подсунув под голову руку, улёгся возле костерка. Однако, горькие думы так и терзали парубка. Хотелось ему поскорей выступить вместе с товарищами в поход. Может, где-нибудь в далёкой земле сложит он свою буйную голову. «Пусть безлюдная степь будет мне могилой, - печалился Яцько, - пусть чёрный ворон вместо попа читает молитвы надо мною, а дожди моют мои косточки, лишь бы не страдало больше сердце. Пропадать так пропадать!».
Не до сна было Яцько, и оттого невольно принялся он слушать Пшика.
- Как увидал я, пан, ваше огниво, так тотчас пришла на ум одна чудная история, - баил меж тем Пшик. - И не скажешь: давно ли она приключилась. Кто ж теперь разберёт? А, значит, жил некогда в преисподней чорт. Не то, чтобы самый важный из их бесьей породы, но и не самый меньшой по чину. И до того притомился чорт варить в котлах грешников, до того ему наскучили их стенания, что замыслил он задать тягу. Как уж получилось у него околпачить свою братию и как сумел он выскочить из пекла на этот свет — никто в целом мире не знает. Да только на то он и чорт, чтобы выделывать подобные штуки.
С той поры весёлое житьё настало у чорта. Сколько жинок чужих перепортил! Сколько кошельков стянул на ярмарках! Сколько сивухи выдул!
- Убей меня бог, брешешь! - оборвал Пшика Матвий. - Ведь всякий зараз бы всполошился, увидав его свиное рыло, рога и хвост.
- Невелика хитрость в шаровары хвост запрятать, а рога под высокую шапку.
- Брешешь, - упорствовал старый козак, - а харю! Харю-то свою поганую чорт куда денет?
- Сдаётся мне, не имели вы, пан, дела с лукавым, - мелко захихикал Пшик.
Крестным знамением осенил себя Перибийнос и произнёс:
- Оборони, господь!
- То-то и оно! Горазд нечистый обличья разные принимать, ему это, всё равно что козаку новый жупан одеть...
Перевернулся на другой бок Яцько. И долгожданный сон наконец одолел его. Привиделось ему, будто стоял он у полковничьей хаты. Вокруг козаки сгрудились, озорно зыркали, посмеивались меж собой. Сам грозный полковник вышел на крыльцо, разглаживая седые усы свои, и смерил Яцько чванливым взором: чего, дескать, надо? Охолонуло сердце парубка, а ну как на смех поднимет перед товарищами. Да делать уж нечего. «Приглянулась мне дочь ваша, пан полковник, - собравшись с духом отвечал Яцько, - да так приглянулась, что от тоски по ней сохнет душа моя! С тех пор, как повстречал Оксану на хуторе, только о том и помышляю, чтобы её в жёны взять!». Помрачнел тучей полковник от дерзких слов, нахмурил брови сердито. А козацкая братия давай гоготать да подтрунивать над незадачливым женихом. «Ишь куда метит наш Яцько, - зубоскалили одни, - к самому полковнику в зятья!». Другие вторили: «Обабился Яцько! Нешто это лыцарь? Панночкины юбки ему милее друзьёв-товарищей!».
Поднял руку полковник, и вмиг угомонились балагуры.
- Козак ты справный, Мовбигора, - молвил он тихо, но от той тишины в ушах зазвенело, - хотя простого не разумеешь! Доблесть да удаль для запорожского лыцаря хороши, спору нет. Однако, на кой та доблесть да удаль моей Оксане? Мягче спать ей будет на твоей доблести, слаще есть от твоей удали?! Для того ли растил я свою кровиночку, баловал и лелеял, чтобы обычному рубаке вот так отдать?! Не пара тебе моя Оксана!
Затрепыхалось сердце в груди, прихлынула кровь к голове, ноги, точно чужие, не слушались. Шатаясь пошёл прочь Яцько под хохот и гиканье всей компании. Да вдруг почуял, будто кто-то за рукав его схватил. Глянул Яцько перед ним козак незнакомый, верно, из другого куреня. Однако, вроде, и знаком тот козак, да никак не вспомнить откуда. Чудной козак! Одёжа на нём несуразно сидела, словно с чужого плеча. Сам тщедушен и кривоног. Кроме сабли, оружия никакого, да и сабля не сабля, а так — заусенцы на ногтях остригать. В глазах лукавство играло, едкая ухмылка кривилась на устах. «Постой, - сказал он, - разве можно отступать лыцарю?» С досадой отозвался Яцько: «Что тут поделаешь? Не пара!.. Дьявол всё побери! В первой же сече пусть изрубит меня турок или лях! Сгину! Пропаду!». Странный козак хитро прищурился и подмигнул: «Верно, пропадёшь. Да только к чему зазря пропадать?».
Тут Яцько очнулся ото сна. Смолкший на минуту Йозеф Пшик гнилозубо осклабился. В багровых отблесках костра, жалкое до того, обличье торговца разительно переменилось. Что-то отвратительно-змеиное выступило теперь в его заострённых чертах. Казалось, будто, усыпив бдительность жертвы, он уже приготовлялся жалить её смертельным ядом.
Перибийнос не замечал перемены в Пшике и, уставившись на рдевший огонь, безмятежно посасывал потухшую люльку. И до того был невозмутим старый козак, до того покойно дремал весь мир вокруг, что усомнился Яцько: мало ли что почудилось спросонья.
Меж тем, мерзкая рожа торговца вновь приняла угодливое выражение.
- Что ни день, так спешил чорт в шинок. Выпивал кухоль вина и садился играть в карты с проезжими негоциантами, - продолжал Пшик своё повествование. - Везло ли бесу или умело плутовал он, да только любого в два счёта без гроша отпускал восвояси. Молва о том пронеслась по всей округе.
И вот, в один из вечеров чорт, по обычаю своему, торчал в шинке, поджидая какого-нибудь заблудшего простофилю. Шинок был пуст, потому как с недавних пор всякий насельник обходил его стороной. Исподлобья зыркал шинкарь из своего угла и шёпотом бранился на чём свет стоит.
- Перестань ворчать там, кухонная твоя душа, - гаркнул сердито чорт, ибо начинал уже скучать без карт.
Шинкарь притих и со злым усердием стал протирать тряпицей пустые столы. Тут дверь отворилась и вошла троица богато одетых хуторян, ехавших, как видно, с ярмарки. Стремглав кинулся к гостям возрадовавшийся шинкарь. Те, будто напоказ, не жалея денег, накупили всяческого кушанья.
Покамест угощались они горилкой да обильной закуской, чорт исподтишка разглядывал их. Один, облачённый в алую свитку, пылко толковал о чём-то своим приятелям, размахивая длинными, словно плети, руками. Приятели слушали его вполуха, предпочитая налегать на горилку.
- Уймись Мыкола, - брюзжал алая свитка, - будет уже дуть эту проклятую горилку! Так с пустыми карманами вернёшься, помяни моё слово! Ох, и попадёт же тебе от жинки, коли прокутишь барыши!
- Да чего ты, Петро, разнюнился, точно баба, - задорно отвечал окосевший Мыкола. - Захочу и спущу всё до нитки! Эй хозяин неси ещё вина, - закричал он и непочатая бутыль мигом оказалась на их столе.
- Вот ведь человек — дай ему сотню золотых червонцев, так он, пожалуй, и те промотает, не моргнув глазом! - бурчал Петро, отодвигая бутыль подальше от Мыколы.
- И не опостылело тебе возиться с ним как с дитятей? - вмешался третий с большой бородавкой на носу. - Пусть гуляет! Одним часом всех барышей ему никак не пропить, а свалится — мы его в бричку и домчим до самой хаты.
- Ты зазря не гутарь, Ничипор! - отозвался Мыкола и, пьяно икнув, спровадил себе в рот галушку величиной с кулак. - Это мы ещё поглядим, кто раньше свалится.
- Поглядим! Хоть на спор! - залихватски стукнул по столу Ничипор.
Петро страдальчески возвёл очи горе. Мыкола раскраснелся от негодования и уже, поди, придумывал, что ему ставить на кон, когда бес наконец решил, что настала самая подходящая минута.
- А не перекинуться ли нам в картишки, панове? - заискивающе молвил он, поднявшись из-за своего стола.
- Разве можно? - обернувшись, возгласили хором Ничипор и Петро. - Для того ли мы так знатно расторговались на ярмарке, шоб просадить всё в карты!
- Да кто ж, панове, сказал, что вы беспременно проиграете? - подначивал их чорт. - А ну как наоборот! Карты — такая штука, наперёд не угадаешь, кому повезёт.
- Ха-ха! С кем играть вздумал? - заливался Мыкола, утирая масляные губы и накручивая прокуренный ус. - Видишь, как дрожат они за свои поганые гроши! Бабы — одно слово!
- Мыкола, ей богу, до карт ли сейчас? - запричитал было Петро, но тут Ничипор подпрыгнул, будто на иголках, и взвизгнул истошным голосом:
- Это кто дрожит! Кто баба!
- Да эдак вы чубы себе повыдергаете, - ввязался в перепалку Петро и с самым невинным выражением лица вручил чорту колоду карт, поднесённую расторопным шинкарём. - Лучше сдавай-ка, добрый человек, покамест не дошло до драки.
Поначалу чорт брал верх над захмелевшими недотёпами. Мыкола порывисто теребил ус и приговаривал:
- Карта не кобыла, к утру повезёт!
Петро часто вскакивал, желая бросить игру, но товарищи усаживали его силой, заставляя продолжать. Ничипор хмурился и молчал, лишь изредка отпуская крепкое словечко.
И вот уже нечистый торжествовал внутри себя, как ловко обобрал он дураков, но удача вдруг отвернулась от него. Карта не шла. Хуторяне же мало-помалу отыгрывались. Игра настолько овладела лукавым, что он совсем не следил за противниками. А те, пользуясь случаем, перемигивались меж собой и подавали друг другу разные знаки. Не велика была премудрость угадать теперь в них искусных карточных воров. Однако, разгорячённый бес не желал останавливаться, пока под утро не проигрался в прах. Пуще всего горевал он об огниве, что последним на кон поставил.
- Пусть стану вечно скитаться я по свету, если не получу обратно моё огниво! - молвил он так свирепо, что у плутов подкосились ноги. - Эх, будь моя воля — отнял его бы тотчас, только проигранное назад силой не берут!
Обещал бес через три дня достать деньги и выкупить огниво.
- И, горе вам, коли вздумаете снова провести меня, - взревел он и, сверкнув очами, пропал в облаках дыма, испугав насмерть карточных воров, ибо ничего нет страшнее, чем нечистая сила. Долго ещё стояли они, будто вкопанные, не веря что живы, да ещё и с прибытком...
- На кой, чорту огниво! - воскликнул, казалось бы задремавший, Перибийнос. — Разве и без того в пекле мало жару?
- Чорту без огнива никуда, - толковал Пшик, - как же под котлами, где грешники варятся, огонь разводить! Огниво, поди, самая нужная вещь в преисподней. Да и, видно, непростое оно, раз бес о нём так радел. Однако, как говорится, чужое добро впрок не идёт: как придёт, так и уйдёт, - сказывал дальше Пшик. - На радостях напились пройдохи и спустили всё разом. А огниво, оно-то тонкой работы было, в полцены уступили проезжему шляхтичу.
Вот минуло три дня. Нашёл тех пройдох чорт. Кинул им тугой кошель — возвращайте, мол, огниво. Замялись воры, нечего им отдавать.
- Что ж вы, не послушали моих слов! - мрачно молвил им бес. - Ну, пеняйте на себя!
Сказано — сделано. Той же ночью зарезали Ничипора в драке. Пьяный Мыкола сверзился с моста в речку и утоп. Только Петро, заперевшись в хате, дожил до утра, а утром со страху повесился.
- Значит, после чорт стал ляха шукать? - спросил Яцько и, распрямясь во весь свой рост, потянулся до хруста в костях.
- Другого ему не оставалось, - задумчиво отозвался Пшик. - Однако, в конце концов, разыскал бес лишь могилу шляхтича. Как выехали ляхи с хутора, так и приключилась с ними беда. Налетели гайдамаки да перебили их, точно куропаток на охоте, а шляхтича на осине вздёрнули. Пропало без следа огниво. Так и рыскает с той поры чорт по миру, и не будет ему покоя, коли не вернёт себе огнива.
- Ну и поделом лукавому! - Перибийнос растянулся на тёплой мягкой земле, будто на перине.
Ветер стих. Напоенный терпким запахом степных трав, воздух сделался густым. Сквозь кудлатые тучи изредка выглядывала тусклая луна, окроплённая багрянцем.
- Душно што-то, никак к дождю, - зевая, вяло вымолвил Матвий и, повернувшись на бок, уснул.
- Должно быть, чорт дорого дал бы за огниво! - Яцько подкинул сухой травы в костёр и тот, на миг вспыхнув, едко зачадил, отпугивая кружившую мошкару. - Только, где теперь оно?
Заслезились очи хлопца. Но не дым был тому причиной.
- Вижу, вижу — измучила парубка дивчина! - с участием произнёс Пшик, мерзко ухмыляясь. - Тоскуешь по Оксане?
- От кого об Оксане прознал?! - вскинулся Яцько.
- Я больше того знаю! Знаю чем ульстить несговорчивого полковника.
- Так и я знаю, - в отчаянии махнул рукой козак, - да разве снюхается эдакий жирный индюк с голытьбой, вроде меня!
- Это что! Сегодня краюху чёрствую грызёшь, а завтра с жиру будешь галушки в сметану макать и свиньям на прокорм швырять. Всякое случается. - Пшик, ощерившись, подмигнул.
- Всякое, не всякое. Однако, полковник ждать не станет — выдаст дочь за какого-нибудь важного шляхтича!
- Тут ваша правда, пан, - согласился Пшик, - дело отлагательства не терпит. Что ж можно сей же час всё устроить.
- Как! Ты верно изгаляешься, собачий сын? - зычно вскричал Яцько, позабыв об уснувшем Матвие, но старый козак даже не шелохнулся.
- Ничуть, пан. - Пшик приосанился и расправил сгорбленные плечи. Заискивающий тон вдруг уступил место повелительным нотам. - Коли стянешь огниво у Перибийноса, отсыплю золотых червонцев, сколько унесёшь. Пшик вынул из-за пазухи тугой увесистый кошель и подбросил его на ладони.
- Известно ли тебе, что делают с тем, кто ворует у своего же товарища? - Яцько, негодуя, схватился было за саблю. - Привязывают злодея к позорному столбу, а подле дубину кладут. И всяк мимо проходящий, бьёт вора дубиной и так молотят его, пока не издохнет! Таков закон на Сечи...
Запнулся на полуслове Яцько, осенило его, кто перед ним. Наступил тот самый момент, когда сбрасывает зло маску притворства и являет истинное обличье.
- Так убей, раз украсть не смеешь! Убей! - рычал Пшик. - Кто ж узнает, что ты убил? Какой толк в вашем братстве? Каждый сам по себе — вот закон!
- Изыди, нечистый! - Яцько истово перекрестился. - Прочь, вражье семя!
- Неужто дружба тебе дороже, чем горячие лобзания черноокой дивчины! Неужто лучше навеки сгинуть в степи, чем сжимать в объятьях разлюбезную свою Оксану и жить праздным богачом?
«Отчего я медлю? - дивился про себя Яцько, держа руку на сабле. - Разве не выручал меня в лихой схватке Матвий, не делился со мною последним куском хлеба на привале! Разве продамся я за горсть золота и убоюсь сразить окаянного беса!»
Однако, страшен извечный враг человека не рогами да копытами, а лживыми посулами, что стращают и губят душу.
«Но, коли поступлю по совести, так не видать мне Оксаны, другому отдаст она сердце. А я что? И, вправду, сгину на чужбине или упьюсь до смерти вином. Чем обязан я тем узам, что зовутся среди козаков товариществом? Что они против любви? Из-за них должен я отречься от Оксаны, от счастья! Да будь они прокляты — не стоят они моего счастья!».

* * *
- Экая свадьба, - сказал Панас, облизывая жирные губы, - такой свадьбы, пожалуй и в старину не водилось.
- Отменная свадьба, - подтвердил Омелько, утирая обильный пот, что пробрал его после тропака. - Ух! Горилки целую бочку выкатили! А музыкантов сколько! Уши закладывает, когда разом грянут.
- Всякий теперь здесь, - напыщенно произнёс Панас, выпячивая набитое брюхо, - и старшины тоже пришли.
- Известное дело, никто-нибудь, а сам полковник выдаёт единственную дочь, - глубокомысленно изрёк морщившийся Омелько, заедая огненную горилку караваем. - А жених чего смурной?
- Кто его разберёт? - махнул рукой Панас, сам того не замечая, как в руке его оказалась наполненная чарка.
- Чудно, что полковник дочь голоштаннику отдал.
- Да Мовбигора мешок золотых червонцев старому хрычу к ногам кинул! На, мол, тебе за дочь. Убрав мешок в кладовую, полковник обнял Яцько, как родного, и тотчас под образами благословил молодых.
- Да откуда у Яцько мешок с золотом?! - вскинулся Омелько.
- Не иначе как с лукавым спутался, - шёпотом ответил Панас.
- Брешешь! - пунцовый от выпитого Омелько тряхнул за грудки собутыльника.
- То мать твоя брехала, когда под лавкою лежала! - Панас пудовым кулаком ткнул в бок недоверчивому товарищу. Омелько со зла отвесил Панасу звонкую оплеуху. И дошло бы у них до драки, но тут нестройным оркестром вступили бандуры, кобзы и цымбалы.
Казалось всё что ни на есть пустилось в пляс. Ходуном заходила хата, забренчала посуда на столах. Дивчины в тонких, вышитых алой шёлковой нитью, сорочках и мягких сафьяновых сапожках, парубки в нарядных парчовых свитках, яловых красных сапогах, в чёрных смушковых шапках закружились вихрем по горнице. Важно подбоченившись, и выходя по одному, отбивали тропака старшины.
Лишь Яцько один сидел чернее тучи. Тяжело было у него на сердце. Опустив очи долу, не глядел он даже на Оксану, что павою плыла вокруг отца, пустившегося вприсядку. Яцько же, взлохматив свои смоляные кудри, что-то бормотал себе под нос: «Что наделал я! Пропал! Пропал!». Те, кому довелось мельком услышать его, думали, будто жалеет он о потерянной для него лыцарской вольнице. Но вдруг, подняв очи, обомлел Яцько, точно взглянул в пустые бельма явившегося с того света мертвеца и неистово крестясь бросился вон из хаты. Громовыми раскатами неслись вслед страшные слова, произнесённые то ли в его голове, то ли взаправду:
- Убил меня Яцько, предал! Сонного заколол! На панночку обменял мою жизнь!

Так и пропал козак Яцько Мовбигора, будто в воду канул. Сколько не искали его — всё без толку. Самые несусветные слухи ещё долго будоражили воображение запорожцев. Иные говорили, будто это черти утащили Яцько прямо в пекло, потому как продал он душу нечистой силе за мешок золота. Другие сомневались. «Не таков наш Яцько, чтобы бесы запросто одолели его, - утверждали они. - Видно, золото то колдовскими чарами было заворожено, проклято — оттого и тронулся умом бедолага и не выдюжив мук, удавился где-нибудь в лесу, сгинув зазря».
Так говорили, а что сталось с Яцько на самом деле, поди, теперь разбери.

0 Пользователей читают эту тему (0 Гостей и 0 Скрытых Пользователей);
« Предыдущая тема | Пролет вокруг | Следующая тема »

Яндекс.Метрика