Знание своей судьбы олуху на кой ляд

Дела текли, как и положено течь летним делам, не нарушаемые самоволием Тиуры. После дня передышки снова несколько дней сенокоса, потом и разогнутся можно, а тут уже и первые ягоды, пока немного. Летом зевать некогда. Лишь в день солнцестояния деревня позволяла себе какой-никакой отдых, да тоже не день, а так. С поля вернулись не то чтоб днем, когда солнце уже клонилось, но еще довольно высоко. Девки кто наспех прихорашиваться, кто и поспать часок, кого раньше времени сморит тот будет потом долго жалеть, что самое веселье пропустил. Кто, опять же, венки из цветов плести, да ласкутики на деревья — как же без этого, так всегда делают, значит и сейчас надо. Радостное ожидание подходило не торопясь, как дрожжевое тесто, одновременно с наливающимся красным горизонтом.

Солнце уже почти садилось, уже готовились зажигать сложенный мужиками шалашиком сушняк, когда Тиура услышала стук копыт. Вскоре все удивленные взгляды были направлены в одну сторону, а через несколько секунд глазам явился всадник на коне. Конь черный, крупный и холеный, деревские рядом с таким казались бы просто клячами. Прошел несколько шагов галопом, уверенно сдерживаемый седоком перешел на крупную рысь. По виду коня не скажешь, что в галопе он был долго, дышал легко, будто бы и вовсе не бежал.

Седок казался маловат для своего коня. Высокий, но тонкокостный, про таких говорят "соплей перешибешь". Одежда незнакомца была странной, не сказать, из чего сделана. Ткань тонка и отливает бликами в свете заходящего солнца, как вода пускает зайчиков в глаза. Короткая туника с широким вырезом шеи, видны выпирающие острые ключицы незнакомца, штаны того же странного материала. Поскольку на коне, в глаза бросилась обувь: незнакомец был почти бос, то что на ногах состояло из подошвы, парой коженных лент прицепленной к ступне. Чудно, такого Тиура раньше не видела.

Мужик, или точнее юноша, замедлив коня до рыси, удивительно ловко поехал мимо пооткрывавших рты деревенских, скользнул по лицам цепким взглядом и безошибочно выцепил старосту, к нему и направился. В нескольких шагах твердо остановил коня, с рыси на место, хоть и не натягивая грубо повод. Конь не выказал недовольства, встав как вкопанный. Вместо того, чтобы как все оперется рукой о луку и перекинуть ногу через круп, незнакомец в седле почти сложился пополам, дотянув колено до плеча, перекинул ступню над лукой и казалось стек с коня на землю. Пожалуй, только тут и стало возможно заметить, что незнакомец на полголовы выше деревенских мужиков, в седле своего крупного коня приехавший казался скорее ребенком. При страннике был посох, с петлей чтоб закинуть за спину, пока на коне, но моментально оказавшийся в руке едва ноги коснулись земли. Деревянный, вроде покрыт затейливой тонкой резьбой. Туника стянута матерчатым поясом, на поясе махонький нож, лезвие едва в ширину ладони. Сума через плечо, не набитая, вроде легкая. Оружия при нем точно нет, ну если палку не считать.

Назнакомец сделал пару шагов в сторону старосты:
— Ты хунни? — Голос мелодичный, но выговор странный и незнакомый, как будто поет по-птичьи а не говорит. Ударение на втором слове почему-то.

Хлопот все прибавлялось и прибавлялось, казалось - куда еще? Ан нет, навесили охапку мелкотни - чтоб под ногами не мешалась да ягод собирала. А за этой оравой - только глаз да глаз, так и норовят убрести в сторону, рассыпать чужое лукошко, подраться, подсунуть лягушку за шиворот. К концу таких прогулок обычно спокойная и веселая девушка порой была готова самолично связать сорванцам штаны из крапивы.
Дня солнцестояния она ждала с замиранием сердца - уже был такой возраст, когда каждый такой праздник становился особенным, хотя бы в надеждах. Она была слишком стеснительной на самом-то деле, чтобы подумать о чем эти смутные надежды. Но если что-то должно было произойти, то оно должно произойти тогда, когда она это ждет - так же будет правильно?

Они с подружками весело пели и занимались украшательством. Она делала венок, вплетая в каркас из ивовых ветвей мелкие полевые фиалки, звездные цветы, васильки и прочую мелочь. Хотелось для себя чего-нибудь зеленого и пестрого, мяты, тимьяна воткнула. Получилось и вправду замысловато, хотя и не очень эффектно. Но на ее рыжих кудрях и просто зелень вполне красива. Самой девушке результат очень понравился.

Топот копыт раздался будто из ниоткуда. Вроде бы и шумно было, они перешучивались, болтали, но разом все стихло... Потому как не ждали никого. А нежданный гость не приносит добрых вестей... Она вместе с другими любопытными и не робкими девчонками вышла к дороге. Конь показался ей просто огромным, ей и не верилось раньше, что такие звери существуют на свете. Угольная шерсть блестела в закате или это тяжелые тени окрасили его в вороний цвет? Всадник был еще более диковинным, нежели конь. Будто бы снился - слишком тонкий, как наваждение, как тень от человека. И эта странная обувь.... Она, как зачарованная не могла оторвать взгляда от его ступней, хотя может просто было страшно поднять глаза на него. Когда он заговорил, она вздрогнула - стало волнительно, но не страшно, будто бы и вправду видишь как близко-близко подходят к тебе спящей журавли. Страшно спугнуть их резким движением, громким звуком, смотришь, затаив дыхание... Вот так и она сейчас смотрела - уже на старосту, испытующе, безмолвно, как и десятки таких же других, пораженных сельчан.

[ 08.03.14 23:45:01 ] - bookwarrior бросил 3d6 с результатом - 12 (3+5+4). Комментарий: Тиура — распознать мимику.
— Я... Да я вообще-то... Это, ну вроде того. — Всегда уверенный, староста как-то странно попятился от незнакомца, и пробурчал что-то невразумительное.

По лицу высокого в отсвечивающих одеждах скользнула тень улыбки, будто он услышал то, что намеревался услышать. И так же с улыбкой он продолжил:
— Тогда радуйся, ибо я провозглашаю тебя хунни.
— Благода... ээ, как это? Только властитель этой земли может. Ну а если нет его, так ведь... — Староста хотя бы прекратил пятится назад.
— А себя я провозглашаю властителем долины Рейна, на день конного пути отсюда в любую сторону. Я обязуюсь благославить ваши амбары, и стойла скота, и крысы, мыши и блохи покинут их. За это вы будуте отдавать мне двадцатую часть всего урожая. — Непривычный выговор незнакомца слегка мешал его понимать. Его голос был негромок, но четко слышался в повисшей тишине, и звучал он как голос человека, не ждущего возражений. — Я благославлю ваш скот, и он перестанет болеть, за это хочу с деревни в год двух бычков и двух кабанчиков. Я оставляю вам все леса, кроме дубравы, что от вас вдоль реки вверх — она будет моей и только моей. Кто хочет — благославлю его фруктовый сад, договоримся, не пожалеете. В озере на Рейне разведется рыба, сколько у вас никогда не было. Ловите ее, но четверть улова — моя. И от деревни — девушку по моему выбору, раз в три года, после сбора урожая.

Незнакомец стоял в расслабленной позе, в центре образовавшегося широкого круга из деревенских, и голос его звучал уверенно и спокойно. Вот конь явно настороженно фыркал и прядал ушами, с намеком поворачиваясь крупом к слишком уж близко подходящим мужикам. А страннику все было, казалось, нипочем.

Когда он заговорил, она стояла недвижима, а сердце будто бы замерло на мгновение. Король явился? Разве он был таким? Раньше его видели ли? Или только его посланников? Может, он такой и есть - не похожий на человека, способный благословлять урожай. "Интересно, а зачем ему столько еды?" - подумалось ей. Незнакомец больше походил на журавля, чем на прожорливого волка. Только последнее слово прозвучало как-то... зловеще. Раз в три года жену не берут.

Она напряженно молчала, боясь даже вздохнуть или повернуть голову. Бросила быстрый взгляд на коня - он был насторожен, боялся чужих людей, норовистый видать. Но это все такая шелуха, когда она снова посмотрела на странника. Смотрела и смотрела, пытаясь понять, почему же он такой непохожий...

Староста как вытащенный из воды карп открывал рот чтобы что-то сказать, и закрывал его не произнеся ни звука. Незнакомец появился перед самым закатом, когда Ульрих уже шел с факелом к костру, да так сейчас и застыл с огнем в руках, слегка позади остальных деревенских, все слышал наверняка, но стоял далековато. Второй сын, Хано, был сейчас ближе к старосте, но и у него сказать что-то связное не получалось.

В повисшей паузе деревенские постепенно отходили от неожиданности, начинали недовольно роптать, мол что это он, и кто такой и почему вообще чего-то требует. Что дает, вроде как сходу не услышали или не осознали.
— За что это тебе?
— Не лопнешь столько жрать?
Постепенно, по полступни, невидимый но очень четко выдержанный круг начал сжиматся вокруг незнакомца.
— С чего это тебе урожай отдавать? — Выкрикнул один из внуков старосты, и тут же получил звонкий подзатыльник от Хано, чтоб не лез вперед старших.
— С чего это ты на нашу рыбу? Да тут и озера не было никакого.

А вот на последнюю реплику староста отреагировал мгновенно, повторив если не громче то связнее.
— Да, я что-то не понял, что это за озеро на Рейне, и с чего это ты требуешь четверть улова. Как-то зерно за крыс, ну можно подумать, ну со скотом еще... — Староста наконец вернул себе хоть часть свое всегдашней убедительности.
А незнакомец отреагировал странно. Все так же, четким голосом, установившем тишину как только послышался:
— Нет озера на Рейне? Ай-яй-яй, как же это я мог забыть? — Покачал головой, даже руками развел, и слегка повернул голову, уставившись на солнце, как раз уже опускающееся за косогор, ударяясь об который Рейн сразу за деревней поворачивал к северу.

Еще мгновение в повисщей тищине деревенские хранили молчание, но буквально чувствовалось, что скоро осмелеют, раз незнакомец дал такую слабину.
//заявка не более чем на 2 секунды.

Ей почему-то показалось, что незнакомец уверен, что озеро вот-вот появится. Ну голос у него был такой, как у родителя, делящий пирог на праздник и как бы "забывающего" дать кусок малышу, который за него только-только сел. Она, как тот самый ребенок, рванулась на косогор, чтобы увидеть, что нет, нет, никакого озера, втайне надеясь, что увидит его там. И в голове даже не успело уложиться, что озеро - это не ножом взмахнуть, это... Не успела понять, осознать, как и многие едва ли понимали о чем же идет разговор.

Тиура бросилась бежать на косогор по другую сторону деревни, что сейчас было непросто: любопытная девушка, когда деревенские начали обступать незнакомца, пролезла вперед, и сейчас была внутри кольца, которое не торопясь, молча смыкалось вокруг странного гостя. Чтобы выйти наружу уже нужно было проталкиватся.

Черный жеребец негромко подал голос, переступая с ноги на ногу, явно готовясь лягуть кого подвернется. А незнакомец все смотрел на садящееся солнце, и в глазах красным отражался закат. Неподвижная фигура около подергивающегося черного жеребца, и постепенно подходящие деревенские.

Потом вдруг от леса донеслись тревожные птичьи крики, на которые едва ли кто сейчас обратил внимание. Еще через секунду, когда осталась ровно половина солнца, у всех под ногами заходила земля, потом дошел жуткий грохот камня, ползущего по камню. Те, кто сообразил посмотреть туда, куда смотрит незнакомец, увидели, как половина горы, наискось перечеркнулась трещеной, и начала съезжать в Рейн.

Несколько секунд, и за деверней больше не было привычной громады, на крутом каменном склоне которой даже деревья в полный рост не вырастали. Обломком зуба стоял огрызок горы, повернув к деревне голый каменный скол, остальное рухнуло в реку, и высокие волны шли вверх по Рейну. А волна людей отшатнулась от незнакомца и коня, снова оставив вокруг странника шагов пять пустоты.

Она торопилась, будто знала, что совсем скоро надо быть там и увидеть тот самый забытый кусок пирога. Или по крайней мере не быть здесь, когда невидимый круг сожмется до предела, потому что тогда лучше бы не быть там. Тревожные крики птиц - она повернула голову, пытаясь понять, что же...

Она даже не успел сообразить, просто упала лицом в пыльную траву, не ожидая такого предательства от земли. "Неужели это предвестник многих несчастий?" - подумалось ей, глядя на небо, где багряное солнце медленно покидало небосклон, расплываясь по кромке облаков. Грохот испугал ее, она прижалась к земле, но продолжения не последовало. Она поднялась, даже не отряхнув волосы и платье, не поправив смятый венок, пошла к косогору, чтобы видеть это самой. Это было ужасно, страшно, нужно было бежать домой, подальше, прочь от страшного пришельца по слову которого рушатся горы - твердил здравый смысл. Но ей не было страшно. Ей было интересно. Ей хотелось увидеть, как разламываются горы, как меняется русло реки за единый миг.

Путь был не то чтобы далекий, но и не то чтоб на одном дыхании пробежать. От костра до деревни, через деревню и за деревню, через огороды, через ручей, здесь выпиливший себе узкую но глубокую канаву, перед тем как с высокого берега сбегать в Рейн. Оставляя поля и яблони далеко слева, туда, где земля поднимается вверх, в кряжестый косогор — каменную громаду, которую даже Рейн не смог пропилить, и решив не связыватся отвернул на север. За спиной, вроде, шума драки не послышалось, значит по крайней мере сразу после обвала свалка не началась, а потому Тиура уже была слишком далеко, чтобы что-нибудь расслышать, даже если бы и было.

Дальше начинался склон, камени, едва присыпанные тонким слоем земли, заросшей тонкими елями, не дорастающими до ствола толще двух пядей в обхвате, потому что то и дело, как ветер разгуляется посильнее — на косогоре то там то здесь видны вывернутые с корнем деревья, и под комлем проплешина до каменной основы склона. Откос был обращен почти что к деревне, и прекрасно просматривался, только смотреть там было не на что и ходить незачем, да и неудобно.

Но сейчас уже от деревни, да и из-за деревни было прекрасно видно, что стряслось с горой. Шагов на сотню по ширине склон, обращенный к реке как был так и остался, а дальше наискось, сверху вперед шла граница. Там, где был поросший недолесом откос, обращенный к Рейну, теперь внутрь бывшей горы уходил более пологий каменный склон, почти что ровный, отполированный только что съехавшей по нему каменной массой, еще совсем недавно бывшей с ним одним целым. То, что когда-то было над этим камнем сейчас отчетливо высовывалось из взбаламученного Рейна. Обращенная к Тиуре сторона, местами даже еще с необорванными водой елками, или это уже течение прибило? Поднятые падением волны уже успокоились, но следы их работы были прекрасно видны: там, где склон остался склоном, роста на два или на три со склона было сорвано все, что разъяренная вода способна оторвать, на такую высоту конечно даже весенне половодье не доходило.

Рейн шел мутью, водоворотами и пеной, не привыкший к новой преграде в своем ложе, ворочая около камней оторванные елки, и еще бог знает что, в быстро сгущающихся сумерках было не рассмотреть. Грохота уже, конечно, давно слышно не было, но казалось, что он еще где-то ходит, не то и впрямь вокруг, не то в ушах, не то в недовольном ворчании новых водоворотов Рейна, а может, и в испуганных криках птиц — склон, которым брезговали люди, для пернатых был раздольем.

Она совсем запыхалась, упала по дороге еще пару раз, окончательно извозив платье в пыли и растрепав венок. Добежав наконец, она не поверила свои глазам. Она знала, что там должно быть, и что там было, и все равно не верила. Что может быть незыблемее гор? Но вот гора расколота закатным лучом, скошена одним лишь взглядом неведомого путника, и теперь ее останки сокрыты в пенящихся водах.

Значит, теперь у них будете озеро.... Стоит привыкать. Она еще постояла и посмотрела на вздыбленную реку. Сколько времени пройдет, прежде чем люди перестанут помнить, что все это - образовалось в один миг? Она никогда не сможет забыть. Волны уже давно успокоились, а в ушах звучало их эхо и никак не желало исчезать. Не будет теперь им покоя.... Она грустно вздохнула и повернула обратно, страшась узнать, что случилось в эту вечность, пока она смотрела на реку.

На месте планировавшегося веселья Тиуру встретил уже вполне разгоревшийся костер, и праздник, которому бы иные похороны позавидовали. Кто-то действительно, как наверняка все и планировали, водил хоровод с песнями, может искренне наслаждаясь сердцем лета, а может и как-то фальшиво, напоказ. Бросалось в глаза несколько групп сельчан, громко обсуждающих что-то и косо смотрящих друг на друга. Между ними Эрмина пыталась спокоить в три ручья ревущую Моту, рядом как-то неуклюже стояли один из внуков старосты, вроде бы и не прочь был бы поутешать сам, да только яснее дня было, что он может развеять печаль Моты после очередного дурацкого розыгрыша, а столкнувшись с настоящими слезами сейчас стоит истуканом, не зная, что делать. Его двоюродный так же бестолково толокся неподалеку. Аско удалось отыскать глазами, он был среди разговаривающих, кстати с опухшим подбородком. Впрочем, у одного из старостиных внуков тоже пара ссадин на лице, но едва ли тут была серьезная драка стенка на стенку, маловато.

Ни старосты, ни двоих его сыновей нигде не видно. Само собой, если было время рассмотреть своих, то чужого с черным конем здесь тем более нет.

На сердце у Тиуры было тяжело. Ясно, что пришел в их земли король и что страшен он в гневе. И вроде бы многие ждали, верили, что он придет, но... Как бывает ждешь теплого лета, а приходит жаркая засуха. И вроде бы вот оно - солнце, а на сердце камень. Песни звучали как поминальные - разве можешь с веселым сердцем петь там, где слезы льются. Она поглядела на тетку, но решила сначала подобраться к дяде и послушать о чем говорят мужики. И если дядя изволит обратить на нее внимание, то спросить,а что же произошло...

Разговор у мужиков был бестолковый, как всегда после драки. Аско, к удивлению, к Тиуриным вопросам отнесся серьезно, не как к детским. Из его рассказа выходило примерно следующее. Как только незнакомец обвалил гору, у деревенских вся смелость куда-то делась, а с ней, похоже, и гордость. На тех, кто пытался сказать, что негоже девок отдавать, зашикали. А староста давай распрашивать, мол как это тощий собирается крыс-мышей выпроводить, явно с мыслью, а не брешит ли. А тощий как ждал, полез в сумку и достает маленький ножичек. Держит на виду, и говорит, мол, чтоб это нож изнутри абрара в стропило воткнули, тогда за три дня из амбара все серые сбегут. Но мол, по ножу на амбар он и не дас, так, один-два на деревню. Так можно по очереди втыкать, потом передавать другому. Так у старосты глаза так и загорелись, как дите малое, тянет ручонки к ножу. А этот красноглазый как будто и отдать собирается, но в последний момент отдергивает, и спрашивает как будто ни о чем: "Принимаешь мои условия?". Староста еще чуток соображения имел, говорит мол, что если не сбудется с ножом, то ничего этому проходимцу не должен. А тот опять вроде отдает, и отдергивает, и спрашивает: "Если уйдут крысы — принимаешь условия?". А староста и говорит "принимаю! двадцатая часть урожая твоей будет". А этот хмырь опять нож отдергивает, и спрашивает: "и остальные принимаешь?". "И остальные принимаю!", говорит дурень, и хвать нож. Тут мы уж совсем орать стали, что мол не ему одному за всех решать, да на нас зашикали. Ну, ту стукнулись малость, да больше было тех, кто за старосту, так что до драки то не дошло, так ерунда.

А тощий, гад, не тронулся с места, пока тут буча шла, так и стоит, ни пальцем не пошевелил, будто его не касается. А как успокоилось, сказал только одно слово, "уговор". Повернулся, подмигнул Моте. Девки-то брешут, что и не ей, но точно Моте. Вспрыгнул на коня и скакать. А Ульрих-то так и простоял все время с факелом в руках, как чурбан, не знамо что делать. Так этот коня в скачь пустил мило, да на полном скаку пригнулся и прямо у Ульрих из рук факел выхватил. Ловкий гад, видать, хотя и хилый. Ох не сдюжил бы он в драке. Так вот, выхватил, значит, и на скаку в костер его и запустил. И лететь во весь опор отсюда. А староста, как нож-то захапал, так сам и поскакал, чуть не прытче коня, только в противоположную, к деревне. И Ульрих с Хано с ним пошли, небось не терпится нож воткнуть.

Тиура только грустно вздыхала, слушая это. Страх ослепляет людей. Власть ослепляет людей... Интересно, куда побегут крысы из амбара? Наверняка к соседям... Впрочем, какое это теперь имеет значение. Она еще раз вздохнула, поняв, что работы теперь будет больше. Что там? Двадцатая часть урожая, кабанчики, бычки - это наверное, по очереди будет. Рыба. И девушка. Раз в три года. Не юноша, годный под копье, а девушка. Страшное это было условие, зерно, скот, рыба и девушка. Неужели он и их съедать будет? От этой мысли стало совсем жутко и тошно. Она посмотрела на ревующую Моту - да тут любая бы заревела, и самой бы впору реветь, зная, что осенью могут тебя отдать на съедение. А Аско говорит, что тот на нее указал, тут уж хоть самой к реке иди, все легче, чем такая судьба. Нет, утешать тетку сейчас она не хотела, не получилось бы. Пошла искать бабушку, та ведь единственная в деревне, кто видела посланников короля. Вот и будет пытать, похож этот тощий или не похож.

Удивительный талант был у Вины всегда найтись, когда она была нужна. По крайней мере Тиуре, но и не только ей. Вроде бы и не часто попадается бабушка на глаза, а как кому нужна — не было случая, чтобы не нашлась, хотя и по стариковски сидеть дома еще за ней не водилось.

На гуляние Вина уже не ходила, мол не к чему старикам молодых смущать. Но сейчас вот, попалась, семенила неспешно но озабоченно в сторону костра. Тиуру заметила, подошла распрашивать, что там приключилось такое. Поначалу больше Тиуру распрашивала, за Аско перепугалась не на шутку, это видно было, говорить дальше пришлось на ходу, Вина шла к костру. Тиуре же определенного сказал немного.
— Нет, не король уж точно. Король во главе героев должен быть, прийти в славе, если просят защиты — не отказать, но потребовать себе воинов. Другие живут странно, и выглядят странно, и говорят странно, за то их и зовут другими. Он появился как другой — в один из восьми особых дней года, одетый в радугу, один как перст. Беречься надо других, ибо у каждого из них два лица, одно прекрасное другое страшное...

Как не похожа сейчас эта речь была на сказку: торопливая, сквозь одышку запыхавшейся на ходу бабушки.

- Да уж куда страшнее - повернуть течение реки, - пробурчала девушка. Вот значит какой, другой. Интересно, а кот его был? И получается, что те следы, которые дядя видел - тоже его.
- Аско говорил, что видел следы многих повозок. Значит, их... Других тоже много пришло? Но он говорил только о себе, хотя куда ему одному столько еды.


Два лица, значит. Интересно, какое тогда у него прекрасное? Ножичек, изгоняющий крыс что ли? И он еще говорил про сад. Несмотря на предостережение, ужасно захотелось посмотреть, как же выглядит этот прекрасный сад.

- А как его беречься? - продолжала сыпать вопросами она. - В дубраву-то ясное дело не ходить.

— Да кто ж их разберет? — Лаконично ответила Вина.

- Ага, - обреченно кивнула девушка. Ясно, что ничего ясно. В растерянности оно подошла к Эрмине, тихонечко поинтересовавшись у нее, что же случилось. Утешать Моту не очень-то хотелось (чем тут утешишь!), но спросить для порядку нужно было.

Эрминина версия событий в деталях отличалась от рассказанной Аско.
— Значит, незнакомец говорил со старостой, и вытянул из него осгласие. А мужики опять помаленьку смелеть начали, а как староста соглашатся начал — вообще взбесились, и чуть не пошли на незнакомца с кулаками. Аско первый, естественно. А чужеземец так и стоял, не двинувшись, даже руки не поднял, только взглянул на Аско, с улыбочкой такой, мол давай, покажи чего можешь. А тут Аско и сник как-то, встал как вкопанный и стоит. А те кто за ним шли как это увидели, сразу зада давать стали, а Аско глядь — где он вперед толпы шел, там теперь он один против длинного стоит. Как-то не осмелился, и давай тоже назад отходить. Да потом те же на старосту заорали, что мол это дело всех касается, и не мог он ото всех соглашатся, даже на старосту пошли. Но тут уж нашлись защитники, тут тех кто за старосту поболее выходило. Аско кому подвернулся кулака развесил, ему тоже оба старостиных внука в морду съездили, тут Хано ему и объяснил, чтоб он руки-то попридежрал, как ни удал а меньше их. Вот конца всей бучи чужестранец дождался, уговорился со старостой, подмигнул в ту сторону, где мы с девками стояли и вспрыгнул на коня. А Мота тут и завизжала, дура "это мне, это мне!", радостная такая. Как уже все поуспокоились, оба старостиных внука перед Мотой хвастаются, что мол не кому-нибудь а Аско в морду дали, а она им, что мол на нее такой хахаль глаз положил. Так и галдят наперебой, самой аж противно стало. Внуки старостины только и думаю, кому из них Моту завалить удастся, а она тож на седьмом небе, и галдеж ото всей троицы на весь луг. Так вот, Аско подойди к этой собачьей свадьбе да скажи, что раз в три года не жен берут а жертвы приносят. Вот тут-то крик и поднялся.

Эрмина, рослая и худая, с высоким лбом, точеным носом и властным взглядом, преспокойно придерживала ревущую в три ручья Моту, гладила ее по волосам и наклонившись к уху Тиуры шепотом рассказывала гадости про Моту. Впрочем, почти что как всегда.

Интересная версия. Значит, возможно и не ей Странник подмигнул. Да уж дурочка, Тиура вздохнула. Эрмина, конечно, была явно неравнодушна к дяде и во много девушка ее понимала. Лишь бы староста зуб на него не стал точить, а то ему и так несладко живется, а если вздумает кто со света сжить, так и вовсе жизнь не мила станет.

Утешать тетку и раньше не очень хотелось, а теперь (если хоть что-то из гадостей подруги было верным) даже и не получилось. На душе стало как-то и гадко, и грустно, и тоскливо. Страшен лик Другого, лик раздора. Может быть, потому что она убежала, она ничего и не видела? Может, и хорошо это? Она еще раз посмотрела на костер, где собралось большинство девиц. Нет, совсем не хотелось. Слушать еще раз ту же самую историю да на другой лад. Не задался праздник. Покачав головой и тоже пару раз погладив Моту по голове, она нашла мать, уцепилась за подол, как маленькая, и тихонько спросила:
- Мама... а что же теперь будет?

В ночь сердца лета молодежь держалась отдельно, взрослые отдельно, иное было бы странно. Хотя найти кого из взрослых, если только не совсем стариков, уже не приходящих на такие гуляния, было несложно. Маму Тиура отыскала без малейшего труда. Впрочем, появление дочери у Линды поначалу вызвало нескрываемое неодобрение.
— Ну чего ты перепугалась? Что за праздник без драки, так само собой заведено. — Мама обняла Тиуру, дежурно погладив по спине, явно навно намереваясь успокоить дочь и отправить обратно как можно. Смысл вопроса дошел до нее не сразу, но и быстро изменил отношение. Мама перестала сюсюкать с Тиурой как с маленькой.
— Что будет, что будет? Да ничего не будет. Одного у этого гада не отнять: что предлагать и что требовать он соображает. Если только он не врет, то дал он больше чем взял, вот такие дела. Эх, жаль у старосты внучки на выданьи нет, вот я бы посмеялась, если бы этот гость старостово же отродье себе и затребовал.

- Мама, а если меня заберут? - ей сейчас совершенно не хотелось быть умной и сообразительной, хотя, конечно, придется. Ну мало ли кому он там подмигнул, понятно, что через три года ей уже ничего не грозит, а вот этой осенью.

[ 15.03.14 15:20:43 ] - bookwarrior бросил 3d6 с результатом - 4 (1+1+2). Комментарий: Тиура — эмпатия.
На этот вопрос поведение мамы снова заметно переменилось. Линда прижала Тиуру к себе, снова потрепала по спине, потом отстранив взяла ладонью за подбородок, не грубо, приподняв лицо вверх и заглянув в глаза.
— Просто надейся и верь, что выберет не тебя. Ты у меня прелесть, но и других девок на выданьи навалом. Потом, кто знает, зачем ему девка нужна? Может, той, которую выберет, еще все остальные позавидуют. А ты себе простого жениха найдешь, из деревенских. Не того, кто может на закате горы рушить, с кем проживешь долго и счастливо. Ну, иди.
Впрочем, как-то неуверенно было это сказано. Линда сама не верила в то, что говорила.

Тиура вздохнула. Ну, вот, побыть маленькой девочкой не удалось. Конечно, если бы о чем-то попросил Лейфи*, то она бы ни за что его не отпустила просто так "ну иди". А ее может. Ладно, пойдет, только ее все равно никто и не вздумает пригласить, только за руку подхватят, да втолкнут в общий круг. Наверное, потому что она старшая в семье, а таких никто не любит. Всем нравятся веселые и смешливые девушки, певучие, как птички. Она даже почти решила ни идти никуда, как снова подумала о танцах, о том, как давным-давно их не было, как она ждала их, когда можно будет плясать по росистой траве, у огня, так плясать, чтоб искры столбом к звездам летели! И просто побежала быстрее, пока не передумала.

Казалось, так много событий, а минут-то прошло всего ничего. Еще только неторопливо темнело летнее небо, когда Тиура уже вернулась к костру, который горел уже во всю, а веселье еще только едва и будто нехотя разогревалось. В сторонке, но под взглядами многих Эрмина все так же стояла в обнимку с Мотой, уже вроде и не ревущей, а так, чуть всхлипывающей. Уже вроде бы можно и отпустить отходчивую девушку, но Эрмина старательно прижимала красотку к себе, слегка картинно гладя зареванную Моту, кажется даже наслаждаясь взглядами на себе. И как показалось Тиуре, кого-то украдкой высматривая в толпе. Рядом все так же истуканами стоят старостята-задиры, сейчас явно не зная, что делать.

В хороводе у костра мелкие, пожалуй веселятся от души. Когда нет вечных заводил, тех кто всегда в центре внимания, всегда первый парень на деревне (или совсем не парень) — вдруг вольготнее чувствуют себя кто поскромней, кого обычно не слышно. Взорослые еще у костра, еще в общей пляске с теми кто на выданьи, но скоро удалятся. У взрослых сегодня тоже праздник не меньший, но даже ночь без правил имеет свои неписанные правила. Взрослые веселятся отдельно, нежененные отдельно.

К Эрмине и Моте подходить не хотелось (непонятно, к кому больше), поэтому Тиура сунулась к другим подружкам, делая вид, что ничего-ничего не случилось. Тряхнула рыжими кудрями, схватила Манну за руку и потянула в хоровод. Если она остановится хоть на мгновение, подумает - искра погаснет, темная ночь заполнит душу, украдет сердце. Поэтому танцуй у костра, чтобы ноги горели, чтобы сердце билось, быстрее, быстрее, быстрее, пока хоть еще немного есть сил!

Тихоня и серая мышь Манно сейчас вполне наслаждалась ночью, ее не то все устраивала, не то скрывала беспокойство не хуже Тиуры, кто разберет. Весело бежала в хороводе за Тиурой, поглядывала по сторонам на мальчиков, щеки постепенно краснели от жара костра в два человеческих роста. Вскоре их пару попытался разбить Рато, хотя и как-то неуверенно. Вопреки ожиданиям выяснилось, что он пытался не встать между, а вытащить из цепи Тиуру. Предложил сцепится обоими руками, что могло означать только одно: если встать лицами друг к другу, крепко взятся за руки и составить ноги мысками к мыскам — то в таком положении можно начать крутится, быстро-быстро. Тогда, в какой-то момент поймешь, что стоять- то собственно, уже и не можешь — висишь на собственных руках, и если разорвешь — то полетишь кубарем через спину, может и весьма больно. В этот момент становилось и весело и страшно, и как правило начинался девичий визг, за что развлечение мальчиками и ценилось. А может не только за это, кто знает.

Рато — примерно ровесник Тиуры, сын рыбака. Впрочем, что значит рыбака? Рыбачили в деревне все, кто больше кто меньше. Эта семья считалась особенно рыбацкой, дом стоял слегка на отшибе. Рато был нелюдим, хотя, пожалуй, в меру, не как Тиура. Невысокий и коренастый парень, наверное способный постоять за себя в драке, слывший молчуном.

Венок, потрепавшийся от бега на реку, сейчас постоянно сползал на глаза, приходилось трясти головой, чтобы хоть как-то закинуть его обратно на лоб. Она улыбнулась, даже скорее оскалилась на Рато - наверняка, долго набирался смелости, чтобы вот так подойти да взять за руку. Рассмеялась и согласилась на предложенное развлечение, только уж чур она рук не отпустить и кричать не будет, не дождется. Если на лице парня было сосредоточенное выражение лица, то она сейчас была весела и беззаботна, потому что если она задумается хоть на миг... нет, не сейчас, еще немного веселья, ночь длинная, хватит время на грусть!

У Рато были слегка испуганные глаза, и влажные ладони. В веселом развлечении вокруг парочки закружился костер, общий хоровод и выбившиеся из него группки, больше парочки, уходящий во мглу луг и даже различимые отсветы огромного костра на стене леса. Впрочем, и Рато и Тиура знали, что смотреть можно только друг на друга, иначе голова закружится и пойдет мутить. Влажные кисти скоро начали едва заметно выскальзывать, и Рато сжал пальцы изо всех сил. Это было больно, пальцы у рыбачонка были будто железные.

Накрутившись вволю, они остановились друг перед другом, обоих ощитимо вело, едва на ногах устоять. Рато явно набирался смелость некоторое время, потом протянул руку поправить венок на голове Тиуры.
— А мне такой сплетешь?

Она тяжело дышала, земля качалась под ногами и норовила махнуться с небом местами, поэтому приходилось продолжать приплясывать, чтобы она не убежала к звездам, вместе с искрами, взмывающими вверх к звездам. Пальцы болели, но это ерунда, главное, что она выстояла, справилась, значит, почти уже взрослая.

- Неа, - нахально улыбнулась она. - Темно уже, ничего не видно.

Она, конечно, понимала, что Рато ее стесняется. Но это ее ничуть не волновало - она же нет!