[Женщине из г. Вичуга]

Я вас обязан известить,
Что не дошло до адресата
Письмо, что в ящик опустить
Не постыдились вы когда-то.

Ваш муж не получил письма,
Он не был ранен словом пошлым,
Не вздрогнул, не сошел с ума,
Не проклял все, что было в прошлом.

Когда он поднимал бойцов
В атаку у руин вокзала,
Тупая грубость ваших слов
Его, по счастью, не терзала.

Когда шагал он тяжело,
Стянув кровавой тряпкой рану,
Письмо от вас еще все шло,
Еще, по счастью, было рано.

Когда на камни он упал
И смерть оборвала дыханье,
Он все еще не получал,
По счастью, вашего посланья.

Могу вам сообщить о том,
Что, завернувши в плащ-палатки,
Мы ночью в сквере городском
Его зарыли после схватки.

Стоит звезда из жести там
И рядом тополь — для приметы...
А впрочем, я забыл, что вам,
Наверно, безразлично это.

Письмо нам утром принесли...
Его, за смертью адресата,
Между собой мы вслух прочли —
Уж вы простите нам, солдатам.

Быть может, память коротка
У вас. По общему желанью,
От имени всего полка
Я вам напомню содержанье.

Вы написали, что уж год,
Как вы знакомы с новым мужем.
А старый, если и придет,
Вам будет все равно ненужен.

Что вы не знаете беды,
Живете хорошо. И кстати,
Теперь вам никакой нужды
Нет в лейтенантском аттестате.

Чтоб писем он от вас не ждал
И вас не утруждал бы снова...
Вот именно: «не утруждал»...
Вы побольней искали слова.

И все. И больше ничего.
Мы перечли их терпеливо,
Все те слова, что для него
В разлуки час в душе нашли вы.

«Не утруждай». «Муж». «Аттестат»...
Да где ж вы душу потеряли?
Ведь он же был солдат, солдат!
Ведь мы за вас с ним умирали.

Я не хочу судьею быть,
Не все разлуку побеждают,
Не все способны век любить,—
К несчастью, в жизни все бывает.

Ну хорошо, пусть не любим,
Пускай он больше вам ненужен,
Пусть жить вы будете с другим,
Бог с ним, там с мужем ли, не с мужем.

Но ведь солдат не виноват
В том, что он отпуска не знает,
Что третий год себя подряд,
Вас защищая, утруждает.

Что ж, написать вы не смогли
Пусть горьких слов, но благородных.
В своей душе их не нашли —
Так заняли бы где угодно.

В отчизне нашей, к счастью, есть
Немало женских душ высоких,
Они б вам оказали честь —
Вам написали б эти строки;

Они б за вас слова нашли,
Чтоб облегчить тоску чужую.
От нас поклон им до земли,
Поклон за душу их большую.

Не вам, а женщинам другим,
От нас отторженным войною,
О вас мы написать хотим,
Пусть знают — вы тому виною,

Что их мужья на фронте, тут,
Подчас в душе борясь с собою,
С невольною тревогой ждут
Из дома писем перед боем.

Мы ваше не к добру прочли,
Теперь нас втайне горечь мучит:
А вдруг не вы одна смогли,
Вдруг кто-нибудь еще получит?

На суд далеких жен своих
Мы вас пошлем. Вы клеветали
На них. Вы усомниться в них
Нам на минуту повод дали.

Пускай поставят вам в вину,
Что душу птичью вы скрывали,
Что вы за женщину, жену,
Себя так долго выдавали.

А бывший муж ваш — он убит.
Все хорошо. Живите с новым.
Уж мертвый вас не оскорбит
В письме давно ненужным словом.

Живите, не боясь вины,
Он не напишет, не ответит
И, в город возвратись с войны,
С другим вас под руку не встретит.

Лишь за одно еще простить
Придется вам его — за то, что,
Наверно, с месяц приносить
Еще вам будет письма почта.

Уж ничего не сделать тут —
Письмо медлительнее пули.
К вам письма в сентябре придут,
А он убит еще в июле.

О вас там каждая строка,
Вам это, верно, неприятно —
Так я от имени полка
Беру его слова обратно.

Примите же в конце от нас
Презренье наше на прощанье.
Не уважающие вас
Покойного однополчане.

По поручению офицеров полка
К. Симонов

[attachmentid=23391]

[attachmentid=23392]

В то утро меня немилосердно разбудили пинком под ребра за пару часов до рассвета. Открыл один глаз, второй, десятник Феодем. И тебе доброе утро, командир. Вскочил на ноги. Он сделал жест следовать за ним.
- Вот он родом из Найя, - кивнул десятник сотнику на меня. Сотник окинул меня пронзительным взглядом.
- Это правда, солдат?
- Да, сотник, правда, - толку отпираться.
- Родные остались?
- Не знаю, я здесь двенадцать лет не был.
- Вот заодно и узнаешь. Пойдешь в Найя. Есть у нас сведения, что там расположился штаб Демира Коварного.
- Понял, сотник.
- Какой понятливый. Друга своего возьми, я хочу, чтоб в случае чего, хоть один из вас добрался до меня. И еще, говорят, Демир бывает беспечен, иногда без охраны ездит.
Я вздохнул. А луну с неба не нужно?
- Живым или мертвым? – спросил на всякий случай.
- Все равно, солдат, все равно.
- Понял, сотник, - да уж, чего не понять.
- Иди, раз понял.
Сандр, друг, побратим да даже поближе кровного брата будет. Высокий, я ему по плечо где-то ростом, сильный, такой же белобрысый, как и я, с большими серыми глазами, сын охотника. Лесовик-затейник. Три дерева найдет в поле, спрячется так, что днем с огнем не отыщешь, и следознатец знатный. Нужный, в общем, человек. Все было при нем, кабы не недалекое выражение лица да кажущаяся замедленность движений. Многие обманывались. Себе на горе. Лучше иметь такого друга, чем врага.
Общая судьба, общая боль. Мы приклеились друг к другу еще мальчишками. Пару раз убегали даже вместе. Правда, недалеко. Разбуженный спозаранку, он долго и прочувственно ругался, потом спокойно спросил, куда идем-то? Я рассмеялся. Расскажу по дороге.

Уже на рассвете два крестьянина в запыленной дорожной одежде шли уверенной походкой по Найской гати в сторону деревеньки Найя, большому островку земли посреди окрестных топей.
Странно, разведка говорила, что в Найя стояло около тысячи воинов, мы прошли почти всю гать, не наткнувшись ни на один патруль. Тысячник Демир, по прозвищу Коварный, глава отряда, на чьих значках и знаменах извивалась в причудливом танце саламандра с его же собственного штандарта (а это значило, что как минимум половина воинов из этого отряда были его собственными), слыл осторожным военачальником. За всю гражданскую войну ему ни разу не нанесли ни одного ощутимого поражения. Откровенно говоря, когда его тысяча «саламандр» появлялась на поле боя, в рядах противоположной стороны начиналась общая паника. Непонятно, какая нелегкая принесла его, северянина, на юг… У нас, можно подумать, других забот нету, чем с ним воевать.
Сандр был озадачен не меньше моего и все талдычит - не верь, братка, ходили тут вооруженные, по следам вижу, что ходили. Да не верю я, с одной стороны, нас могли уже давно заметить и не показываться на глаза, с другой стороны…а демоны их разберут, что у них там в голове.
Мы не таились, громко разговаривали и ржали от души, я очень не хотел, чтоб нас приняли на разведку. Сначала убьют, потом будут разбираться, знаем мы этих северян. Сандр как раз заканчивал рассказывать очередную пошлую историю о женщинах с материка, как мы, выходя с гати на широкую дорогу к Найя, натолкнулись на патруль. Судя по взглядам, расположению людей, нас ждали, причем, явно с большим нетерпением.
- Назовитесь, - холодно велел старший.
- Аггей, сын Авида, из Найя. Родных пришел повидать, - я выдавил из себя легкое удивление и недоумение.
- Сандр, сын Клеанфа, из Мирринны, - мрачно представился побратим.
- Тоже родных пришел повидать? – гукнул старший.
- Нет, господин, опасно сейчас по дорогам бродить, не смог отпустить друга одного, - почти как ребенку объяснил Сандр старшему.
- Вот на вид дурень дурнем, а все туда же, учить собрался, - это он зря. Ой, как зря. Сандр пожал плечами. Я знал, представится возможность, этот человек пожалеет о сказанном.
- Ладно. Ты вот, - он ткнул пальцем в меня, - кто твои слова подтвердить сможет?
- Тетка, отец, мать, братья, если живы.
- Если?
- Я ушел отсюда двенадцать лет назад.
- Может и так, - прищурился он. – Может и так. Веди.

Найя – большая деревенька. Чуть более сотни дворов. С трех сторон ее окружает непролазная для непосвященного трясина, а с четвертой расстилаются заливные луга и мимо идет главная дорога на большой город Мирринна, порт, стоящий в дельте реки Мирра. До побережья тут чуть больше дня пешего пути. В целом благодатный край, если бы не болотная лихорадка, приходившая в засушливые годы.
Когда ты мал, все видится большим и страшным, сейчас, ступая по смутно знакомым переулочкам и перекресткам, я удивлялся, насколько все изменилось для меня: Найя, хоть и была мне родиной, но стала чужой.
В селе и впрямь стояли воины, не тысяча, конечно, а сотня, остальные явно стали в предполье лагерем. В сопровождении караула под равно любопытными взглядами и крестьян, и солдат, я вел всех в сторону дома родной сестры моего отца Нарьи.
Тетка ждала возле входа в дом, слухами земля полнится. Невысокая, дородная, в простом платье синего цвета. Распущенные подстриженные волосы. Непокрытая голова. Ёкнуло сердце. Тетка носила траур. От нее все так же пахло травами и свежим хлебом. Запах детства.
Подслеповато щурясь, она подошла ко мне, долго вглядывалась и, разрыдавшись, обняла, прижав к себе.
- Что ж ты так долго шел-то, Аггеюшка, - причитала она, - что ж ты так долго шел. Не успел ты, ой, не успел. Одни мы теперь с тобой на белом свете, ой, одни, - рушился мир.
- Все? – не поверил я. – Мать, отец, братья?
- От лихорадки, племяш, от лихорадки, будь она проклята. Недолго мучались. Три дня и все. Когда прознали, мертвы уже все были.
Отшатнулся от тетки. Сел, где стоял, обхватив голову. Завыть бы, заорать да голоса нет, застрял в горле. Над ухом голосила сестра отца. Но я не слышал, не хотел слышать. Задушили слезы. Сандр положил руку на плечо и немного сжал пальцы. Я неловко, в сердцах, отмахнулся, отстань.
- Не горюй, все сделали, как потребно, - это значит спалили вместе с домом, понятно. - Ты насовсем вернулся, племяш, или как?
- Проведать хотел. Проведал, - с горечью ответил ей я. – Переночую и уйду.
- Как знаешь, Аггеюшка, как знаешь. Пойдем в дом.

Знакомый сызмальства дом когда-то полный детьми, родичами, клетками с певчими птицами, щебетавшими на все лады, которых мы с братьями ловили силками по поздней весне; дом, в свое время разрисованный яркими красками, с резной мебелью и ставнями, теперь был пуст, тускл и нынче полон воинами. Похоже, самый большой дом в деревне облюбовало командование, если я еще не разучился читать нашивки, конечно.
Как кстати.
Тетка хлопотала, собирая на стол, что ей еще два лишних рта, когда в доме еще двадцать? Я нехотя поковырял кашу с медом, кусок не лез в горло. Отодвинул миску, бездумно уставился в стол. Побратим хранит неловкое молчание. Что скажешь человеку, который в одно мгновение потерял все?

- Эй, хозяюшка, молока у тебя нет? - зашел на кухню военный. Строгий, сильный, властный голос. Сандр поздоровался и пнул меня ногой под столом. Я поднял голову.
- По здорову, господин хороший, - произнес я и отвернулся. Мне хватило полувзгляда, чтобы его рассмотреть. Невысокий, статный, хоть и со слегка подрасползшейся талией. Цепкий хищный взгляд. Глаза темно-карие, умные, на мир смотрят властно и решительно, если даже не с вызовом. Лицо жесткое, волевое, на лбу и переносице, а так же в углах глаз сеть морщин, выдающих одержимое упрямство. Жесткие черные короткие волосы, похоже, искренне презирали любой вид ухода и росли, как им того хотелось. Это его звали Демир Коварный. И боялись его, как огня, мятежные военачальники юга.
- И тебе по здорову, крестьянский сын. Ты, вроде, на хозяйку нашу похож чем-то, - сметливый какой. - Сын?
- Племянник. А это друг мой, - я кивнул на побратима. – Из Мирринны пришли, хотел родных повидать, проведал вот, сам не рад.
- Сочувствую, - о, тетка уже успела и об родных все выболтать, хотя она так голосила во дворе, что уже вся деревня знает, что младший сын кузнеца Авида вернулся к пепелищу родового огня, - и давно ты не был дома?
- Двенадцать лет, - я протянул руку, взял кувшин с молоком и поставил его перед военачальником. Надежды не было, что умерит любопытство, но попробовать стоило.
- Ого. Не до родителей было.
- Вира, - тихо произнес я и посмотрел ему в глаза. – За убийство вира. – Сандр вздохнул. Тысячник напрягся.
- Ополчение? – ну да, разумно, если я жив, то либо армия, либо тяжелые работы.
- Нет, дороги строил.
- Тоже дело. Пока с Мирринны шли солдат не встречали? – если честно, к этому вопросу у меня уже было двойственное отношение к этому невозмутимому внешне человеку, с одной стороны я чувствовал к нему искреннюю приязнь, с другой стороны я его безумно опасался. Слова-ловушки. Не просто так он пришел по нашу душу, чует мое сердце, не просто так.
- Дык, господин, кто сейчас разберет, солдаты или бандиты? По мне, иногда одно и то же, - подал голос Сандр. Ему достался холодный взгляд. Неробкий Сандр глухо икнул и замолчал на полуслове, опустив голову.
- Да благополучно дошли, до поворота с гати никого не встретили, - выручил его я.
Военачальник кивнул.
Поверил? Нет? Не пойму.
Как же ему это удается, я ни на секунду не сомневался, кто здесь хозяин. Ореол властности просто довлел над разумом. Я чувствовал себя в его присутствии неуютно, словно занял не полагающее по рождению место. Было что-то неверное в том, что он сидит, а мы не стоим. С удовольствием бы ушел, но не мог: выдал бы себя. Такие, как мы с побратимом, большую часть жизни привыкшие стоять в присутствии старших по званию, некоторые вещи делаем, не думая. Ты либо усваиваешь субординацию по-хорошему, либо ты будешь бит и усвоишь ее по-плохому, выбора нет. И тысячник это прекрасно знал. Да уж прозвище свое он получил не зазря. Это его я намеревался ввести в заблуждение? Сандр тоже хотел вскочить, едва держал себя в руках, я слишком хорошо его знал, чтобы не чувствовать это. А потом невидимое давление ослабло что ли. Тысячник потянулся за крынкой молока и как ни в чем не бывало подкрепился. Облизнулся, как сытый котяра перед мышью, которую застал случайно врасплох.
- Вы похожи и непохожи одновременно, - задумчиво произнес он, - либо давно знаете друг друга, либо долго выполняли какую-то работу вместе.
- И то, и другое, господин, - в голосе побратима я услышал нотки уважения. Ого.
- Ты тоже убийца?
- Не моя вина, а моего старшего брата, - недоверчивый поначалу взгляд потеплел.
- Достойно, весьма достойно, - чую, сейчас нас будут выводить на чистую воду. Военачальник приложился к крынке. Странная любовь к молоку. Или усталость так снимает? - Забавно, меня всю жизнь пытались обмануть, я впервые встречаю двух человек, которые мне говорят правду. Может, не всю, но все же. От Мирринны до Найской гати действительно нет солдат, об этом позаботились мои люди, но и вас мои разъезды не видели. А вы.. Яркая пара, вас бы запомнили, - ага, промах, благодарим за подсказку. - Значит, я вижу либо двух разведчиков, либо есть какой-то другой путь из Мирринны, которого не знают мои проводники.
Браво. Браво. Почти поймал, но я сейчас тебя удивлю.
- Ты, господин, спросил бы местных, как они ходят до Мирринны болотами, от гати на север, минуя дороги.
- А котомках у вас, надо полагать, грязная одежа? – недоверчиво спросил он.
- Тетка замочила в корыте, - улыбнулся я. Откровенная ложь. Но я знаю - не будет проверять: сейчас его занимает противостояние двух характеров. Интерес-то у нас взаимный.
- Покажешь тропу? Щедро награжу, - ровный голос, не то, чтоб поверил, но очень хочет верить.
- Покажу, отчего не показать-то, не сейчас, надеюсь?
- Именно, сейчас. Только друг твой останется здесь.
Я пожал плечами. Здесь так здесь. Сандр без труда ускользнет, оружие раздобудет. Хорошо. Просто славный сегодня был день.

На гать мы ушли впятером: я, тысячник и три воина охраны. Кажется, слухи не врали. Северянин был рисковым. А еще я понял, что он мне таки симпатичен. Да чего уж кривить сердцем, я бы хотел быть под началом такого командира.
Мы немного покружили: лес изрядно подзарос с моего последнего пребывания тут, потом я нашел зарубки на деревьях, которыми поселяне отмечают путь, чтоб не заплутать в лесу, а вскоре под слоем мха мне стали попадаться глубокие крестообразные зарубки отца. Все никак не верилось, что я последний в роду. Я по ходу обновлял зарубки отца, это было больше для Сандра, хотя он читал следы, как иные грамотеи буквы в книгах в слова складывают. Когда мы дошли до небольшой полянки, окаймленной жухлыми деревцами, укрытыми мхом почти до земли, я уже без зарубок знал, куда идти.

С первого раза жердина ткнулась в твердое дно.
- Постой-ка, - велел тысячник. Я послушно остановился. – Куда ведет тропа?
- К повороту на Мирринну возле перевала Двух Дев, - военачальник протянул руку, ординарец торопливо сунул ему свернутую карту.
- Это тот, что рядом с маяками? – спросил один из воинов.
- Угу, рядом с ними. Тропа прямая почти, только в паре мест виляет, а так, если не считать сырости и грязи, просто одно удовольствие идти, - я хмыкнул. Меня одарили мрачным взглядом, в котором был явный безмолвный приказ молчать.

Где-то в журчании птичьих голосов, раздался надоедливое скрипуче-мяукающее «чьи-вы, чьи-вы, чьи-вы» чибиса. Я даже голову задрал, думал, увижу белое с черным оперение над головой, в небе. Красиво летает чибис, с веселыми пируэтами, кувыркаясь через крыло. Не сразу понял, что нечего тут делать такой птице. Не любит он гнездоваться так глубоко на болотах.«Чьи-вы, чьи-вы, чьи-вы». Да, братуха, я тоже соскучился. У меня за спиной тысячник что-то решал со своими сопровождающими, а я присел на кочку. В ногах правды нет. Незаметно так присел, почти за спиной у всех четверых. «Чьи-вы, чьи-вы, чьи-вы». Совсем рядом. Кто-то из солдат оглянулся в тревоге. Если бы он прислушался, понял бы, что в полном молчании птиц, крик чибиса странен. Как бы тихо братуха бы не ходил, но птиц ему не обмануть. Я с равнодушием смотрел под ноги, оперевшись на жердь двумя руками. Уже был готов к бою. Я услышал едва уловимый звук, который издают рога лука при натягивании тетивы, немного поставил под себя правую ногу. Громко в тишине звякнула тетива. Крик боли. Вскочил на ноги и со всей силы огрел жердиной стоящего между мной и тысячником воина по голове. Глухо хрустнули кости. Нежилец. Сандр спустил тетиву повторно, я ударил снизу, по ногам, под колено. Тысячник сделал невероятный прыжок назад, уходя из-под возможного удара, подсечка достала его уже в прыжке. Я рванулся вперед и плечом сшиб его на землю, еще не хватало, чтоб он оружие достал. Любой человек, потеряв равновесие дважды, будет слегка сбит с толку. Ровно столько, чтобы без труда связать, умеючи. Сандр уже рядом, привычно скрутили.
- Я думал, ты быстрее подоспеешь, братуха - недовольно буркнул я, поднимая пленника на ноги.
- Я бы пришел скорее, если бы кто-то не вилял по болоту, как подраненный заяц, - хмыкнул Сандр.
- Ну, немного заблудился, я тут давно не был.
- Давай-давай, оправдывайся, - откровенно ржет. Погрозил кулаком. Да как же, напугаешь его.
- Где лук добыл?
- Одолжил. Жалко, вернуть не смогу. Некому, - кривая усмешка.
- Так все-таки ополчение? – язвительный голос, я кинул взгляд на тысячника. Карие глаза смеются, но взгляд нехороший. Могущественный враг. Еще один. Я везунчик.
- Меня не спрашивали, - хмуро сказал я.
- А все остальное правда? – еще одна насмешка.
- Да, правда.
- На каждого хитреца найдется свой хитрец, - горькая усмешка.
- Мудрые слова, - согласился я.
- Хорошая работа, воины.
- Я тоже так думаю.
- Как-то просто все вышло, - не согласился Сандр и поежился. - Только я не воин…и он тоже, - я поморщился, вот этого ему точно знать было не нужно.
Но побратим мог быть собой доволен: он ошарашил самого Демира Коварного.
- Может, договоримся? - предложил тысячник, сделав выводы. Ага, если служат без присяги, попробуем купить.
- Это вряд ли, - холодно ответил Сандр. Тысячник посмотрел на меня. Все понял сразу. Не договоримся. Мне показалось или он выглядел довольным?
- Идем, братка, - беспокойно поторопил Сандр, - он, верно, велел своим людям что-нибудь предпринять, если не явится вовремя обратно. Этих в болото, - он кивнул на двух мертвых и одного раненого, - и тропой до поворота.
Я оглядел раненого. Ранен не смертельно.
- Он живой. От таких ран не умирают. Проклятье, как я устал убивать соплеменников…
- Мало тебя били за эти мысли, братка, ой, мало, - вот язва-то.
- Сандр, я тебя сам ударю когда-нибудь.
- Не ударишь, ты не бьешь раненых товарищей.
- Ранен? Серьезно?
- Ну, лук не на дороге лежал…Рана пустяковая, забудь.
Под любопытствующим взглядом пленного командира сняли оружие с убитых и кинули трупы в болото. Перевязали раненого.
- Нам это выйдет боком, - вяло противился Сандр.
- Все равно. Не догонят, - он махнул рукой, понапрасну увещевать, если я что-то решил.
- Сам пойдешь, - тихо спросил Сандр пленника, - или тебя оглушить и нести?
- Сам пойду.
- Вот и славно, - радостно улыбнулся он.

Конечно, я немного обманул врагов-то, да эта тропа вела к перевалу Двух Дев, но была еще одна, которой мы пришли к Найской Гати, и шла она совершенно в другую сторону. Вот по ней мы ушли на восток. Северянин молчал всю дорогу. Он шел сам. Толи смирился, толи придумывал что-то. Когда вышли на дорогу, он хмыкнул, буркнул что-то одобрительно. Сандр вечером жестом подозвал меня поговорить.
- Из нас двоих ты всегда был вольнодумцем, братка, - задумчиво произнес он. – Выслушай меня, прошу. Меня гложут сомнения. Что-то неправильно.
- Что неправильно? У нас приказ его убить, - хмуро напомнил я. – Или доставить живым.
- Убивать ты его не хочешь, как я погляжу, а, судя по тому, с какой скоростью мы движемся обратно, ты не торопишься доставлять его живым.
Я вздохнул. Вот ведь вывернул. Кругом я виноват.
- И что прикажешь мне делать, - с досадой прошипел я.
- Давай отпустим…
- Сотник с нас с живых шкуру сдерет, если узнает, - я поежился. - Не в дезертиры же?
- А почему нет…
- Ты уверен?
Кивок. Он уверен. Мне бы его уверенность.
Сандр подошел к пленнику и разрезал путы. Непонимающий взгляд. Я кинул рядом с ним клинок в ножнах.
- Уходи, - холодно велел я. – Мы сделали ошибку. Уходи.
- Ты уверен, воин, что я буду к тебе таким же снисходительным, если ты попадешься в мои руки, а? – Ох, а вопрос не праздный. Не просто так заданный вопрос. Ну, вот почему нужно болтать, когда просто можно уйти?
- Да все равно мне! – рявкнул, выходя из себя, я. - Хуже, чем есть, не будет. Уходи, слышишь, мы очень недалеко от наших частей, не хочу убивать своих.
- У нас гости, Аггей, - предупредил Сандр. Охотник. Все-то он слышит, все-то он чувствует. Я тоже услышал конных, потом увидел факелы. Если бы взглядом можно было испепелить человека, северянин бы уже был горсткой пепла.
- Проклятье! – выругался я, вынимая меч из ножен и пряча его за спиной.

Пятеро конных. Золотой грифон на чепраках. Свои…
- Эй, назовитесь! – голос десятника Феодема, наш десяток в разъезде. Сжалось сердце. За что? Это будет двойное предательство..
- Аггей, это же братья… - это Сандр, в голосе боль и отчаяние.
- Аггей и Сандр, десятник, Особая Сотня тысячника Кратиппа, - крикнул я. Тысячник Демир изумленно присвистнул при упоминании имени своего кровного врага.
- Особая Сотня, сколько чести, - хмыкнул тысячник.
- Помолчи, - почти взмолился я.
- Ха! Аггей, Сандр, братья, куда вас демоны носили? – радостный возглас Ифимаха, и этот в разъезде. Во всем десятке нету у нас братухой ближе человека, чем Ифимах. Да будь все проклято!
- На рыбалку ходили! – сорвавшимся голосом съязвил побратим. Хохот.
- А это кто? – десятник подъехал ближе, поднимая чадящий факел. – Ого! Вот это улов!
Я взглядом указал Сандру на четверых солдат, выстроившихся поодаль. Видел - он колеблется. Отвернулся. Тяжело смотреть друг другу в глаза, замыслив такое. Краем глаза заметил кивок. Приказ понял, выполняю. Побратим растворился в темноте. Я подошел к коню старшего, положил руку на повод. Посмотрел в глаза человеку, с которым сражался бок о бок не в одной битве.
- Ты это, командир, прости меня, если сможешь…
- Ты чего? – не понял он. Искреннее изумление. Я подождал с удар сердца, может, догадается, ударит первым…Нет… Бесшумно вынутый еще до их появления клинок, очертил короткую полудугу, нашел брешь под пластинами панциря. Рука так привычно давит на оголовок, вдавливая жало лезвия в податливую плоть. Феодем просто перестал быть. Вот был - и нету. Только неверящий взгляд и изумление. Я себя ненавидел. Рывок – это обезумевшая от крови лошадь рвется из рук, я толкнул тело десятника под колено. Он упал, неловко раскинув руки. Конь шарахнулся в сторону, чуть не сбив меня с ног.
Тысячника северян даже звать не пришлось, мгновение - он в седле. Умный, побери его демоны. Он зло осадил коня на несколько шагов, потом резко пнул пятками, чуть приспустив повод, разгоняя для удара. Демир сходу рубанул одного из четырех оставшихся. Страшный крик. Я не знал кого, не узнал голоса. Но было ощущение, что режут меня. Еще оставались трое. Сандр ссадил кого-то из наших с лошади. Я единственный, кто оставался пешим.
Ифимах, которого я дважды выносил из битвы тяжело раненым, явно боролся с собой. Он горячил и без того доведенного до бешенства гнедого коня, почему-то не решаясь тронуть его с места. Стоим друг напротив друга. Я - большая, хорошая мишень, без брони: куда ни попади - везде насмерть и человек, который когда-то справедливо считал меня братом по оружию. Стоим и не понимаем, как так могло случиться, что мы вынуждены биться. Гнедой мерин рвется с места, выкатив большой лиловый глаз, закусив удила. Короткий взмах, прыгаю назад, скользит, скользит нога, не устою…Не держит предателей земля, истинно говорят люди. Падаю… Визг стали о сталь, острая боль в запястье, разжимаются пальцы. Оружие летит куда-то под ноги. Вот она расплата. Адская боль разрывает голову на части. Кровь, везде кровь. Моя. И нет больше облегчения. Моя кровь, не Ифимаха, моя.
- Аггей!!! – сливаются в визг оба вопля горечи и боли.
Потом как во сне, запах трав, горячка, чьи-то нежные заботливые руки, нестерпимая жажда, - какая-то череда чувств поверх жгучей боли. В бреду мне чудился невысокий, круглолицый, усатый красавчик и счастливчик Ифимах отчего-то заплаканный, как девица, и просивший у меня прощения. Еще я тогда не понимал, за что можно просить прощения у предателя, только что у тебя на глазах убивавшего своих бывших братьев по оружию, даже не покоробившись? Впрочем, я много чего не понимал.
А потом я пришел в себя в знакомом до боли доме. В теткином доме. Медленно пошевелился, руки и ноги вроде на месте, только смотрю как-то криво. До тошноты болела голова.
- Я всегда говорил, что ты счастливчик, братка, и у тебя крепкая башка, - какая-то смесь радости и горя в голосе. Не вижу говорившего. Поворачиваю голову, морщась от боли. Все равно не вижу. Шаги. Выплыло справа очертание человека, знакомое и незнакомое одновременно.
- Сандр?
- Ну, а кто еще, - напряженный смех. – Я..Я уж думал, все…Все лекари открещивались, говорили нежилец. А ты вот назло всем… - плачет, по голосу слышу плачет.
- А чего ты тогда убиваешься-то.
- Да, от радости я..
Я тяжело вздохнул. От радости.
- Ты пока в бреду валялся, северяне нашу тысячу разбили. Сильны, демоны. Я такого единения еще не видал. Друг за друга стоят так, что дух захватывает.
- Тебя послушать, будто в строю стоял.
- А я и стоял, - смотрит на меня, будто ждет осуждения или еще чего. Не знал, что на это ответить, потому промолчал.
- Ты это, братка, выздоравливай, поговорим еще, - да уж поговорим.

Потом он пропал на месяц почти. Вернулся, когда лекарь позволил мне снять повязку с лица. И пришел не один, а с неловко мнущимся с ноги на ногу Ифимахом.
- Я-то думал, ты мне мерещился, - почесал затылок я. – Оказывается, нет, не мерещился.
Сандр смеется.
- Ох, братья, что ж я наделал-то. Что ж я наделал…
- Не казнись, что сделано, то сделано, - это хмурый Ифимах.
- Ты-то меня простишь, а, Ифимах?
- Прости себя сам, Аггей.
- Может, когда-нибудь. Что ж ты неверно так ударил-то?
Он отвернулся. Обидел.
- Рука вот изменила, не поверишь, - прогудел он.
– Я не держу зла, брат, ты не думай, поступи ты по-другому, я бы не понял. – Недоверчивый взгляд. - Расскажете, как мы очутились тут, а?
Заржали оба.
- Ну это, мы в плен сдались!
- Кому? – не понял я.
- Мне, - во властном голосе издевка. Вскочили втроем. В проеме двери стоял тысячник северян. – Садитесь, - велел он. Попробуй такого ослушайся. Я живо себе представил его, надменно-взъерошенного, в окружении двух с половиной вооруженных пленных, верхом на лошадях со знаками отличия вражеской тысячи. И тихо фыркнул со смеха. Сандр закрыл рот рукой, с трудом держит себя в руках. Ифимах совсем неуважительно отвернулся, кто-то сейчас точно не выдержит. Демир лукаво смотрит на всех разом. Дружный хохот, какой бывает у людей, обремененных либо невероятной усталостью, либо сильным потрясением. А мне и смеяться больно, а не смеяться не могу. Сандр катается по полу, Ифимах в обнимку со скамьей.
- Ладно, давайте поговорим, - отсмеявшись, серьезно произнес тысячник. – Кто от имени всех вас говорить будет?
- Аггей, - спокойно произнес Сандр, утирая слезы.
Вот зараза.
- Аггей, - согласился Ифимах.
- Ну, значит, я, - я вздохнул.
- Я бы удивился, если бы кто-то другой, - хмыкнул тысячник. – Вот мое предложение: зачет виры Аггею и Сандру, воинское достоинство всем троим, место в моем отряде, в обмен на воинскую присягу государству и бессрочную клятву верности лично мне.
Сказать, что меня ошарашили, это ничего не сказать. И не только меня. Долго длилось неловкое молчание.
- Позволь вопрос, господин? - наконец, выдавил я.
- Спрашивай.
- Перед тобой по сути три предателя, кто предал раз, предаст и повторно, разве не так говорят люди? Но ты все равно предлагаешь нам…
- Угрызла совесть, а? Вижу, что угрызла, - я опустил голову под его взглядом. – Странный ты человек, Аггей, дважды за один день проявивший снисхождение к врагу и без застенчивости убивший друга, - лучше бы он ударил, ей-ей, - человек, над телом которого плачет от горя его несостоявшийся убийца. Нет, ты не предашь меня, как и твои братья. Будем считать, что ты выбрал знамя перед боем. У любого воина есть право до начала битвы выбрать сторону, на которой он хочет сражаться. Ну что, договорились?
Я встал. Рядом встали Ифимах и Сандр.
- Это честь служить тебе, господин.
- И еще, Аггей, у меня в окружении уже есть человек с подобным именем, я не люблю путаницы. Как моего воина тебя отныне будут знать под именем Ратез.